Озёрный Озорник
Я проснулся от того , что кто-то растолкал меня поутру. Глаза мои никак не хотели открываться и сон , убаюкивая , нашёптывал : « Ну ещё немного, хотя бы пять минут». Стоило чуть-чуть дать слабину , согласиться на его увещевания и всё, пару часов , а то и больше он безсовестно забирал в свою безмерную копилку времени. Поэтому решительно отбросив лоскутное одеяло , я встал с кровати и пошёл совершать утренний моцион.
Проходя мимо бабушкиной комнаты, я взглянул , на висящие на стене её комнаты часы. Они всякий раз притягивали мой взгляд своей деревенской простой красотой . Выполненные в форме избушки Бабы Яги в тёмных зелёно-коричневых тонах. А на чердаке, там где должна быть кукушка, сидела чёрная сова, осматривая всё вокруг своими большими круглыми глазами. Под избушкой , с характерным для больших часов звуком «тик-так» , раскачивался круглый маятник . Вместо гирек на железных цепочках висели две металлические еловые шишки, которые я любил каждый вечер тянуть вниз, заводя часы на следующий день . Кто-то из родных приделал к избушке пару елей, вырезав их из жести и покрасив в тёмно-зелёный цвет, и она словно выглядывала к нам из леса , производя сказочное впечатление . Я подмигнул сове и она даже вроде как ответила мне, довольный этим наблюдением я пошёл по своим утренним делам.
Зайдя с улицы, я встретил бабушку , зашедшую в дом с утренней дойки. Обняв её, чтобы вдохнуть домашнего аромата, сел за стол. На сковородке меня ждала картошка , поджаренная до золотистой и местами коричневой хрустящей корочки, стакан парного молока и несколько ломтей душистого белого деревенского хлеба. « Ну, давай пошустрей, а то Озёрный тебя ждать не будет»-поторопила с улыбкой она меня. Я быстро покидал в рот картошки с хлебом, запил всё парным молоком и побежал одеваться.
Озёрный – это небольшой корабль, который каждый день кроме выходных переправлял людей на острова , что раскинулись на устье Ижмы , впадавшей в Печору практически напротив моей Васильевки. На этих островах , которые каждый год затапливались разливающимися реками, росла бесподобная , на радость местным бурёнкам и лошадям, луговая трава. Вот её и заготавливали для скотинки на зиму , как в совхозе, так и для своей, домашней. По Ижме же, как только прекращался ледоход, начинался молевой сплав леса, это когда лес плывёт по течению реки по бонам – ограждениям до запани – ловушки для ,плывущих брёвен, и на этих же островах, в месте, которое всё же не полностью уходило под весенний разлив, была оборудована база лесосплава . На ней сплавляемый лес отлавливали и вязали уже в большие плоты, за которыми приходили специальные буксиры и тащили их вниз по Печоре в Нарьян-Мар, откуда уже он затем уходил на экспорт.
Хлюпая большими на один размер резиновыми сапогами, я сбежал на берег, где молчаливо , глядя на нас двумя якорями-глазами ждал Озёрный. С него был спущен недлинный трап в виде широкой доски ,с набитыми на ней поперечинами. Каждый раз когда по нему кто-нибудь поднимался или спускался, я смотрел , как он выгибается вниз дугой, и ждал выдержит он или нет. Потратив на это мероприятие около 10 минут, я убедился, что трап, не смотря на свою гибкость держал людей вполне уверенно, главное спускаться по нему ровно и без рывков , чтобы не попасть в резонанс. Мои дядья, стояли рядом с ним и обсуждали последние новости вместе с другими жителями деревни. Сбегая с крутого берега , я порскнул мимо них, чтобы они вдруг не нашли причин вернуть меня домой и забежал на Озёрный, услышав во след возмущенье захлопавшего после меня трапа. Довольный, я обернулся поглядеть на тех кто остался на берегу и видел мой забег. Митрич , дед – электрик , смеялся в голос , радуясь моей эквилибристике, троюродный дядя Миша, молчаливо улыбался из под густых бровей и только взгляд моих дядьёв говорил, что сей подвиг в кругу семьи вряд ли оценят по достоинству. «Пора исчезнуть» – подумал я и , повернувшись вдоль леера , пошёл к капитанскому мостику.
Почти всю палубу Озёрного занимал пассажирский салон, который смотрел вокруг себя прямоугольными иллюминаторами. Надо сказать , почему – то именно на этом корабле все, за малым исключением, иллюминаторы были прямоугольной формы, а один – единственный круглый иллюминатор был на юте , и как вы думаете где? Правильно, в гальюне. Почему конструктор организовал именно так , для меня и по сей день остаётся загадкой. Вход в пассажирское отделение был через полулюк, так как высота надстройки над палубой не позволяла выполнить дверь в полный рост, и это тоже придавало кораблю кусочек некого романтизма, в отличие от других похожих на него судов.
Пройдя мимо пассажирского салона, я подошёл к капитанской рубке, в которой меня ждал адмирал Колчак . Да-да, не удивляйтесь, у нас на Печоре был свой Колчак, потому как звали его дядя Коля, который мне тоже приходился родственником. И так как в Роду Николаев было уже два, то младший из них решил дать старшему прозвище, дабы в разговоре , все сразу понимали о ком идёт речь. Учитывая профессию дяди, прозвище «адмирал Колчак» пришлось очень кстати. Вот так вот с лёгкой руки младшего моего дяди Николая появился на реке свой адмирал Колчак, и больше никто его иначе и не звал, да и он сам на том не настаивал, находя в новом прозвище некую авторитетность . Это был невысокий худощавый мужчина с тёмной копной волос и такими же тёмными и проницательными глазами. На корабле он был и капитаном и матросом и мотористом, как говорится три в одном. На мой вопрос : «А почему ты не попросишь себе помощь?» – он снисходительно улыбался и отвечал – « Что, во-первых, никто больно не рвётся на мой Озёрный, во-вторых , я привык уже всё делать всё один.»
«Ну здорово, племянничек! – весело подмигнул он мне. –Ты в следующий раз аккуратней, а то придётся трап новый делать.» Я потупил глаза, прекрасно понимая, что моё озорство не прошло мимо него. « Да ладно ты киснуть, – потрепал он меня по волосам, – сам бывает с разбегу забираюсь на Озорника.» И тут же тихо добавил: «Правда только тогда, когда никто меня не видит. Проведу пару дней на берегу, и тоска по нему берёт. Как он там один без меня и поговорить-то ему не с кем. А уж как он радуется , когда я на него возвращаюсь , переваливается с борта на борт , качаясь , а ведь бывает и качки в эту пору нет. Потому как Душа есть у любого корабля, главное услышать и понять.»
– Дядь Коль, а почему ты его Озорником называешь, ведь на нём написано «Озёрный»?
– Так знаешь, имя-то ведь ему не я давал, а по озёрам мы с ним никогда и не ходили. Печора же посмотри какая широкая, местами и берег-то едва виден. А Озорником он стал после одного случая происшедшего с нами.
В одну из пятниц , вечером , когда я уже развёз местных жителей и сплавщиков , возвращались мы на ночёвку в Васильевку. И почувствовал я , что Озёрный мой стал рыскать по курсу, то влево заберёт, то вправо . Никогда с ним такого не случалось , я за механизмами слежу и смазываю их всегда вовремя . А тут раз и влево его потащило , кручу штурвал вправо и он, резво так , начинает вправо забирать. Я снова влево и он туда быстрее моего поворачивает , и никак не могу я его поймать. Вот так и идём по Печоре зигзагами , слышу даже чайки заголосили, смеются над Колчаком , какие он кренделя на реке выписывает . « Ты что же любезный озорничаешь?» – спрашиваю я его, а сам думаю – « дожил, уже и с кораблём разговариваю.» А он возьми да и загуди, да так словно смеётся . Тут уж мне не до смеха самому стало , корабль-то живой получается . Закрутил я штурвал, что есть силы вправо к берегу, сбавил ход и пристал к нему . Спустил трап, спустился и закрепил штырь-якорь на всю его метровую длину в берег , выбрав место меж камней. Присел на один из них и закурил, а сердце у самого , разве что наружу не выпрыгивает . Смотрю я на корабль и не знаю, что делать , да и тот молчит, словно ничего и не было . На дворе как раз конец августа был . Думаю надо немного успокоиться, до Васильевки минут пятнадцать ходу осталось, всего один поворот реки и дома. Время есть, пойду в лес грибов соберу, уж место для них здесь больно подходящее. Поднялся на Озёрный, взял ведро и молча , не сказав ни слова , пошёл в лес. Уже у самых деревьев услышал, словно что-то большое, как раз размером с корабль вздохнуло так, что аж сердце защемило. Еле удержался, чтобы не побежать, уж больно всё было по-настоящему.
В лесу, когда корабль потерялся из вида, я облегчённо вздохнул. Опустив глаза тут же увидел небольшой красноголовик , чуть поодаль стоял ещё один, побольше. В течении получаса я набрал полное ведро грибов и , что самое важное, успокоился. Возвращаясь к Озёрному, я улыбался, принимая всё за игру воображения. Сквозь ветви заблестела вода реки, я почти добрался до берега. За мной колыхались ветки крайней к берегу сосны, а я стояли не мог понять, куда делся мой корабль!!! Озёрного не было на месте. Бросив взгляд на реку я заметил его плывущим по течению и уже скрывающимся за поворотом. Как?!!! Я точно помню, что вогнал штырь на метр!!! Но беспомощно вращающийся на течении корабль уходил от меня всё дальше. И в этот момент он снова загудел, но в этот раз как-то жалостливо словно просил помощи. Бросив ведро с грибами , я помчался за ним в сторону Васильевки . А берег сам знаешь сплошные камни, а некоторые так и с молодого телёнка, так что прыгал я , что твой козлёнок по утру.
Забежав козлиными прыжками за поворот, я увидел деревню. На моё счастье на берегу возле одной из деревянных лодок кто-то возился. «Э-э-э-й!» – начал кричать я на ходу, чтобы привлечь к себе внимание. Фигура замерла и приставила руку ко лбу, видимо разглядывая меня. Подбежав ближе , я разглядел , что это Митрич и махнул ему рукой, указывая на Озёрный. Тот оглянулся , посмотрел на корабль не понимающе и пожал плечами. Затем снова посмотрел на бегущего к нему меня и видимо узнал, так как начал собирать в лодку вещи, которые до этого вытаскивал. Добежав до него я с ходу упёрся в нос лодки и стал её отталкивать от берега. Митрич уже сидел у мотора и дёргал запуская его. Тот завёлся сразу и дед , включив ход, добавил мощность на полную. Нос его деревянной лодки задрался и мы, заложив крутой вираж , помчались в сторону беглеца, благо на фарватере никого не было. Достаточно быстро мы его нагнали и Митрич , подплывая сбросил скорость. Митрич, понимая, что сейчас не время , не задал мен ни одного вопроса, за что ему был благодарен, так как пытался привести в порядок своё дыхание. Приближаясь к кораблю, я смотрел на уныло свисающий конец линя. Края его махрились, значит его кто-то перегрыз или его оборвало, искать причину мне сейчас не хотелось, нужно было уходить с фарватера. Митрич подвёл лодку к корме корабля, там борта были ниже и я перебравшись через леер оказался на палубе Озёрного. Мне снова показалось, что Озёрный немного вздрогнул , но на это раз уже радостно, понимая, что пришло спасение и все злоключения позади. « Ну Митрич , благодарю, спас нас ты сегодня обоих от больших неприятностей» – поклонился в пояс я деду. Митрич насколько позволяла качка поклонился в ответ. Взяв в руки деревянное весло, он оттолкнулся от Озёрного и поплыл по течению рядом с нами. Через пару рывков за кормой лодки забурлила вода от запущенного мотора. Митрич , изобража речное судно «Заря» , громко завывая : «А–а–а–а–а–а!» – добавил газу и поплыл в сторону деревни. Я смотрел во след ему и улыбался , деду уже за семьдесят, а фору даст ещё многим с такой жаждой к жизни. Вновь окинул взглядом свой корабль и спросил : « Озорничаешь?» –он как будто виновато вздохнул – «ну что с тебя возьмёшь, пойдём домой что ли?» Спустившись в пропахшее дизельным топливом машинное отделение , я подошёл к пусковому двигателю и , дёрнув за верёвку , намотанную на его шкив, запустил его. Тот застрекотал радостно, как будто только этого и ждал , предвкушая окончание унылого и безвольного пути. Повернув его на максимальные обороты, тут же запустил дизель. Тот сразу схватился, словно боялся заглохнуть.
Выйдя из полумрака машинного отделения , я вдохнул свежего речного воздуха. Оглядев фарватер ниже по течению, я поблагодарил Бога за то , что не дал пропасть ни мне , ни Озорнику. « Озёрный Озорник,» –ухмыльнулся я–«нарочно не придумаешь,». Зайдя в рубку, я встал за штурвал. Левой рукой перевёл рукоятку на «полный вперёд». Дизель Озорника застучал быстрее и я направил корабль вслед за Митричем к Васильевке.
Вот так вот он и стал Озорником, закончил дядя Коля.
–Дядь Коль , а можно я в твою каюту спущусь?
– Давай, только всё , что трогаешь клади на свои места.
Меня долго уговаривать не надо было. Зайдя в рубку, я повернулся направо к неприметной небольшой дверце и открыв её, почувствовал запах свежеобработанного дерева. Помню Адмирал сам, придя на лесопилку попросил разрешения выбрать себе строевой лес. Он ходил от бревна к бревну, рассматривая каждое, разговаривая сам с собой, делая какие-то замечания невидимому собеседнику тут же отказываясь или напротив соглашаясь. Выбрав несколько, он выкупил их , распустил на «вагонку» и погрузив на телегу, запряжённую немолодым конём, отправился на корабль. Капитанская каюта была обшита лиственницей, доски были аккуратно подогнаны в пазы и покрыты корабельным лаком. Запах лака уже выветрился, а аромат лиственницы похоже поселился в каюте навсегда. Из-за светлого оттенка лиственницы небольшая каюта казалась очень уютной и не такой уж маленькой. Лучи , падавшие через прямоугольный иллюминатор отражались от лакированных стен и играли многочисленными зайчиками, особенно этот эффект увеличивался при качке на воде. Слева стояла прикрученная к полу кровать, покрытая тёмно-синим армейским одеялом из верблюжьей шерсти. Адмирал полностью оправдывал своё прозвище, постель настолько была заправлена ровно и аккуратно, что даже был виден чёткий прямоугольный кантик по внешней стороне постели. Не дай Бог тронуть это произведение искусства, я даже немного отодвинулся от неё. Напротив кровати стоял небольшой столик с табуретом, также принайтованные к полу каюты. Не сказать, чтобы качка на Печоре уж очень сильная всё–таки на море, но при определённых погодных условиях , доставалась всем кто находился на водной глади реки. На столе лежали лоции Печоры и её притоков. В дальней стене был встроенный шкаф, где висела одежда капитана и немногочисленные бытовые приборы: электроплитка, миски с ложками, кружки, всё то, без чего нельзя устроить свой быт на корабле. Ещё раз оглядев каюту, я развернулся и поднялся обратно в рубку.
Посреди неё, прямо напротив входа в каюту располагался штурвал. Как-то я попробовал его покрутить и удивился, что сие дело очень даже несложное. В это время я почувствовал небольшую вибрацию и услышал как застрекотал пускач . Он вышел на высокие обороты, затрещав особенно громко и тут же слегка чихая забухал дизель , перехватывая эстафету. И как только дизель затарахтел не быстро , но уверенно, пускач тут же умолк, до следующего раза. Я выглянул из рубки. Из моторного отсека, вытирая руки ветошью, вылезал Колчак.
– Как часы, с первого раза, – довольно улыбаясь сказал он – Ну что, когда ты уже подрастёшь и придёшь ко мне мотористом? – спросил он меня, лукаво улыбаясь.
– Как только так сразу, – улыбнулся я в ответ.
– Ну что? Отчаливаем? – крикнул адмирал и тут же раздалася грохот убираемого трапа. Мужики по мере своих сил и знаний всегда помогали капитану, прекрасно зная, что тот никогда не попросит о помощи хотя и будет нуждаться в ней.
Озёрный загудел дизелем и за его кормой запенилась вода. Медленно, словно нехотя , Озорник сползал с песчаного берега , оставляя широкую полосу после себя, которая тут же замывалась набегающей волной. Берег неторопливо отдалялся, а за кораблём , на глади реки кружилось множество маленьких водоворотов. Отойдя метров двадцать, адмирал перевёл корабль на «полный вперёд» тут же начав быстро вращать штурвал в правую сторону. Вода за кормой забурлила сильнее и корабль стал набирать ход. У его носа появились первые буруны пены, сначала маленькие и практически сразу исчезающие, нос каждой секундой они становились больше , набирая силу и вскоре стали плескать брызагми, расходясь от корабля на пол Печоры. Озёрный Озорник вот уже в который раз повёз нас на тот берег, честно выполняя свою, пусть и несложную , но очень всем нужную работу.