Глава 27:http://www.proza.ru/2017/02/24/2484
28. Культ матери и шоколадный фонтан
— Папа на себя не похож, Медея затравленная и дерганая, а Давид держится от них подальше. Ты должна с ним поговорить. У него ощущение, что мир только прикидывается добрым и приветливым, но в любой момент готов напасть и разорвать. Парень очень старается не осознавать его, и это пока спасает от срыва. Пока. В искусственной реальности жить нельзя, его надо вытаскивать. Ты – важная часть его мира, тебе нужно в него вернуться.
Саша сидел за столиком напротив меня, говорил звуком, глядя мне в переносицу, а его чесночная яичница безнадежно остывала. Я хотела, чтобы он замолчал. Это желание копилось уже минут десять, сконцентрировалось под глазами и выдавило, наконец, из каждого по крупной слезинке. Жалость к младшему братику – милому, веселому и ласковому зверьку, неотвратимо уходящему из жизни, – захватила меня острой муторной тоской. Микаэль, сидящий рядом, чувствовал эту тоску как свою. Он напряженно свел брови к переносице и искал выход.
— Его мать выгнала меня из дома. Что я ему скажу? — спросила я, поняв, что наконец-то кто-то может мне помочь. — Как я объясню, что случилось, не обвинив Медею?
Саша вздохнул и воткнул в яичницу вилку.
— Пошли ему сон, — тихо предложил Микаэль.
Саша вскинул на заклятого врага непонимающий взгляд, а потом, видимо, вспомнив морочное цунами, вопросительно посмотрел на меня.
И правда. Это будет как письмо, на которое не ждут ответа. В нем я смогу выразить больше, чем вмещают слова, и даже телепатемы, а если получится сделать сон такой же яркий, как тот, который изменил Микаэля, то личной встречи и не понадобится.
Я вновь испытала теплую благодарность к своему мужчине – он избавил меня от болезненной тревоги и вины, и из-за этого я почувствовала себя слабой, но защищенной. Что-то новое, с чем нужно обращаться осторожно. Мне захотелось, чтобы он оказался ближе.
Он ободряюще кивнул и накрыл своей ладонью мою, бесцельно сжимавшую салфетку.
Взгляды из-за соседних столиков и с улицы, примагниченные к нам, из просто внимательных превратились в заинтересованные. Казалось, что нас запечатлевают и отсылают «картинку» другим. Так и дальше будет?
— Может, нам стоит встречаться в менее… людных местах? — жалобно спросила я.
Саша недоуменно замер. От Микаэля пришел импульс удивления. Оба давно привыкли к общему вниманию и не понимали, что оно способно вызвать дискомфорт. Но я-то всегда жила незаметно…
— Иллюзия, — с легким презрением отозвался на мое оправдание Саша.
— Ну, в общем, да, — согласился с ним Микаэль. — В данный момент интерес к нашей компании, пожалуй, несколько больше, чем обычно, но ты и раньше не была незаметной. Я знал тебя задолго до того, как с тобой познакомился. Не «о тебе», а именно тебя. На тебя смотрят, оценивают, как ты выглядишь, с кем вместе ходишь, грустно тебе или весело, обмениваются мнениями.
О… Наверное, прекрасно, что я этого не замечала.
— Из-за того, что я твоя сестра?
Оба воздержались от ответа. Саша повел плечом («Понятия не имею, да это и неважно»), а Микаэль улыбнулся.
— Ты из тех, на кого приятно смотреть, вот и все, — закончил он тему.
В его голосе была гордость…
Пролетевшие вслед за этим дни унесли с собой мои тревоги.
В ответ на сон я получила от Давида мысленный поцелуйчик и убедилась, что в «тишине» моего Пушистого Зайчика - Колючего Ёжика еще предостаточно солнечного света и ровных дорожек. Сам собой легко сложился план увидеться с ним через три месяца, в его день рождения. По опыту зная, что легко сложившиеся планы реализовываются тоже легко, я перестала волноваться за Давида.
О чужом внимании я заставила себя не думать и продолжала жить так, как раньше, когда о нем не знала. Где-то глубоко чувствуя тайное удовольствие от данности «на меня приятно смотреть», я не позволила ему вылезть на передний план и подчинить себе мое поведение и привычки, а вскоре и забыла о нем.
Моя «тишина» наполнилась покоем и уверенностью в том, что всё всегда будет хорошо, а любая неприятность – лишь событие, за которым последуют захватывающие перемены, и жизнь станет еще интереснее.
Микаэль наконец стал частью меня: теперь я думала о нем намного больше, он был первой моей мыслью утром и последней – ночью, я начала сама предлагать места наших встреч и даже одеваться так, как бы ему понравилось. Однажды приложив усилие, чтобы дотронуться до него, я приучила себя касаться его волос, рук, лица в любой удобный момент. Каждый раз, когда это происходило, он отзывался благодарностью.
И только сама возможность полноценной физиологической близости (обозначаемой нелюбимым Микаэлем словом «секс») вызывала безотчетную панику, за которую мне было неловко, но и справиться с которой я не могла. Микаэль, впрочем, заявил, что не стоит делать проблему из хорошего воспитания, а это препятствие, без сомнения, нейтрализуется свадьбой.
Настало лето и мой день рождения.
Обычно мы с Медеей устраивали праздник у нас дома, и все мои одноклассники, приятели по кварталу, не ожидая приглашения, собирались в начале вечера во дворе, с самого утра приготовленном заботливыми руками к беспечному веселью. В этот раз так уже не будет. Я поняла, что все мои друзья остались без праздника, еще до того, как проснулась. Пробуждение получилось не из приятных. Из-за привычки к тому, что о праздниках всегда заботилась Медея (эта мысль привычно царапнула), мне даже в голову не пришло организовать все самостоятельно.
И что теперь? Звать всех сюда? В доме Кастора праздновать совсем неудобно. Даже задний двор неудобен, там нет ни стола, ни навеса, ни скамеек. Устроиться в каком-нибудь кафе? А у меня хватит денег? А сегодня, в выходной, где-нибудь найдется свободный зал? А как совместить моих друзей и Микаэля с Кастором?
А может, заболеть?..
В самом паническом и мрачном настроении я пришла на кухню.
И с порога поняла, что проснуться с массой вопросов – не самое страшное, что может случиться в этом доме. Кое-кто с массой вопросов даже не ложился.
Взъерошенный бледный Кастор, поддерживая голову кулаком, пялился в монитор красными блестящими глазами. Похоже, о наступлении утра он не догадывался.
— Привет…— на всякий случай, чтобы не мешать, тихо сказала я.
Кастор поднял на меня бордовый взгляд, потом оглянулся на окно. Через силу приподнял уголки рта в улыбке.
— Доброе утро.
— Ты не ложился сегодня?
Он потряс головой.
— Нет. Сейчас пойду. В пять вечера самолет, еще успею выспаться.
О! Напроситься с ним! Вдруг ему нужен помощник?
Я включила чайник и села напротив Кастора.
— Куда улетаешь? Надолго?
Он развел руки в стороны и расправил плечи. Потом потянулся. Странным образом сразу после этого он стал выглядеть бодрее.
— В Заморскую Страну. На два дня.
То ли скрытничает, то ли считает, что мне неинтересно. Ладно, нажму:
— А зачем?
Нет, тайны не оказалось:
— На конференцию.
До чего же немногословный! Еще нажму.
— Ты занимаешься наукой?
Он тихо фыркнул:
— Когда начальник заставляет.
На самом деле теряя терпение, я изобразила терпеливое ожидание.
Кастор встал, зачем-то растер себе уши, выключил чайник и приготовил две чашки кофе.
— Президент поддался на дипломатические реверансы и согласился подписать международный договор о правовой помощи по гражданским и уголовным делам, — вдруг разразился он, стоя ко мне спиной. Поставил на стол чашки, сел на свое место и продолжил: — Признание браков, наследственных прав, розыск и выдача преступников, все такое… Но тут обнаружилось, что мировая общественность ничего не знает о нашей правовой системе, ознакомиться с которой оказалось весьма непросто, поскольку она у нас не кодифицирована. Чтобы кратко и емко ввести мировую общественность в курс, мне поручили сделать пару докладов на первой попавшейся конференции.
Он замолчал, разглядывая кофейную пенку.
— Так…— подстегнула я.
— С темой по гражданскому праву я разобрался, — послушно информировал Кастор, — наследственное право Нашей Стране досталось в наследство от Другой Страны, прости за тавтологию. А вот тема из области уголовного права поставила меня в тупик.
— Что за тема? — уже с настоящим интересом спросила я.
— Преступления против жизни и здоровья, совершенные в отношении собственных детей. Конкретная проблематика – убийство матерью своего новорожденного ребенка.
Я от неожиданности сделала слишком большой глоток. Вот тебе и «С Днем рожденья, Лора!»
— Э-э… а в чем проблема?
Кастор вздохнул.
— Проблема в том, что я не вижу проблемы.
— То есть? У нас такое не случается? Зачем вообще матери убивают своих детей?
Кастор подул в чашку.
— Самый распространенный мотив – прогнозируемое отсутствие возможности содержать родившегося ребенка.
— А зачем тогда его рожать? — резонно удивилась я.
— Ну, — Кастор пожал плечами, — зачатие бывает и случайным, а намеренное прерывание беременности в отдельных странах запрещено вообще, а в других стоит денег.
Почему может быть запрещено прерывание беременности, если женщине ребенок не нужен? Кому он нужен-то в таком случае? Ладно, допустим, есть какие-то исторические, религиозные или демографические причины.
— Хорошо, а убивать зачем? Разве нельзя передать ребенка кому-нибудь, кто о нем позаботится? Эти самые «отдельные страны» не опекают детей, от которых отказались матери?
Кастор поморщился: то ли кофе получился горьким, то ли мой вопрос – дурацким.
— Ну что ты, они же подписали один из главных международных договоров с обязательством защищать права детей. Опекают, конечно. Но для матери отказ от ребенка чаще всего наказуем: как минимум, она должна будет до его совершеннолетия выплачивать деньги на его содержание. Кроме того, у нее могут отобрать других детей и уволить с работы, ведь, отказавшись от ребенка, она автоматически падает на социальное дно. Поэтому часто проще незаметно родить и тихо убить…
Бр-р-р… Убить… хоть кого-то? В моем представлении это можно сделать только в ненормальном, отчаянном состоянии, защищаясь от большой беды. Видимо, женщинам, решившимся убить родившегося ребенка, было очень, очень плохо. Наверное, они чувствовали себя бессильными и затравленными, а в этом ребенке видели источник несчастий для своей семьи…
— То есть, — на всякий случай уточнила я, — в тех «отдельных странах» нет государственной помощи женщинам с детьми, запрещено или дорого прерывание беременности, и еще и убийство своего ребенка является преступлением?!
— Угу, — подтвердил Кастор. — В этом нет логики, не ищи. Это какой-то абсурд: материнство там социально более чем одобряется, признается, что вырастить ребенка – задача крайне сложная, есть даже поэтический термин «подвиг материнства», но при этом также считается, что любая женщина потенциально способна на этот подвиг и даже обязана его совершить. В праве не быть героем женщинам отказано.
—…Абсурд, — согласилась я. — А как у нас? Таких убийств, наверное, не случалось, поэтому ты не можешь подготовить доклад – не о чем говорить?
В Нашей Стране отсутствует та предпосылка, о которой сказал Кастор, материальное неблагополучие. Все семьи получают средства из бюджета на содержание детей, и я еще не слышала, что их кому-то не хватает. У родителей ведь есть еще зарплаты, у всех одинаковые. То есть у нас в принципе не может быть одна семья беднее другой только из-за того, что в ней больше детей.
— Есть о чем, — снова помолчав, ответил Кастор. — Пара случаев за двадцать пять лет все же произошла. Мотивы были не связаны с нуждой, разумеется. Одна женщина зачала не от своего мужа, и, взглянув на родившегося ребенка, поняла, что это слишком очевидно. Испугалась разоблачения настолько, что задушила младенца, даже не придумав, как объяснит его смерть. Другая обиделась на отца ребенка, который на протяжении всей беременности метался от нее к другой девушке, и в итоге бросил ее за неделю до родов. Она посчитала ниже своего достоинства растить чадо от такого подонка, а отдать означенное чадо на воспитание другим людям по какой-то причине не захотела. Кажется, ей нужно было, чтобы не осталось вообще никаких свидетельств ее связи с недостойным мужчиной. Труп новорожденного она послала бывшему вместе с его зубной щеткой и кремом для бритья.
— О…— выдохнула я. — И что с ними сделали? С женщинами?
Кастор допил кофе.
— Первой конфликтная комиссия назначила было какое-то наказание, но вмешался Президент. Он заявил, что любой женщине от природы принадлежит изначальное право решать, жить или не жить ее потомкам, и никто из смертных не смеет ее этого права лишить. Во втором случае вопрос о наказании даже не поднимался. Несостоявшийся отец пожаловался, но не на убийство, конечно, ведь оно его никак не касалось, а на хулиганскую выходку. Комиссия, вроде, даже за это не вынесла наказание, потому что девушка реализовала свое право на удовлетворение за оскорбление. История получила известность в качестве городской легенды, а не юридического казуса. Вот так. У нашего Президента, знаешь ли, есть пунктик – культ Матери, он принципиально признает и уважает материнскую власть над детьми в любом проявлении.
Ого. А он ведь наверняка родом из какой-нибудь страны, где женщин столетиями гнобят. Насколько же надо быть независимым… и как любить свою маму.
— Ты, конечно, понимаешь, что меня закидают камнями, если я сообщу о такой правоприменительной практике на конференции. Все эти борцы за права детей… с их же матерями.
— Так ты на стороне Президента? — не поверила я.
Кастор картинно округлил глаза:
— Разве я могу осуждать за то, что сам не имею возможности совершить? Скажем так: я не вправе делать вывод о некоем деянии как о преступлении без достаточной информации обо всех обстоятельствах.
— Но так же можно любое преступление оправдать!
— Любое преступление можно объяснить. Имеет значение оценка мотива. Если мотив не вызывает уважения – содеянное является преступлением, причиненный вред подлежит возмещению, личностные факторы, приведшие к преступному посягательству на защищаемое благо – коррекции.
— Ты очень много слов сейчас сказал, — вынужденно призналась я. — Пожалуйста, поясни тезис о материнской власти в любом проявлении. Не будем говорить о новорожденных – они, наверное, и понять-то ничего не успевают, но получается, что мать и потом, когда ребенок подрос, может его убить?
— Может, — кивнул Кастор. — В Нашей Стране за ней признается такое право. К счастью, женщины сами за собой его не признают, и обращаются в «Службу общего здоровья» сразу, как только начинают чувствовать неприязнь к своему детищу. Часто выясняется, что психокоррекция нужна не столько матери, сколько ребенку – выявляются разные девиации, но результат всегда положительный.
— А если матери нравится мучить своего ребенка, бить его или унижать?
— Тогда в «Службу общего здоровья» обращается отец ребенка или сам ребенок. В результате опять всем хорошо. Ее не накажут за такое поведение, даже если она ребенка покалечит. Ее будут только лечить от эмоционального дискомфорта.
«А если мать своего ребенка бросит – она тоже права?» — бился в моей голове вопрос, не выпускаемый наружу.
— Милая, — вдруг мягко сказал Кастор, — ты смотришь на ситуацию с позиции ребенка. Причем ребенка избалованного, считающего, что родители должны его любить. Кто тебя в этом убедил?
Убедил? Никто не убеждал. Я просто видела, как других детей любят их матери, и чувствовала обиду за то, что у меня такого тепла, такой ясности в настоящем и будущем нет. Это я-то – избалованный ребенок? Вот тебе и День рожденья, Лора…
— То есть, по-твоему, дети должны сказать «спасибо» матерям за то, что они их родили, и ничего более от них не ждать? Матери не должны смотреть с ними мультфильмы, читать им сказки, обнимать их, называть ласковыми словами, помогать им освоиться в жизни, трогать лоб, вытирать сопли?
Кастор посмотрел на меня с жалостью, но твердо ответил:
— По-моему, нет. Дети не должны благодарить матерей за свое появление на свет, потому что матери перед этим их мнением не интересовались. Сама ценность жизни у человека думающего, знаешь ли, под сомнением. Но и мать ничего, абсолютно ничего своему ребенку не должна.
В мою «тишину» вдруг залетела мысль – одинокая, но ярко сияющая: «Я всю жизнь не была несчастной без матери. Я просто завидовала другим!» Зависть – девиация. Не моя мать плохая, а я…
— Можешь сказать в докладе, что проблема убийств новорожденных решается деньгами, вот и всё, — хмуро буркнула я.
— Это и без меня все знают, — ядовито отозвался Кастор. — Во всех странах, кроме Нашей, находят лучшее применение бюджетным деньгам, чем покупка жизней младенцев. Там лидеры и их приближенные желают иметь много дорогих красивых домов, машин и самолетов, на всех казны не напасешься.
— Ну… — я вспомнила, зачем завела этот разговор. — Возьми меня с собой. Ты поздороваешься, скажешь вступительное слово, а я создам иллюзию цунами.
Кастор не сразу сообразил.
— А, это как когда вернулся твой брат? Соблазнительное предложение… Очень соблазнительное…
Я затаила дыхание. Кастор же не спешил соглашаться. Он встал, нарезал хлеб, достал из холодильника сыр, сделал четыре бутерброда, приготовил еще кофе на двоих, поставил все это на стол, подобрал с подоконника какой-то картонный квадратик и только потом ответил:
— Спасибо, нет.
— Почему? — насупилась я.
— Сам выкручусь. А у тебя сегодня другие планы.
Он положил картонный квадратик передо мной. Ярко-рыжими буквами на нем было напечатано: «Праздничное Логово. 3 зала для Вашего праздника! Развлечения для детей и родителей! Высококлассная кухня! Танцпол под звездным небом, хиты классические и современные!» Кровь бросилась в лицо. Кастор в моей ладони перевернул картон, и я смогла прочитать написанное от руки на обратной стороне: «Воскресенье, с 17-00 до закрытия. Все услуги оплачены».
С трудом я подняла глаза на Кастора.
— С Днем рождения, — серьезно сказал он и запил поздравление большим глотком кофе.
— Спасибо, — автоматически ответила я. Тоже сглотнула и спросила: — Это же куча денег, наверное…
— Да, но ты слишком экономичная подопечная: то на полевой практике, то в больнице, ужинаешь не дома, мало покупаешь. На что-то надо тратить твое финансовое обеспечение, вот и пожалуйста.
Мне все равно было трудно поверить, что равносильное свадьбе торжество не разорило моего опекуна до нитки.
— А… какие услуги оплачены?
Он напряг лоб, вспоминая.
— Недели две назад оформлял, подожди… Стол с двумя переменами блюд, закусками и десертом на компанию до 60 человек, развлекательная программа на разные возрасты (ты ведь позовешь Георгия с Ангелиной и Леона с Натэллой, правда?), клоун и шоколадный фонтан. Клянусь, денег хватило.
— Э-э-э… клоун? Шоколадный фонтан?
— Ну, — Кастор занервничал, — я впервые организовываю детский день рождения. Что-то не так?
Шоколадный фонтан был мечтой моего беззаботного детства, до сих пор не воплотившейся: он то не вписывался в бюджет, то накладки какие-то случались.
Я помчалась рассылать приглашения.
— Все так! Спасибо!
Глава 29: http://www.proza.ru/2017/05/20/2061