Медицинский молоточек появился на свет в те времена, когда в Петербурге ездили кареты скорой помощи и врач считался уважаемым в обществе человеком. Причём план по посещаемости с медико-экономическими стандартами не являлись ему даже в самом кошмарном сне.
Ручка молоточка была выполнена из красного дерева, покрыта специальным лаком, и хромированные части наконечника заканчивались блестящими и упругими резинками. Он был удобен и лёгок в руке, и совсем не вызывал боли, ударяя по коленкам в момент вызывания рефлексов.
Первым владельцем молоточка оказался приват-доцент Снежков из Императорской медико-хирургической академии. Снежков привёз молоточек из Парижа ещё в давние времена, когда приезжал на стажировку к профессору Жозефу Бабински, важному дядьке, выдумывающему разные нервные болезни.
На ручке у молоточка была надпись по латыни: «Aliis inserviendo consumor» (служа другим, расточаю себя).
Снежков относился к молоточку бережно, предпочитая хранить его в изящной шкатулке, которая легко помещалась в кожаный саквояж. И когда сам стал профессором, подарил молоточек своему любимому ученику весьма перспективному ординатору Подстаканникову.
Потом в Российскую империю пришли немецкие безобразия, и всем стало не до французской неврологии. К тому же из государственной казны стали исчезать деньги, а из закромов страны продукты. Тогда ординатор Подстаканников стал собираться за границы – как у вдумчивого доктора, у него было много больных среди эмигрантов. Надо сказать, что ординатор приглашал заодно профессора Снежкова, своего учителя.
Однако Снежков был идеалистом и потому верил любым обещаниям. А ему обещали алмазы, которых не счесть было в сказочных пещерах, как и волшебных платков в рукавах фокусников, охраняющих здоровье сограждан. К тому же Снежков считал, что врач, где родился, там, собственно, и пригодился. Если, конечно, когда-то давал клятвы медицинскому начальству. Но ординатор Подстаканников ни о каких клятвах не хотел слышать, поэтому с удвоенными темпами собирался за границы.
- Собираюсь заграницы! – распахивая настежь окно, то и дело кричал на всю Литейную часть Петербурга Подстаканников. - Собираюсь буквально уже вот-вот!
Правда, организаторы здравоохранения подобного рода сборы не одобряли, к тому же были уверены, что врачу не надо платить денег вовсе. Потому что, если вдуматься, любой доктор и сам ещё всем должен: ведь вокруг городские пещеры, а если алмазов там нет, то и врача прокормят больные.
А поскольку организаторов здравоохранения больные кормить не желали, - им всё-таки хватало кормить врачей – организаторы полагали себе скромные зарплаты: в месяц примерно 10 зарплат рядового врача на одного организатора. Но ни в коем случае ни больше. Только 10 зарплат и всё.
Задумывались было на счёт 12 и 14 и даже 15,275 зарплат, но потом решили, что это
всё-таки как-то так да не так, как-то всё-таки не очень. Ведь тогда те, кто "служа другим, расточали себя" расточились бы до такой мелкодисперсной степени, что и не собрать.
Это было справедливо, в таком распределении проглядывал демократизм, а заодно высовывалась подлинная народность. Только 10 зарплат в месяц. Ну, там борзыми щенками может быть иной раз, или кошечками маскерадными, типа невскими. Но только 10 зарплат. И ни средней зарплатой больше. Только 10 зарплат. И без прокорма. Лишь специальные наборы в закрытых буфетах, и лисами чёрно-бурыми иногда, и может быть путёвками ещё в Сочи или здравницы Крыма слегка. Но никакого прокорма!
Конечно, ординатор Подстаканников чего-то долго в эти самые заграницы собирался. Правда, никогда идеализма не разделял, но любил профессора Снежкова как младший товарищ и опекал как старший брат.
Квартира в Соляном переулке, кстати, была у Подстаканникова из пяти комнат, но уютная: большие овальные окна в стиле модерн смотрели на булыжную мостовую. В трёх комнатах обитал Подстаканников с женой и мыслями о заграницах, а в двух товарищ Котлонадзор – недавно возникший сосед, битый под Перекопом белогвардейскими пулемётами. Как он всем говорил.
Правда, Подстаканников не мог взять в толк: как же товарищ Котлонадзор был битый так, что пулемёты на его теле не оставили никаких шрамов, которые обычно возникают при пулевых ранениях?
А в связи с тем, что Подстаканников, собираясь за границы, всё-таки свои комнаты ещё не освободил, их и не мог занять товарищ Котлонадзор.
Между тем Подстаканников был невоздержан на язык. И вроде не потому, что презирал новые порядки. А просто и с характера, болтать любил. Особенно, когда выпивал с Котлонадзором на общей кухне.
К примеру, товарищ Котлонадзор как-то спросил про сочувствия властям.
- А я властям не сочувствую! Никаким не сочувствую властям! –кричал в ответ Подстаканников. - Ещё чего? Пускай власти мне сочувствуют!
- А вот это уже зря! – обижался на него Котлонадзор. – Я, как битый пулемётами, и к тому же ещё воротами Зимнего дворца на всю голову двинутый, а я так скажу, что вот это ты совсем уже зря!
- И вовсе и не зря, и не зря! – огрызался Подстаканников.
- А я так скажу, понимаешь, что совсем уже зря…
Затем однажды Котлонадзор, увидав у Подстаканникова изящный молоточек, попросил взять и повертеть его в руках. Вертел, вертел. После прищурился:
- А для каких целей надобна эта диковинная штуковина? – Котлонадзор был уверен, что некоторые врачи держат у себя такие молоточки лишь для форсу. Ну, медицинская трубка, понятно, за ухом почесать. А блестящими молоточками только по ногам дерутся.
Подстаканникову бы промолчать, или перевести разговор на другую тему, или загнуть что-нибудь про высокую материю. А он, возьми и пошути, ответь Котлонадзору, дескать, молоточек ему надобен, чтобы деньги вышибать из пролетариев. Так прямо и заявил:
- Тюкнул молотком пролетарию по кумполу – и четвертной, пару раз засадил ему наотмашь промеж глаз, глядишь и полста…
- Вот оно как… - задумался тогда Котлонадзор, - Вот оно, поди ж ты, понимаешь ли, этого как, а?..
Молоточек, конечно, о подобных материях не задумывался. Как это: посредством его изящных преимуществ, и кому-то по кумполу? Да молоточек вообще задумываться не умел, ведь он являлся неодушевлённым, хотя и существительным предметом. Вот если б он был как детектор лжи, тогда да. Тогда бы задумывался по разным поводам и без повода. Говорите, никаких не имеете задних мыслей? Не уверен, не уверен…
А потом свои комнаты Подстаканников всё-таки освободил: ему было тесновато в рамках шутейных мыслей, и вместо заграниц его отправили открывать новые алмазные пещеры в урочища дальнего Сибирского края.
К совремённой медицине товарищ Котлонадзор имел прямое отношение - заведовал Сергиевскими общественными банями. Поэтому являлся крупным учёным-гигиенистом. И, как учёный, завёл в банях санитарно-гигиенический порядок, а в кабинете просвещения поставил дубовый стол с ящиками.
В ящиках разложил гигиенические бумаги и молоточек, взятый без спросу у Подстаканникова. С молоточком же, ожидая наград за служебные рвения, Котлонадзор то и дело игрался, заодно раскалывая ручкой красного дерева грецкие и прочие иноземные орехи, включая миндаль.
В конце концов, молоточку это надоело, и однажды, выскочив из цепких объятий Котлонадзора, он изрядно тюкнул его по среднему пальцу.
- Ух, ты, железяка дурацкая, – удивился Котлонадзор, - Ещё и дерётся?!
Затем молоточек его разок тюкнул по локтю - было здорово больно.
- Ух ты?! - ещё пуще обозлился Котлонадззор, и забросил молоточек в самый дальний ящик стола, и уже больше с ним не игрался.
Когда в банях случился пожар, и слегка угорели парящиеся партейные начальники – шлюхи в большинстве не угорели, лишь наглотались до слёз дыму и натерпелись страху, - следственные органы произвели обыск. И когда нашли молоточек и прочли на нём замысловатую надпись «Aliis inserviendo consumor», оставленную французским профессором Жозефом Бабински ещё Снежкову, тут же и сказали:
- Ага!
Затем спросили:
- На каковском языке надпись? На иноземном?
- На иноземном, - согласился товарищ Котлонадзор, - Кажись...
- Значит, ты и есть самый, что ни на есть иноземный шпион, толкающий в пламенную парную пропасть всех наших ответственных работников!
В общем, когда директор Сергиевских общественных бань Котлонадзор отошёл от совремённой науки, молоточек пошёл по рукам.
Сначала некоторое время служил в поликлинике НКВД, при Большом доме. Затем у фельдшеров скорой помощи. После оказался в Мариинской больнице у невропатологов, где передавался, словно переходящий вымпел, от одного дежуранта к другому.
Когда началась война, молоточек попал на фронт, где помогая врачам в диагностике ранений нервной системы, доехал с медсанбатом до реки Одер. После войны долгое время обитал в коллекции молоточков профессора Давиденкова. Затем у кого-то из его учеников, и у учеников их учеников.
Потом лежал в громоздком чемодане среди специального инструмента в прозекторской 1го медицинского института. Как туда попал, было вообще уму непостижимо. И уже оттуда его стырили студенты медики и продали в пивном баре «Янтарный» каким-то проходимцам. А эти самые проходимцы молоточек потеряли, и уже другие проходимцы молоточек проиграли в карты ещё одним проходимцам.
И вот, где-то уже на пороге миллениума молоточек нашёл на блошином рынке возле станции Удельная историк Лёва Истомин. Лёва когда-то учился в одном классе с доктором Федей Снежковым - праправнуком того самого первого профессора Снежкова. И подарил молоточек Феде на день рождения.
- Надо же, какой классный подарок! – обрадовался Федя. – И главное, надпись на нём сильная: «Служа другим, расточаю себя…»