Федор Михайлович пристально вглядывался в так называемое «случайное семейство», отражавшее хаос и беспорядок жизни в России второй половины девятнадцатого века. Он находил в нем духовные и психологические бездны и высоты. Я вглядываюсь в жизнь семейства, где прошли мои детские, отроческие и юношеские годы, и ничего не нахожу, кроме самого примитивного общения на уровне, – «пора есть, вынеси мусор, покажи дневник, пора спать, где ты шлялся столько времени». Мы с сестрой понятия не имели о жизни родителей. Можно сказать, что мы прожили жизнь молча. Я бы определил мою семью как неизвестное семейство, как настоящую ячейку социалистического общества. Сказал – и самому стало противно…
И про семью и про общество. Неужели, негативизм стал основной извилиной в мозгах? А слабо включить чувство любви? Вместе с чувством вины. И, желательно, чуть-чуть юмора…
Кстати, мне не нравится слово негативизм. Откуда оно выскочило? Может лучше нигилизм? Желание видеть во всем плохое? Неумение видеть свет? Нежелание видеть свет? Ведь в темноте удобно – можно спать…
Попробую восстановить историю семьи. Если не из чувства долга, то хотя бы для того, чтобы заполнить пробелы в памяти. Каждый человек вправе иметь свое прошлое. Восстановление будет осуществляться по обрывочным сведениям, случайно подслушанным или увиденным мной.
Мои родители – выходцы с Вологодчины. Именно про этот край еще Владимир Ильич, который Ленин, как-то высказался, что здесь «царит патриархальщина». Отец упоминал о семье своего отца. Глава был настоящим крестьянином. Он умел все – пахать, сеять, делать бочки, упряжь и много всего другого. Когда садились обедать, первый опускал ложку в общую миску. Если кто-то из четырех сыновей опережал, получал этой самой ложкой по лбу. Могучее здоровье позволяло зажимать головы уже женатых сыновей между ног и наказывать ремнем за неблаговидные проступки. Советская власть, естественно, положила беспощадный глаз на крепкое хозяйство. Спас семью средний сын, отец моего отца, то есть мой дед. Он пошел в комсомольцы. За что был нещадно бит своими братьями. Думаю, к моменту рождения моих родителей в 1930-х годах, советская власть уже твердо установила колхозный строй в этих местах. К сожалению, про колхозную жизнь от родителей не слышал ни слова. Вспоминали только войну. Мать - о том, как бабушка (тогда еще молодая) во время постоя солдат на ночь обкладывалась детьми. Отец – о том, как спас семью от голода тем, что ловил рыбу.
Про войну, вернее войны имеются воспоминания моих дедов. По отцовской линии («комсомолец») – поучаствовал в так называемой финской кампании. Молодое государство решило выяснить отношения с фашистской Финляндией. Сначала решили одолеть «малой кровью». В числе прочих, едва обученных, оказался мой дед.
Вспоминал, как бежали по снежной равнине. Бежали, что есть силы. Кто пробовал отстреливаться – того моторизированная финская пехота уничтожала. Забежали с другом в какую-то деревеньку. Увидели магазинчик. Заскочили. Набрали чекушек с водкой. Побежали дальше. Когда силы кончались, выпивали чекушку. Появлялись силы. Бежали дальше. Так спаслись. «Только бутылочки звякали».
Дед по материнской линии был тишайшим человеком. Прошел сапером всю Отечественную. Был награжден рядом орденов. Наводил переправы под обстрелами. Говорил, что не любит прерывать работу.
Понятия не имею, где конкретно родился мой отец, но наверняка это было возле реки. Он был настоящим человеком воды. Рыбалка стала его второй натурой.
Гены могучего деда, плюс водная стихия дали необычайную силу, которая привела его в мир спорта. Это случилось в Карелии, в городе Хибины. Думается, это была заслуга советской власти, которая разрушила эту самую патриархальщину и открыла перед крестьянскими парнями заманчивые двери городов. Способный пацан поступил в техникум, где получил профессию маркшейдера, обладавшую приятными денежными перспективами. В учебном заведении особенно популярным был слалом. Ведь город был окружен горами. Особым шиком считалось въехать на лыжах в общежитие. Нравилось прыгать с трамплина, который сооружался из снега прямо на склоне.
Кипучей натуре моего отца было мало одного вида спорта. Он попробовал себя в боксе, который сулил приятные перспективы суперменства в молодежной среде. Взлет был сколь стремительным, столь и краткосрочным. Результаты росли так быстро, что вскоре отца выставили на областные соревнования. Он легко вышел в финал. В котором его ждала «подстава». Мастер спорта прикинулся перворазрядником. Вернее, его «прикинули». Любительский спорт развил в совершенстве этот метод соревнования. Короче, мастер оценил способности новичка и во избежание неожиданных осложнений уложил того во втором раунде. После этого голова юного спортсмена стала «стеклянной» – не выдерживала малейшего удара – и с боксом было покончено. Хотя задача суперменства в молодежной среде была решена. Многочисленные драки были тому печальным подтверждением.
После техникума отец поступил в Новосибирское пехотное училище (за точное название не ручаюсь). Думаю, на очередной призывной комиссии военкомат обратил внимание на спортивного парня. Кроме того, военная карьера сулила приятные денежные перспективы. В те времена офицеры Советской Армии были завидными женихами.
В училище спортивные наклонности отца упали на благодатную почву. Его сразу же включили в сборную по лыжам. Дело в том, что «на равнинке» он развивал страшную скорость исключительно за счет силы рук.
Причем в сборной были призеры чемпионатов СССР. Лыжники высокого уровня это своего рода феномены в отношении возможностей организма. Один такой вундеркинд умудрялся во время гонки забежать в продмаг, хлопнуть бутылочку вина и прийти к финишу первым. Тренерам приходилось расставлять караулы на лыжне. В результате тренировок со сборниками отец потерял двадцать килограммов веса. Во время одной из гонок отморозил кончик, сами понимаете чего. Пришлось оттирать спиртом. Видимо, серьезных последствий не было. Ведь мы с сестрой появились на свет.
Попробовал силы и в прыжках с трамплина. Но повторить хибинские результаты не удалось – оказалось, что прыгать с ветхого, качающегося под порывами ветра, деревянного сооружения, не то же самое, что взлетать со снежного склона.
Боксом заниматься даже не пробовал, но стал ходить на тренировки по тяжелой атлетике. Силовая игра с железом захватила. Однако совмещать новое увлечение с лыжами оказалось слишком тяжело, и отец с удовольствием покинул лыжи.
Чуть было не сделал артистическую карьеру. Поскольку в строю был запевалой, его представили руководителю Краснознаменного ансамбля песни и пляски округа, искавшего таланты по всей армии. Полковник тюкнул по клавише пианино и попросил повторить ноту. Отец повторил. Еще раз. Затем полковник уважительно потрогал бицепсы курсанта.
- Спортсмен?
- Так точно.
- Так вот, спортсмен, иди-ка ты в спортзал, а петь тебе необязательно.
Оказалось, у запевалы начисто отсутствовал музыкальный слух.
На учениях с гордостью таскал ручной пулемет. Мало кто мог себе позволить делать многокилометровые марш-броски с такой тяжестью.
Во время надоевшей стрельбы по танковым мишеням случилось забавное происшествие. На полигоне стояло несколько стожков. Близлежащему колхозу разрешалось заготавливать здесь сено, разумеется, во время отсутствия стрельб. Иногда порядок нарушался. Так вот на этих стрельбах курсанты заметили в одном из стожков какое-то движение. Отличники боевой и политической подготовки метко снесли верхушку травяного сооружения. Все училище потешалось рассказу о том, как из стожка выскочили полуголые мужчина и женщина.
Спортсмены питались в столовой для преподавательского состава. Начальник училища лично наблюдал, как его любимец, штангист тяжелого веса Меркулов, уничтожал горки шницелей и кастрюли компота.
Лекции по танковому роду войск читал майор-фронтовик, страстный поклонник танка Т-34. Перечисляя характеристики этого славного танка, курсанты намеренно громко останавливались на недостатках, указанных в учебнике. Майор приходил в бешенство и кричал:
- У этого танка нет недостатков!
Однажды ему подменили фуражку, которую он обычно клал перед собой на стол. Ровняя перед зеркалом головной убор, обнаружил подмену.
- Кто мне подсунул эту макакину жопу! - крикнул он и запустил злосчастный предмет через весь класс. И попал в портрет Сталина. Того самого, Иосифа Виссарионовича. Надо признать, у отца после этого рассказа на лице проявилось виноватое выражение.
А что в это время делала мамочка? То же самое, что папочка – удалялась от родной деревни Остров.
Каким ветром их всех уносило из родных мест? Или этот ветер был внутри? Подобно мотылькам они летели на свет?
Что за жизнь была в деревнях – я так никогда и не узнал. «Мама все время заставляла меня работать», - единственные слова моей мамочки о своем детстве. Уже среднюю школу она заканчивала не дома, а в районном центре с названием Липин бор. «Есть приходилось только картошку, которую присылала мама», - о том времени. И ни слова об учебе в медицинском институте города Архангельска. Ни слова о самом городе. Видимо, приходилось есть ту же картошку.
Вообще, о еде особый разговор. Самый ласковый, полный обожания взгляд мамочки предназначался кусочку мяса, добытому по блату у знакомой буфетчицы. Мне оставался только строгий внимательный взгляд надзирателя. Вернее, надзирательницы. Кстати, однажды мне удалось увидеть еще третий взгляд – полный достоинства, доброты и сострадания. Случилось это в больнице, куда я попал с воспалением легких. Так она смотрела на больных во время обхода. Я даже не узнал мамочку, когда она – в белом халате – вошла в палату. Видимо, вместе с халатом, сострадание и доброта оставались на работе.
Содрогаясь от стыда, вспоминаю сценку в советском гастрономе.
Тогда я только что закончил Ленинградский государственный университет и распределился в Минск. Беларусь еще не была другой страной. Шницеля в ее столовых были сделаны из мяса. Мясные отделы в ее магазинах соответствовали своему названию. Когда мамочка с тетей Шурой посетили меня, они сошли с ума. Содрогаясь, вспоминаю их вопли восторга в привокзальном гастрономе. Слова какого-то разгильдяя – «голодные на задании» - больно ранили меня. Только сейчас я понимаю силу голода, который им пришлось пережить в детстве.
Но вернемся к отцу. Благодаря его любви к застольным байкам о нем известно больше.
После училища он был направлен в Калининградский военный округ. В городе Черняховске проходила служба. Во время первого посещения казармы увидел здоровенного солдата, сидящего на столе. При появлении лейтенанта тот даже не поднялся. Офицер ударил наглеца ладонью по уху. У солдата из уха полилась кровь. Больше мне о службе отца ничего неизвестно. Только о спортивной жизни.
Его привлекли к акробатике. Тогда в моде были пирамиды. Отец был нижним, держал эту самую пирамиду. На самом верху делали фигуры два брата близнеца, потомственные циркачи. Однажды во время выступления в клубе пирамиду повело в сторону – накануне что-то отмечали. Братья упали в оркестровую яму. Стервецы приземлились точно между пюпитров, не задев никого из музыкантов. Если в гостинице к ним подселяли кого-нибудь, братья принимались перекидываться гирей над головой несчастного. Знакомство с девушками начинали с исполнения сальто. Не думаю, чтобы у отца могло возникнуть желание дать этим солдатам по уху. Тем более ему довелось наблюдать, как они дрались.
К тому времени тяжелая атлетика стала любимой забавой. Штангисты любили пошутить. Например, попросят в трамвае подержать чемоданчик. А в чемоданчике-то - гантели.
В команде имелись два брата из Прибалтики. Видимо, не близнецы. Поскольку один был нормального телосложения, а второй – двухметровый гигант тяжелого веса. Однажды меньший брат зашел с кровавыми соплями. Обидели какие-то моряки. Большой аккуратно поставил штангу и вышел, не переодеваясь. Как оказалось, морская часть была проездом к месту назначения. В Черняховске - остановка. Всем разрешили погулять по городу. К полуночи моряки скопились в здании вокзала. В городе было опасно – какой-то маньяк гигантского роста охотился за людьми во флотской форме.
Есть одно светлое воспоминание отца о службе. Молодому лейтенанту посчастливилось быть в оцеплении, когда Хрущев встречался с народом. Тот самый, который Никита Сергеевич. Какая-то женщина выкрикнула из толпы: «Никита Сергеевич! С днем рождения Вас!» Хрущев поблагодарил и продолжил расспрашивать народ о житье-бытье.
Странная биография получается у папы с мамой – смесь хохмочек и грустных фактов. Но надо дойти до конца. Зачем? – не знаю…Может быть хочу найти смысл в собственной жизни?
Кстати, высшие учебные заведения родители закончили одновременно. И встретились в вологодском городишке под названием Анненский мост, там по распределению в фельдшерском пункте работала мама. «Мне хотелось уехать оттуда – лишь бы с кем», - ее слова о том романтичном времени. На свадьбе она познакомилась с буйным нравом суженого. Выпив, он, мягко говоря, терял контроль над собой. Пришлось запереть его в доме. Очнувшись, богатырь вынес окно и отправился в клуб праздновать. Что было дальше – неизвестно. Только уже в Черняховске появился я. «Чистокровный ариец», - почему-то добавлял отец, рассказывая об этом факте. Видимо потому, что неподалеку стоял Калининград, бывший Кенигсберг.
Надо сказать, отец был неверным мужем. Будучи лейтенантом, он посещал одну официанточку из офицерской столовой. Как-то раз заскочил к ней в уютное гнездышко. Нетерпение было столь велико, что не заметил преграждающего движения. Сразу пробежал в спальню, на ходу расстегивая портупею. Там на кровати сидел начальник гарнизона генерал Бугримов – в белых кальсонах. Отец вытянулся и отдал честь.
- Фамилия? – спросил генерал.
- Лейтенант Андреев! – звонко отчеканил папа.
- Пошел вон, лейтенант Андреев! – приказал генерал.
Лейтенант выполнил команду кругом и вышел строевым шагом.
Не думаю, что из-за этого события внезапно прервалась военная карьера отца. Видимо, просто этот человек не был создан для военной службы, требовавшей дисциплины. Только мои родители оказались в Нижнем Тагиле, довольно крупном заводском городе Среднего Урала. Отец стал проходчиком на Высокогорном руднике. Мать – врачом в Первой городской больнице.
Помню свое появление в этом городе. Мне было три года. До этого я жил в деревне у бабушки по материнской линии. Лев Николаевич Толстой помнил, как его окунали в купель во время крещения. Я помню, как мама купала меня в тазике в комнате коммунальной квартиры. В это время открылась дверь, и в коридоре я увидел двух девочек, соседок по квартире. Как был, голенький, выскочил из тазика, подбежал к двери и закричал:
- Деуки дулы!
Это означало «девки дуры». «Деуки» - так в деревне звали девушек. Тогда еще был свой говор в вологодских деревнях. Помню, как смеялись соседки и как потом любили меня.
О, Нижний Тагил! Славный город моего трусливого детства. В нем было полно заводов и уличных королей. Каждый двор имел свое молодежное формирование, напоминавшее банду. На улицах пылала детская война, зачастую с недетскими последствиями. О, мое трусливое детство. Впрочем, не будем о грустном…
Отец работал в три смены на шахте. Остальное время проводил в спортивных залах. Дома я его почти не видел.
Про работу я слышал единственный случай. Устроился как-то туда цыган. В первый раз спустился вниз. Посмотрел на темные тесные своды и вернулся в клеть.
- Ты куда? - поинтересовался мастер.
- Ты медведя в шахте видел? - ответил дезертир вопросом на вопрос.
– Нет.
- Вот и цыгана больше не увидишь.
Мама работала врачом в полторы смены – одну в больнице и вечером полсмены в поликлинике. Ее я тоже редко видел.
Однажды в город приехал цирк. Мать наградили за добросовестный труд билетами. Представление включало силовой номер с гирями. Когда артист предложил зрителям попробовать вес, вышел отец. Легко выжал одной рукой две двухпудовки и крикнул в зал: «Деревянные!» Зрители искупали его в реве восторга. Кланяясь, отец получил удар кулаком в спину и тихое предложение убираться вон.
Как-то молодой штангист бежал по ночному городу. Задержался на тренировке. Самбист легчайшего веса предложил ему бороться. Штангист уже тогда полутяжелого веса лишь высокомерно усмехнулся. Самбист «завелся». Ухватился за его руку, стал крутить. Когда понял, что безрезультатно, запрыгнул на нее, скрестив ноги, взял на излом. Штангист задумался и, почувствовав, что дело принимает серьезный оборот, размахнулся и ударил мастером самообороны без оружия по чугунной батарее горячего отопления. Пришлось откачивать – разумеется, мастера самообороны.
Так вот, бежал он, боясь опоздать на трамвай. Ведь до родной Вагонки еще час езды. Осталось пересечь улицу, что он и сделал. Когда взглянул вперед, увидел перед лицом растопыренную пятерню. Милиционер уже поджидал нарушителя. Штангист попробовал уйти в сторону, но служивый тоже оказался не промах, успел ухватить за куртку. Отец остановился и задумался. Милиционер тем временем стал крутить руку. «Да, вы что сегодня, сговорились все что ли …», – сказал папа и сделал вращательное движение. Милиционер перевернулся в воздухе и упал, освободив руку. Папа побежал дальше. Крик - «Стой! Стрелять буду!» - заставил задуматься. На спине обозначилась мишень. Нырнул в арку. Спасибо немцам. После войны строили этот район. Прижался к стене. Услышал топот кованых сапог. Ударил преследователя в подбородок. Побежал дальше…
Иногда отец вспоминал обо мне и пытался воспитывать. Однажды во время отпуска в деревне он задумал совершить «путешествие по трем рекам» - подняться на лодке по одной, войти в другую, перетащить лодку на третью и по ней спуститься обратно до деревни. Вдвоем со мной. Предполагалось затратить на это примерно неделю. Тогда мне было лет двенадцать, отцу – тридцать три.
Приготовились капитально – у соседа позаимствовали лодку и ружьё, запасли провизию, резиновые сапоги, рыболовные снасти, палатку, котелок, чайник, миски, ложки, в общем, все необходимое. С особым трепетом я взял недавно купленные ласты и маску для подводного плавания.
Поутру отправились. Денек был чудесный. Солнышко сияло. Птички пели. Вода бурлила вокруг весел. Лодка мощно рассекала реку. Лица путешественников были суровы и решительны. Мимо проплывали луга, сенокосы, просто лес. В одном месте даже увидели лосиху с теленком.
К обеду по правой стороне вырос крутой берег. На нем, собравшись в кружок, сидела группа деревенских мужичков. Они что-то прокричали нам. В ответ отец махнул рукой. Положил на колени весло и задумался. Потом решительно развернул судно, сказав «надо поздороваться». Мы причалили и забрались наверх. Компания приняла радушно. Отцу дали стакан, мне – соленый огурец. Скатертью самобранкой являлась газета, на которой кроме огурцов были разложены картошка, зеленый лучок, соль, яички, черный хлеб. Украшением служили бутылки с водкой.
Постепенно тихое застолье приняло довольно бурный характер. Над рекой понеслись нестройные крики. Апофеозом стал борцовский турнир. Причем по довольно оригинальным правилам – побеждал тот, кто сбрасывал соперника с обрыва. Когда все побывали в реке, успокоились и снова сели за стол. Потом сбегали за новой порцией волшебного напитка, и веселье сделало новый виток с борьбой в финале. Так продолжалось до вечера…
Я онемел от ужаса, поскольку никогда до этого не видел отца в таком состоянии. Вечером какое-то абсолютно чужое существо предложило мне продолжить путешествие. Я отказался. Существо село в лодку, выплыло на середину реки и перевернулось. Я завопил от страха, но существо вынырнуло на поверхность и с диким ревом стало резвиться в воде. В конце концов, меня увели в чужую деревню и уложили на сеновале. Переполненный впечатлениями я тут же заснул.
Ранним, очень ранним утром папа тихонько разбудил меня. На предложение проститься с хозяевами махнул рукой. По холодку мы пришли на крутой берег. Полузатопленная лодка лежала в реке – и больше ничего.
Пришлось нырять. Бог был на моей стороне – первое, что я нашел, это ласты и маска. До сих пор помню ровное, чистое, покрытое галькой, дно. Глубина была небольшой. Незабываемая картина – на золотой от солнечных лучей поверхности лежали ружье, рюкзаки, сапоги и все такое прочее, чем была богата лодка.
Я почувствовал себя человеком. В принципе, я достал все – кроме запасов питания, они растворились в воде.
Короче, путешествие закончилось, мы отправились обратно. Как ни странно, я был счастлив. Одно омрачало – я признался матери. После этого отец оставил попытки воспитывать из меня мужчину. Смирился с ролью пугала и палача.
Особый разговор о природе. Как я уже говорил, отец был человеком воды.
Уже взрослый, я наблюдал, как он собирал речника. Такого червячка, живущего в домике, выстроенном своими, не знаю, как сказать, руками, что ли. Короче, здоровенный дядька в цветастых трусах стоял по колено в воде и смотрел в воду. Просто стоял и просто смотрел.
Однажды в Нижнем Тагиле он взял меня на зимнюю рыбалку.
Сначала мы ехали в электричке, полной мужчин в теплой одежде с ящиками и льдобурами. Потом вдруг все вышли. Тысячи людей сосредоточенно двигались, сопровождаемые хрустом снега. И вдруг пространство разнеслось во всю ширь. Копьеносная тайга спускалась к снежной равнине озера. Моим глазам предстало суровое величие Урала. Ряды могучих елей шагали из бесконечной синевы. В детском моем иконостасе среди бумажных героев ЖЗЛа засияла Природа. Я думал, что главное в жизни – это смелость. Но вдруг природа встала передо мной во всей своей мощи и силе. Грудь мою распирало, дышать было трудно.
А теперь представьте - снежная равнина озера, над головой небо невообразимой голубизны и тишина, которую тысячи человек, вырвавшихся из грохочущих цехов, пьют как драгоценный эликсир. И в этом небе появляется блестящая точка. Она приближается. Никто еще ничего не предполагает. Над вашей головой когда-нибудь пролетал «МиГ»? И, слава богу. Спецэффекты Голливуда ничто по сравнению с тем ревом, который издает эта железная крепость, необъяснимым образом рвущая пространство. А потом – снежный ураган все сметает. Рыбаки со всеми своими причиндалами кувыркаются в нем как песчинки. И снова тишина после катастрофы. Разрушенная жизнь восстанавливается. Рыбаки вновь устраиваются возле своих лунок. Пока успокоенное пространство не прорезает крик: «Летит сука!» И снова рев и ураган. И беспомощная просьба: «Номер, кто-нибудь запомнил его номер?» Летчик-шутник остался неизвестным.
Иногда природа дарила неожиданные встречи.
Как-то шел отец по тропинке, полный сладостных предчувствий от встречи с водой. Навстречу вышел рыбак, держа голову в руках. Между пальцев текла кровь. Мало ли… Отец пошагал дальше. Еще один – с окровавленной головой. Отец приготовился, взяв в руки топорик. На тропинке сидел пушистый совенок. Только изумленный папа наклонился над детенышем, страшный удар по голове поразил его. Слава богу, отец к этому времени рано облысел и носил берет. Удар взрослой совы тяжел и наносится мощными лапами, снабженными лезвиями когтей. Отец обхватил голову и повернул назад, забыв о рыбалке.
Случались настоящие трагедии.
Рыбачил отец на полузамерзшей речке. Прежде чем нырнуть под кромку льда быстрая вода бежала на открытом пространстве. На одном берегу сидел отец, на другом, прямо напротив – двое мужичков чокались кружками. Денек был чудесный. Мимо проплыла лодка – пустая. За ней в красивой ондатровой шапке, с ружьем за спиной гнался владелец. Отец нагнул дерево, чтобы пловец мог уцепиться, но тот проследовал мимо, лодка была добротная, новая. Ее наполовину затянуло под лед. «Скинь ружье, утонешь!» - посоветовали мужички. Пловец махнул рукой и попытался забраться на лодку. Та ушла под лед. Отец запомнил руку, поставившую шапку на лед и тут же исчезнувшую. Под водой. Все произошло мгновенно. Отец ошеломленно посмотрел на мужичков. Те чокнулись – «А, знаем мы этого человека, местный, из-за жадности своей и погиб». В деревне новость выслушали равнодушно, подтвердили – жадный был. Больше в это место отец не ездил.
Чем больше я вспоминаю об отце, тем отчетливее встает передо мной веселый титан, закованный в цепи жизни.
Однако придется остановиться и на темной стороне наших взаимоотношений. В детстве я его смертельно боялся. Причем, я бы не сказал, что слишком подвергался физическому насилию, так - пару раз имела место не очень сильная порка ремнем. Действовала как бы сама угроза. Умело поддерживаемая, как я сейчас понимаю, мамочкой. Вот уж кто методично и неотвратимо высасывал из меня малейший намек на своеволие. Постоянные запреты, одергивания и критика лишали малейшей уверенности в себе. И это в Нижнем Тагиле, полном уличных королей и самое главное – претендентов на эту роль. Практически в нашей семье царил матриархат. Вологодская патриархальщина породила нижнетагильский матриархат – ха- ха! Пусть незаметно, но неотвратимо мать держала всех в повиновении. Не хочется обвинять в этом советскую власть, давшую женщинам такую волю, но в нашем семействе это было так. Отец раза три уходил из семьи. И каждый раз возвращался. Не последнюю роль этому способствовало решение материального вопроса. По сравнению с большинством своих знакомых мы были лучше обеспечены в первую очередь питанием. Ведь, как сказал один мудрый генсек, когда ему доложили о низкой зарплате медицинских работников, врачей народ прокормит. Короче, мамочка была великолепным семейным тираном. Папочке оставалась роль карательных органов.
Честно говоря, не знаю, к чему я все это вывалил и как здесь найти любовь и юмор. Но одно можно сказать - в результате такого, мягко говоря, воспитания я вышел во взрослую жизнь патологически честным человеком.
Помню, в третьем классе я потерял лучшего друга. Он принес в школу спички и его засекли. Всех срочно созвали на собрание. Друг успел сунуть коробку мне. Классная руководительница Елена Александровна (Заслуженная учительница РСФСР) принялась пытать его. Друг недоуменно развел руки, – «Какие спички? Обыщите». Заслуженная учительница пристально посмотрела на меня и сказала: «Пусть тот, у кого спички, отдаст их сам». И я прошел через весь класс и положил перед ней коробку. Вместе с другом я потерял всякий авторитет среди сверстников. Из туалета, в котором самые передовые ученики втихаря курили, меня выгоняли пинками. Зато моего друга через пару лет исключили из школы. Думаю, если б я остался его другом, последовал бы за ним.
Кроме того, страх получить двойку сделал меня почти отличником. Страх связаться во дворе с плохой компанией сделал из меня заядлого книжника и избавил от приводов в милицию. Страх застрять в родной семейке заставил меня самостоятельно ценой неимоверных усилий (я выучил наизусть все учебники) поступить в Ленинградский государственный университет. Кстати, выбрал я это заведение потому, что в нем учился Владимир Ильич. Тот самый, который Ленин. Честное слово – таким правоверным был.
Как-то мне вырезали гланды, и я оказался в одной палате с профессором университета. Тот называл меня «благородным студентом» за то, что я выполнял разные его мелкие поручения. Однажды в нашу палату зашел тип и стал ни с того ни сего грубо ругать Леонида Ильича. Того самого, который Брежнев. Обращался к профессору. Тот мрачно молчал. А я стал искренне защищать немолодого шамкающего генсека. Тип недоуменно замолчал и тут же вышел. Профессор сказал загадочную тогда для меня фразу: «У тебя вид дурака, но ты умный».
Но хватит о грустном, вернемся к подвигам отца. Он любил называть себя «взрывным». В их секции появился перспективный молодой человек, наделенный недюжинной силой. Папа к тому времени уже был лысым и заслуженным. Молодой стал преследовать его насмешками. В конце концов, папа не выдержал и ударил того, мягко говоря, в зубы. Кулак провалился в рот. Следователь долго не мог поверить, что в руках у отца ничего не было. «В криминалистике не было такого случая, чтобы одним ударом кулака можно выбить все верхние и нижние зубы». Папа предложил продемонстрировать на следователе. Тот тут же закрыл дело. Отца осудили условно, поскольку вступились спортивные друзья. Но спортивное начальство исключило из тяжелой атлетики. К тому же, как печально вспоминала мать, пришлось целый год выплачивать пострадавшему компенсацию.
Папа стал посещать рестораны. Как-то к столу, за которым сидел папа с друзьями, подошел человек, налил себе водки и закусил мясом из папиного борща. Друзья посоветовали не связываться с королем какого-то района. Папа взял короля в охапку и понес к двери. Швейцар предупредительно открыл ее перед ним. Папа выбросил ношу наружу. Через какое-то время к нему подошли серьезные люди и предложили встать в их ряды. Папа отказался. К тому времени он уже был известным в городе спортсменом. Вернее, известным бывшим спортсменом. Вскоре у известного бывшего спортсмена закончились деньги. Тогда я в первый и последний раз увидел, как папу били. Делала это мама.
В конце концов, папа устроился на новую работу и пришел на стадион. Под трибунами были всевозможные спортивные залы – с баскетбольной площадкой, волейбольной, борцовским ковром, и – упаси боже! – штангистским помостом. Везде его знали, везде он был своим человеком. Именно поэтому и не зашел. Остановился у закутка под открытым небом, за трибунами. Какие-то разношерстные мужички бросали здесь палки вдаль. Палки падали со страшным грохотом. «Городки», - догадался отец, удивляясь, что есть такой спорт. Кто-то крикнул: «Эй, мужик, чего торчишь как му..к? Иди, покидай!» Отец принял предложение. Спортивная жизнь продолжилась. Через год он выполнил норматив мастера спорта.
Будучи проездом в Москве, зашел, чтобы убить время до поезда, в Парк культуры и отдыха. Там московские мужички играли в городки. На просьбу присоединиться гордо ответили: «Мы только на деньги». Папа согласился. Положил десяточку. Случайно выиграл у одного (буквально на несколько очков). Затем у второго, третьего… Когда игроков не осталось, привели местную звезду, мастера спорта. Тот раскинул руки: «Игорь! Какими судьбами!». Оказалось, они встречались на всесоюзных соревнованиях. На выигранные деньги состоялся банкет.
Кстати, о новой работе. Вообще, тот год был неудачным для отца. Сначала пришлось бросить шахту, на морозе стали белеть и терять чувствительность кисти – последствия вибрации от инструмента, которым он сверлил породу. Потом устроился на должность преподавателя военной подготовки в техникуме. Как оказалось, к педагогической работе его нельзя было подпускать на пушечный выстрел. Он думал, что если любил спортивную «молодежку», то и здесь все будет в порядке. Я вспомнил, как он попробовал помочь мне с задачкой по математике. Через минуту от моей тупости он потерял терпение. А в техникуме таких, наверное, сотни.
В итоге папа стал сварщиком на Уралвагонзаводе. С удивлением обнаружил, что основной продукцией предприятия являлись танки. Однажды цеха посетил секретарь Свердловского обкома партии по фамилии Ельцин. Тот самый, который Борис Николаевич. Зашел – один, без всякого сопровождения - в курилку. Предложил работягам папиросы. Поговорил о житье-бытье. Вышел. Тут же в цехе появилась взволнованная орава начальства.
Вообще, о работягах Уралвагонзавода особый разговор. Здесь отец понял, что такое «рабочая аристократия», как определил Карл, который Маркс.
Стоит пожилой слесарь без всякого образования перед станком с ЧПУ и чешет затылок. Рядом нетерпеливо трется инженер – «Чего-то не хватает?» «Думалки не хватает», - отвечает задумчивый работяга. Инженер бежит докладывать начальству про «думалку». Кстати, отец бывал в гостях у этого слесаря (тоже рыбака). Книжные полки в его квартире были уставлены литературой по электронике.
В гальваническом цехе скопились пенсионеры. Начальство решило обновить состав. Стало прижимать с зарплатой. Старики собрались и все вместе подали заявления. Начальство облегченно вздохнуло. Через неделю цех начал давать брак. Целый месяц начальник цеха лично бегал по квартирам уволенных. Уговаривал вернуться.
Особым уважением пользовались испытатели танков. Таких специалистов не было даже в армии. Как-то на завод прибыл военпред -принимать партию модернизированных танков. Генерала возмутил вид игравших в шахматы испытателей. Сурово отчитал их. К несчастью решил лично проверить их способности – залез в танк. Таких скоростей на полигоне еще не видывали. Генерала пришлось вынимать – по причине бессознательного состояния.
Видимо, отец сам был неплохим сварщиком. Сестре он сварил аквариум на ножках. Та обожала рыбок.
В шестнадцать лет я возненавидел семью. Случилось это в значительной мере из-за отца. Сначала он просто исчез. На мой вопрос мать просто махнула рукой. Только по сжатым челюстям и мелькнувшей в глазах злобе я понял, что произошло нечто серьезное. От посторонних людей я узнал, что папа все бросил и уехал в Армению. Все равно, что в Америку.
В это время мать получила трехкомнатную квартиру, и мы переехали из двора, в котором меня знала каждая собака, в дом, в котором я так никого и не узнал. Как-то поздно вечером меня возле моего дома остановила молодежная банда, завела в подъезд и самым деловым образом избила. Самый маленький бандит оцарапал мне живот кривым лезвием и приказал доставить через неделю ящик вина. Как потом выяснилось, одна улица выясняла отношения с другой. Защитить меня могла только другая банда, которой у меня не было. Я понял одно - мне конец. Жизнь потекла в предчувствии этого конца. Главное – не с кем было поделиться своей бедой. Вернувшись из школы, я ложился на кровать и смотрел на стену. Страшная дата неумолимо приближалась.
Спасение было неожиданным и чудесным. В моей квартире появился Витька Рязан. Пухленький хромоножка не пользовался уважением в моем старом дворе. Он не мог играть ни в настольный теннис, ни в футбол. Однако никто его не обижал. Вот и все, что я о нем знал.
Витька выслушал мой сбивчивый рассказ. «Я вырос в интернате, - сказал он маме, молча смотревшей на него. – Там у нас был коммунизм. А здесь… В первый же вечер увидел подонков, издевавшихся над старухой. Отобрали у нее сумку, держат над головой и говорят, пляши бабка. Я вступился, получил под сраку. Слава богу, старуху отпустили».
Витька был оперативником. Помните в «Стилягах»? Скованные одной цепью, враги стиляг, стригущие им волосы, комсомольские отряды, помощники милиции. Он отвел меня к следователю. Тот велел написать бумагу. Я написал. Помню, меня скребануло по душе, когда увидел алчный блеск в его глазах, когда поставил подпись. В сопровождении оперативников и следователя ходил по районам бараков, о существовании которых даже не подозревал. Впервые увидел наркоманов, проституток, людей, пьющих школьные чернила. Опознавал своих обидчиков. Кое-кто держался высокомерно. Тогда его отводили в туалет. «Сейчас он получит хороших», - ухмылялся Витька. Он и еще один оперативник пошли со мной на встречу, во время которой я должен был передать ящик вина. По дороге они хотели зайти в магазин, чтобы купить бутылку вина, чтобы этой бутылкой ударить по голове. К своему удивлению в условленном месте увидел маленького бандита. Витька ударил его по затылку и предупредил, что изобьет до полусмерти, если тот вздумает бежать. По дороге опять ударил по затылку: «Откуда у него деньги на вино? Он что, работает?» Помню, я удивился, а если б я работал, все было б в порядке? Прощаясь, следователь сказал: «А ты никого не бойся. Пристанут, бери все, что попадется под руку – палку, камень - и бей».
Слава богу, этим советом не пришлось воспользоваться. Больше ко мне не приставали. Какое-то время опасения преследовали меня и, наконец, оставили. Более того, испытание как-то закалило меня. Страх покинул. Изменились отношения с матерью. Не то, чтобы я стал каким-то грубым и непослушным, но стал, как бы это выразиться, независимым, заимел собственное мнение. Видимо, для матери это было катастрофой. Она написала отцу письмо, в котором сообщила, что «с Колей плохо».
К тому времени отцу в Армении надоело. Видимо, он устал от хитроумной нации. «Странный народ эти русские, - как-то сказал ему один пожилой армянин за стаканом вина, - сто грамм выпьют и идут на смерть». Это он про Великую Отечественную войну, в которой поучаствовал.
Короче, получил отец письмо и тут же вернулся. Состоялся серьезный разговор. Он неожиданно спросил, в чем дело. Не получив ответа, сгреб одежду на моей груди, приподнял и потряс мною в воздухе. Совершенно отчетливо помню, как мир вокруг стал черным. На этом закончился период нашего совместного проживания, со всеми своими комплексами я уехал в самостоятельную жизнь.
Впрочем, для контраста отмечу еще одну, на мой взгляд, положительную черту моего отца, приводившую мамочку в ужас. Во время довольно редких загулов он был по-русски щедр. Так у него долгое время имелась привычка по отпускному приезду в деревню в первый день поить почти все ее мужское население.
Помню такую картину. Идет отец по деревне – в белоснежной нейлоновой рубашке и дорогом костюме из блестящего тоже синтетического материала. Его сопровождает группа в основном одетая в спецодежду. Мама, бабушка и я сидим за самоваром. Бабушка смотрит в окно, «во, опять идут». В это время компания дефилирует мимо, видимо, из магазина. Так продолжается весь вечер. Утром, когда я посещаю туалет, расположенный прямо в хлеву, обнаруживаю спящего в навозе возле коровы отца – во всем его шикарном одеянии.
Самое острое чувство одиночества я испытал на пляже. Наступив на камень, проколол ногу. Кровь буквально хлестала, и остановить ее не было возможности. Отца рядом не было. Он играл в баскетбол. Какой-то мужчина отнес меня. Он кричал: «Чей это мальчик?» Появился недовольный отец. Он доставил меня в ближайшую поликлинику. Я до сих пор помню, как он нес меня. Тогда я испытал самое нежное чувство любви. Тогда он был для меня настоящим спасителем.
Интересно складывались мои отношения с родителями, когда я стал жить самостоятельно. Во время учебы мне регулярно присылалась субсидия в сто рублей. Сумма по тем временам более чем внушительная. Учитывая, что я еще и подрабатывал, я был очень богатым студентом. Мог позволить себе одеваться в иностранные шмотки, купленные у фарцовшиков. Стригся в модном салоне. Кроме того, стал дискоманом, человеком, покупающим и продающим зарубежные диски по ценам, превышающим месячную стипендию. Одним словом, провинциал быстро освоился в Питере. Наверное, я представлял из себя довольно экзотическую фигуру. Когда мы с отцом в первый раз по-взрослому выпили на рыбалке, он признался, что совершенно не знает меня. Так и сказал. Помню, я тогда подумал, что ничего удивительного в этом нет. Моя жизнь его никогда не интересовала. Кроме того, следует отметить, что впоследствии мое материальное положение кардинально изменилось. Из богатого студента я мгновенно превратился в малооплачиваемого экономиста. Каковым и остался.
На пенсию отец вышел досрочно – в пятьдесят лет, работа шахтером давала такое право. Я спросил его: «Не скучно без дела?» Он взглянул презрительно и ответил: «Да я на следующий день забыл». Как на работу стал ходить на рыбалку.
К этому времени родители переехали в Коломну, вернее в ее пригород Щурово. Астма не позволила матери жить в задымленном Тагиле. В Щурово астма прошла. Я тогда уже жил в Минске. К родителям приезжал в отпуск. Отец обязательно водил меня в местную секцию городков. Надо было видеть, как он небрежно представлял: «Мой сын. Окончил Ленинградский университет». Я стеснялся. Далее отец демонстративно доставал припасенные деньги и говорил: «Колька, сгоняй-ка в магазин за вином». Я бегал. Приходилось работать и барменом. Городошная площадка представляла из себя обитый железом уголок, в котором расставлялись собственно городки. К ним вели дорожки. Над ними летали биты, такие тяжелые, тоже обитые железом палки. Сбоку от дорожек стояло деревянное сооружение, напоминавшее беседку. В ней спортсмены переодевались и хранили инвентарь. Так вот я стоял в этой беседке и наливал вино. Городошники бросали биты и шли по дорожкам восстанавливать разбитые фигуры. По дороге подходили ко мне и опрокидывали стаканчик. До сих пор поражаюсь, как это никто не пострадал во время этих опасных игр. С годами отец делал мне карьеру. Сначала для его друзей я стал аспирантом, затем кандидатом наук. Все это мало соответствовало действительности.
Вообще, он долго ждал от меня каких-то достижений. Как-то с удивлением отметил, что я почти одновременно учился в одном университете с Путиным, который Владимир Владимирович. «Кем он стал, а кем ты», - упрекнул меня. Я не знал, что ответить. Долго ждал, что я стану предпринимателем и разбогатею. Не стал и не разбогател. Одним словом, ничего не доставил ему, кроме разочарований. Зато доставил искреннее веселье, приехав раз в рваных ботинках.
Приезжая в Коломну я мог наблюдать перемены в России. В Щурове главным производительным фактором местности был монстр под названием Цементный комбинат (странно, что он не мешал астме моей мамочки). Круглые сутки он испускал цементный дым. Потом перестал испускать. Наступили лихие девяностые. Лицо Щурово поменялось. Лицо рабочего поселка стало лицом бомжа. Улицы наполнились праздными нетрезвыми мрачными мужчинами. Попрятались автомобили. Земля покрылась мусором. В бывшем храме, ранее использовавшемся как склад, открылась секция карате. Стали появляться странные социальные работники.
Сидим мы с отцом и смотрим телевизор. Мать священнодействует на кухне, нищему сынку приготавливаются ее фирменные блюда. Звонок в дверь. Какой-то мужской голос. Через некоторое время появляется мать. В руках у нее странный предмет. Лицо ее светится.
- Представляете, о нас пенсионерах вспомнили. Пришел мужчина из социального фонда, за полцены нам предоставляют миксер, - говорит она и добавляет, - и утюг.
Я спрашиваю у нее:
- Ты знаешь, что такое миксер?
- Нет, - отвечает она.
Мы с отцом в один голос говорим:
- Гони!
Отец громко добавляет:
- Я его с лестницы спущу!
Опешившая мать уходит.
Вообще мамочка проявляла редкий наив в вопросах приобретения. Однажды на базаре купила дорогой красивый ковер. А он оказался – нарисованным.
Как-то в Москве ей с тетей Шурой удалось, отстояв огромную очередь, купить по палочке сухой колбасы. Идут они по столице – счастливые пресчастливые, из авосек торчат эти самые палки. Вдруг тетя Шура толкает маму в бок: «Смотри, а у мужчины тоже колбаска». Действительно, обогнавший их мужчина беззаботно помахивал точно такой же палочкой колбасы. Женщины порадовались и за мужчину. Только потом обнаружили, что помахивал он их колбасой.
Но вернемся к перестройке в Щурово.
Приходит из магазина мамочка – грустная. Я интересуюсь, в чем дело. Оказывается, мать всю жизнь любила стоять в очередях за дефицитом. А сейчас - ни дефицита, ни очередей.
Приходит из магазина отец и рассказывает:
- А во дворе стоит джип, весь в дырках, и кровь из него прямо на асфальт льется. А рядом милиционер знакомый, тоже рыбак. Ерунда, говорит, бандиты друг друга стреляют. Нам работы меньше.
Ввели регистрацию. Мать сходила в милицию. Пришла в слезах. Ничего не объяснила, но вопрос с регистрацией больше не поднимала. Зато с выездом начались проблемы. На вокзале ко мне сразу же подлетел человечек в милицейской форме и попросил паспорт. Посмотрел, позвонил по рации. Пришел второй, постарше, с усами. С душевной такой улыбкой. Спросил, кто я и откуда, почему без регистрации. Сказал, что я нарушил такую-то статью, что сейчас мой билет аннулируют, а меня задержат. Посмотрел на мою реакцию. Затем тихо спросил, есть ли у меня деньги. Я ответил, что нет, хотя в дальнем карманчике лежали семьсот рублей, данные матерью. То ли забыл, то ли не захотел. Меня тщательно обыскали. Нашли заначку. Усатый укоризненно покачал головой:
- А говорите, что нет.
Отсчитал триста рублей, остальные вернул, пожелал счастливого пути и отпустил в мою Беларусь. То, что она моя, я понял именно тогда. До этого продолжал жить в моем Советском Союзе. Кстати, я понял, что на вокзалах ловят именно одиноких мужиков с большими сумками. Стал ездить с пакетом и проблемы с регистрацией закончились, для милиции я стал невидимым.
Во время одного приезда, проснувшись, услышал довольно неглухие удары из потолка. Они продолжались весь день. Оказалось, что сосед в верхней квартире занимается бизнесом на дому, изготавливает надгробные плиты. Предложил сходить к соседу. Родители замахали руками. Оказывается, сожительница соседа, владелица магазинчика, имела связи с милицией. Старики уже пробовали жаловаться. Милиция тут же явилась к ним (моим родителям) с обыском. Старики мгновенно догадались, что поступили неправильно. Стали спокойно жить под этот стук. На следующий год стука не было. Я спросил, как дела у соседа сверху. Лицо отца осветилось, и он весело рассказал.
Однажды мать подозвала его к окну, у которого любила дежурить. Возле подъезда разыгралась забавная сценка. Стоит красивая такая машина. А возле нее два таких красивых мужчины в галстуках бьют соседа сверху. После этого стук прекратился.
У соседки слева случились поминки. Она похоронила престарелую мать. Пригласила родителей. Те сказали, что у них в гостях сын. Пригласили меня. Я тоже пришел на поминки неизвестной старушки.
Предварительно необходимо сказать об одном таланте мамочки. Она умеет печь особенные пироги. Кроме того, что они получаются вкусные, они – пышные. Как будто с рекламной картинки. Этот дар она получила от своей мамы, моей бабушки. Так вот на эти поминки принесла она поднос со своими пирожками. Все дружно похвалили угощение, хотя стол был вобщем-то довольно обильный. Только один человек высказал недовольство. Строгая женщина в обвязанном вокруг головы платке сказала, что нехорошо хвалить еду. В принципе, она выступала кем-то вроде церемониймейстера. Сначала всех поставила и прочитала молитву. Проголодавшийся отец тихонько подхватил некий кусочек со стола. Тут же последовал окрик с дальнего края: «Молодой человек!» Отец радостно откликнулся: «Это вы мне?» Уже давно никто не называл его молодым человеком. Во время проповеди последовала отповедь: «Да, это вам. Положите на место!» Дальше последовала история с пирожками. Как потом я узнал, эта женщина не являлась родственницей, просто рядовая, но очень важная соседка. Короче, религиозный лидер дома.
Через несколько дней я как-то подошел к окну. Во дворе увидел мать, возвращающуюся из магазина. Из подъезда вышла эта самая дама и остановила мать. Что-то сказала ей. Когда мать вошла в квартиру, я поинтересовался: «Что, опять получила от божьей матери?» Мать растерянно ответила: «Нет, она попросила сделать ей пирожки».
Между тем история России в Щурово развивалась дальше. Лихие девяностые прошли. Как-то я приехал и увидел, что Цементный комбинат дымит.
Отец объяснил. Некий вологодский олигарх, владелец «Северстали» (за точность названия не ручаюсь) выкупил его. И завод через месяц заработал. Произошло это таким образом. Приехала группа молодых менеджеров и первое, что она сделала, уволила все старое заводоуправление. Сразу же уничтожился прежний парадокс - завод не работал, а заводоуправление в полном составе исправно получало свою зарплату. Постепенно поселок менял облик. Появились автомобили и супермаркеты. Как грибы повырастали коттеджи. Дом, в котором жили родители, покрыли дополнительным слоем теплоизоляции. Недалеко появился яхт-клуб с вертолетной площадкой и пристанью, у которой гордо сияли быстроходные катерки. Я наблюдал, как такой катерок носился по Оке. Забыл сказать, что дом родителей стоял на берегу Оки. Так вот, катерок отчалил от пристани и понесся по реке. Посередине в лодчонке качался рыбачок. Катерок сделал лихой круг вокруг него. Волна чуть не перевернула утлое суденышко. Рыбачок закувыркался в прыгающей лодке. Катерок сделал еще круг – у богатых свои причуды и развлечения. На дверях клуба как-то заметил объявление - «В школу моделей приглашаются девушки от 18 до 25 лет».
Пришла как-то мать. Ее лицо светилось. Оказывается, участвовала в протестном мероприятии пенсионеров. У стариков был молодой вожак. «Когда милиция хотела его захватить, мы отбили», - гордо сообщила мать. Надо сказать, что до этого она больше всего на свете боялась политических разговоров и с яростью кидалась на нас с отцом, стоило нам затеять нечто подобное. Не знаю, помогли ли политические бои, но через некоторое время разовый проезд в маршрутном такси стал для пенсионеров бесплатным.
Кстати, храм вернули верующим, церковь его отреставрировала. Во дворе поместили небольшой зверинец, который пользовался большим успехом у детей прихожан. При храме открылась церковная школа.
Мать стала посещать храм. Однажды она шептала молитву и обнаружила рядом религиозного лидера. Та наклонилась к ней и строго сказала, что мать произносит неправильную молитву, более того, что она молится дьяволу. Мамочка после этого приобрела церковный календарик и стала изучать молитвы. По утрам я слышал, как она - одна в темной кухне - просила Господа, чтобы у детей все было в порядке. Тогда я впервые подумал о том, что жизнь дана для того, чтобы любить родителей. Или сейчас об этом догадался? Наконец-то …
Последние три года отец не разговаривал со мной. В это время он тяжело болел. Случилось это по причине, как ни странно, здоровья и силы, подаренных природой в избытке. Когда ему было за семьдесят, демонстрировал подвиги силы – носил тяжелые бревна во время строительства бани, сам чистил колодец, поднимая наружу ведра с песком, таскал тяжелый багаж во время переездов. В конце концов, сердце не выдержало.
Я спрашиваю себя, почему в то время меня не было рядом. И не знаю, что ответить…
Кстати, мамочка недавно сказала мне, что надо любить себя. Я с ней не согласен – надо любить ближнего. Это намного интересней. Но намного трудней. Если это вообще возможно.
В детстве я не знал родительской любви. Тиранство царило в нашей семье. Целью существования было материальное существование – пища, одежда, мебель. «Чтобы все было как у людей». Все духовное было под запретом.
И время было глухое. Страна строила социализм, напоминавший лагерь. Призрак коммунизма маячил и маячил, пожирая миллионы жизней.
Ради чего жили все эти поколения?
Недавно вдруг понял - они обрекли себя на нелюбовь ради мифа всеобщей любви. Они ушли и оставили нам этот миф. Во мне родители соединились со страной под названием СССР. Глубокая жалость охватила меня. И любовь. Я понял, что они лишили себя любви, чтобы мы к ней пришли. Стало грустно и ясно. Пришли мир и покой. Прошлое обрело смысл.