«Дорогой папа, это мое одиннадцатое письмо. Вот как неожиданно порой складываются обстоятельства: когда я покидала страну, я думала, что это на пару месяцев, а теперь уже прошло одиннадцать лет. С ума сойти! Но самое главное, что жизнь продолжается, потому что в любом месте, в любой точке мира мы остаемся сами собой.
Я очень скучаю по тебе, целую вечность я не видела тебя и не слышала твоего голоса, и пусть переживать мне некогда, но я люблю побыть наедине. Я закрываю глаза, и мысленно возвращаюсь в детство, когда ты составлял для меня целый мир. Я не в смысле, что ты сейчас значишь для меня меньше – просто мой мир вырос и стал большим. Но ты всегда занимаешь особенное место в моем сердце. Хочется надеяться, что в ближайшем будущем я все-таки смогу вырваться и приехать домой, повидать тебя, хотя трудно будет это сделать, не привлекая ничьего внимания. Впрочем, не будем загадывать – это самое неблагодарное занятие из всех, которые мне известны.
Со мной столько всего случилось за прошедший год, что я даже не знаю с чего начать. Я побывала во множестве удивительных мест, познакомилась с новыми людьми и узнала о жизни кое-что новое. Я знаю, я пишу это каждый год, но что поделаешь, если это правда, и я благодарна, что могу так написать. Кто знает, какова была бы моя жизнь, останься я в Стране Вечной Осени, но сейчас я рада, что все вышло именно так – ведь я свободна и могу делать то, что мне действительно нравится. А могла сидеть бы на троне, держать корону на ушах, и никакого тебе удовольствия…
Итак, докладываю: в прошлом году я объездила южную Бромбуардию вдоль и поперек в поисках подходящего места для строительства порта. Как я уже, наверное, писала, гавань Пре-ле-Кру является основной и единственной для крупнотоннажного флота. Есть еще несколько мелких стоянок, но туда не заходят даже трехмачтовики, не говоря о пятимачтовых – все это ведет к постоянным проблемам: грузы привозятся только на север и оттуда уже расползаются по дорогам с черепашьей скоростью. Юг по сравнению с севером получается абсолютно неразвитым, там огромное море джунглей и какие-то маленькие убогие городишки, забытые всеми, кроме их обитателей.
Я долго проталкивала свою идею о том, что нужен порт на юге – ведь так будет лучше для всех, но не все в том заинтересованы. Ты не поверишь, насколько личные интересы застилают людям глаза! До такой степени, что они готовы наплевать на все остальное! Ты, наверное, считаешь меня наивной, но я всерьез верю, что самая лучшая сделка – это та, в которой выигрывают все, а от строительства порта выиграют все. Это даст возможность разгрузить Пре-ле-Кру, увеличить товарооборот, равномерно распределить товарные и транспортные потоки внутри страны. Кроме того, вокруг порта возникнет город, большой город, торговый и оживленный – а значит, подтянутся и дороги, и деревни, юг начнет оживать. Все выиграют от строительства порта. Все, кроме кучки товарищей, взимающих арендную плату в Пре-ле-Кру… И вот эти товарищи столько лет пьют мне кровь, считая меня занозой в заднице, что я уже со счета сбилась.
Но в этом году мне наконец удалось сдвинуть дело с мертвой точки. Я поехала на местность в сопровождении небольшой команды из инженеров, морских офицеров и строителей. Мы должны были обследовать южное побережье и найти наилучшее место для строительства порта. Пять месяцев мы провели в дороге, как поисковые собаки, обнюхивая каждый клочок суши, а некоторые так еще и морское дно щупали, но это были интереснейшие пять месяцев! Джунгли мало приспособлены для проживания столичных барышень, папа, так что я была рада, что выросла в лесу – многое из того, что мы делали вместе, помогало мне в быту. Неожиданно оказалось, что я могу развести костер под проливным дождем и приготовить еду из ничего. Мои спутники меня очень зауважали, хотя поначалу относились ко мне с нескрываемым скепсисом. А еще я никогда не жалуюсь и всегда всем довольна – за такие качества вас полюбит кто угодно. Неплохо для бывшей принцессы, правда?
В конце концов, мы нашли несколько мест, которые теоретически подходили для строительства порта, и тут началось самое интересное: мы, которые работали плечом к плечу все это время, вдруг оказались по разные стороны баррикад. У каждого нашлись причины отстаивать то или иное место. Некоторых я смогла убедить, а с остальными пришлось крупно поссориться, так что поздравь меня с пополнением в стане смертельных врагов.
Я выбрала место в глубине Бирюзовой бухты, которая достаточно глубока для прохода крупнотоннажных судов, однако имеет ровное, пологое дно, позволяющее устроить все необходимые сооружения. Бухта имеет форму подковы, а это значит, что ни один шторм не затронет порт и город, который вырастет вокруг него. Но еще больше мне понравилось, что холмистый рельеф местности дает возможность построить хорошие дороги, которые совершенно необходимы для будущего города.
Знаешь, папа, я так уверена в своем решении, как никогда в жизни не была. Это трудно объяснить, но, когда мы впервые поднялись на холм, и нашим глазам открылся вид на Бирюзовую, мне показалось, что я уже видела это место. И видела его в застроенном виде – в чаше холмов был огромный белый город, залитый солнцем. У меня было такое ощущение, словно я нашла нужное место. Только потом мы узнали, что бухта подходит нам по всем параметрам, но я все решила, еще стоя на холме – бывают в жизни удивительные мгновения.
За это решение я была готова бороться с кем угодно, и я боролась. Я победила, так что в Бирюзовой бухте скоро возникнет прекрасный город, а я уж прослежу, чтобы он был точно таким, каким я его видела. И я назвала его Серпентано – Змеиный город по-местному, так что теперь можешь смело хвастаться, что в далекой Бромбуардии есть город, который носит твое имя.
Я очень скучаю по тебе. Каждый вечер, когда небо становится черным, и на нем выступают звезды, я сажусь где-нибудь, чтобы видеть их, и разговариваю с тобой. Ты, конечно, не слышишь, но я утешаю себя тем, что где-то ты смотришь на те же звезды и это нас объединяет. Правда, из Страны Вечной Осени они видятся льдистыми и маленькими…»
- Надо же! – всхлипнул Змей, - то-то мне всегда казалось, что звезды по-особенному светят! А это моя доченька со мной разговаривает…
Бумага расплылась у него перед глазами. Камин давал достаточно света, чтобы сидеть и беседовать, но читать было трудновато. Хотя правдой было то, что Змей стал хуже видеть, в чем он даже под пытками бы не признался. Очки, которые он надевал для чтения, с каждым годом становились все толще, но он наивно полагал, что никто этого не замечает. По-хорошему подождать бы до утра, и прочитать письмо при дневном свете, но разве тут утерпишь? Кто бы вытерпел, получая от родной дочери по одному письму в год?
Вот он и мусолил тонкие листочки перед мордой, напрягая зрение. Впрочем, все было к лучшему – старческие глаза не могли различить того, что бумага пожелтела и стала хрупкой, а чернила слегка выцвели. Как ни бережно хранил Орландо письма принцессы, годы брали свое. Одиннадцать лет назад она вручила ему исписанные листки, и с тех пор он свято соблюдал свое обещание, в один и тот же день навещая Змея в его берлоге.
Сейчас он грелся в кресле перед камином. Почему-то в последнее время он стал мерзнуть, даже в собственной постели, укутавшись в три одеяла, он чувствовал постоянный, подступающий холод. Однажды бессонной ночью ему в голову почему-то влез герцог Карианиди, вернее то, как он умирал – и Орландо едва дождался утра, чтобы срочно позвать лекаря на осмотр. Странно, но такой сильный и мужественный человек иногда испытывал настоящие панические припадки со страхом смерти. Лекарь осмотрел его и сказал, что Его Высокопревосходительство здоров как бык, а ощущение холода идет от медленного кровообращения – и посоветовал Правителю меньше сидеть за письменным столом. Орландо предписание исполнил, каждый день отправляясь на двухчасовую пешую прогулку, но мерзнуть меньше не стал. Иногда ему казалось, что холод в теле идет от сердца – пустого и погасшего, давно мертвого. В такие дни он впадал в хандру и писал указы о поимке баронессы Ферро, которые во множестве пылились у него в ящике.
Но здесь, в берлоге Змея, он чувствовал себя намного лучше. И причиной тому был не зверски растопленный камин, а неуловимая атмосфера прошлого, которое словно законсервировалось в этом уголке леса. Время остановилось и осталось жить в берлоге ящера, больше никуда не спеша. Он сам был порождением сказочных времен, когда все было возможно, когда герои правили миром, а синие фазаны возводили их в королевское достоинство. Глядя на его ворота с окоченелыми скелетами, на доспехи Святогора, приспособленные в хозяйстве, Орландо понимал, как же сильно ему не хватает той, прежней Страны Вечной Осени, с ее ускользающим очарованием. Он тосковал по своей молодости и вере в чудеса, когда найденная чага могла сделать тебя правителем страны.
И еще он тосковал по Лие. Как бы мало он ни знал ее на самом деле, в душе ему казалось, что все не так – он чувствовал ее и понимал без слов. Надо ли говорить, что с течением времени он понял, что упустил, вернее, собственными руками загубил свою большую любовь, которая редко кому дается. Спустя одиннадцать лет ему казалось очевидным, что он должен был тогда отпустить ее и просто ждать. Получилось бы у них что-нибудь или нет – никто не знает, но у него был бы шанс, а теперь его нет. Задним умом все мы крепки…
В месте, где Лия выросла, он чувствовал себя удивительно хорошо и свободно, ему казалось, что он все здесь знает: и действительно, каждая хозяйственная мелочь казалась ему знакомой. Он любил ходить к Змею, и очень дорожил этими визитами, но, к сожалению, чаще, чем раз в год, выбраться не мог – все-таки он был Правитель, у которого каждая минута на счету.
- Смотрите-ка, она строит порт! Кто бы мог подумать! В детстве моя девочка любила во дворе из песка куличики лепить, а я ругался, потому что она вся перемажется, платьишко выпачкает, сидит чумазая, как чертенок, и даже в рот грязи натолкает. Вот я глупый, не думал совсем, что может, ей строить нравится. Ох, господин Орландо, дети это совсем непросто – никогда не знаешь, что из маленького человечка получится, и где стелить соломку… А все же большая радость. Вы вот зря детей не завели, кому престол-то достанется?
- Никому, я ведь не король. А правителя люди нового выберут, которого сочтут достойным. Я ведь столько лет потратил как раз на то, чтобы никому и никогда власть не доставалась просто так. Заслужить ее надо.
- Может вы и правы, а все же странно это. Люди привыкли по старинке, чтобы от родителей детям…
- Люди, они и под себя ходить привыкши были, а потом туалет построили и глядишь – уже привыкли попу вытирать. Так что это вопрос времени.
Змей ухмыльнулся с довольным видом.
- Интересные у вас ассоциации… Ладно, вам виднее, вы правитель. А детишек все-таки зря не завели, пусть не для трона, а для души.
- Так детишек я один не заведу, тут помощь надобна.
- Ой, у нас полкоролевства баб, неужто ни одна не приглянулась? А не наша, так в заморщине бы поискали – на ловца и зверь бежит.
Орландо подлил себе ароматного чаю из пузатого заварника. Лицо его помрачнело:
- Почему же, приглянулась, что я, не человек, что ли? Только я ей был не надобен, а потом и вовсе…
Змей навострил уши.
- Сбежала с любовником?
- Ах, если бы! Я бы до потолка скакал, если бы она сбежала – хоть с любовником, хоть с самим чертом. Но она никуда не бежит, а тихонечко полеживает себе в могилке.
В берлоге воцарилось тягостное молчание.
- Как-то печально все это. – Змей почесал переносицу, не зная, что сказать на такую неожиданную откровенность. – Так вы бы другую присмотрели, бабы-то они только на вид разные, а так… одни щи в разных кастрюлях.
Орландо не мог сдержать улыбку, услыхав мудрый совет от такого великого знатока женского пола, как Змей.
- Раз так, что же вы себе новую дочку не присмотрите? Давно бы бегала под ногами, а то вы все письма читаете заморские, да в окошко смотрите. Щи-то одни…
- Это… это другое! – горячо возразил Змей, а про себя подумал, что этот шельмец кругом прав. Умен, зараза! Души бы ему побольше – цены бы не было. И почему вечно если добрый, так дурак, а умен – так вместо сердца камень? Хитро мир устроен.
- А вот дочка у меня и умная, и добрая, и красивая! – внезапно выпалил ящер, больше отвечая на свои собственные мысли. – Так и не скажешь, что принцесса!
Орландо от души расхохотался. Змей все-таки большой оригинал, беречь его надо, где сейчас таких найдешь?
- Вы так говорите, как будто все принцессы – корявые, злобные дуры.
- А то нет… Какую книжку не почитай, так и получается.
- Книжку! На реальность смотреть надо, а не в книжку. А реальность такова, что дочь ваша – принцесса, и она красивая, добрая и умная, так что не надо на принцесс наговаривать.
- Ваша-то поди…ну эта, которая… - Змей показал глазами куда-то наверх, - тоже, поди, принцесса была?
- А как же. Принцесса. Только я ее не за это любил.
Змей засуетился возле стола, подсыпая печенья, да подкладывая варенья.
- Это само собой. А вот, ежели бы она не принцесса была – вы бы ее полюбили? Родись она… да хоть здесь, в лесу… вы бы ее вообще заметили?
Горькая складка прорезала лоб Орландо – беседа получалась провокационная, но он не был в силах оторваться. Хоть кому-то да хочется иногда излить свою душу.
- Еще как! Ее нельзя было не заметить… Я в жизни таких не встречал никогда, и уже не встречу.
- Ой, прямо интересно, что там была за принцесса такая! Вы уж не сочтите за бестактность, я старик, а старики страсть как охочи до романтических историй. Впрочем ладно, что ж в душе-то грязными лапами ковыряться – вы мне лучше расскажите, как дела в государстве обстоят? Я ведь из лесу не выхожу, да и газет сто лет уже не получал. Вот как Лия уехала, с тех пор и не получал – не могу их видеть, лживые они все.
- Дела как дела, они никогда не кончаются. Что именно вам рассказать, дел у меня много.
Змей поболтал лапой в воздухе, сделав весьма неопределенный жест.
- Про войну расскажите. Почему она все никак не кончится? Столько лет воюем, а все ни с места – скоро вырастет поколение, которое при мире не жило.
- И не говорите… На войне дела идут неважно, - Орландо был предельно честен, здесь он мог почти полностью быть самим собой. – Уже почти тринадцать лет мы ковыряемся в горах Драгунаты, а толку – чуть, я совсем не такого ожидал, когда ввязывался в это дело.
- Значит, вы просчитались, - проницательно заметил Змей, - а в вашем деле просчеты дорогого стоят.
- Вы правы. Но еще не все потеряно, у меня есть туз в рукаве, и я им в ближайшем будущем воспользуюсь.
- А почему не сейчас? Воевать тринадцать лет, имея в рукавах туза – это за гранью моего понимания, уж простите.
- Ничего страшного, - Орландо и не думал сердиться, - Туз-то он в рукаве не сам напух, мне понадобились долгие годы, чтобы им обзавестись. И вот он почти готов, а как будет готов, так я и покончу с этим делом. Поверьте, оно мне надоело куда больше, чем вам.
- Надеюсь, вы знаете, что говорите и делаете.
В вечернем сумраке берлога казалась багровой, блики каминного пламени отражались от золота и мерцали по стенам, гипнотизируя собеседников.
– Есть у людей одна нехорошая черта: жадность. Всего, что есть, всегда мало: есть кусок хлеба, надо сожрать быка. Есть жена – надо завести любовницу. Есть жизнь – надо отнять чужую. Ведь если не жадничать и не искать лишнего, то у каждого станет всего вдоволь, и все могут быть счастливы.
- Я же человек, и значит, я жаден. Великая слава ждет меня в случае успеха, - без энтузиазма отозвался Орландо, вяло помешивая ложечкой чай.
- А в случае неуспеха что? – опять же очень проницательно поинтересовался Змей, расставляя нарды.
Долгими зимними вечерами от нечего делать он увлекся нардами и замучивал каждого бесконечными партиями. А с Орландо еще и было интересно играть, потому что он был умен, хитер и быстр – очень достойный противник. – Вот ведь как бывает: раньше я вас ненавидел. Лютой ненавистью ненавидел и боялся, потому что считал, что вы хотите погубить мою девочку.
У Орландо глаза на лоб полезли. Он и забыл, что когда-то успешно погубил Лииных родителей, и что ее собственное спасение – чистая случайность, пищевая аллергия и Змеева слабохарактерность. Сейчас ему казалось, что все эти годы он был чуть ли не ее ангелом-хранителем, и даже причина смерти принцессы вытеснилась из его головы.
- Да, вот так, а теперь я жду вас как самого дорогого гостя, потому что вы приносите ее письма. Весь год я жду, прислушиваюсь к шорохам – вдруг вы идете? А почему бы и нет, может, ей захочется написать мне еще одно письмо? Нет, я не жалуюсь, я прекрасно понимаю: где мы, а где Бромбуардия, но сердцу ведь не прикажешь, верно?
Еще как не прикажешь. Уж это Правитель давно и накрепко усвоил. Как он ни пытался забыть принцессу, так и не смог. Осталась в душе заноза-недосказанность, несбывшаяся мечта, и гнила там, отравляя его дни, сочась болью. Сколько бы он не убеждал себя, что это глупо, но стоило кому-нибудь случайно упомянуть ее имя, как он словно кипятком обваривался. Не было покоя, не было забвения – он ведь каждый месяц, а то и чаще, ходил к ней на могилку, разговаривал там с небольшим камнем, который велел установить, не высекая имени. Только голубок был там вырезан, знак чистоты и вечного полета. Орландо знал, что это значит, и довольно – никому он не раскрывал тайны о ее захоронении. Пусть мертвая, но Лия принадлежала ему.
Была и еще одна причина, по которой Правитель полюбил визиты к Змею: для старого ящера принцесса была жива, с ним можно было говорить о ней сколько угодно, и верить, верить в то, что она просто далеко уехала. Искренняя надежда зеленого утешала и Орландо, давала ему возможность забыться на несколько часов, сбросить с плеч страшный груз, который он нес с самого Белого дня. В берлоге он ненадолго становился сам собой, отматывал одиннадцать лет назад, и мог исправить любую свою ошибку.
То, что он сам про себя называл «проклятием ведьмы Ирьи», на самом деле было его тоской, одиночеством и чувством вины. Орландо считал, что его прокляли, но в редкие минуты озарения признавался себе, что Ирья тут совершенно ни при чем, хотя он многое отдал бы сейчас за то чтобы увидеться с ней. Однако, Ирья исчезла, растворилась без следа, и с того курьезно-скандального происшествия в Касабласе следы ее полностью потерялись.
- Скажите, а о ведьме Ирье вы ничего не слышали?
Змей удивился неожиданному вопросу:
- Как же не слышал… Она мне однажды жизнь спасла, да и вообще. Хотя, между нами… - зеленый инстинктивно оглянулся, - характер у нее так себе…
Он еще раз оглянулся, ибо от этих ведьм можно всего ожидать, а уж от такой как Ирья – тем более. Но по углам все было чисто, тени мельтешили исключительно естественно, и люстра под потолком даже не закачалась. Змей перевел дух, а Орландо почему-то вспомнил свой первый визит в Касаблас: бывают же в жизни случаи!
- А я ведь к ней приходил когда-то специально про вас разузнать, так еле ноги унес. До сих пор вздрагиваю, так что про характер вы правы.
- Вот как? А зачем я вам понадобился?
- Не мне. У герцога Карианиди было к вам маленькое дельце, если помните. Пустяшное такое дельце. – Орландо ухмыльнулся, но Змей нахмурился. Несмотря ни на что, вспоминать о ночи на Пожарной прогалине он не любил. – Так вот, тогда мне позарез нужна была информация, потому что все, что я знал про Змея Горыныча, было на уровне детских сказок. Один парень в баре случайно проговорился, что семейство его хозяина лечит ведьма Ирья, которая недавно спасла от лютой смерти самого Змея, и я отправился к ней, болван самонадеянный.
- И что она?
- Она меня разжевала и выплюнула. Вы знаете, тогда я впервые встретил человека, который был мне не по зубам. Ирья меня как будто наизнанку вывернула, я ей чуть сам не сознался, зачем пришел – ощущение, скажу я вам, не из приятных.
Теперь уже ухмылялся Змей.
- И она ведь почуяла, все почуяла… - недавняя тень накрыла и Орландо, неожиданно окунувшегося в давно прошедшие дни, в то время, когда он еще мог сделать правильный выбор. – Не хотела меня отпускать, я и сам не знаю, как ушел. Помню только, что страшно было, как никогда в жизни. Так вы ничего о ней не слышали? – Он вынырнул из водоворота воспоминаний, и словно маска опустилась на постаревшее лицо.
- Нет, - Змей нахмурился, - давно уже не слышал. А что, с ней что-то случилось?
- Она исчезла несколько лет назад, причем не просто так, а устроила целое представление: люди говорят, что превратилась в птицу посреди бела дня, навалила кому-то на голову и улетела. Не знаю, я этого не видел.
- Вот оно что… Почему же Василиса мне об этом не сказала? Они были очень дружны, Ирья у них на свадьбе была свидетелем.
- Может быть, ей что-нибудь известно? Типа того, что Ирья живет где-нибудь тихонько в соседней деревне под чужим именем и в ус не дует. Вы не могли бы у нее разузнать?
- Я-то могу, но вот вам она зачем? Если надо, так вы сами и спросите. – Змей прекрасно запомнил печальный опыт по оказанию услуг Орландо, поэтому больше не торопился что-то обещать.
- Боюсь, со мной Василиса откровенничать не станет…
- И поделом. Я играю белыми, если не возражаете…
Орландо безразлично махнул рукой – белыми так белыми, да хоть зелеными. Пожалуй, на помощь Змея рассчитывать не стоит, да и на Василису тоже: вряд ли ей что-то известно. А скрыла она от Змея все потому, что боится открыть главную правду. И все-таки интересно, жива ли еще Ирья ДеГрассо? Сейчас ей навскидку должно быть около семидесяти лет – возраст нешуточный, хотя и не критический. Вон, Василиса с Рыцарем ей почти ровесники, а чувствуют себя неплохо.
Как будто в ответ на его мысли, снаружи раздался какой-то шум. Орландо удивленно посмотрел на ящера, который даже и бровью не повел, высчитывая свой следующий ход. А шум только усилился – кто-то открывал ворота, и правитель не высидел, встал, чтобы выглянуть в окошко.
- Это Василиса с Рыцарем, - спокойно сказал Змей, переставляя фишки – у них ключ есть. Все-таки мы все уже немолоды, да и у меня в связи с похолоданием появились дополнительные трудности. Кстати, сейчас и спросим про Ирью.
- Э-э-э-ээээ…. не надо, это так… пустяк… я просто так спросил… - после этой реплики у Змея не осталось сомнений, что информация об Ирье для правителя очень важна.
- Привет, зеленый! Как твои сопли? – в открывшуюся дверь ворвались клубы морозного пара и ящер поежился.
- Дверь не держи открытой, я же мерзну!
- Ты бы хоть подышал немного, что ли, а то сидишь в своей бане круглыми сутками. Здрасте…
Василиса заметила гостя. Зрение у нее было прекрасным для ее возраста, а память – еще лучше, так что она на мгновение задумалась и поискала глазами ухват, но, к счастью, ухват был на кухне, и она прошла мимо, поджав губы.
Почти каждый день они с Рыцарем приходили к ящеру: тут помочь, там присмотреть, да и просто пообщаться. Старость пробуждает в людях тягу к обществу, и они не были исключением. Змей нарадоваться не мог на свою предусмотрительность, которая не позволила ему пятьдесят лет назад слопать самозваную королевну, поселившуюся в башне, а потом и ее будущего мужа. Теперь они были лучшими друзьями и самыми близкими ему людьми, потому что дочка была далеко, и с каждым годом все дальше. Иногда Змею казалось, что она, несмотря на письма, отплывает куда-то за горизонт, туда, где он никогда не сможет ее догнать. Зря, наверное, он сразу не поехал в Бромбуардию, а теперь уже поздно. Мало ли что там лопотал Рыцарь про то, что никто не решится взять на борт огромное зеленое чудище – надо было наплевать и ехать, нашелся бы кто-нибудь. А теперь… приходит по одному письму в год, и строчки в них сухие, безжизненные, как жухлые листья.
Василиса разделась и принялась за уборку, нарочно шумно передвигая вещи с места на место, и недобро поглядывая на Орландо – всем видом давая понять, что ему здесь не рады. Он все прекрасно понял, и ждал только, чтобы окончить партию, дабы не обижать Змея.
- Василиса, господин Орландо тут спрашивал, не слышала ли ты чего про Ирью?
- Господин Орландо, поди, и сам говорить умеет. Надо будет чего – спросит, а уж я ему отвечу… - нестареющие зеленоватые глаза злобно чиркнули по лицу правителя.
- Это ничего, пустяки. – Змей выжидающе смотрел на него, отлично понимая, что дело нечисто, и Орландо пришлось доигрывать свою роль. – Вы же хорошо с ней общались, вдруг вам что-нибудь известно о ее местонахождении.
- Да уж не больше, чем вам. Ирья наша теперь, наверное, где-нибудь там, где за честную работу в тюрьму не сажают. – Она в упор посмотрела на правителя, и тот съежился под ее прямым взглядом, - …и за просто так головы не отрубают…
- Ну мне пора! – Орландо подскочил, как ужаленный. – Приятно было повидаться…
- Да что ж вы, даже чаю не попьете? – Змей был разочарован, он рассчитывал на долгий вечер и не менее десяти партий.
- Мы с вами уже ведра два выпили, для меня и этого много. Дела, понимаете, дела… - он засуетился, собирая свои вещи, а Василиса с наслаждением провезла грязной тряпкой ему по ногам. Лучше было поторопиться, пока не получил по лбу шваброй, и он это понял. – Ладно, до свидания… Как только – так сразу…
И он спешно выскочил во двор, даже не застегнув пальто.
Во дворе низенькая фигурка с лопатой расчищала снег, аккуратно и тщательно выгребая его из всех уголков. Гнедая лошадка, привязанная к столбу, мирно похрапывала, и пар клубами поднимался над ее мордой.
- Здравствуйте, - Орландо на ходу застегиваясь, подошел к человеку. Бедный Рыцарь поднял голову и облокотился на рукоятку лопаты:
- Добрый день.
Поздоровался он сдержанно, даже сухо, и, подобно жене, всем видом показывал, что хоть Орландо и гость, но убираться лучше поскорее. Орландо попытался припомнить тот знаменательный день, когда он впервые увидел Рыцаря – на празднике Синего Фазана, в переулке Длинных ножей, когда тот вел маленькую девочку в «Муськину радость». Надо же, как все перевернулось: уже нет в живых этой девочки, от «Муськиной радости» остались одни развалины, а они стоят здесь и смотрят друг на друга. Рыцарь постарел, но держится молодцом – спина его прямая, в движениях нет скованности, и глаза по-прежнему глубокие.
Орландо оглянулся, взгляд его пробежался по широкому двору, сараям, верхушкам елей: это было место принцессы Лии, здесь прошло ее детство, и до сих пор чувствовалось ее присутствие. Как хотелось остаться подольше, пожить, поверить самому в то, что скоро придет очередное письмо из далеких краев, а потом и сама она однажды постучит в дверь.
- Сегодня неплохая погода, снег не липкий. Я довольно легко добрался…
- Да, погода хорошая.
Рыцарь снова принялся убирать снег, видимо, понимая, что собеседнику хочется просто поболтать.
- Вы случайно не слышали о баронессе Ферро? Насколько я знаю, вы знакомы.
- А что с ней? – голос старика сразу стал заинтересованным. Несмотря на то, что Мими так бесцеремонно позаимствовала его коня, Рыцарь всегда переживал за нее и боялся, что она наделает глупостей. По большому счету так и получалось, ибо она изрядно досаждала Орландо все эти годы, но ничего серьезного у нее не выходило.
- Да вроде бы жива-здорова, с месяц назад обчистила инкассаторскую карету, которая везла жалование солдатам. Больше пока новостей не поступало.
- Это хорошо, - с облегчением выдохнул Рыцарь, - главное, что жива-здорова.
- Зачем она это делает? Взрослая женщина, вроде неглупая, а все в бирюльки играет! Неужели она не может придумать себе лучшего применения, чем заниматься мелкой уголовщиной во главе банды, именующей себя повстанцами?
Рыцарь покачал головой:
- Не могу сказать, что одобряю ее действия, но прекрасно понимаю ее чувства.
- Какие чувства? Что я ей сделал?
- Вы сломали ей жизнь.
- Каким образом? Я никому не могу сломать жизнь, нет у меня таких полномочий. Каждый человек сам отвечает за ее целостность!
- Вам напомнить? – голос Рыцаря был тихим, но столько чувства и значения он вложил в свою короткую фразу, что Орландо захлопнул рот. – Да, Мими – свой главный враг, но ей-богу, если бы я не был стар, и моя жена во мне не нуждалась, я пошел бы к ней в банду.
- Вот оно что… - с горечью протянул Орландо. – Послушайте, разве не глупо жить в обнимку с мертвецами? Жизнь идет вперед, и надо что-то делать ради будущего, а не ради прошлого. Или вы со мной не согласны?
Рыцарь проницательно посмотрел на него и промолчал, а Орландо закусил удила:
- Я знаком с вашим послужным списком, и могу предложить вам куда более интересную работу, чем ворочать лопатой в лесу. Вы спрятались от жизни в этом лесу, за своей необъятной супругой, и знать не хотите, что происходит вокруг, а ведь времена меняются. Я серьезно – мне позарез нужны хорошие военачальники, нам скоро предстоит важная операция, а мои кадры меня не устраивают. Вы станете генералом, получите карт-бланш в рамках своих полномочий, и сможете прославить свою страну.
- Страну, сударь, прославляют великие поэты и художники, ученые и архитекторы, а никак не убийцы.
- Вы пишете стихи? Или танцуете? Тогда пожалуйста, проявляйте себя на этом поприще! Но мне казалось, что вы профессиональный убийца, и у вас лучше всего получается то, чего вы так стыдитесь.
- Мне нечего стыдиться, господин правитель, а вот на вашем месте я бы призадумался. Неужели вы всерьез рассчитываете, что я стану служить вашим целям после того, что вы сделали с Лией, со всеми нами, со страной? Посмотрите вокруг – этот снег вам ничего не напоминает? И вы действительно не знаете, откуда он взялся? Прежде чем учить меня жизни, разберитесь со своей, сударь. – Рыцарь снова взялся за лопату, гневно сверкая глазами. – Извините, но мне нужно работать.
Ничего не оставалось, как откланяться и исчезнуть. Взяв в повод своего коня, Орландо чувствовал, как горят уши и щеки от полученной отповеди. Он поскорее развернулся и вышел за ворота, спиной чувствуя, как Рыцарь пристально смотрит ему вслед.
Вот так всегда – чем больше твоя задача, чем тяжелее груз, тем больше непонимания от окружающих ты встретишь. По дороге в Амаранту Орландо дал волю невеселым мыслям, так и рвавшимся наружу с самого прихода Василисы: тоска, обида и горечь затопили его душу, словно он был обманут в самых лучших чувствах. Сумерки стали сгущаться над лесом, и надо было поторапливаться, потому что Темный лес оставался самим собой несмотря ни на какую погоду, и ночью ощущался крайне неприятно. А тут еще повалил липкий, тяжелый снег, специально, чтобы вконец добить расстроенного правителя.
- Я что, для себя это делаю? Да мне самому вообще ничего не надо – теплый угол да кошонку какую-нибудь, чтоб мурлыкала. Я же для них, говнюков, стараюсь. Когда мы добьем Драгомила и деньги от грузоперевозок потекут рекой, они ведь будут жрать, не морщась, и гордиться собой – какие мы молодцы, такое дело сделали! И напрочь забудут о том, как поливали меня дерьмом, ратуя за общечеловеческие ценности. Честное слово, я ненавижу людей! Они не стоят даже коровьей лепешки! Скажи мне, - он похлопал по спине коня, - ты был бы рад, если бы все люди разом исчезли вместе со всем, что сделали? Я да, хотя мне бы пришлось исчезнуть вместе со всеми, но моей последней мыслью была бы радость.
Конь не ответил, да и что тут было отвечать? Приступы мизантропии бывают у каждого человека, такая уж природа у этих слабых и глупых созданий, неспособных выносить даже самих себя. Снег набивался за шиворот, вечерняя мгла становилась все более вязкой, и было совершенно пусто в подлунном мире – даже вороны у Врановых ворот куда-то делись. Невыносимая тоска давила на плечи Правителю: почему никто не понимает, как ему тяжело? И, наконец, почему никто не понимает, что он больше всех на свете сожалеет о том, что принцессы нет? Беспросветно и одиноко было в заснеженном поле, и лишь когда показались трубы Яблонивки с поднимающимися дымками, Орландо немного разжал зубы и выдохнул, выпуская напряжение.
По Великому тракту ехать было намного легче, хотя бы копыта коня в снегу не тонули, но серость и тоскливая мгла все равно отравляли путь. Стало намного холоднее, и, подъезжая к Малиновым воротам, Орландо еле преодолел искушение, чтобы не свернуть в какую-нибудь харчевню. Он совсем замерз, да и окунуться в жаркую пасть рюмочной, туда, где смеются люди, было бы облегчением для замученной рефлексией души. Но он сдержался, предпочитая спокойно поужинать дома, в привычной обстановке. А для развлечения можно будет поговорить с Тузендорфом, который все равно притащится с докладом.
Уже стемнело, когда он миновал каналы и углубился в Найкратово. Вдоль домов горели редкие фонари, и квартал выглядел мрачным и безлюдным. Густой снег, валившийся сплошной пеленой, скрывал из глаз окружающий мир, иногда вдруг приоткрываясь над смолистым факелом, тускло горящим в потемках. Орландо придержал поводья и встал посреди улицы – снег мгновенно очертил вокруг него магический круг, за пределами которого ничего не существовало. Он всматривался в окружающее пространство и видел только темноту, а ведь когда-то это была самая красивая и освещенная часть города. Еще утром, выезжая из дворца, он почему-то обратил внимание на то, что город бесконечно сер: вот так неожиданно увидел картину, мимо которой проезжал сотни раз и давно привык. Ряды домов вдоль каналов показались ему грязными и обшарпанными, нарочито выставляющими напоказ свое несовершенство – правитель напряг память и ему показалось, что раньше эти дома были покрашены в какие-то цвета, а теперь они все были одинаково серыми. Может быть, погода и влажность так влияют на штукатурку, разрушая красочный слой? Надо будет спросить у Тузендорфа.
А сейчас он стоял посреди улицы и видел только мутные пятна света в окнах окружающих домов – они тоже стали какими-то тусклыми и грязными. Все испакостилось и износилось, разрушилось и стало слишком реальным, выпирая немытыми фасадами, нависая и грозя раздавить. Когда он прозевал тот момент, в который начался распад? Столько сил было вложено в красоту города, он всегда считал, что качество повседневной жизни влияет на самоощущение человека – тот, кто живет в красивом и чистом месте, чувствует себя по-другому. А потом как-то забыл об этом, навалилась война, другие заботы, стало глупо тратить деньги на замену масла в уличных фонарях или новые решетки для мостов. И вот он стоит посреди темного, мрачного, неприветливого города, как две капли воды похожего на него самого. Орландо усмехнулся своим мыслям, потому что всегда ощущал свою связь с Амарантой, и думал, что столица действительно живет с ним одной жизнью, даже выглядит так же, как он.
Надо будет заняться этим, не дело так жить… Но денег в бюджете давно уже не было и конца этому не виделось. Перелом в войне, который Орландо пообещал Змею, давно был необходим, потому что без него страна неминуемо скатывалась в бездонную экономическую пропасть. Радовало только то, что она там не одна: в Тридесятом царстве давно ели траву, а Ландрия со дня загадочной смерти Вильгельмины погрузилась в болото междоусобицы. Этим Страна Вечной Осени и спасалась, иначе соседушки давно бы пришли и раздавили всех к черту.
Уставший от холода и невеселых мыслей Орландо был сердечно рад видеть дворец, и яркие желтые пятна в своих окнах. Его ждали, топили камин и держали наготове ужин. Сейчас он войдет, оденет теплый халат и туфли, которые специально стояли у печки, чтобы греть ноги своему хозяину, выпьет горячего ароматного кофе, может быть даже с коньяком, и, не торопясь поужинает, перелистывая книгу. Дом, милый дом…
Но переодевшись, он почувствовал, что его колотит – слишком долго он пробыл на холоде. Пожалуй, в целях профилактики лучше было принять ванну, и он попросил налить себе погорячее, да насыпать от души ландрской соли. За изобретение этого чудодейственного порошка он готов был бы поставить памятник королеве Вильгельмине, но ограничился только ножом в спину.
Когда ванна была готова, Орландо погрузился в шипящую горячую воду и почувствовал невероятное облегчение – как будто огромная гора медленно сползала с плеч. Наконец-то он мог расслабиться и побыть просто человеком без груза прошлого, настоящего и будущего. Ванная комната была частью его личного пространства, микрокосма, который он сам себе создал, и в который входили его спальня, кабинет и маленький балкончик. Орландо жил в этих комнатах много лет и не испытывал потребности что-то менять, а его злосчастный визит в покои Мередит только укрепил его в этом убеждении.
Он захватил с собой интересную книжечку, на которую совершенно случайно наткнулся в библиотеке: называлась она «Искусство земледелия» и весьма витиеватым языком повествовала об опыте некоего помещика, жившего лет двести назад, по выращиванию пшеницы в высокогорных районах. Насколько Орландо помнил, в той местности практически всегда лежал снег, а это значило, что были способы выживания даже при таком затянувшемся стихийном бедствии, которое постигло Страну Вечной Осени. С Белого дня они вынуждены были закупать пшеницу за рубежом, что окончательно убило и без того трещавший по швам бюджет. Орландо уже давно забыл про свои некогда грандиозные планы экономического роста и процветания страны, сейчас он был озабочен исключительно выживанием, и очень бы удивился, вспомнив, как мечтал завести бесплатное начальное образование для всех.
Разумеется, экстремальное земледелие имело свои ограничения, и целую страну не обеспечишь таким экзотическим способом, но даже какая-то часть зерновых, производимая внутри страны, позволила бы снизить нагрузку на казну, а, соответственно, на плечи налогоплательщиков. Так что Орландо с интересом читал о том, как ростки вызревают под снегом, как под одеялом, и не считал, что даром тратит время. Блестело золото на драгоценной фурнитуре ванной комнаты, таинственно поблескивали фиолетовые прожилки на мраморной плитке, и тлели ароматные свечи, распространяя вместе с экзотическими запахами покой и негу. Правитель отдыхал после трудного дня, который всегда давался ему тяжело, несмотря на то, что прошло уже одиннадцать лет.
Через полчаса в дверь постучали. Орландо заложил страницу в книжечке, и аккуратно, стараясь не замочить, положил ее на пушистый ковер рядом с ванной.
- Войдите.
В дверь протиснулась маслянистая физиономия министра внутренних дел.
- Простите, Ваше Высокопревосходительство… Извините, что помешал…
- Да входите, входит, дверь только закройте. Дует, зима все-таки на дворе.
Тузендорф быстренько проскользнул, почти облизав дверь своим объемистым животом. В руках у него была неизменная папочка с «обстановочкой», а в глазах плескались знакомые искры – значит, точно что-то разузнал интересное. Орландо велел лакею подлить горяченькой водички и оставить их наедине. Накануне они имели интереснейший разговор о внешней политике, впервые за долгое время выдержанный не в траурных тонах, и, судя по лицу министра, сегодня должно было состояться продолжение.
- Что у нас нового, господин барон? – видя, как тот схватился за свою замусоленную папку, Орландо нетерпеливо замахал рукой. – Нет, нет, обстановочка потом. Давайте по существу.
- Ну раз сразу по существу… - и Тузендорф снова стал протирать стекла своих очков! Нет, этот человек категорически не способен был переходить к делу прямо, он мог говорить, только помявшись и потоптавшись на месте не менее пяти минут. Но сегодня Орландо был настроен миролюбиво, поэтому покорно вытерпел привычную интерлюдию. – Я тут немного поразузнал об интересующем нас объекте…
«Немного поразузнал» в устах Тузендорфа значило, что он мог спокойно перечислить все значимые события в жизни упомянутого объекта, его привычки, страстишки, странности и детские болезни.
- Это хорошо. И где сейчас обретается наш объект?
Речь шла о принце Марке, наследнике Тридесятого царства. Да-да, том самом мальчике, которого некогда так активно продвигали в наследники престола. Теперь это был уже взрослый мужчина, который сам имел семью, но до сих пор играл роль малыша при суровом деде. Король Драгомил уже разменял восьмой десяток, но помирать и не думал – закаленный в постоянной борьбе, он был крепок телом и духом, а факт, что его маленькая страна до сих пор оказывает достойное сопротивление серьезному противнику, наполнял его юношеской энергией. Принц болтался при нем как говно в проруби, не зная к чему себя приспособить, потому что никакого серьезного дела дед ему не доверял.
Подобное положение вещей хоть кого расстроит, чего уж говорить про тридцатичетырехлетнего молодца, активного и полного амбиций, который просто лез на стену от желания ну хоть чем-нибудь порулить.
- … его высочество рано лишился матери, вы ведь помните? – Да уж конечно, Орландо помнил те тридцать четыре тысячи, истраченные на то, чтобы принц Марк остался сиротой. – А отца он лишился еще раньше, в результате несчастного случая на охоте. На самом деле говорят, что его папенька, принц-консорт Альбрих, был охоч до хорошеньких фрейлин, и однажды очень некстати попался на глаза супруге. Ее высочество Брунгильда отличалась вспыльчивым нравом и тяжелой рукой, ну, сами понимаете, не подрассчитала… а потом уже придумали про охоту эту…
- Забавно. Я слышал, что принца воспитывал Драгомил, и что, вроде бы, у него неплохо получилось. Во всяком случае, мне никогда не попадалось на глаза что-нибудь порочащее его.
- Это правда, принц нравом тих и скромен, но в тихом омуте черти водятся. Этот молодой человек, будучи образцом добродетели и всяческих совершенств, благоразумно дожидался, пока дедуля склеит ласты. Зачем суетиться ради того, что и так станет твоим? Но дедуля постоянно обманывает его ожидания, и принц начал нервничать. Нервозность его настолько сильна, что он намерен помочь родному деду обрести покой…
- Ух ты! Какой интересный юноша! – Орландо с огромным интересом слушал Тузендорфа, испытывая почти физическое наслаждение от того, что нащупал знакомую тропинку. После многолетних блужданий по чужой территории, он учуял запах интриги, авантюры, а уж в том деле ему равных не было.
- Не такой уж и юноша, принцу Марку тридцать четыре года, он вполне зрелый человек. Но король Драгомил предпочитает этого не замечать, обращаясь с ним, как с подростком, что, на мой скромный взгляд, есть большая ошибка.
- А принц заслуживает того, чтобы с ним обращались как с взрослым?
Тузендорф не торопился отвечать, обдумывая заданный вопрос, чтобы ответить максимально точно.
- Принца Марка характеризуют как человека хладнокровного, изворотливого и хитрого. Он наделен немалой волей, но умеет ее скрывать, удачно притворяясь мягким и уступчивым человеком, что у него отлично получается. Склонен манипулировать людьми, не вмешиваясь в открытую борьбу – это у него с детских лет. Скорее умен, чем глуп, хотя… в серьезном деле его никто еще не видел. – Все это Тузендорф называл «подразузнать». – Хотя дело не в этом, Ваша Светлость, а в том, что принц имеет к вам деловое предложение, которое я и принес.
Вот с этого и надо было начинать! Но министр наверное бы помер, если бы его однажды заставили сразу и без обиняков приступить к делу. Сейчас он извлек из своей волшебной папочки небольшой листок, сложенный вчетверо. Прежде чем начать читать, Орландо пробежал глазами почерк – косой, размашистый, с сильным нажимом.
- Нервный дурак.
- Простите?
- «Скорее умен, чем глуп…» А я вам говорю, что он дурак, еще не читав этого письма. Посмотрите на почерк – нервозность так и прет, а люди, которые не могут совладать с собой, никогда не бывают умными.
Тузендорф только руками развел.
- Возможно вы и правы, но письмо все же почитайте.
Орландо углубился в чтение. Текст был недлинным, но вполне ясным: принц задолбался ждать, когда его дедуля склеит ласты, и был намерен ему помочь при посредстве Орландо. Платой за это должен был стать мир и отмена ввозных пошлин для Страны Вечной Осени.
- Действительно дурак… Что ж, это хорошо. А он к Эльфрику, часом, не обращался?
- Нет, Ваше Высокопревосходительство. Там этих Эльфриков столько, что каждому писать – рука отвалится, а толку никакого.
Министр непрозрачно намекал на смуту, пожиравшую Ландрию. Каждый из самозванцев Вильгельмины провозгласил себя королем, и теперь они воевали друг с другом, пытаясь заручиться поддержкой наиболее богатых и влиятельных людей.
– Еще лучше. А дед-то в курсе, какого замечательного внука воспитал?
- Это вряд ли. Принц сейчас официально числится в разведывательном походе в Льдистой пустоши – чего там разведывать, ума не приложу. Видимо, Драгомил сплавил его, чтобы не путался под ногами и не лез, куда не следует. И опять совершил большую ошибку, ибо по моим данным принца давно и след простыл.
- И где же наше молодое дарование?
- Знакомится с историей и географией Страны Вечной Осени путем личного изучения. Он кочует по Энкрету с небольшой кучкой преданных людей, выдавая себя за армейского интенданта.
Первым порывом Орландо было приказать изловить придурка, но он тут же подумал, что на воле Марк принесет ему куда больше пользы. Дураков лучше запускать в дом своего врага, чтобы они взорвали его, подобно бомбе замедленного действия.
- Вы там… присматривайте за ним, но не трогайте.
- Само собой разумеется, Ваша Светлость. Но что вы намерены ответить принцу?
- А об этом я сейчас буду думать уже без вас! Ступайте, господин Тузендорф, мне надо одеться.
Тузендорф собрался было откланяться, но тут Орландо вспомнил кое-что и замахал руками, приказывая министру остаться.
- Подождите, господин фон Тузендорф, я сегодня вспоминал одного важного человечка и удивлялся, что мой министр внутренних дел, который все на свете знает, до сих пор находится в неведении относительно Ирьи ДеГрассо.
- Ирьи ДеГрассо? – барон несказанно удивился. Столько лет правитель не тревожил ее призрак и тут вдруг вспомнил. Впрочем, он же сегодня ездил к Змею… Орландо бы сильно удивился, но характер его ежегодных тайных поездок совсем не был тайной для Тузендорфа. – Но ведь она пропала без вести. С самого Белого дня ее никто не видел и ничего о ней не слышал.
- Сударь мой разлюбезный, в природе ничего ниоткуда не берется и в никуда не исчезает. Если она исчезла здесь, она должна появиться в другом месте. И мне очень интересно, в каком именно.
Министр напряг память, но совершенно ничего не мог извлечь из своей головы – знаменитая ведьма действительно как в воду канула, оставшись в сказках и песнях вместе со своей воспитанницей, мертвой принцессой.
- Я очень сожалею, Ваша Светлость, но Ирья ДеГрассо действительно исчезла, за все прошедшие годы она нигде не всплывала, во всяком случае на подведомственной мне территории.
- Думаете, она удрала за границу?
- Скорее всего. Есть еще такой вариант, как умерла – она должна уже быть в возрасте, если я не ошибаюсь.
- Это вряд ли, я бы почувствовал… - с чего он вдруг должен был бы почувствовать кончину ведьмы, Орландо не пояснил. А Тузендорф подумал, что у каждого человека есть свои слабости, и слабость правителя в том, что он иногда бывает чересчур сентиментальным и преувеличивает значение своей интуиции.
- Ммм… Могу я узнать, зачем старая шарлатанка понадобилась Вашему Высокопревосходительству? Возможно, то, что вам нужно, можно получить другим способом?
Орландо задумчиво ковырялся в густой пене, благоухающей фруктами и пряностями:
- Она не шарлатанка, господин Тузендорф. Если среди ведьм и бывали шарлатанки, то только не Ирья ДеГрассо. Она одна стоит целого министерства, и сейчас она мне очень нужна… Предпримите все усилия по ее поиску, я хочу знать, что с ней случилось.
- Что случилось… - пробормотал Тузендорф, предвидя неприятную и бесполезную работу, - она превратилась в птицу и улетела… А может, она так и осталась птицей, летает сейчас по лесу, жрет семечки и гадит людям на головы – поэтому мы ее и найти не можем?
- Думайте, что говорите, сударь. Она, хоть и порядочная язва, но профессионал высшей категории.
- Неприятность может случиться с кем угодно. Заклинило, например, и все – летает теперь, а мы тут с ног сбились, ее ищем…
- Ладно… - вздохнул Орландо, понимая, что Тузендорф не хочет ее искать, но также понимая, что он и так занят сверх меры, а поиск ведьмы является не государственной необходимостью, а его личной прихотью, которая может подождать. – Ступайте, барон, и приходите завтра утром, я подготовлю письмо.
- Утром? Ваше Высокопревосходительство, вы бы лучше отдохнули и набрались сил, а письмо подготовили завтра в течение дня. Этот мерзавец может и подождать, деваться ему некогда.
- Он-то подождет, я ждать не могу. Каждый день войны есть непосильное бремя для страны. Надо с этим заканчивать. Да и все равно я теперь не усну, таких хороших новостей я уже лет одиннадцать не получал…
Слова Орландо были, как всегда, с двойным дном, и министр вполне это оценил. Он собрал свои бумажки, поклонился и исчез за дверью, а Орландо, вылезая из ванны, испытывал душевный подъем, словно ему снова было двадцать лет, и он только что придумал, как можно устранить короля с помощью огнедышащего ящера.
Возможность нанести Драгомилу удар под дых несказанно обрадовала правителя, потому что он умудрялся в течение стольких лет оборонять свою страну столь малыми средствами, что было просто стыдно. Но Драгомил воевал на своем поле, он делал то, что умел, а Орландо – то, что приходилось. И вот теперь настал его черед показать себя: разве он не мастер виртуозной интриги, подковерщины на грани искусства? Он устранил короля Ибрагима, будучи лакеем. Он дотянулся до Каррадоса и избавился от Вильгельмины, когда та уже была готова раздавить его. Он даже принцессу Лию устранил посредством одной папки. Воспоминание о принцессе немного подпортило ему ликование, но все равно он был счастлив.
Насухо вытираясь полотенцем, он уже обдумывал кругленькие фразы, которыми наполнит бумажный лист, чтобы протянуть свои ниточки к принцу. А тот добровольно завяжет их себе на запястьях, и будет выполнять, что прикажет ему далекий невидимый кукловод – артист и виртуоз. Разве это не прекрасно? Орландо завернулся в теплый халат, всунул ноги в шлепанцы, и был совершенно готов снова вершить судьбы мира.
Письмо Марку он составлял долго и тщательно, понимая, что должен втянуть его в длительную переписку, которая, на самый худой конец, станет хорошим компроматом. Но вообще-то Орландо рассчитывал на более существенную помощь Его Высочества в деле избавления от Драгомила.
К сожалению, способы, которыми он в свое время воспользовался против Вильгельмины, в Тридесятом царстве были бессильны – среди горцев у него не было своих людей. Старый король, человек крутой и подозрительный, лишних людей не держал, да и ни один прихлебатель не станет связываться с вопиющей бедностью. Зато его окружение могло похвастаться редкой преданностью своему владыке – может, поэтому принц Марк никак там не приживался? Дед нутром чуял гнильцу в собственном внуке и держал его подальше от себя, не будучи в силах совсем избавиться от него?
Драгомилу приходилось туго. Очень туго. Несмотря на его фантастическое упорство, призрак поражения уже витал над Мриштино. Медленно, сантиметр за сантиметром, Орландо отвоевывал ледяные камни Драгунаты. Все вокруг понимали, что рано или поздно, но «лакей из Амаранты» додавит старого короля. И только сам «лакей» знал, что дела его плохи, и додавить может и не получиться. Армия Страны Вечной Осени стояла на подступах к третьему хребту Драгунаты – третьему и последнему, за которым начинался спуск к морю, к теплым и плодородным равнинам. Нужно было последнее усилие, чтобы перевалить хребет, но все ресурсы были давно исчерпаны, сил не осталось. Очень обидно было это осознавать накануне победы, после одиннадцати лет борьбы, поэтому письмо принца стало для Орландо манной небесной, настоящим подарком судьбы, которым он должен был воспользоваться по максимуму.
Распространяя вокруг себя запах ландрской пены и ароматических свечей, правитель вошел в кабинет, где было темно и тихо. Он чиркнул спичкой и зажег все канделябры, чтобы стало светло, как днем – при свете и думается легче. На столе громоздились бумаги по текущим делам, которые он, не разбирая, кучей сгрузил на кресло посетителя. Чистый стол тоже немало способствует мыслительной работе.
В числе убранных бумаг правителю попалась карта. Это был подробный план Драгунаты с тоненькой красной линией, пересекающей горы в таком месте, где они были совершенно недоступны. Он задержался на этой бумаге и присел на краешек стула, держа ее в руках: это и был тот самый секретный проект, о котором он упомянул Змею. Прорва времени и денег уходила туда, как в бездонную бочку, и теперь, со дня на день, Орландо ожидал его окончания. Он с нетерпением ждал, когда постаревший профессор Астреро наконец войдет в кабинет и доложит, что все, дело сделано. Ради такого стоило ждать столько лет.
А может, теперь это и не нужно? В другой руке Орландо был зажат тоненький листок, который вполне мог поставить войну с ног на голову – удивительно, как такая хрупкая материя обладала столь убойной разрушительной силой.
- Перо или шпага? Нет, господа, перо гораздо эффективнее, это настоящее оружие массового поражения. Что ж, Ваше Величество, добро пожаловать домой. Ко мне.
«…с прискорбием должен отметить, что в течение многих лет я пытался найти взаимопонимание с вашим августейшим дедом, но мои попытки были отвергнуты. Ваше письмо явилось целительным бальзамом на мои застарелые раны, поскольку несет нашим странам свет надежды на скорое избавление от непосильного груза войны.
Предвижу ваши возражения на то, что я, дескать, сам и начал военные действия, но, не оспаривая этот факт, я позволю себе напомнить, при каких обстоятельствах все начиналось. В 530 году ваш предок получил выход к побережью, который последующие сто лет кормил его страну, при помощи армии королевы Мередит. Ее Величество, оказав столь существенную помощь, была вправе рассчитывать на признательность. Тем более, что ради территориальной целостности Тридесятого царства, она не стала требовать половину завоеванного, ограничившись простой контрибуцией, намного меньшей, чем Страна Вечной Осени получила бы, имея в своем распоряжении кусок побережья. Но долги признательности – наследство, которое очень неохотно принимается. Договор между двумя странами был секретным, о нем знали только августейшие особы, и, после трагической смерти короля Ибрагима, не оставившего наследников, долгое время никто ничего не знал, чем ваш дед не преминул воспользоваться…»
Здесь Орландо нагло врал, но не мог же он сказать, что долгое время тщательно разрабатывал план и готовился к войне, радуясь забывчивости Драгомила.
«…на момент смерти Ибрагима, в 616 году, платить оставалось 14 лет, но Его Величество решил пренебречь обещанием своих предков, чем запятнал свою честь. Я не судья вашему деду в вопросах морали, но я считаю, что в делах надо быть честным, и обещания выполнять, иначе никто не захочет иметь с тобой дела. Кроме того, я защищаю интересы своей страны, а они были прямо нарушены. Я неоднократно обращался к Его Величеству с просьбой решить вопрос миром, но не был услышан. Таковы истинные причины войны, которая теперь уже стала делом принципа.
Но, повторюсь, какими бы ни были мои принципы, я всегда преследую только одну цель – польза для моего государства и моего народа. Сейчас, спустя столько лет, ведение войны стало обременительной обязанностью для обеих сторон, и наиболее разумным выходом было бы остановиться. Однако я вынужден констатировать печальный факт, что считаю недопустимыми переговоры с вашим дедом, ибо своим недостойным монарха поведением он лишился доверия на международной арене. Тем радостнее для меня возможность диалога с вами, как с человеком, который в будущем станет просвещенным и мудрым государем…»
Орландо мог продолжать в таком духе еще долго, но решил не перебарщивать с приторностью. Хотя, по его расчету, Марк должен был за время своего вынужденного бездействия возненавидеть деда всеми фибрами души, но кто знает – может он и правда не такой уж дурак?
«…имея своей главной целью восстановление мира и добрососедских отношений между нашими странами, я все же напомню, что договор от 530 года так и не был выполнен, и я настаиваю на его выполнении, иначе все жертвы, которые пришлось пережить моему народу, будут напрасными. В случае вашего согласия с буквальным выполнением договора, учитывая факт его нарушения, я обещаю вам всяческую помощь со своей стороны. Я абсолютно уверен, что две могучие державы смогут мирно сосуществовать и на морском берегу, не будучи разделенными неодолимыми преградами…»
Куда уж яснее. Орландо непрозрачно намекал, что деньги его больше не интересуют, а нужен ему всего лишь маленький кусочек землицы у моря, причитающийся его многострадальному народу по договору столетней давности. Самоубийственное решение для принца, но Орландо всерьез рассчитывал, что оно будет принято, потому что когда в дело вступают личные амбиции и застарелая ненависть, нужно быть очень сильным человеком, чтобы продолжать думать о пользе государства.
- Ты только согласись, рыбка моя, а дальше я тебя быстренько пристрою к делу. Но ненадолго, до моей полной и окончательной победы – а потом в расход, предатели мне и даром не нужны.
Он переписал письмо четыре раза, каждый раз подправляя какие-то мелочи. Приятно было заниматься любимой работой – может, в нем пропал великий дипломат? Орландо как-то все больше по хозяйству трудился, уделяя время внешней политике только в самых пиковых случаях, и, похоже, зря.
- Хех, если посчитать всех великих, которые во мне пропали, то получится пантеон героев. – Он засмеялся, - сам себя не похвалишь, никто не похвалит.
Светало. Чернильное небо за окном побледнело и разлилось по кабинету бледным светом, делая свечное пламя тусклым и невыразительным. Из сумрака выступили два портрета, стоявших на столе у Орландо: Брижитт и Лии. Две женщины, которых разделяло триста лет, смотрящие одинаковыми черными глазами, две женщины его жизни. И обе были срисованы случайно: Брижитт с листочка в блокноте, Лия – с конфетного фантика. Застывшие в движении, случайно схваченном, они тревожно всматривались вдаль, а он никак не мог поймать их взгляда.
Орландо встал и прошелся по кабинету, чтобы размять спину. Он затушил свечи, и кабинет погрузился в легкую дымку рассветных сумерек. Начинался новый день, который грозился стать переломным для Страны Вечной Осени, хоть с виду и выглядел, как обычный. Из всех знакомых ему переломных дней, чем-то выделялся только Белый, а все остальные катились своим чередом, словно не зная, что принесли в этот мир.
«…рассвет, как тяжкое похмелье,
Сжимал распухшие виски,
Вливая порцию тоски
В еще некрепкое веселье…»
Где-то слышанные строки всплыли в голове Орландо. Он запахнулся в халат и вышел на балкон – холодно! Мороз красный нос тут же укусил за щеку, норовя забраться под рубашку и трогать тело своими холодными пальцами. Печные трубы еще не дымились – слишком рано, но над всем Университетским кварталом нависла белая дымка, будто канал вскрылся и тронулся. Так оно и было, просто Орландо этого не знал: ушлые прачки раздолбили лед, он не выдержал и хрустнул, унося с собой тазы с бельем. К счастью, никто не пострадал, но шуму было много, и теперь канал Школяров радостно журчал на свободе, поднимаясь к небу белым паром, в ожидании момента, когда мало-помалу хрусткий ледок начнет нарастать на нем тонкой корочкой.
Небо было молочно-серым, крыши – белыми. Голые деревья Сигизмундова сада тянули вверх коричневые пальцы – казалось, что у художника украли все краски, оставив ему уголь да сепию, которыми он, как смог, изобразил прекрасную Амаранту. Орландо любил свой город, любил так сильно, что даже и не подозревал об этом. Приступами тяжкой боли отдавались в нем редкие наблюдения как столица подурнела. Ему хотелось счистить с улиц весь снег, сдернуть с неба холодную серую штору и снова увидеть бездонную синеву, на фоне которой кружатся золотые листья. Шелка и золото – безмерное богатство, и где они теперь? Осталась лишь дырявая холстина неба, да жалкие медяки голых веток.
А как он гулял когда-то по тихим улицам, напоенным поэзией, где, казалось, сами деревья шепчут стихи на ухо! Листья падали с легким шорохом, и укладывались под ноги роскошным ковром. Разноцветные дома зажигали окна, и уличные фонари мягко отражались в водах каналов. А Сигизмундов сад? По нему можно было бродить бесконечно, разглядывая причудливую резьбу прямо на стволах деревьев, любуясь ажурными беседками и мостиками, перекинутыми через ручьи, где на черной поверхности воды плавали яркие листья. Как много он потерял! И как будет долог и труден путь, чтобы вернуть утерянное. Орландо вернулся в кабинет и еще раз перечитал письмо, радуясь тому, что оно сразу вернет его на полдороги к истокам. Но не понимал он, ослепленный жадностью, что уходит все дальше и дальше от правильного пути, уже и направление давно потерял.
Ровно в девять на пороге возник фон Тузендорф, как всегда внимательный и готовый исполнить все, что угодно. Орландо попросил его присесть и дал почитать черновик письма. Министр исполнил требуемое и надолго задумался:
- Скажите, Ваше Высокопревосходительство, а чего именно вы хотите от принца?
- Я предоставляю ему свободу действий, главное, чтобы он избавился от деда и признал договор.
- Признать-то он вам признает что угодно, только от деда не избавится. Кишка тонка.
- Вы же сами говорили, что он скорее умен, чем глуп, - Орландо с нескрываемой иронией посмотрел на своего чиновника.
- Я и сейчас так думаю. Именно поэтому он самостоятельно действовать и не станет, потому что сам знает, что у него опыта маловато в таких делах, да и силенок нет, чтобы деда завалить.
- На кой тогда он нам сдался? И зачем я на него ночь потратил?
- Ну что вы… В нашем деле ни одна блоха не плоха, главное – правильно этих блох расставить, и дать команду «фас».
Лицо у министра внутренних дел было загадочное, и Орландо не стал кипятиться, а сел напротив него, скрестив тонкие пальцы, ожидая какого-нибудь остроумного хода, которыми славился Тузендорф.
- Интересно, давайте вашу версию, а я послушаю.
- Видите ли, принцу Марку далеко до его маменьки, да будет ей земля пухом! Брунгильда страдала левыми идеями и была очень популярна в народе, она даже поссорилась с Драгомилом по какому-то невразумительному социальному вопросу. Кроме того, она была весьма харизматична, почти как… - он кивнул на портрет Лии. – А сынка ее в народе кличут мямлей, что совершенно не соответствует действительности, но все же…
- Не могу понять, к чему вы клоните.
- Принц Марк совсем не мямля, он хитрец, привыкший действовать исподтишка. Он может стать очень дальновидным и разумным государем, но в народе такой тип политика никогда не будет популярен. Так что рассчитывать на гражданскую войну в его исполнении я бы не стал, люди его не поддержат.
- Хорошо. Чем тогда сей великовозрастный отрок может быть нам полезен?
- Тем же, о чем вы и подумали, только имейте в виду, что надолго его не хватит. Используйте его с умом и в нужный момент. – Тузендорф аккуратно согнул исписанный лист, потом прошелся ребром ладони и оторвал нижнюю часть. – Вот так. Вот это я бы оставил, а на баррикады звать его пока не стал, пусть дожидается своего часа.
- Надо же, какие мы умные! – не удержался Орландо, - я что-то не услышал конкретных предложений.
- Конкретное предложение состоит в том, чтобы получить от принца ратификацию договора, причем максимально ясно и в письменном виде, и держать его на низком старте, чтобы запустить, как горящую стрелу в лагерь Драгомила, когда придет его время.
Орландо взял у него из рук порванный листок и глубоко задумался: иногда очень трудно определить тот самый, единственный верный момент.