Серафим Пробкин даже во сне завидовал плодовитости великого Онере де Бальзака. Бальзак жил во Франции прошлого столетия и много писал, а Пробкин жил в семнадцатой квартире дома номер тринадцать по Новоартельному переулку и страдал творческим бесплодием. Сексуально-заводская тематика, в которой он пытался сказать своё веское слово, являлась для него литературным Бермудским треугольником. Каждая фраза рождалась с великим трудом. Порой на это уходили долгие годы. Поэтому кормился писатель авансовой милостью хлебосольных издательств и редкими выступлениями перед случайной читательской аудиторией. В последнее время на Серафима стали коситься собратья по перу, и он начал подумывать о создании эпохального произведения, но рутина быта и отсутствие вдохновения не лучшим образом способствовали плодотворной работе.
- Ни дня без строчки! – твёрдо решил однажды Серафим и решительно сел за клавиатуру.
О чём поведать миру, Пробкин еще не знал, а сосредоточиться мешала супруга, затеявшая генеральную уборку. Да и дочка, которая не желала есть манную кашу, своим противный нытьём сбивала Серафима с мысли.
И тут его осенило: ведь именно это и есть жизнь во всей её многоликости. Мысли нестройными хороводами закружились в голове литератора, и вылились в первую строку: «Мама мыла раму». Дальше пошло, как по маслу: «Маша ела кашу…».
Писатель радостно засмеялся.