Птенец высунулся из расщелины. Рассветный ветер обдал его прохладой, взъерошил волоски – с утра они вставали дыбом, чтобы согреть маленькое тело. Океанские волны мерно шумели внизу.
Мама улетела еще вчера, и птенец проголодался. Его еще ни разу не оставляли одного так надолго. От небольшого скользкого моллюска, которого мама принесла птенцу вчера, уже почти ничего не осталось.
По берегу, тяжело топая, брело какое-то большое животное. Движения его казались замедленными и неуклюжими. Лопасти на спине раздвинулись, ловя первые лучи солнца. К полудню этот ящер будет куда проворнее, но пока его кровь не прогрелась, он с трудом переставлял толстые ноги, неуверенно наклоняясь к выброшенным на берег водорослям.
Мама уже научила птенца, что таких ящеров опасаться не стоит, и все-таки птенец опасливо втянул шею обратно в расселину. Большие травоядные ящеры привлекали хищников, и если ловкой маме ничего не стоило увернуться от их челюстей (птенец был в этом уверен), то сам птенец, еще ни разу не вылетавший без мамы, мог бы стать легкой добычей. Не говоря уж о том, что его могли атаковать и взрослые, отгоняя от своих охотничьих угодий…
И точно, из прибрежных скал, словно вырастая прямо из камня, выскочило несколько юрких хищников. Пронзительный визг, который они издавали, вспорол утреннюю тишину; небольшие и легкие на ногу, они ринулись на травоядного ящера, впиваясь в его бока и шею зубастыми клювами и отскакивая, когда он оборачивался, пытаясь их отогнать. На песок брызнула кровь. Травоядный взмахнул хвостом, отшвырнул одного из хищников – тот перевернулся, упал, с трудом поднялся и, хромая, снова бросился на жертву…
Они удалялись, и птенец рискнул выбраться из укрытия, немного осмелев от голода.
Они с мамой уже не раз промышляли на мелководье, где кишела медленная ленивая жизнь: осклизлые тела мелких осьминогов пестрели крапинками, почти сливаясь с камнями, колыхались водоросли, вяло перебирали клешнями крабы… Это была их с мамой добыча, они хватали ее клювами, моллюсков глотая сразу, а крабов унося в расселину, подолгу перетирая панцири и добираясь до мягкого мяса. Вернее, уносила мама – птенец пока мог справиться только с самой мелкой добычей. Что ж, пришло время охотиться самостоятельно. Птенец высмотрел рябую спину в волнах и спикировал на нее…
Первая охота не задалась. Существо, атакованное птенцом, оказалось крупным, птенец его ранил, но не смог ни убить, ни вытащить из воды; оно яростно затрепыхалось, вода, стремительно краснея, вскипела, из нее метнулся хвост и сбил птенца. Тот, панически визжа, забил крыльями, пытаясь выбраться, а к нему уже плыла рыба – одна из тех, кого мама боялась больше всего. Подняться в воздух не получалось, птенец, хлопая по воде крыльями, шарахнулся в сторону, но с той стороны плыла вторая рыба: хищники спешили на запах крови тритона, раненного птенцом.
Зубы одной из рыб щелкнули возле хвоста – длинного, увенчанного широкой лопастью; в воде он только мешал. Птенец дернулся; внезапно на него накатила большая волна, перевернула, закрутила и, с силой швырнув о большой камень, отхлынула. Птенец остался на камне, а хищные рыбы продолжали кружить в воде; наконец, они нашли невезучего тритона и затеяли бурную драку между собой...
Шерстка птенца намокла, не давая взлететь. Нахлебавшийся соленой воды, перепуганный, он беспомощно распластал крылья по камню и закрыл глаза.
Становилось все жарче. Солнце поднялось уже высоко, и птенец все больше страдал от голода и жажды. Но прошло еще немало времени, прежде чем он решился вытянуть шею, осматриваясь вокруг.
В пене у берега что-то билось. Что-то живое? Или остатки чьей-то трапезы? Птенцу показалось, что он видит обрывки перепончатого крыла, но блики на волне мешали разглядеть подробнее. Тогда он встряхнул крыльями, убедившись, что они высохли, и вытянул хвост, на сгибах крыльев подобрался к краю камня…
Его было кому увидеть.
Проворные хищные ящеры, прятавшиеся в скалах, молниеносно выскочили оттуда. Их серая мелкоморщинистая кожа почти сливалась с серыми камнями, двигались они очень быстро, и будь птенец на суше – у него бы не было ни единого шанса. Но ящерам пришлось войти в воду, она замедлила их движения, и птенец, взвизгнув, оторвался от камня и взлетел.
Сырые крылья неумело молотили по воздуху, пустое брюхо подводило, глаза еще щипало от морской воды; птенец кувырнулся в воздухе, едва удержав равновесие, а один из хищников подскочил, и его челюсти щелкнули у самого крыла. И все-таки птенец летел – сам, свободно, сумев поймать восходящий поток, чтобы подняться выше и парить под солнцем!
Разочарованные хищники вернулись к себе; впрочем, их внимание тут же привлекли какие-то крупные амфибии подальше.
Птенец торжествующе вякнул хищникам в спины что-то неуважительное. Он был так горд собой, будто действительно победил целую стаю. И вдруг он рассмотрел, что же валялось в воде, то подхватываемое волной, то снова выбрасываемое на берег.
Это и в самом деле были обрывки крыла, еще покрытого рыжеватой шерстью – знакомого с первых мгновений жизни крыла его мамы. А рядом деловито копошился крошечный краб, отрывая от мертвой плоти кусочки и торопливо заглатывая.
Птенец запрокинул голову, издал боевой писк и спикировал на краба. Хрупкий панцирь хрустнул в клюве, одна из ног, отломавшись, упала на мамино крыло, а птенец, заложив глиссаду, развернулся и понесся в расселину.
Еще вчера она была их с мамой. Теперь – его собственная.
Выклевывая из панциря крабье мясо, птенец мало-помалу успокаивался. До полной сытости было еще далеко, и все-таки по телу разливалось блаженное тепло…
Начиналась взрослая жизнь.