http://www.proza.ru/2017/04/15/60
Сначала, когда Лада не обнаружила своего автомобиля на стоянке, она разозлилась.
"Развлекается что ли там, в Москве, со своей...", - неприязненно подумала она о Равиле.
Попросив знакомого охранника, чтобы он сообщил о появлении на стоянке "Дэу Матиз", девушка отправилась на работу. Заволновавшись после обеда, поскольку сведений о её машине так и не поступало, Лада обратилась с просьбой о поисках к мужу сестры. Сообщение от Кирилла пришло ближе к вечеру, когда девушка, не находившая себе места от тревоги, уже отчаялась.
Узнав, что автомобиль обнаружен в Подмосковье разбитым, первой мыслью, мелькнувшей у Лады в адрес Равиля, было:
"Так ему и надо! Он заслужил! Будет знать, как со мной обращаться!"
Затем, когда девушка внезапно осознала, что Равиля нет в живых, у неё началась истерика. Она принялась обвинять себя в том, что повредив машину Равиля, тем самым поспособствовала его гибели. Матери не оказалось дома, и Лада стала судорожно шарить в её коробочке с лекарствами, отыскивая препарат для снижения давления. Выдавив дрожащими пальцами из блистера все остававшиеся в нём девять таблеток, Лада сгребла их в горсть и устремилась в кухню за водой.
От непоправимого шага девушку спас внезапно заявившийся к ним домой Игорёк. Двенадцатилетний сын Нади и Кирилла, пришёл из школы после второй смены к бабушке, открыв дверь своим ключом, после драки с одноклассником. Увидев племянника с синяком и ссадинами на лице, Лада сперва спрятала кулак с таблетками за спину, а потом незаметно для мальчика высыпала их в мусорное ведро.
В том, что Равиль жив, она окончательно удостоверилась через несколько недель, когда на её карту поступили деньги в сумме, достаточной для покупки нового автомобиля.
Именно Лада на следующий день после неудавшегося самоубийства по собственной инициативе отправилась в школу, разбираться с родителями ученика, подравшегося с Игорьком. Вместо родителей ей пришлось общаться с дедушкой - вице-мэром городской администрации.
Полгода спустя сотрудники администрации взахлёб обсуждали развод пятидесятипятилетнего вице-мэра и его женитьбу на сногсшибательной красавице-медсестре, младше мужчины на двадцать четыре года.
***
В начале сентября из "Мицубиши", за рулём которого оказался Равиль, возле Вечного огня на площади Героев в центре города вышли Тоня с бабушкой. Бережно поддержав Веру Степановну под руку, Антонина неторопливо направилась с нею к арке в стене, окружавшей площадку с Вечным огнём посередине. Высадив Тоню с бабушкой, Равиль уехал, обещав вернуться через час, поскольку стоянка на площади запрещалась.
Миновав арку, Антонина с Верой Степановной оказались на территории старого городского кладбища. Побывав на могиле родителей Антоси: Степана и Прасковьи Пожидаевых, затем женщины без труда отыскали захоронение под металлическим памятником со звездой наверху. Положив на могилу букет роз, Тоня выпрямилась и взглянула на табличку.
"Скворцов Михаил Арсениевич 05.09.1913 - 01.03.1945" - значилось на памятнике.
- Мама всегда приходила в начале сентября на могилу Михаила, - сказала Вера Степановна. - А у меня почти никогда не получалось, потому что всё время на уроках.
- Когда я была маленькой, до того как пошла в школу, - вспомнила Тоня, - Антося всегда брала меня с собой.
- Да, - покивала бабушка Вера, - а всем вместе нам удавалось побывать тут лишь на Девятое мая. Только Полиночка постоянно в работе, даже в праздники. Поэтому редко приходила вместе с нами.
- Бабуль, - воодушевилась Антонина, - а ты знаешь, что имя Михаила высечено на стене памяти вокруг Вечного огня?
- Конечно, - подтвердила Вера Степановна. - Его имя было внесено в списки погибших во время Великой Отечественной войны наряду с теми, кто погиб на фронте.
Постояв немного, они неторопливо вернулись на площадь. Ожидая, пока приедет Равиль, Тоня с бабушкой подошли к тому месту у стены, где значилось имя Михаила Арсениевича Скворцова, отца Веры Степановны.
После площади у Вечного огня Равиль отвёз Тосю с бабушкой на кладбище, где похоронена Антонина Степановна. На этот раз Равиль отправился вместе с женщинами. Удивлённая Антонина обнаружила, что он уверенно следует впереди них, с несколькими букетами в руках, словно знает, куда надо идти. Равиль действительно знал, поскольку неподалёку от могилы Антоси нашли последний приют супруги Ручновы. Тоне предстояло узнать, при каких обстоятельствах Равилю стало известно о том, где похоронена её дорогая прабабушка Антонина Степановна Пожидаева.
***
Равиль с Тоней поженились в сентябре, через два месяца после волнительных событий. По обоюдному желанию счастливые влюблённые ни с кем не захотели разделить радость этого дня. Они всё никак не могли вдоволь насладиться друг другом, привыкнуть, что отныне всегда будут вместе.
Родные Тони, Янина и приятели Равиля отнеслись к их решению с пониманием, в отличие от семьи Мустафиновых, которые провели много лет в разлуке с сыном и питали тайную надежду, что отыскав любимую девушку, Равиль даже если и не вернётся с нею в Татарстан, то уж свадьбу точно будет справлять там. Родители упрашивали сына приехать вместе с Тоней хотя бы на время. Но Равиль, оберегая беременную жену от дальней дороги, отказался. Поэтому знакомство и общение старших Мустафиновых с Антониной ограничилось скайпом.
Всё время, прошедшее до родов, для Равиля не существовало никого, кроме Тоси. Прежде всего он занимался обустройством нового жилья. Рассмотрев несколько вариантов, супруги остановились на доме из разряда так называемого малоэтажного строительства. Мустафиновы приобрели две квартиры в двухэтажном, четырёхквартирном доме на первом и втором этажах, вдобавок став обладателями двух примыкающих к дому гаражей и довольно обширной огороженной территории, где как мечтал Равиль оказалось достаточно места для детской площадки, качелей, летнего бассейна. Новый год счастливые супруги встретили в новом жилье.
Как и предположила Тоня, впервые узнав о беременности, она протекала вполне благополучно. Роды, безусловно, доставили немало волнений, как самой Тоне, так и Равилю, поскольку на свет появилось двое малышей. Девочка и мальчик.
А спустя три недели после их рождения счастливые родители принимали у себя отца и маму Равиля, обеих сестёр с мужьями, младшими детьми, и бабушку Марьям. Родные отнеслись к Тоне очень тепло. Асия и её свекровь сразу окружили заботой не только маленьких внучат, но и саму Тоню. Вдобавок обе женщины прекрасно поладили с матерью Антонины и Верой Степановной.
Несмотря на большое количество людей, в доме не наблюдалось бестолковой суеты. Женщины, а порой и мужчины, обычно Равиль с мужем младшей сестры, с удовольствием готовили на всю семью. Бабушка Марьям, невзирая на свой преклонный возраст, оставалась крепка здоровьем, бодра и, незаметно, исподволь, осуществляла мудрое руководство семейством. Дети, если даже и бывали шумными, то беспрекословно подчинялись голосу старших, проявляющих строгость только в самых крайних случаях. Асия не могла нарадоваться тому, что Равиль, её дорогой сын, её любимый ребёнок, обрёл наконец счастье со своей Тосей и они стали счастливыми родителями.
И конечно же, главными объектами внимания оставались малыши, Марьям и Васил. Помимо огромного счастья, Антонина испытывала необычайную материнскую гордость и осознание того, что она может разделить радость с множеством близких людей. К своему собственному удивлению, Тоня чувствовала себя очень комфортно в атмосфере большой семьи. Она поняла, что ей всю жизнь её недоставало, и теперь Тося порой удивлялась, как раньше обходилась без этого. Обширная площадь дома позволяла при желании уединиться и побыть в тишине, насколько это возможно с новорождёнными. Однако Тоня и Равиль пользовались этим преимуществом крайне редко. Они оба, с традиционным созвучием, словно старались напитаться впрок тёплой аурой, создаваемой многочисленным семейством Мустафиновых, к которому время от времени присоединялись мама и бабушка Антонины.
Помимо родственников, в дружное семейство гармонично влилась Янина с мужем и сыном Фёдором. Впервые познакомившись с Мустафиновыми, прибывшими издалека, Хлоповских стали частыми гостями в доме Равиля и Тони. У Олега нашлось немало общих тем для обсуждения с отцом Равиля, поскольку оба занимались транспортным бизнесом. Двадцатилетний Фёдор, студент третьего курса факультета иностранных языков педагогического университета, последние полгода заменяя в турфирме Антонину, довольно часто обращался к ней с вопросами или просто рассказывал внимательной Тоне о своих успехах. А Янина ближе всего из семьи Мустафиновых общалась с бабушкой Марьям. Порывистая, шумная, весёлая Янка как заворожённая слушала пожилую женщину с тихим, необычайно значительным голосом. Особенное впечатление на Янину произвёл рассказ о принятом в прошлом в татарском доме разделении на мужскую и женскую половины. Однажды, когда Хлоповских возмутилась этой, по её мнению, вопиющей несправедливостью, бабушка Марьям, сияя тёмными глазами, не утратившими блеска по сей день, повела задушевный рассказ, которым заслушались вдобавок обе её внучки и Тоня.
- Это смотря с какой стороны посмотреть, - с затаённым лукавством во взгляде произнесла пожилая женщина. - Разве плохо было, когда мужчины не мешали нам заниматься своими делами. Можно было посудачить между собой, поговорить о чём-то личном.
- Вот-вот, - воскликнула Янина, - а к мужчинам являться только по соизволению, когда позовут. А не в то время, когда мне самой что-то понадобится.
- Ах, Яночка, - улыбнулась бабушка Марьям, - это не совсем так. Женщина всегда оставалась хозяйкой в доме. И ей не требовалось соизволения, чтобы прийти к мужу и решить какой-то вопрос. И детям совсем не следовало ждать, если они хотели, чтобы отец их приласкал, поиграл с ними. А вот в том случае, когда приходили гости, например, к отцу семейства. К мужчине, - многозначительно приподняла бровь Марьям. - Тогда женщина, приготовив стол, оставалась на своей половине. Мужчины ели, обсуждали свои дела, веселились. И потом наступал момент, когда хозяин посылал за своей женой.
Янина собиралась фыркнуть, услыхав "посылал", однако, заметив, что Тоня и сёстры Равиля, совершенно не производившие впечатление покорных, но тем не менее относившиеся к своему отцу, брату и мужьям с исключительным уважением, слушали бабушку Марьям словно зачарованные, прикусила язык.
- Татарская женщина раньше всегда носила длинные волосы, - тепло продолжала рассказчица. - Женщины и девушки заплетали волосы в две косы, гладко, на прямой пробор. Косы украшались подвесками из золотых монет. Итак, мужской разговор за столом, не прекращаясь совсем, постепенно затухал. Перебрасываясь редкими словами, хозяин и гости ждали женщину. Они прислушивались, чтобы уловить звон золотых монет в её волосах. И вот, наконец, свершалось! Сперва звон раздавался издалека, потом всё ближе, ближе, делаясь слышнее. Мужчины замирали в ожидании. И вот что я скажу вам, дорогие мои девочки, мало что могло сравниться с этим чувством предвкушения. Когда женщина появлялась перед глазами мужчин, то словно солнце входило в комнату, заполняя её светом жизни.
Восхищённо внимая бабушке Марьям, Янина думала, насколько величественна в своей доброте эта женщина, и восторгалась её умением смотреть на жизнь со светлой стороны. Точно также думала Тоня, с особенной теплотой отмечая мудрость бабушки Марьям. Она не сразу заметила, как в комнату вошёл Равиль, заставший завершение рассказа эби (бабушки), как ласково называл её внук. Нежно положив руки на плечи своей Тоси, Равиль произнёс, тихо, только для неё:
- С той поры ничего не изменилось, и мужчина по-прежнему ожидает свою любимую, вслушиваясь в сладостный золотой перезвон.
- У женщин уже не осталось ни длинных кос, ни золотых монет в волосах, - чуть откинувшись головой назад, млея от нежности, Тоня прикоснулась затылком к его подбородку.
- Зато остался солнечный свет в твоём сердце.
- Я люблю тебя, - обернувшись к Равилю, прошептала Тоня, с трепетом поймав на себе внимательный, полный тепла взгляд бабушки Марьям.
***
Через год родственники из Татарстана снова приехали в Липовск на день рождения близнецов. А когда детям Равиля и Тони исполнилось два года, родители повезли их на машине в Набережные Челны. Погостив у родителей две недели, Равиль с Тоней поехали домой.
Через несколько часов после того как они покинули город, Антонина обратила внимание, что муж выбрал дорогу, следующую через Москву. В ответ на удивлённый вопрос жены, зачем делать такой крюк, Равиль спокойно ответил, что если Тося не против, то он предлагает посетить открывшуюся несколько недель назад выставку всемирно известного фотохудожника Витольда Шнейбаха.
- Впрочем, - невинно добавил Равиль, - если у тебя нет особого желания, то ещё не поздно свернуть на трассу по направлению к Липовску.
- Вообще-то, - осторожно сказала Тоня, - было бы интересно посмотреть, насколько обновилась экспозиция по сравнению с той, что он привозил три года назад. Но меня волнуют дети, Равиль. Это не будет для них слишком утомительно?
- Ну, мы же не собираемся бежать на выставку сразу по прибытии, - пояснил муж. - Дорогу они переносят отлично. В Москве остановимся в гостинице, переночуем. Дети отдохнут. А на следующий день отправимся на выставку. Полагаю, много времени, чтобы осмотреть её нам не понадобится, и малыши не устанут.
- Равиль, - повернувшись к мужу, пристально глянула на него Антонина, - скажи пожалуйста, почему ты решил отвезти меня на эту выставку? Как ты вообще узнал о ней? Я, например, понятия не имела, что Витольд снова приехал в Москву.
- Тось, - ласково улыбнулся Равиль, - но ведь ты всё равно рано-поздно узнала бы. В интернете наверняка осталась бы информация, где собственно я её и увидел. И потом жалела, что не успела съездить. К тому же, - он посмотрел на жену с затаённым чувством, истинной сути которого она не уловила, - я решил, что будет лучше, если мы посетим выставку вместе.
- Равиль, - тихо произнесла Тоня, - неужели ты всё ещё ревнуешь?
- Да, - без заминки ответил мужчина, глядя прямо перед собой. - Это не зависит от меня, Тося. Я могу сколько угодно убеждать себя, что ты меня любишь, но в глубине души всегда буду опасаться появления этого человека в твоей жизни. Вас связывает давняя семейная история, с которой мне не под силу тягаться. И, боюсь, что совсем избавиться от чувства ревности у меня не получится. Поэтому, - примирительно улыбнулся он, мельком глянув на жену, - предлагаю тебе побывать на выставке под моим присмотром.
- Поехали, конечно, - по-доброму усмехнулась Антонина. - Хотя для меня не имеет абсолютно никакого значения, буду я одна, с Янкой или с тобой. Но, насколько понимаю, убеждать тебя в этом бесполезно.
- Пр-равильно понимаешь, - затаив улыбку, вкрадчиво проговорил Равиль, мельком глянув назад, чтобы удостовериться, что малыши, незадолго до этого уснувшие в своих креслах, не проснулись.
- Признавайся, - с тихим смехом произнесла Тоня, приближаясь к мужу, насколько ей позволял ремень безопасности, - что твоё предложение поехать на выставку это подкуп! Тебе наверняка что-то от меня надо!
- Твоя мама никогда не говорила, - тихонько хохотнул Равиль, - что мужчинам всегда надо от девушек только одного?
- Всем мужчинам? - поддержала его игривый тон Антонина.
- Всем влюблённым мужчинам.
- И чего же им надо? - прыснула Тося.
- Всегда быть рядом с любимой.
- И только?! - засмеялась Тоня.
- А тебе этого мало? - простодушно уточнил муж.
- Собственник!
- Безусловно, - медленно кивнул головой Равиль, не сводя взгляда с дороги.
- И ты не желаешь узнать, чего бы мне хотелось, помимо того, чтобы постоянно находиться под твоим надзором?
- Вот приедем в гостиницу, уложим малышей, и тогда ты скажешь. Очень может быть, - снисходительно глянул он на жену, - что наши с тобой желания совпадут.
- Как же я тебя люблю, - тепло проговорила Тоня.
- Для начала очень даже неплохо, - хитро улыбнулся Равиль, сбавляя скорость автомобиля, чтобы последовать стремлению немедленно поцеловать свою любимую Тосю.
***
Экспозиция Шнейбаха обрадовала Антонину своей обновлённостью. Все фотокартины на выставке оказались новыми. Ни одна из них не была знакома Тоне по прошлому посещению три года назад. Особенно порадовало отсутствие произведений, с изображением модели, похожей на Тоню. Не то, чтобы Тося испытывала чувство ревности по отношению к ней. Просто в этот раз Антонине было бы не очень уютно в присутствии мужа узнавать себя на фотокартинах. Задержавшись напротив одной из картин, поскольку сынишка у неё на руках с восторгом рассматривая фотографию, радостно повторял "Конь-понь", Тоня не сразу заметила, что Равиль с дочкой на руках подаёт ей знак из другого конца зала, чтобы она приблизилась.
Когда Антонина подошла к фотокартине, на которую указывал ей муж, то её ошеломил необычайный калейдоскоп чувств, нечто сродни благоговению, восторгу и недоумению. Женщина и мужчина на снимке были представлены в чёрно-белом изображении. Нижний край снимка ограничивал женский силуэт уровнем обнажённых худощавых плеч. Голова запрокинута, лица не видно. И только вытянутая шея выдавала напряжение, с которым женщина тянулась к мужчине, оказавшемся по отношению к ней вниз головой. Верхняя часть мускулистой спины, крепкая, высокая шея, тёмный затылок коротко подстриженных волос. У созерцающих картину не оставалось сомнений в том, что мужчина и женщина, устремляясь навстречу друг другу, представляют собой единое целое, словно песочные часы, олицетворяющие в данном случае незыблемость взаимной любви.
Но особенно изумил Тоню и Равиля задний план, на фоне которого представала перед зрителями удивительная пара. Посреди небосклона, цвета кобальта, сияла лунная радуга. Супруги переглянулись, снова возвращаясь взглядами к изображению. Цвет неба, глубокий, тёмно-синий, не отвлекая внимание на себя, озарял силуэты устремившихся навстречу друг другу мужчины и женщины. Радужный росчерк, разделяя небо, непостижимым образом объединял страстную пару, подсвеченную перламутровой завесой водопада, над которым царила лунная радуга.
Не произнося ни слова, Тоня и Равиль, со свойственным их паре созвучием отметили каждый про себя удивительный дар художника. Поражённые до глубины души, они простояли перед фотокартиной достаточно долго. Дети у них на руках не беспокоились и не выражали нетерпения, прекрасно чувствуя себя рядом с родителями.
Со вниманием обходя экспозицию во второй раз, Тоня увидела привет от Витольда, специально для неё. Переполненная эмоциями, она не обратила на него внимания поначалу. Чёрно-белое изображение пары глубоких старичков, трогательно склонившихся головами, располагалось на фоне цветной фотографии Голштинских ворот города Любека в Германии - двух объёмистых башен из красного кирпича, с конусными, остроконечными крышами, стоящими под наклоном друг к другу.
Самого Шнейбаха на сей раз на выставке не оказалось. Его подруга Урсула готовилась со дня на день стать матерью. И Витольд решил не оставлять её в такой волнительный момент. Об этом сообщил агент Шнейбаха - молодой человек, лет тридцати, сопровождающий экспозицию, знакомый Антонине по предыдущему посещению. Он же передал Тоне просьбу Витольда: по её желанию оставить автограф в книге посетителей. Антонина безусловно согласилась, только оказалась очень удивлена, когда вместо журнала, где расписывались экскурсанты, агент подал ей совершенно новый, чистый альбом в рыжем кожаном переплёте. На вопрос о том, почему именно ей предоставлено преимущество в виде индивидуальной книги, молодой человек ответил, что в соответствии с указанием Витольда альбом подготовлен специально для неё.
Прежде чем Тоня раскрыла альбом, агент обратил её внимание на портрет женщины, изображённой на фотокартине перед выходом из выставочного павильона, пояснив, что этот экспонат предназначен в подарок Антонине. Обернувшись в том направлении, куда жестом указал парень, Тоня с изумлением встретилась взглядом с Антосей. Чёрно-белый снимок, который Витольд Шнейбах, вопреки предостережению отца, увёз в одна тысяча девятьсот тридцать шестом году за границу, в исполнении его внука изображал девушку с ярко-рыжими локонами и мечтательной улыбкой.
Забрав у жены сынишку, Равиль задумчиво посмотрел на фотопортрет молодой женщины, с глазами точь-в-точь как у Тоси. Девушка из прошлого дарила своим взглядом надежду на счастье. Немного помедлив, Тоня решительно взяла предложенный агентом Шнейбаха "Паркер" и написала на чистой странице альбома: "Спасибо, Витольд, за память и за любовь. Будь счастлив! Тоня".
Фотография из интернета. Спасибо автору.