Бывает у людей праздник...
На толстяка обратили внимание почти все пассажиры трамвая. Он оглядывался по сторонам, таращил глаза, раздувал щеки, плотно слепив в узкую полоску посиневшие губы. Но самое интересное было в том, что он пытался задрать подбородок чуть ли не к самому потолку.
Мужичок с бидоном покрутил у виска пальцем и кивком головы показал на странного типа.
— Бывает же…
— С каждым может случиться, — горестно вздохнула тетка в куртке с пузырчатым балабоном.
Крепыш лет тридцати, по виду знаток всяческих качалок, тронул толстяка за локоть:
— Что, дядя, лишнего принял на грудь?
Толстяк в ответ выпучил глаза, тут же зажмурил их и, давясь, затрясся от смеха. Он приседал, хватался за живот и от видимого удовольствия только мотал головой.
— А че? У нас в районе тоже такой был, — опять вздохнула тетка, — токо тот худючий, как жердина, а этого вон как разбарабанило...
Мужчина в потертой безрукавке повернул к публике свою небритую физиономию:
— Артист, говорю! Теперь все стали артистами. — И стал пробираться к выходу.
Толстяк еще выше задрал голову, будто пытался прополоскать сраженное хворью горло. Причем там у него действительно что-то забулькало.
— Муэа миоа умоэа! — произнес он, чуть разлепив губы, при этом помогая себе произносить слова носом.
Трамвайный народец с любопытством придвинулся к толстяку. Мужчина в безрукавке остановился, прислушался к местному гомону.
— Че ен грит-та? — спросила тетка, сжав в руке пузырчатый балабон.
Крепыш оказался человеком битым и поэтому нетуго соображал. Он с охотцей перевел:
— Дядя говорит, что у него сегодня день рождения.
Мужичок с бидоном толкнул соседа в бок:
— Видал? Умеет жить народ — на пьяной козе не подрулишь!
— Одно слово: артист! — махнул рукой тот, что стоял в безрукавке и прислушивался.
Две девчушки в майках и со свежими татуировками на предплечьях, переговариваясь между собой, хихикнули.
— Моаэии! — простонал вагонный герой в приступе смеха и одновременно ухватился за ручку сиденья. — Муу эуоа!
— Ишь, смеется да хохочет, будто кто его щекочет! — сострил парень, покрытый гривой рыжих волос. По виду школьный отличник или студент.
— Ково он? — приложив к уху ладошку вместо мобильника, протянул голову дед, похожий на Чарльза Дарвина, но только в бейсболке.
— Господа, у человека причина! Не видите что ли… — вступился за толстяка спортивный крепыш. — Сегодня у него праздник.
Мужчина в безрукавке пропустил свою остановку, присел у выхода и дал о себе знать:
— В цирк его надо! Всему, говорю, народу на показ!
— Господи! Мать-богородица! — озираясь, прошептала тетка, которая имела балаборн. — Точь в точь, как наш Гришка.
— Мэа уиа ааа!
— Это, говорит он, подарок везет домой! — снова перевел словоохотливый крепыш.
— Чего? — подала голос кондукторша.
— Мыы!
— Рыбы! – уточнил соседям все тот же крепкий парень с мускулистой грудью.
Тетка выпустила из рук свой балабон. Освободив конечности, мелко закрестилась. Тот, который от всех отличался безрукавкой, вернулся и сел ближе к толстяку.
— Говорю, что артист, — сказал он уверенно.
— Рыбы-то какие? Караси, небось, или простипомы? — съязвила кондукторша. — За их провоз тоже должно быть оплочено!
— Муы!
Девчушки в конце трамвая снова по какой-то причине хихикнули.
— Што-о? — остолбенела кондукторша.
— Гуппи, — разъяснил молодой человек с накачанными бицепсами.
— Ково он? — вытянул шею дед, вылитый Дарвин, но в бейсболке.
— Гуппешки. Порода такая, в аквариумах водится, — растолковала женщина в синей кофте, — махонькие самородящие рыбки. Ребячья забава.
— Ыи оу аа, — закинул к плафону голову толстяк, — аоаа уаэ ауэ ыаа эыаа эээ!
— Ну, сказать короче, — не спеша изложил крепыш, — ему рыбок друг сегодня подарил. Посудинки никакой, как видите, у человека не оказалось. В ладошке далеко с ними не убежишь. Вот, говорит, «Карачинской» набрал в рот и транспортирует малечков таким макаром.
— А потешается-то он от чего? — робко встрял мужичок с бидоном.
Девчушки в углу снова и беспричинно хихикнули.
— Ты бы не так потешался! — заметил тот, что оказался в безрукавке. — Засунули б тебе камбалу за щеку…
— Ну, чудеса! Ну, чудеса! — убивалась у трубчатой стойки тетка из районного центра. — Такого и во сне не приснится!
… Подъезжали к очередной остановке. Вагон резко качнуло и тормозными колодками прижало к рельсам. Все, особенно те, кто стоял, в порыве подались вперед.
Толстяк хыкнул. Губы у него сначала вытянулись куриной гузкой. Наконец, он открыл рот, взмахнул руками, как обстриженными крылышками, и, выплескивая себя из вагона, отчетливо произнес: «Чтоб тебя комар забодал!»
— Ково он? — приложил ладошку к мохнатому уху Дарвин и снял с лысой головы бейсболку, подаренную внуком.
Крепыш вытер со лба пот, в сердцах выпалил:
— Кого, кого?.. Живородков проглотил! Вот кого! Транспорт нормально остановить не могут…
— А я, граждане, ни при чем. С меня никакого спроса! — вроде как она здесь и не была вовсе, опередила всех кондукторша.
Девчушки в углу смолкли. Тетка из райцентра зажала в руке пупырчатый балабон, соображая, куда ее пристроить. Подумала и сунула в сумку.
— Артисты! — заключил мужчина в безрукавке. — Им бы только в цирке служить, а не трамваями управлять! Пешком-то оно надежней.
И решительно поспешил к выходу.