На всю жизнь

Виктор Сиголаев
   
     Виктор последний раз ткнул паяльником в упрямый контакт, дернул вилку из розетки и стал быстро прикручивать панельку с потрохами самопальной электроники к корпусу старенькой электрогитары. Нужно было торопиться. Дед был хитер и коварен. Его появление в мастерской всегда было неожиданным, а «последнее предупреждение» за возню с гитарой Виктор уже получил.
     Не то чтобы он сильно боялся старого мастера - в конце концов, в шестнадцать лет мало кого боишься. Опять же - август, а значит, в технаре каникулы, в личное время «чем хочу, тем и занимаюсь»! Тем более, что с прошлого семестра Виктор назначен начальником (!) мастерской студенческого творчества.
     Маленькая, но шишка. Так именно Дед и решил.
     Дед! Давид Адамыч. Древний грузинский пенек - седой как лунь и могучий как медведь-гризли. Он «препод» от мастерской. Точнее - «мастер студенческого общественного образования». Тьфу, язык сломаешь!
     Вообще-то, Адамыч - мировой дед, вот только… «пунктик» у него: с музыкальными «загибами» Виктора он боролся беззаветно, самоотверженно и… совершенно безнадежно. Молодость всегда оказывалась на шаг впереди. Юный начальник мастерской побеждал, хоть и сам был в подчинении у Деда.
     Успевал Виктор доделать гитару и сейчас, хотя заявлена была работа с макетом системы кривошипа. Новаторской, надо сказать конструкции. С перспективой на изобретательский патент.
     Только…было не до кривошипа.
     Пацаны из ансамбля, вернее «группы», как они себя с пафосом именовали, уже вкусили магию сцены, бесшабашного музыкального импровиза и… чего греха таить - левых подработок на свадьбах и в ресторанах. Наивное творчество уже затмило и важность учебы, и волшебство крымского лета и даже всполохи бушующих гормонов. Вернее, гормоны то бушевали, но … гитара все же интересней. И доступней. С девчонками как-то не складывалось. Их непостижимая вселенная пугала и тянула одновременно, только… пара-тройка неловких «обжималок» с доморощенными фанатками понимания как-то не прибавляли. Хотя и привлекательности не уменьшали…
     Да ну их!
     Соляк из «Калифорнии» не вытанцовывается. Вот это действительно проблема! Что-то он там недослушал в конце. Эх! Нужна хорошая запись. И погонять еще в свободное время…
     В дверном проеме потемнело, и Виктор инстинктивно прикрыл телом гитару. Так друга прикрывают от разящих пуль и осколков на войне. Поздно! Кто-то уже вошел в мастерскую, а значит, наверняка успел заметить, каким криминалом тут «начальник» занимается в летнее время. Не успел воин своим мягким телом спасти «друга» от смертоносного железа…
     Осознав тщетность своей безнадежной попытки, Виктор обреченно вздохнул и повернулся к выходу, про себя моля о снисхождении всех грузинских богов, какие они там есть…
     На фоне залитого солнцем дверного проема черным демоном стоял… Серега и нагло давил лыбу.
     - Блин! Железяка! Заикой с тобой станешь, - Виктор стал наскоро запихивать гитару в старенький дерматиновый чехол.
     Вообще-то кликуха у Сереги не «Железяка», а «Железненький». Именно так - уменьшительно-ласкательно. Этой зимой друган начал качаться железом и что-то не так продумал с упражнениями - желаемой «мышечной массы» к своему хлипкому телу он так и не добавил, зато неожиданно для всех приобрел чудовищное рукопожатие, чем без зазрения совести и пользовался при любой встрече с кем бы то ни было. За это и получил такое крутое прозвище.
     А вот музыкальные пальчики так и трещали…
     - Адамыча не видел? - на всякий случай спросил Виктор у «железненького» Сереги, игнорируя необходимость поздороваться с другом и произвести ритуальное среди «взрослых пацанов» рукопожатие, - а то я тут, понимаешь…
     - Опять гитара? - с усмешкой даже не спросил, а констатировал Серега, - и не надоело еще… «пряников» от Адамыча получать?
     - Не надоело, - угрюмо насупился Виктор.
     Можно, конечно, и пригасить менторский тон товарища, но в мастерскую Виктора привел именно Серега, отдав добровольно при этом «корону» начальника. Впрочем, от других технарских начальник мастерской отличался только дополнительными обязанностями по уборке станков и правом владения ключа от этого важного помещения. Собственно, ключ и был целью Виктора, пытающегося добиться от своей деревяшки звучания времен Паганини…
     - Дед в токарке. Размазывает там второкурсников по… бетону. А ты еще долго?
     - Уже закрываю…
    
     После сумрака мастерской мир казался утопленным в солнечном свете. Дома до рези в глазах сияли белым цветом. Листва на Приморском бульваре лениво шевелилась тяжелой зеленью. Небо тонуло в глубинах собственной пронзительной синевы. С моря одуряюще пахло… морем. Этот неповторимый севастопольский морской запах. Ароматы водорослей с оттенком мазута, смешанные с софорой, кипарисами, чем-то табачным и бог весть какими еще растениями, бушевавшими на берегах.
     Возле мастерских, правда, пахло еще железной окалиной…
     Виктор поправил под мышкой гитарный чехол, сунул ключ в задний карман и направился за Серегой, который, шагая задом, что-то с азартом рассказывал о перспективах стройотряда по сбору винограда в Золотой балке. «Не плохо бы, - лениво думал Виктор, - возьмем туда три гитары, поиграем акустику, заодно солячки все закрепить можно…».
     Остановка была недалеко - через площадь Нахимова, около Мемориала Героям Второй обороны. Гордо шагая по белой полосе прямо через остановку, печатая неуверенный шаг, промаршировали школьники в военной форме. Пост номер один. Значит уже где-то около десяти. А репетиция в одиннадцать. На хлебозаводе за городом. Лобающую вольницу игриво носило по клубам, подвалам и предприятиям города. Один раз даже на кораблях играли. В плане патриотики…
     - Ты куда сегодня? - Виктор спрашивал, уже зная ответ: «спортзал, стадион, бассейн»…
     - На Чайку. Хочу побегать на жаре. Подсушить мышцы.
     Ага, как раз Сереге подсушиться бы и не помешало. Железяка.
     - Ну, подсуши-подсуши. Что-то ты раскабанел в последнее время…
     - Ага! Ну, давай, мой троллейбус, - Серега, ухмыляясь, тянул руку.
     - Серый, подожди, - пихать пальцы в тиски Виктор не торопился, - смотри, девчонка какая…
     - Где?
     Вообще то, Виктор ее давно уже заметил, так сказать, на автомате. Таки, гормоны, хотя в голове - непрерывным сэмплом крутится гитарный соляк. В этом возрасте и в таком климате замечаешь всех девчонок…
     - Нормальная! Познакомимся?
     А вот этого Виктор не любил. Опять неловкость, мучительный подбор нужных слов. Молчание и сопение. Но отказываться нельзя. Не писаные правила пацанских стереотипов.
     Может схитрить?
     - Если сейчас в тралик не сядет, давай…
     Не села. Троллейбус, повизгивая, уплелся прочь. Девчонка, по-видимому, почувствовала, что два пацана говорят о ней, повернулась и… неожиданно улыбнулась.
     И что-то неожиданно произошло. В природе…
     Музыка, не доиграв до конца такта, со свистом вылетела из головы. Листва замерла. Люди на остановке превратились в фанерные фигурки. Неодушевленные. Серегин голос внезапно стал… подпевкой, слабеньким таким бэк-вокалом.
     Чего он там сипит? Слов не слышно.
     И… паника.
     Виктор судорожно пытался вернуться в прежнее благостное состояние, найти точку опоры в новом, неведомом ему мире. Как тот лягушонок, тонущий в горшке со сметаной. Где этот спасительный кусок масла? Да что же это такое?
     Невысокая. Лет пятнадцать всего. В новеньких джинсах не по погоде и в невообразимо воздушной голубой блузке с какими-то пышными складками на груди. Через-чур пышными. Темные кудрявые волосы до плеч и не по-южному белая кожа. Стройная. Не толстая и не худая. Какая-то - очень в меру.
     А, кстати, кому в меру? И кто эту меру для него назначил? И почему Виктор видит только ее одну? Вся остальная окружающая действительность - в зыбком и мутном мареве. Стоящий рядом Серега - в том числе. Все застыло…
     И вдруг, как вспышка гитарного пассажа в «медляке» - девчонка повернулась и, цокая босоножками на малюсеньких каблучках, направилась в сторону оторопевших студентов. К двум соляным столпам. Или, как минимум, к одному. Второй - железяка, что с него взять?
     Чего ж так бухает в груди? Это что за истерика? А ну, спокойно! Тем более, что, обдав легким запахом духов и стрельнув глазами, девчонка с улыбкой прошла мимо…
     Ну вот.
     Краски мира возвращаются. Люди начинают оттаивать. Листва снова зашевелилась на своих измученных ветках.
     Вот, только…ноги! Вы куда?
     Не сговариваясь, Серега с Виктором потрусили следом. Забыв о стадионе и репетиции. Выкинув из головы мышцы и гитары. Подмигивая и ухмыляясь друг другу, и … отчаянно паникуя внутри…
     Так паникуя, что заговорить с волшебной девчонкой решились только через полчаса! Тупо и без фантазии - так, как учили более опытные «казановвы». Заикаясь и бледнея. И… совершенно при этом не чувствуя неловкости.
     Потому что она не давала эту неловкость почувствовать.
     Эта улыбка…
     Она все прощала. Она задирала вверх колеблющееся и грозящее сорваться вниз самомнение. Она заставляла трепыхаться зародышам крылышек в том месте, где сейчас висела забытая гитара, перекинутая через плечо.
     Какая тут к чертям репетиция?
     Через два часа Виктор уболтал Серегу свалить-таки на стадион «сушить мышцы» и провожал Вику один. И опять неловкость не наступала. И не было саднящих душу пауз и вымученных слов. Все было в тему! Все получалось легко и естественно. Да что там! Просто было интересно говорить обо всем. И даже говорить «ни о чем» тоже было интересно!
     Перед самым ее домом Виктор в первый раз взял Вику за руку, сам охреневая от своей смелости. А через три дня ему исполнилось семнадцать и они в первый раз поцеловались…
     «Виктор и Я равняется Виктория» - так она писала потом на промокашках в школе…
    
     Через два года он ушел в армию, а еще через год - Вика стала его женой.
     Казалось бы, ничего необычного. Простая и незатейливая история о том, как легко и необратимо может поменяться мир вокруг тебя.
     Особенно, когда тебе шестнадцать лет.
     Это история о коротком счастье. Коротком, потому что не было в ней счастливого конца. Не получился как-то хэппи-енд.
     Через шесть лет после первой встречи они развелись. Первая любовь сильна, но не долговечна. Гормоны, прижатые в юности музыкой и отпущенные на волю волшебной девчонкой, через шесть лет стали неуправляемы.
     И мир снова поменялся. Наверное, на это раз не в лучшую сторону.
     Но тепло крымского августа и какая-то необъяснимая воздушная нежность в груди, навеянная переживаниями неопытной юности все же остались…
     На всю жизнь.