Её руки до сих пор не дают мне покоя. Почему-то помню их тепло: иссохшие кисти когда-то красивых рук, с мелкими- мелкими складочками –морщинками, как гофре, а от локтя до плеча – сухие болтающиеся мешочки. Именно под них хотелось залезть, пригреться, погладить, потрогать. Она была высокая, худощавая, но статная, какая-то звенящая. К своим 70 она покоряла осанкой: и ходила, и сидела, гордо расправив плечи. И немногословная. Ей можно было рассказывать всё и не ждать ответа: она впитывала сказанное, а отвечала взглядом или жестом – и этого было достаточно. Она вырастила одна семерых детей, ещё нескольких похоронила младенцами , но никогда не жаловалась, а несла свой крест как-то стоически, с таким достоинством, без нытья и упрёков в чей-то адрес.
На лето мы съезжались к ней всей гурьбой - каникулы.. И начинался оздоровительный лагерь: водные процедуры с утра до вечера- справа речка, слева – арык- до синих губ и гусиной кожи. Зоопарк - круглосуточно: корова, телята, гуси, куры, свиньи, кролики, козы и овцы и прочая- прочая. Гусями не раз щипаны, козами боданы, кроликами исцарапаны - нормальная традиционная мануальная терапия - всё в радость. С овцами и телятами - вообще аттракцион ежедневно. Утром бабушка выпускала их на луг, а вечером - нам загонять . Зрелище не для слабонервных, почти как коррида. Тот из нас , кто умудрялся всех собрать и загнать в стойло, за ужином почитался героем.
Ещё один аттракцион – чистка загона и мытьё свиней - один раз в неделю. Начинали с утра, к вечеру чистые были все: и они, и мы. Нас бабушка отмывала потом в бане: с домашним мылом, крапивой и дубовым или берёзовым веником. После всего - пир: чай с травами и мёдом в сотах, который периодически приносил дед Николай, её брат, тоже одиноко живущий неподалёку – хозяин знаменитой родовой пасеки.
А ещё была тётя Люба, незамужняя, бездетная, дородная, не очень похожая на бабушку, её дочь. «Хорошее лицо ей досталось, и рост хороший, и сила, и красота тела»- помните Медею Улицкой? Они жили вместе всегда, в противоположных комнатах дома, понимали друг друга с полуслова, делали вид, что не очень заботятся друг о друге – иронизировали, подтрунивали -, но мы –то всё про них понимали своими смышлёными головками. Всё тяжёлое – тёте Любе, бабушке - руководство и контроль.
Коров доила тоже тётя Люба. Они знали её и обожали: стояли смирно, время от времени тихо мыча что-то ей на радость. Понимали: она профессионал, только что с дойки, тут не забалуешь. В тайной коробочке скромно лежало несколько грамот и « Орден трудового Красного знамени», с которым мы иногда играли, если хозяйки не было дома. Вот мы и выстраивались сразу в очередь за парным молоком, каждый со своей кружкой. Она разливала нам его аккуратно и медленно, а мы, затаив дыхание, терпеливо ждали, а потом смеялись до колик над нашими молочными усами , гордо ходили показывать их бабушке, которая всегда уже тихо вязала что-то для нас в своей комнате.
Особым днём в нашем лагере была суббота. Баня, уборка, чай и заготовка теста для хлеба. Отдохнув после бани, мы становились руками и глазами бабушки. Ставила опару она, как чародей. Всей компанией мы тащили огромную бадью – и начиналось: один льёт молоко, другой сыплет муку, третий – соль… Бабушка, как дирижёр, руководила разновозрастным отрядом, но к тесту, а потом и хлебу нас не допускала. Она ничего не объясняла, не указывала- всё совершалось само- собой - просто, деловито Мы знали главное: война научила относиться к хлебу с особым почитанием. А как мастерски она вымешивала тесто, словно жонглировала душистыми шарами, которые укладывались сами на противень как картина. Дальше нам участвовать в выпечке не полагалось. А наутро, проснувшись, мы уже знали, что пузатые буханки хлеба выстаиваются под вышитыми полотенцами, а в русскую печь уже готовятся пирожки- с яблоками и ягодами- запахи пьянили и будоражили, но мы знали: всё будет как всегда точно по расписанию и регламенту. Готовили кружки с молоком, сметану, больше похожую на масло, и мёд. Впереди шедевр кулинарного искусства – горячая корочка хлеба с мёдом и холодным молоком. Мёд ,прозрачный, пахучий, тянется золотыми нитями паутины за хлебом, и это ещё больше очаровывает.
Оставалось немного потерпеть: бабушка должна переодеться. Блузку и цветастый передник, в которых она пекла, непременно меняла на другие, более новые и нарядные. Всё… Можно начинать трапезу - у всех вмиг полные рты. Кто-то причмокивает, кто-то нахваливает, а глаза у всех сияют, и улыбки до ушей. А бабушка гордая, радостная, но не выдаёт себя. Затаилась и любуется нами со стороны. А сама хлеб осторожно отламывает, крошки не проронит, а чай степенно отпивает, прежде немного подув, - горячий….
Хорошо помню все её блузочки: одного фасона, но разноцветные - и в горошек, и в цветочек, и однотонные, и обязательно с рукавом « фонарик». Шила она их по одной старой истёртой выкройке, а я ей чаще других резиночку вставляла. Одна из них - крепдешиновая ,розовая (такого крепдешина теперь не найдёшь, несмотря на огромный ассортимент) – хранится у меня как память о ней. Больше ничего, кроме фотографии старенького добротного дома да этой блузки, и не сохранилось: поразъехались рано, не думали, что расстаёмся навсегда…
Недавно в церкви подавала заупокойную записочку, и мне сказали, что писать надо Ариадна, а не Арина. А я, глупая, и не знала. Может, её ниточка и поддерживает и ведёт меня по жизни с тех ещё пор ?