Я сломан. Я болен. Болен тем, что так упорно пытается разрушить мою грешную жизнь. Я болен собой. Тем, кем я являюсь сейчас, тем, кто всего лишь очередная моя маска. Я люблю его за то, что он даёт мне то, что я хочу. Я ненавижу его за это же. Я ненавижу его за то, что, потакая мне, он убивает меня настоящего и пытается занять его место.
Героиновый мальчик. Так называют меня друзья. «Друзья», которых я сам себе придумал. Так называют меня мои враги. Те, кто не понимает меня, презирает и смешивает с грязью.
Можно ли меня смешать с грязью? Можно ли грязь смешать с грязью? Чисто теоретически можно всё. Чисто теоретически можно вколоть в себя сразу всю наркоту, которая лежит у меня в сейфе, и при этом остаться живым. Но теория и практика — два разных понятия — их совмещение порой чревато чему-то ужасному. И я — прямое тому доказательство.
Я часто думаю, что это мне даёт. Приносит ли мне мой героиновый мальчик деньги, счастье, спокойствие. Я часто об этом думаю. Часто, но недолго. Зажимая рукой рот, я бегу к туалету, встаю перед унитазом на колени и начинаю молиться своему богу.
Богу… смешно. Я сам его себе выдумал. Хотя порой мне кажется, что он настоящий, бесчувственный, и ему совершенно наплевать на меня. Становится страшно в темноте, страшно на высоте, страшно оставаться одному. потому что я чувствую присутствие бога. Бога, который приходит, чтобы дать мне спасение, дать мне очередную дозу героина. Забрав при этом то, что осталось в этой убогой квартире. Грязно и сыро. Я не помню, когда в последний раз убирался. это должно быть, было тогда, когда я не был на столько, зависим от своего героинового мальчика, но сейчас мне совсем плохо. Бог не появлялся неделю. Гребенную неделю я жду его, лёжа на кровати, глядя в потолок, чувствуя, что вот сейчас мои внутренности вывернет наружу, и я так распластаюсь на разобранной кровати.
Тишина выводит из себя, раздражает, и я тогда начинаю слышать посторонние, выдуманные у себя в голове звуки. Шёпот из глубин мыслей, и даже могу различить слова. Чаще всего это отговорки, мольбы, странные просьбы. Женский и ласковый голос в моей голове шепчет мне это. Просит остановиться. Покончить с этим. Однако покончить я могу только с собой. Она говорит мне о смысле жизни, о благах, о свежем воздухе, о семье. Я словно слушаю длинный выговор. Словно меня хотят посадить в клетку забрав свободу. Только жаль, что я давно растерял значение этого слова. Я думаю, словно являюсь свободным и не от кого не завишу. Но это не так. Мне слишком сложно смириться с диагнозом. Я зависим от героина. Я не могу без него, и никакие голоса не способны мне помочь.
Я и подумать не мог, что может быть так больно, я могу страдать таким голодом и недостаточностью моего героинового мальчика. Я не вижу его, не вижу привычного и уже слившегося с самим собой. Я не знаю кто я без него. Нет. прекрасно всё понимаю — я наркоман, которому нужно лечиться. Но я не могу. Н могу отказаться о героинового мальчика. он меня не отпускает, давая знать болями в желудке, рвотой из желчного сока и крови. Понимание моей ничтожности без него такая простая и правдивая, что сложно её не заметить.
Жуткое желание исчезнуть и не знать ни бога, ни героинового мальчика резко накрыла меня, а я уже привык к таким перепадам настроения, поэтому попытался перебороть эти мысли, но не выходило. Но я знаю, что делать в таком случае. Встав с холодного, мокрого пола я, опираясь в стену направился к комнате. Когда мне так плохо, и желания о самоубийстве, философии жизни и о героиновом мальчике слишком много занимают у меня в голове, я начинаю рисовать. Рисовать их. Бога, мальчика, себя, как грязного и неизвестного человека, как существо, спустившееся на самый конец пищевой цепи. Белый холст, он кажется мне очень ярким, насыщенным, того цвета, что я не видел давно в своём сером доме, пыльном вонючем. Краски — я их храню, осталось не так много, но я могу рисовать и тем, то есть. Беру кисть. рука неистово трясется, заметно много следов от неаккуратных выкалываний, от иголки, шприца, что было, тем и колол. Пытаюсь сосредоточится на рисовании, провести кистью по холсту, но всё словно плавится перед глазами, размывается, как акварелью по мокрому листу, так странно, я будто засыпаю. Сложно взять себя в руки, но я изо всех сил стараюсь это сделать. Первые неаккуратные штрихи чёрным цветом, полусухой, жесткой кистью.
Это он — Героиновый мальчик. Как я вижу его. Всегда является ко мне со своими словами, которые словно режут ножом опять, позабытые мною раны. Мне не надо его вспоминать, моё тело и так в его власти, весь мой разум занят им. Избавится от него — это тщетные попытки спасти душу от вечности в пылающем мире Ада. Острое прямоугольное лицо, горящие зелёном, ядовитым глаза, злорадная улыбка во все тридцать три зубы. Растрёпанные и чёрные волосы. Похож на меня. Но сейчас я стал более не красивей, стал морщинистым, с вечными синяками под глазами, на руках, тяжёлыми веками, вялым телом. Много воды взял на кисть, она сама мягкая, одна из немногих, что я не погрыз. Капли тёмной воды стекают по холсту, образуя пятна, следы. Голова кружится. мне плохо. сейф закрыт. Ключ потерян, что делать: биться головой о сейф, бегать до потери сознания по дому. Нет, я терплю жажду героина изо всех сил.
Мой бог. Он смотрит на меня с листа добрыми, но такими пустыми и серыми до невозможности глазами. Лицо худое и так явно выделены скулы с обвисшей кожей на щеках, что я невольно провожу рукой по его портрету. сё становится смазанным, кривое лицо, искажённое, как в кривом зеркале. И кажется, словно это и есть его истинны облик. Страшно понимать, что это исчадие мой хозяин. Он тот, кто правит моими инстинктами, он привил мне эту тягу к героину, он подарил мне героинового мальчика. Я премного благодарен ему, и в тоже время другая моя часть говорит об обратном. Так и хочется кричать, внутри майская буря, что-то завет метелью, и пылает пожаром. Я комкаю эти рисунки, сжигаю их медленно и с улыбкой. Забываю о том, что были у меня эти выдуманные страхи, что были те, кто держал меня в мире героина, наркотиков, и не давал жить. ох, какое чувство лёгкости внутри, хотя может просто мой желудок пуст и я не могу чувствовать ничего более внутри. Но тем не менее мне хорошо. Я будто снова увидел мир, как раньше.
Кто я? Сейчас я человек, который впервые в жизни избавился от того, от чего зависел. Один из немногих, кто смог это сделать. Я свой герой.