Глава 20
1
Пристанище обоим шпионам пришлось по нраву. Уютное, светлое, окна во двор, не слышно громыханья трамваев и секущего взвизга легковых машин.
Слава Богу, квартирка понравилась и представителю региональной разведки.
Дни тянулись, как резиновая заморская жвачка, которую народ скупал ребятишкам вместо карамелек. Каждый день шпионы приносили не меньше десятка местных, областных и центральных газет, вырезали из них нужную информацию и наклеивали в амбарную книгу, купленную в ближайшем магазине"Канцтовары".
К середине июля шпионы в основном знали: где, что и почем. Между постоянной работой по сбору свежей и нужной информации они в паре навещали своих пассий. Обычно это были субботы. Так и получалось, что Бык в конце недели напоминал:
- Сегодня идем париться.
Пантера перестал вносить блошиным почерком записи в свою заветную книжечку. Во- первых, она до последнего листика была исписана, а, во- вторых, незнакомые слова и выражения попадались очень редко – это значило, что шпионы уже почти вклинились в настоящую жизнь русского Энска.
Хотя было много подводных камней и недоразумений. Однажды Бык принес с толкучки, которая ежедневно возникала вдоль объездной дороги, орфографический словарь русского языка издания 1994 года. В нем было утрамбовано аж 106 тысяч слов.
Пантера глянул в словарь и ужаснулся, он никогда в жизни не слышал более трети наскирдованного здесь набора…
А вчера он после вечернего променажа вопросительно поднял скобки своих бровей:
- Прикинь, Вася, здесь гомиков не меньше, чем в Риме. Ты будь осторожен. А то наколешься…
- Неужели? – вздыбился Селиверстов.
- Молодые парни сплошь фланируют с накрашенными ресницами. Мне свой зад даже стало жалко, когда один за мной в трамвай входил…
- Дурак ты, Бык. У нас город кого?
- Кого, кого? Ну, металлистов, ну, строителей, еще химиков…
- И?
- Ну, и горняков, то есть шахтеров…
- То-то, Петя. Улавливаешь? Мужики в шахтах глаза не промывают, как надо, а угольная пыль – она въедается в веки на века. Теперь секешь?
- Секу, - тяжко изогнал из себя отработанный воздух Бык, - а то за тебя побаиваться стал… Как бы ненароком…
2
В один из вечеров к шпионам неожиданно нагрянули обе подружки. Засиделись допоздна. Мужчинам не хотелось их отпускать. Женщины не настаивали, чтобы в двенадцать ночи отчаливать к своим постелям.
Сошлись на паритетных началах: Соня осталась в комнате Селиверстова, а Даша, приморившись, пошла к Веревкину.
Утром, когда женщины покинули жилище шпионов, Пантера, поскоблив взглядом соседа, хмуро изрек:
- Как-то не по-разведчески ведем себя, Веревкин. Нарушаем свой основной закон…
- Какой такой закон? – улаживая усталое от недосыпа тело, увернулся Бык.
- Конспирация, конспирация…
- Ааа, - перебил, задремывая, Бык, - но, босс, не забывай: мы находимся на стыке борьбы двух политических систем… Нам все простительно… Тут, как на войне. Не так повернулся – и бздык, бздык… А у меня жизнь одна...
Бык грузно всхрапнул со звуком, напоминающим выхлоп дизеля от пробной прокрутки пускачом.
- Даа, с тобой не много нашпионишь, - с тягостью подумал Пантера.
Он с самой ночи был заведенный. Соня настаивала на ясности и серьезности их отношений. Упрекала Василия в жизненной нерасторопности. Чего, мол, болтаться по городу, пора заняться делом. В конце концов ей с Дарьей нужны крепкие рабочие руки – и дело верное, и хорошие деньги. Василий сначала отшучивался, потом понял, что Соня его доломает.
- Хотим открыть свое дело, - признался Селиверстов.
- Какое? – хохотнула Соня в ночном полумраке. И села пружинисто на край кровати рядом с ним
.
Приглушенный свет от окна аккуратно вычертил профиль лица и красивые упругие груди.
- Да, такую бы привезти к нам в Вашингтон… Не стыдно показать родителям. Мария – девушка тонкая, интеллигентная. Но для жизни этого мало, - думал Селивестров, не отвечая на вопрос Сони.
- Какое все-таки дело, если не секрет? – в напористых словах женщины была доля сарказма и даже явная надсмешка.
Василий поднялся с подушки, обнял Соню. Целовал долго и дико. Чуть не захлебнулся, но не от чувств, а от нахлынувших воспоминаний.
- Ты че? – подивилась Соня, - гад или нелеченый? Я тебе про Фому, ты про Ерему…
- Знаешь, Сонечка, когда-то мой младший брат (Пантера чуть не сболтнул настоящее имя брата – Майкл, но, как всегда, одумался вовремя )… брат Мишка спросил меня, почему поцеловать – это значит: немного пососать?
- Дураки вы все Селиверстовы, - незлобливо отозвалась Соня. – Только скажи, чем думаешь заниматься? Рэкетом или бомжеванием?.. Жрать-то все одно надо…
- Подрывной работой, - подумав, высказал поганую мысль Пантера.
- Ты че, шпион что ли?
- Нет, Сонечка. Меня принимают в "Аукционный центр". Буду заниматься скупкой и продажей ценных бумаг. А ты мне поможешь… Навар не сразу.
Так они до рассвета и не договорились, кто кому будет помощником.
Оба не выспались. В отличие от Веревкина и Даши, которые сумели еще и поспать.
3
Несколько раз Пантера ходил в высотный дом, где размещался "Аукционный центр".
Проходил около Горсовета, оставленного народу советской властью. У его серого здания постоянно, как у резиденции главы государства, стоял с красным флагом серенький мужичонка по фамилии Иванов. Может, это был на самом деле Петров. Но народ, окрестил его Ивановым. А от этого уже не уйдешь. Иванов – значит: Иванов! Этот Иванов с непоколебимым взглядом, молчком пропускал мимо себя уйму народа и своей согбенной фигурой вселял надежду на светлое будущее.
На первом этаже самого высокого в городе здания, выступавшего в округе, как кила в паху, размещался этот злосчастный "Аукционный центр". Слева у входа, за стеклянной перегородкой. Чин чинарем. Как в столичном городе.
Селиверстов видел, как в аукционное заведение заходят разные люди – кто просто так, кто – прицениться, а кто – и продать акции своего предприятия.
Заезжали и солидные люди в черных машинах с темными стеклами. Было понятно: они ехали сюда не от нужды, а что-то прикупить. Причем не по мелочевке. Селиверстов даже сумел переговорить и вызвать доверие у ведущего специалиста Петра Чернухина.
- Тут друг, дело такое, - соткровенничал Чернухин, - у руля стоят учредители Центра. Мелкой сошке достается разгребать навоз и довольствоваться огрызками. Кто пораньше пришел, что-то имеет. А сейчас невпротык. Строительство, хлеб, цемент, разная мелочевка уже у кого-то на руках. Металл, уголь – сложнее. Нам не по зубам. За ними всплошь такие фигуры охотятся – лучше тебе не знать…
- А если попробовать?.. – закинул крючок Селиверстов.
- Капитал, сам понимаешь, нужен, крыша… Вот такое дело. У тебя голова не дерьмом забита. Ты ее лучше на потом побереги!..
Василий понял, что здесь концентрируются конвертируемые ценности приватиризованных предприятий, а по существу ввиду отсутствия надлежащих законов в стране все по-маленьку разворовывается. Хищные зверьки прильнули к доставшемуся в корыте корму, жрут его потихоньку и с наваром для себя скидывают на сторону то, что не могут проглотить сами. Чернухин, конечно, складно травил байки. Но они были близки к правде.
Селиверстов стоял посреди жегшей задачи, которую ему одному было решить не по силе. Даже областное руководство, если читать газеты между строк, плыло под парусом, сшитым где-то в лабиринтах столичных кабинетов, и зацепленных на местах концами своих щупалец… Образность своих размышлений Пантера уловил сходу.
И в голову пришла неожиданная мысль: заводы ведь не могут существовать без обнов". Он делает проекты для нужд энских металлических гигантов. Если развалить институт – развалятся и предприятия.
Пантера воочию видел ходы, после которых институт сначала должен опуститься на коленки, а потом будет повален.
- Я нащупал самое тонкое место, за которое нам придется дернуть – и все повалится, - сказал вечером Пантера Быку, - ты завтра идешь в "Гипромет" и попытаешься втесаться туда вахтером…
- Ты всерьез? – загнул рыжие бровки Петя Веревкин.
- Вполне...
4
На вахте Быка для блезиру остановили. Короткий мужик с обширной растительностью, занявшей половину округлого лица, поднялся с табуретки, спросил, как бы отмахиваясь от мух:
- В которую организацию?
- В "Гипромет". Хотел бы на работу устроиться.
- Металлист? Собираешься проектировать?
- Нет, не медалист. Я бы к вам в охрану…
Бородастый крикнул напарнику, сидевшему в сторонке, поглощая из бутылки что-то молочное:
- Феофаныч, айда к нам,- и уже посетителю, - пошли, потолкуем в подсобке.
Бык оказался в крохотной богадельне вахтеров величественного здания. Тут стояла кушетка на случай, если приспичит вздремнуть.
Рядом кривоногий стол с остатками неупотребленной закуски – соленый огурец, пара фиолетовых луковиц и краюшка хлеба.
Здесь же три граненых стакана, поставленных на газету вверх донышком.
Выдавала недавнее застолье пустая водочная бутылка, лежавшая у колесика крутящегося черного кресла.
- Садись, - пригласил, мотнув бородой, красноликий охранник.
Бык втиснулся в кресло, которое под его грузом заметно осело, скрючилось, но не развалилось.
Подошел Феофаныч, вытирая с подбородка остатки кефира или чего-то другого.
- Наш потенциальный кадр, - представил Быка красноликий своему коллеге.
- Валентин, - протянул длинную жилистую руку Феофаныч.
- А я – Веревкин Петр, работник Чулымского леспромхоза.
- Веня! - ужаленный догадкой, воспрянул в ответ Феофаныч, - это ж наш Титан. Вон же он на газете.
Бык повернул голову влево и среди бумаг, пришпиленных к чертежной доске, увидел свою физиономию, снятую после победного поединка с Владиком…
- Наливай! – дал команду сподручнику Веня – тот, что был с бородой. И сам угнездился подле знаменитого гостя.
Феофаныч в горячности сполоснул все три стакана. Но Бык остановил его, ухватив зяблую ладонь вахтера в щепоть:
- Нее! Язва… - и ткнул себя пальцем в область пупка.
Веня, то есть тот, что был за главного, лицемерно отвернул бороду:
- Нам такие кадры, старичок, на вахту не нужны!
Бык, вкусивший самый приветливый прием хозяев, почувствовал, что он наносит им конкретную обиду. Это всколебало его.
- Ладно, - пощурил он по-эскимосски глаза, будто привыкая к свету, - только ради вас и по капельке.
Вахтеры Веревкина снова зауважали. Феофаныч выдернул начатую бутылку “Пшеничной” из стоявшего возле кушетки серого валенка.
Бубенцами звякнуло ограненное стекло.
- По тридцать граммулек, - пояснил Феофаныч, - как из пипетки. И каждому плеснул ровно по полстакана.
- А ничего… - всхохлившимся голосом растолковал ситуацию Веня. – Солдат спит, а служба идет.
После выпитого разговор потек более живо и в русле интересов прибывшего шпиона.
- Тут, значит, старичок, воровать и охранять у нас теперь нечего. Все уже давно растащено. Так что хоть стой, хоть жуй – все равно получишь нуль…
Веня подошел к портрету Быка, вырезанному из газеты “ Энский труженик”, долго всматривался близорукими глазами и, наконец, закончил вопросом:
- Тебе какой смысл идти к нам? Притом задешево?..
Бык чуть посопел и, набрав обороты, втянул в себя почти весь объем воздуха этого потайного закутка. Он не придумал пока ответа на заковыристый вопрос Вени.
- Ну-ка, Феофаныч, глянь, как там служба идет…- дал указание Веня и продолжил:
- Ты, думаешь, кто я? Скажу, не стыжусь: бывший главный инженер проекта Нового энского завода. А Феофаныч? Он – тоже главный инженер проекта, только Старого металлического завода. Это тебе, Петр Веревкин, работник Чулымского лесоповала, не фуфло пустотное. Не старперы конторские, а люди, под началом которых запроектированы и построены целые заводы… Гиганты! Теперь скажи, кто Феофаныч? Отвечу: Лауреат премии нашего прежнего правительства, то есть конкретно: Совета министров СССР. А теперь угадай, кто я, Веня Карасев? Тоже отвечу: Лауреат Государственной премии СССР!
Видел, с кем дело имеешь… - и налил себе и Веревкину еще по полстакана.
Бык не ведал о том, что совсем недавно Вениамина Кирилловича Карасева знало полстраны, причем не какая-то шушваль, а всякие там доктора и даже важные академики. Лично Министр промышленности Каганец жал ему руку и вручал большой орден… Да что там "жал руку"… Веня, бывало, не боялся вцепиться с ним в открытый спор. Конечно, не по глупости, а по делу. И за это его уважали в самой первопрестольной.
- А ведь посыпалось все, старичок. Заводы перекупила кучка жлобов. Хрен они забили на какое-то там развитие производства. Как пиявки, не отпадут, пока кровь всю не высосут…
- Может, то дурная кровь? – скособочился Бык.
- Нее, - мотнул Веня бородой, под которой от досады лицо стало перцово – багровым.
- Это все наша с тобой кровь. И моя, и твоя… В общем, старичок, перестали нам заказывать проекты. От долгов своих отмежевались… Перестали мы деньги в своей конторе получать. Вот и пошли в сторожа… Стены-то у этого дома уже не наши. Теперь рано встает охрана… - пожевал сухими губами Веня. – Может, на посошок? А то и отсюда вышибут скоро… Честно сказать, не хрен тебе здесь груши обивать. Ты парень молодой, видный. Не чубаист. Ищи рыбное место…
Веня расстелил на кушетке старое байковое одеяло. И приготовился ко сну.
- Забегай, старичок, пока мы еще здесь кучкуемся. С бутылкой придешь – хозяином будешь…
5
Вечером на шпионской летучке Бык доложил о результатах своего трудоустройства в "Гипромет". Он думал, что Пантера ощерится, оставшись недовольным никчемной попыткой внедриться в коллектив стратегически важного объекта. Но все оказалось не так. Пантера благостно пощипывал только что усеченные усы и затаенным взором поддакивал тому, что излагал шпион номер два.
- Digitus dei est hie, - по-латински сказал Пантера, что означало "это перст Божий".
Потом он, воскрылившись, перешел на русский.
- Они без наших усилий рушат свое благополучие. Нам даже не надо на что-то нажимать, подталкивать и провоцировать. Русские сами прокладывают дорогу к собственному разрушению. И снова вернулся к латыни:
- Sui juris. – Что означало "собственной рукой".
Бык догадывался, что в отчете Центру Пантера все оплошности и просчеты русских отнесет на их общую шпионскую заслугу. Пантера в этом отношении парень ловкий и честный, лично себя выпячивать не будет. Наоборот, отметит успехи Вилли Кросби – своего напарника, в результате чего в Цюрих пойдет не только голимая зарплата, но и навар в виде приличной премии. И, конечно, на этом фоне еще большая доля перепадет Пантере, как организатору всех побед.
Так что расклад выходил, как говорится, по уму. В конце летучки было принято единогласное решение нанести немедленный визит к Соне Молотковой.
К сожалению, этому помешали непредвиденные обстоятельства.
6
Пантера, увязав в своем мозгу события последних недель, понял, что вся их шпионская работа пусть и не кипит, но идет успешно. Противник сам расставляет сети и силки и сам же попадает в них. В этой ситуации надо быть, максимум, в курсе дел, то есть владеть нюансами складывающихся событий.
Следующий их шаг в направлении Старого металлического завода, который, как крепость, возвышался у подножия горы, окуривая с одной стороны похеревшую флору, с другой – взбадривая фауну, то есть народонаселение Энска, своими ядовитыми выбросами.
- Гринписа на вас нет, - размышлял Пантера, машинально пересчитывая пальцы своих ног. Он в такие моменты жизни кайфовал.
Сейчас он лежал в одних трусах, подаренных Соней. На своей кровати, в своей, хоть и временной, но по-мужски уютной квартире.
Пантера любил это занятие – пересчитывать на ногах пальцы.
Младший брат Майкл родился на два года позже, чем Кларк. У Майкла на ногах было по шесть пальцев. Потом, правда, хирурги урезали ему по одному на каждой конечности. Но в Кларке с детства поселилась клейкая мысль: вдруг эти лишние пальцы брательника вырастут на его ногах и он станет шестипалым.
Когда мать отправляла Кларка спать, он тайком вытягивал из-под одеяла то одну, то другую ногу и с радостью убеждался, что у него количество пальцев не прибавилось. Это стало навязчивой привычкой, почти манией Кларка Лейси. Такая привычка не досаждала, не мучила его. Но всегда, когда в итоге было два по пять или в целом десять – это значило, что судьба благоволит ему. И у Кларка сразу же поднималось настроение…
Впереди стояла серьезная задача. Внедриться на Старый завод каким-нибудь работягой не составляло никакого труда. Но этого было мало. Нужна была информация из самых верхов завода, а туда не проедешь и на пьяной козе, как было помечено в заветной книжице Пантеры.
На заводе часто менялись собственники. Они приводили свору своих людей.
Потом откуда-то налетала новая компания, более дерзкая, с рейдерскими замашками. Менялось руководство в заводской пирамиде. Технарей старались не трогать – кто будет горбатиться?
Мечта каждой очередной клики сводилась к одному – скорее обанкротить завод, потом заполучить его в одном кульке, как семечки, с потрохами по бросовой цене. Газеты много пишут о делах завода. Но не все. Что-то не знают, что-то не договаривают. Значит, надо искать человека, который бы давал полезную для шпионов информацию.
Бык пока будет оставаться в резерве. Действовать придется Пантере самому.
7
О Федоре Краюхине не было никаких новостей. Исчез человек, будто провалился сквозь землю. Ни радио, ни газеты (как сговорились) не сообщали о нем ни одного слова.
Бык туго напряг мозговые каналы и в его памяти выплыл встреченный по случайности бывший правый крайний из местной команды "Буревестник", ныне уличный алкаш Вася Хорошилов.
Как штамп в паспорте, приклеился к нему названный им же адрес: Первая Отвальная, шестнадцать.
Бык закрыл глаза и представил контуры Российской Федерации. Отвальная должна была находиться где-то за Уралом, ближе к Белому морю.
С помощью трамвая, а потом и тяжелым шагом он попал на улицу Малопустотную, поднялся по Откосному переулку и оказался, тут как тут: ровно на Первой Отвальной. Домов на Отвальной было немного, не больше десятка. Большая часть улицы только угадывалась – там отвалы отработанной горной породы широкими языками вползали в жилищную (по-научному: в селитебную) зону, откуда народ своевременно убрался в другие безопасные места.
- Не Филадельфия, конечно, - отстраненно подумал Бык.
Он вспомнил свой двухэтажный домик в районе порта Ричмонд. Бык всегда добирался домой на автобусе вдоль скоростной железной дороги. И выходил у пересечения улиц – тут Арамиго – авеню сходилась с Ортодокс – стрит… Только как это теперь далеко… Зато близко оказалась улица Первая Отвальная. А вот и этот покривившийся и вросший в землю почти по самые подоконники деревянный домишко под давно не латаной шиферной крышей. Номер шестнадцать. Почему-то он шел после тридцатого.
Бык заблаговременно посетил продуктовый магазин. В полиэтиленовом пакете доставил бутылек емкостью 0,5л, шпротный паштет из "родной" Латвии, шматок желтого сала и трехлитровую бутылку пива "Толстяк".
Вася Хорошилов имел собачий нюх. Он показался в проеме двери неожиданно, как икона в окладе при зажженной в темноте свечке.
- Земеля! - раскинул скрюченные руки Хорошилов.
Он стоял босиком. На хозяине обвисло болтался знакомый Быку пиджак, испачканный известкой.
- Я тебя сразу признал, как только ты переступил штрафную… Ты меня, земеля, прости. С утра с Катькой таскали товар из известкового цеха. Кое-как умыться успел. А Катька умотала на толкучку. Народ хочет жить лихо, вот и требуется известка в хозяйствах. Хрен где найдешь ее кроме как у Катьки… В доме у нас духота, мухота… Пошли, земеля, на веранду.
Верандой называлась кособокая постройка из пяти жердей, схваченных по верху досками и прикрытых кусками рубероида, снятого с другой, отслужившей свой век крыши.
- Конечно, тебе тут не дача. Но не поганей, чем у других, - обвел пальцем вокруг себя Хорошилов.
Он на рысях сбегал в дом за стаканчиками. Выставил их на стол, покрытый клетчатой клеенкой.
- Сон видел хороший. Будто наши всухую выиграли. Прости, счет не помню, заспал. Проснулся и понял: кореш мой душевный по утречку нагрянуть должон. Вот я и ждал рассвета, как соловей лета… Думал, что он… А это ты, земеля… Нашел-то меня как?
- Нуу, - уркнул, зевая Бык.
- Вот-вот! Меня тут ни одна милиция не найдет. Моя хата пять лет числится под сносом. Три года назад ее вроде как совсем снесли. По бумагам. Думаю, земеля, что за меня нужные люди новую квартирку заполучили. А я три года уже не голосую, почта ко мне не ходит. Да и хрена ей у меня делать… Свет, бывает, обрежут, но я его тут же восстанавливаю. Столбы-то бетонные, не спилишь… Это, так сказать, мой протест к власти…Ты-то все-ж-таки за Ельцина голосуешь или как? Я не могу. Не терплю, когда мужик с мужиком спит. А еще хуже: алкаш за алкаша голосует… Не порядок!
Бык вспомнил, что в политику шпионам было категорически запрещено вникать. Поэтому он только вздохнул крепким сапом.
Тут Вася Хорошилов неожиданно подскочил вверх – похоже, что под ним распрямилась запрятанная тайком пружина:
- Батюшки, свет ты мой люминесцентный!
Сплющенное лицо Хорошилова приобрело выступающие черты, вялое тело, особенно спина типа вогнутой ладошки, распрямилось.
Бык увидел, как через воротца, составленные из сухих березовых кривулин, в неуютный двор Хорошилова вошел мужчина, имеющий твердый размеренный шаг. Широкое тщательно выбритое лицо, прижатые к голове уши, искрящиеся васильковые глаза.
Бык не знал этого человека, но что-то подсказывало – они где-то уже встречались.
- Федька, скотина! – сорвался с места Хорошилов. – Наконец-то, бродяга…
- Хорошило! Шир-пыр и два ноль в кармане – жив, старина? - И пришелец заграбастал Василия в охапку.
- Другарь прибыл! – пояснил Хорошилов Быку. – Знакомьтесь, мужики.
- Федор. Краюхин, - подал тяжелую мозолистую руку прибывший мужчина, - боцман Дальневосточного пароходства.
- Веревкин Петр. Тренер по самбо, - приходя в сознание, изложил кратко Бык.
Федор извлек из объемистой сумки с ремнем, накинутым, было ,на плечо, фигуристую бутылку шотландского виски, две баночки красной икры и тушку искрящейся чешуей копченой чавычи.
- Хлеба не взял, Вася. В доме найдется?
- Маманя вчерась прикупила. Как же без хлеба? Без него нонеча никак нельзя, Федя.
Хорошилов заметно суетился, хищно обзирая большую заграничную бутыль. Бык тоже опростал свой пакет
- Вот это мне нравится. Водочки я давно, ребята, не принимал. Может, с полгода, раскинул крылатую улыбку Федор.
Выпили по первой, потом по второй. Хозяин веранды запивал водку пивом из поллитровой банки.
- Ну, уважили… Ну, уважили… - шевелил губами Хорошилов и ткнул кривым пальцем вверх, - Бог все видит! Бог правду любит.
Бык больше слушал, Краюхин изредка спрашивал Хорошилова о земных делах – о переселении, о старых друзьях, о видах на работу, о жене, отчалившей в неизвестность. Много говорил хозяин. Его после третьего стаканчика нельзя было остановить…
- Сюшай, Федя, скажи, как ты выбрался из этой гребаной Италии. Еще месяц назад… Ну полтора… даже "Энский труженик" про тебя трубил во всю… А потом, как серпом обрезало… Мы тут, Федя, с мужиками, значит, который раз возьмем бутылочку и за твое здоровье… Выходит не зря… Сюшай, по секрету скажи: без спецназа не обошлось? Или побег устроили с подкопом?
Краюхин надсадно улыбнулся. Видно, не хотелось ему раскупоривать повесть о своих приключениях в Риме. Но Хорошилов достал его до печенок, изрешетив назойливыми вопросами.
Бык тоже знал свое дело. Тем более, что тема разговора касалась его больной точки.
- Федор, Василий прав. Чем там закончился твой арест в Риме?
Краюхин вынул из пачки "Мальборо" сигарету, прижег ее от зажигалки, выполненной в виде факира, который из своего рта выбрасывал огненный факел. Глубоко затянулся:
- А ничем!
- Ты че? – выставил белесые глазищи изумленный Хорошилов. – Товарищи родители, хрена не хотите ли? Ты, сюшай, Федя, правду на стол! – и шлепнул пятерней по клеенке. Аж зазвенела посуда…
8
- Ладно, мужики. Секретов тут никаких нет. Просто много неясностей… И,
главное, мистики… Это к слову.
Краюхин расстегнул пуговицы фирменной рубашки.
- Вижу, вы в курсах всех моих злоключений. Так вот. Какой-то козел избил в Риме арабского принца, а полиция выкатила на меня. Ну, кто еще там может говорить по-русски и иметь фейс в два раза шире, чем у простого итальяшки? Ты вот иди и докажи все это шизику по имени Маурио Альфредо Франческо. Он меня чуть не через задницу вывернул. Все, говорит, улики против тебя, Крайюкин. Ну, короче, наш представитель из посольства пояснил, что меня втягивают в как"Буревестнике"?
- А че? – приоткрыл сузившиеся веки Хорошилов.
- А то: на трудные вопросы давай трудные ответы. Или отвечай уклончиво. Вот я и избрал вторую тактику. Мне этот Франческо вопрос. А я ему: ну и че? Он мне второй. Я ему снова: ну и че? В результате у него началось нервное поражение. Вижу: на следователя идет нажим сверху – арабский, мол, принц, арабский, мол, мир и все прочее. А я одно и то же: ну и че? В общем после одного допроса мой комиссар погрустнел и уехал поднимать тонус к своей синьорине. По дороге его удачно подрезал грузовичок… Ну, и, как понимаете, пришлось Франческо еле живого вырезать из его гребаного "Фиата". Больше я того шизика в лицо не видел.
Федор достал большой с росшивью носовой платок и вытер сгоряченную шею, покрытую"Плюрализм", конечно, давно ушел и вернулся на Родину. А у меня появился новый следователь из криминальной полиции. Чезаре Цармено. Голова антисоветским дерьмом напичкана. Но профессионал. И не глуп.
Федор мизинцем почесал пробивающуюся лысину, которая образовалась от постоянного пребывания на голове форменной фуражки с крабом.
- Этот Цармено доверительно заявил, что наша сторона наняла для меня приличного адвоката. Цармено не хотел, чтоб на показательном процессе его самого потопили ни за фунт изюма, что называется, ни за понюшку табака. Тем более, адвокат мой нашел свидетеля, который утверждал, что принцу загнул салазки совсем другой человек, а не я. За это время римской полиции удалось заманить в сеть кобеля, отдалившегося от восточного этикета и от престола. Того добермана, конечно, обмыли, почистили и привели на очную ставку со мной. Была у итальяшек надежда, что собака запомнила меня и должна либо наброситься, либо наоборот, испугаться… Вася не даст соврать, как я раньше любил собачью живность. Хотел даже записаться в наш клуб собаководов. Краюхина Федьку тогда в Энске знала каждая собака…
От волнения Федор скинул с себя белую рубашку, оголив крепкую мужицкую грудь, усыпанную черными кучерявыми волосами.
Хорошилов был хорош, но не в усмерть. Обмяклая голова его периодически сползала на хилую грудь и с такой же частотой вздергивалась вверх.
- Ну, и как кобель твой? – заглотил порцию легкого сквозняка хозяин дома.
- Был бы он мой… Собака та ни при чем… В общем вывели ее ко мне. Само собой, с намордником. Парни с телекамерой. Бабенка смазливая на компьютере в углу что-то отстукивает. Значит, очная ставка. Цармено мне: бил эту собаку? Я ему: впервые вижу. Он: сейчас посмотрим. Охранник, по-ихнему карабинер, значит, подводит пса к моему колену.
Краюхин перевел дыхание.
- Ну, что, псина, попали мы с тобой оба в дерьмо, - говорю, - иди ко мне. Он, не смотри, что зверюга заморская, тихонечко приблизился к моей руке – вижу лизнуть хочет… Короче, на этом представление и закончилось. Дело до суда не дошло. Адвокат передал мне все необходимые документы и билет до Москвы. Ну, а по дороге к семье залетел на малую родину…
- Сюшай, Федя, а принцу тому ведь кто-то все же наломал бока, - выполз Хорошилов из полудремы.
- Да, кто-то был. История теперь того не узнает. Интересно все же увидеть, кто это… Я бы, честно, лапу ему пожал.
- Молодец ты, Федор, - вздохнул Петр Веревкин, - дай, я тебе пожму руку! Настоящий ты россиянин!
Веревкин не стал рассказывать о встрече с родней Федора в Чулыме – подумает, что набивается мужик в корефаны. А зачем? И так все ясно.
Глава 21
1
В коридоре настырно, как тупая дрель по бетону, заверещал звонок.
- Кому надо? – сторожко поднял брови Бык.
- Глянь. Может, опять сантехники.
Бык въедливо оглядел тетку с красным пятном на щеке, как на лысине неудачливого президента СССР. Его поразил малюсенький разрез глаз пришелицы – не глаза, а два подсолнушных семечка.
- Есть проблемы? – спросил Бык, не давая тетке растворить рот.
- Товарищ! Над вашей квартирой, наверно, пожар. От дверей Кукушкиных идет дым… Помогите, товарищ, - выклохнула тетка, тикая неслышно веками.
Бык нюхом понял, что тетка близка к правде. От нее исходил смрадный запах горелой тряпки.
Пантера в эту секунду ухорашивал свои свежестриженные усы. Он надеялся, что предстоящая ночь без поцелуев не обойдется. У русских на этот счет есть меткая поговорка "Поцелуй без усов все равно, что щи без мяса".
- Сгоняй, Петя. Узнай обстановку…
Петя и без подсказок допер, что дело пахнет керосином. Он сунул ноги в кроссовки и рванул с энтузиазмом вверх. Гостья одиноко засеменила вслед.
Да, тетка была права вдвойне: из щели между полотном деревянной двери и косяком выпирал едучий дым, к тому же злосчастная квартира находилась ровно над пристанищем шпионов.
- Что будем делать, товарищ?
Товарищ, честно сказать, не имел заготовки, чтобы выложить ее в подробностях настырной даме. Его, оказалось, никто никогда не обучал пожарному делу – спасать чужие квартиры.
- А ведь там, - тетка кивком показала на неприступную дверь, - должон быть ихний сын.
- Какой сын, чей сын? - будто перерубая топором электрический кабель, выдавил из себя в два выдоха Бык.
- Так, Денисик же. Ричарда Пафнутича сынок. Вчерась как с Колымы возвернулся… Видать, закурил по привычке в постели… С ним ране такое случалось…
Про Колыму Бык знал много чего. Но то, что за дверью мог задыхаться человек, - это его крайне возмутило. Он свесился через перила и позвал Пантеру:
-Вася, горим! Гони наверх!
Селиверстов поднялся, неспеша и нехотя. Но, когда увидел исходящие из квартиры завитки дыма, лицо его стало решительно собранным.
-У вас есть топор или кусок трубы?
-Нету, товарищ… Может, у Щедриных… - тетка постучала костяшками пальцев в железную дверь напротив и сделала заключение, - нет депутата.
Так и есть – из-за стального листа никто не отозвался. А в это время дым с необъяснимым упорством продолжал расползаться по лестничной площадке и по бетонным ступеням...
-Ноль один, ноль один,- скоротечно повторял Селиверстов. - У кого здесь есть телефон?
-Денисика, жалко, - сузила и без того беспросветные глазки тетка,- а телефон только у Ричарда Пафнутича. Внутрях… На комоде.
"внутрях", как выразилась тетка, щелкнуло, слышно было: там ударилась об пол какая-то железяка. Бык еще раз оттолкнулся от того же простенка. Скрипнул внутренний запор, дверь подалась на какой-то сантиметр, но все еще внаглую перегораживала вход.
-Давай, Петя! Еще разок! - скомандовал Пантера. Он знал, что шпионы нарушают все законы - и Америки, и России, этим они подставляют себя - вторгаются в святая святых - в чужую частную собственность.
Но Селиверстов сейчас не имел права поступить иначе – в дыму мог задыхаться человек.
Бык взъярился не на шутку. Почти не разбегаясь, он надавил всем своим десятипудовым грузом на неподатливую дверную полировку. Звякнули останки внутреннего замка, дверь мяукнула по-кроличьи, настежь распахнулась и с грохотом долбанула бетон смежного простенка.
Пламени не было видно. Зато тугими клубами из квартиры поперла вонючая гарь.
- Я, товарищи, уже надышалась чадом, - опасливо доложила подслеповатая тетка, - отойду в сторонку.
Шпионы хорошо знали расположение квартиры, благо, она была той же конфигурации, как и у них. Не сговариваясь, Пантера на ощупь скользанул как бы в свою комнату, Бык – тоже вроде как на свою половину. Через полминуты оба, кашляя и сплевывая ядовитую слюну, с красными слезящимися глазами выскочили в коридор.
- Никого нет! – строго глянул Бык на женщину, похожую на президента СССР, и в назидание добавил, - нет никого!
- Так ить Ричард Пафнутич у Жвакиных спаленку прикупил Денисику. Он, точно, там…
Дым усиливался, но, откуда он исходил – это шпионов озадачило. Пантера вспомнил, что рядом с диваном он видел какое-то темное углубление, которое принял за встроенный шкаф.
-Быстрей, - скомандовал он напарнику, - за мной!
Они снова скрылись в едучем облаке дыма. Оттуда, где должен быть встроенный шкаф, тянул жаркий смрад. Пантера, опережая напарника, толкнул полуоткрытую дверь. Она легко отлегла. На фоне задымленного окошка, шпионы увидели, как огненные языки, голодные змеи пожирали занавески, шторы и что-то там еще легкое и весьма сгораемое.
Бык зацепил бедром угол тумбочки. На пол покатились пустые бутылки.
-Нет, говорю, никого, - прошипел сквозь мутное пространство Бык.
-Есть, Петя! - ищи на полу.
-Вот!
Скрюченный человечек, можно сказать пацан, забился лицом в дальний угол. Он что-то бессвязно бормотал, но не сопротивлялся. Бык схватил его в охапку, вытащил на лестничную площадку, положил спиной на холодный пол.
-Нашатырный спирт есть? – уставился Бык в подсолнушные глаза тетки.
Та заторопилась к себе в квартиру.
-Счас я. Дам ему нюхнуть… Живой Денисик-то… Слау Богу!
Бык снова кинулся, на помощь Пантере, успевшему распахнуть в зале оба окна, и в темпе наполнявшему в ванной ведра водой. Место Пантеры занял Веревкин. Петр вошел в азарт, ему нравилось, черт возьми, спасать людей. Это тебе, оказалось, совсем другое дело, чем их убивать…
Постепенно густая свинцовая мгла в квартире Кукушкиных сошла. Пантера увидел на комоде телефонный аппарат. Рядом, как циркулярное напоминание, лежал лист бумаги и крупно выведенные фломастером номера телефонов: Я – 99-10-01, Игорь – 45-93-49, тетя Катя – 36-35-06.
Пантера набрал первый номер – по всему там должен быть отец Денисика сам Ричард Пафнутьич.
Почти из-за угла, а не издалека ответил начальственный бас:
- Я слушаю.
- Извините, это ваш сосед снизу, Селиверстов. В вашей квартире пожар…
- Там у меня сын…
- Мы ликвидировали возгорание…
- Что с сыном?
- Нормально. Не пострадал.
- Ясно. Никакие службы не вызывайте. И, пожалуйста, только без милиции! Я буду через десять минут!..
Почти тика в тику на площадку взбежал крупный, немолодой, с залысинами мужчина.
К этому времени Денисик, нахлебавшийся дыма, но не вкусивший в достаточной мере угарного газа, немного протрезвел, хотя никак не мог врубиться в происходящее. Он, опершись голым плечом в фисташковую панель простенка, часто вздрагивал и повторял одно и то же: "Как же так? Как же так?".
Его хилое тельце было расписано разными картинками и знаками, как страница старого журнала "Крокодил". По складу фигуры Денисик походил на старичка шестидесяти лет, хотя, чувствовалось что ему не было еще и тридцатника. Видно было, что фигура этого человека рано обморщинилась.
Один из пальцев на руке казался посиневшим. Но это только на первый взгляд. Палец украшала наколка в виде широкого кольца.
- Катафалк, - про себя подумал Бык, освоивший к этому времени азы воровской азбуки, - такой знак на зоне имеет не каждый… Сволочь, видать, порядочная…
- Вы, ребята, меня здорово выручили! – подал руку Пантере и Быку Ричард Пафнутьич, - остальное я добью сам.
Он постоял в задумчивости, заметил соседку, стоящую с аптечным флаконом.
- А тебе, Егоровна, от меня благодарность… Остальное за мной!..
Потом повернулся к Денисику, обнял его и, не злобясь, закончил:
- Ладно, пробьемся, сынок… Заходи в дом.
2
Вот так из-за пожара никакой гульки на этот раз у шпионов не образовалось.
Весь вечер отмывались они от сажи и копоти. Стирали одежду. А Бык до самой полуночи возился с волдырем, соскочившим у него на правой руке ниже локтя.
- Не помню, откуда он, - психовал Петя Веревкин.
- Хорошо, что не на носу, - потешался над ним главный шпион. – Ух, красюк бы какой был. Дашка б к такому под одеяло не полезла…
Веревкин разобиделся не в шутку:
- А у тебя усы обгорели. Ты-то куда теперь с такой мордой?..
Ночь прошла тихо и быстро. Часов с десяти наверху, над прибежищем шпионов, начались ремонтные работы. И почти двое суток с ранней рани и до отбойного часа, то есть до одиннадцати вечера скрипела там переставляемая мебель.
Мимо квартиры, в которой поселились посланцы леспромхоза, молодые женщины носили пластмассовые ведра: вверх с краской, известкой и с разной мелочевкой, а вниз – набитые мусором, горелой тканью и обрезками обоев.
- Никуда не пойду! – сопел в своей кровати убитый горем Веревкин, - у меня сегодня минор. Ни шагу на улицу…
Веревкин начал перебирать в памяти: что бы могло вывести его из этого состояния. Екатерининский пятак? Нет! Еще не наступил час, когда Петр меж пальцев сделает из него обыкновенную загибулину. Продолжение первого куплета песни?
Не живите вы, девки, на воле, –
Приезжайте вы к нам в лагеря?..
Вероятность услышать его почти нулевая… Судьба Федора Краюхина?
Так у него слепился полный окей. Можно только позавидовать успехам этого российского трудяги… Или все-таки Дарья? Душевная, на вид податливая, а на самом деле стойкая и своенравная женщина? Ах, Дашка, Дашка! Как тебя не хватает возле меня…
Веревкин плыл в нереальности накатившего сна. Ему представлялось, что он стоит в артистической борцовке на арене энского цирка. За его спиной сгрудилась толпа полуголых женщин. Начинается парад – алле. Петр щурится от света софитов, в ослепительном цветовом круженье выплывает множество женских лиц: Люська, Нинель, Соня, тетка, похожая на Горбачева, Стеша из Чулыма, еще какие-то незнакомые очертания.
Появляется с хлыстом в обличье клоуна отец Петра сам Никифор Кросби. Он черной лентой завязывает сыну глаза и поворачивает его к женской толчее. - Которая? – вопрошает отец. Вслед за этим громко из-под купола возвращается на арену слабеющее эхо, – которая..? которая..? которая..?
Петр чувствует себя маленьким мальчиком, служившим когда-то помощником циркового ассистента.
- Которая? – повторяет с нажимом отец.
- Бей первым, - шепчет в ухо кто-то невидимый, но голос знакомый, Петр узнал его – это школьный корешок Джон Квурт.
Он размахивается и неожиданно протягивает руку вперед. Пальцы упираются в теплую мягкую грудь. Петр срывает с глаз ненавистную повязку. Перед ним никого нет. Только туманный силуэт уходящей прочь Даши.
Веревкин открывает глаза. Над ним, в квартире погорельцев что-то тяжелое ударилось об пол.
- Ну, началось, - недовольно выпятил губу шпион номер два. – Даже нельзя досмотреть сон. Пока волдырь не сойдет, к Молотковым не пойду.
На душе Селиверстова тоже сплошная тягомотина. Он лежит на своей площади, машинально пересчитывая пальцы ног. Все они на месте. Дважды по пять. Вроде все складывается, но пакостный настрой не дает покоя. Черная полоса оказалась широкой и длинной…
Старый металлический завод не оставляет никаких шансов на то, чтобы шпионы приблизились к нему хотя бы на миллиметр. А ведь надо досконально знать все, что делают его верхи сегодня и что они предполагают сотворить с заводом завтра…
Да и это еще не главное. Селиверстов отчетливо видит конец своей задачи: повернуть завод туда, где тот будет стоять полусогнутым или, еще лучше, лежащим на лопатках. Хорошо бы… Но как?
Тут Василия охватывает послеобеденная дрема. Проблемы со Старым заводом вдруг меркнут, словно кораблики на морском горизонте в закатный час. И Селиверстов, подложив ладошку под ухо, погружается в незатейливый летний сон. Хрен с ним, с этим русским заводом…
3
Ко времени, когда за окном на некрашеных скамейках зачали кучковаться стайки бабуль из прилегающих домов, коротко взблямкнул дверной звонок.
- Опять горим? – сам себе задал вопрос Петр Веревкин и приоткрыл дверь.
В другой комнате, как всегда, подложив ладошку под ухо, продлял жизнь Селиверстов.
- Можно к вам? – не дожидаясь приглашения или разрешения, перешагнул порог отец Денисика.
- К вашим услугам, Ричард Пафнутьич, - пряча кулаком зевок, ответствовал Петр.
Кукушкин скинул у порога домашние тапки, статно прошел на кухню в бордовых носках, постоял у окна, будто пересчитывая собравшееся во дворе народонаселение.
- Бывал я тут раньше. Кобылянские до вас жили. С Жорой мы в хороших отношениях состояли. И с женой его, с Агашей… Впрочем это теперь никому не нужная история… Не курите?
- Нет, - вздохнул Веревкин легко, будто опустил на помост пару двухпудовых гирь, - никотин убивает…
- Правильно. Вы вообще, вижу, ребята правильные. Я вас по газетам высчитал. Селиверстов и Веревкин?
- Василий и Петр.
- Значит, Чулымский леспромхоз… Он сейчас под Изуверова лег. Знаю, знаю… Гаденыш из гаденышей. Других слов нет…
И, словно пробудившись от вязкого наркоза, Ричард Пафнутьич выложил суть своего спонтанного появления:
- Хочу вас видеть у себя. Сегодня, часиков в восемь. Я перед вами в неоплатном долгу, ребята…
Гость еще раз подошел к окну.
- Да… Агаша, Агаша… - Ричард Пафнутьич положил широкую ладонь на пластиковый подоконник, словно дотронулся до невидимой Агаши. Повернул к Веревкину тщательно пробритое лицо, - значит, договорились?
- Стало быть, - вспомнил Веревкин слова своей матери, когда она соглашалась в чем-то с его отцом.
- Значит, жду. То есть ждем.
4
Пантера сначала приглашение соседа сверху принял холодно, даже, более того, с неприязнью. Вспучил глазищи:
- Чего будем шляться по незнакомым людям?
Но подумав, решил совсем по-другому, то есть ерепениться не стал:
- Вообще-то нам, Петюня, нужны любые связи. Сегодня непременно идем в гости наверх! Другие заботы побоку!
Когда шпионы вошли в жилище Ричарда Пафнутьича, там все цвело и сияло. Никаких следов пожара, никакого запаха былой гари. Белый, как японский жемчуг, потолок, новые в слабую полоску золотистые обои, поверху в тон им увитый золотом бордюр и все прочее в части обстановки, хотя и не из магазина, но протертое и промытое не на раз. Чувствовалось, что хозяин квартиры располагает приличными средствами, а, значит, пристроен к крупному и денежному делу. Из "спаленки", как окрестила эту келью тетка с признаками президента СССР, сутулясь, вышел Денисик.
- Привет! – он меланхолично протянул влажную и оттого по-могильному холодную кисть.
Желтушное лицо Денисика было отрешенным от происходящего, никакого чувства, которое бы следовало проявить не только как к соседям, но и, в первую очередь, как к своим спасителям.
Денисик сел на разлапистый диван, доставленный когда-то в Энск из далекой Польши, положил сырые ладони на острые коленки. Его тусклый взгляд блуждал в промежутке между собравшимися и стеной, смежной с лестничной площадкой.
Стол был усыпан сплошными деликатесами. Венчали его три кривобоких бутылки с коньяком импортного привоза. Всего было в переизбытке: берите, сколько хочется и можется.
- Ребята, не стесняйтесь! – раскрыл хлебосольную пятерню Ричард Пафнутьич, - икрица, рыбица, крабы, мидии. Я, знаете, почитатель морепродуктов…
Гости заметили, что тут же стояла большая тарелка с мясной вкуснятиной. Хозяин затейливой горкой сложил в кучу пласты грудинки, филе, былыка и сырокопченой колбаски. Выходило так, что пришли шпионы сюда не на пять минут.
В уме Веревкин отметил:
- Жратва будет отменная.
5
Ричард Пафнутьич разлил коньяк в четыре бокала.
- За знакомство! Вас, дорогие гости, представлять не буду. Вы у нас на слуху. Наша маленькая семья Кукушкиных – я и мой сын Денис с любовью и уважением встречают вас в своем доме. Верно, Денисик?
Денисик отхлебнул из бокала, сморщился, как от глотка уксуса, не глядя ни на кого, тихо буркнул отцу:
- Настоящего пойла у тебя нет в заначке?
Кукушкин выдернул из-за кресла длинную бутылку водки с красным колпачком, коротко пояснил Селиверстову и Веревкину:
- Желудок!
После третьего захода, похожего на сумбурный тост, взгляды присутствующих начались скрещиваться.
Денисик заметно окосел. На его лице проявилось любопытство к застолью. Он черпал красную икру ложечкой и, чуть-чуть почмокав губами, заглатывал ее в себя. Видно было, что у Денисика во рту осталось мало зубов. Он вкрадчиво, почти в прищур вглядывался в лица своих спасителей. Но нельзя было понять: то ли у него неважнецкое зрение, то ли он не может вспомнить, где с ними раньше встречался…
Наконец, он отставил недопитую стопку:
-Ладно, ништяк. Пойду я. Побренчу на своей певучке.
Он, пошатываясь, отбыл к себе в «спаленку», так же молча, как и появился, поблескивая костлявыми щиколотками.
Кукушкин виновато сник, придвинулся к шпионам:
- Вот так и живем. Я Денисика с десяти лет ращу один. Мать у него здесь, на горе… Почти двадцать лет… Один с ним … Не доглядел… А там колония, лагерь, тюрьма, лагерь… Простите меня, ребята… Накопилось…
Кукушкин протер влажные от печали глаза, умолк. Потом поддел вилкой кусок семги, трепетно всосал ее в рот.
- Жена умерла? – участливо спросил Селиверстов.
- Нет. Она совсем на другой горе. Рассудок…
Помолчал. И вроде спохватился:
-Значит, жить бы да жить. Чего еще не хватало? Да вот эта проклятая, -показал он кивком в сторону длинноносой бутылки, - да дружки верные… Я оказался слаб… Не справился с ним… Не справился, значит … Виноват… И все пироги!
Кукушкин добавил каждому из троих:
-По граммульке!
Все, что было в его бокале, сглотнул, не закусывая. И вроде повеселел:
- Значит, раньше простор у меня был, ребята…Большой! Представьте, два высших, написал даже кандидатскую… А там пошло-поехало. Галина заболела. Денисик опять же… В общем Кукушкин – ку-ку! Мне бы сейчас в Кремле указы готовить для Президента… Вот… А я кем? Каким-то начальничком управления собственностью Старого металлического завода в зачуханном Энске… Это экономист – то по призванию и образованию… Скажу честно: моя кандидатская тема была засекречена… Вам оно не интересно… Валовой продукт в условиях нестабильности мировой экономики… Я ж сегодняший день еще позавчера предвидел… Слабо? И дальше, знаю, как будет…
В руке Кукушкина появилась крупная маслина, черная, как бородавка на щеке старого негра.
- Вот наша экономика, - и Кукушкин смял двумя пальцами капризный оливковый плод.
Глаза Кукушкина стали веселыми и блескучими:
- Внутри осталась косточка. Это основа нашей экономики. Знаете, сколько охотников за такой косточкой?..
Из «спаленки» Денисика проступал зудливый звук гитарного перебора. Цзынь, зынь-зынь… Цзынь! Будто орава захмелевших китайцев вела разговор на высоких тонах.
Селиверстов после слов Кукушкина протрезвел не менее, чем на два бокала выпитого коньяка.
- Можно вопросец? И куда теперь идет ваш завод?
- Честно? В никуда! То есть, в задницу… Мы же по сути банкроты. Но при этом нас готовы купить три… Запомни, три олигархических компании. Внешний управляющий использует ситуацию. Соответственно что-то имеет… Я так думаю… Ну, а мне дана задача: навести марафет с собственностью… Цеха, хозяйства, подсобка, непрофильные дела, энергетика… Сотни миллионов рублей. Сооотни! Господа! Больше миллиарда… Какой потенциал… А мне надо балансовую стоимость материальных фондов занизить больше, чем в тридцать раз…
- Круто! – к месту восхитился Пантера.
Он уже понял расклад сил на заводе. И уловил самое главное: там шпионам делать совсем нечего. Кто-то, опережая их намерения, давно обтяпывает нужное дело. Значит, завод скоро сам оголится до нуля…
6
Веревкин напряг мускулы живота, ощутил, что уже погрузился сверх ватерлинии.
- Пообщаюсь с Денисом, - встал он со своего стула.
- Взбодри его, Петя, - посоветовал Кукушкин, - а то закис мальчишка.
Денисик, прикусив губами фильтр выкуренной сигареты, сидел с закрытыми глазами и что-то шептал в такт гитаре. На звук вошедшего поднял тревожные веки:
- Ааа… Это ты… Заказывай… Я могу все… От чемодана до Магадана…
Веревкин сквозь хмель обнадежился: сегодня у него единственный в жизни шанс узнать продолжение услышанного когда-то начала песни. Шанс, конечно, невелик: один к миллиону. Это скорее всего накопившееся желание… Но мало ли чего… Вдруг оно сбудется…
Петр не умел петь, больше того, он не помнил, а точнее: не знал настоящего мотива той блатной песни. Почти речитативом, придавая словам придуманную певучесть, медленно начал:
Не живите вы, девки, на воле, –
Приезжайте вы к нам в лагеря…
Денисик, не глядя на Веревкина, изгибисто перебрал струны и совсем не так напевно, как начал Веревкин, продолжил:
Вам на воле цена три копейки,
В лагерях вам дадут три рубля…
В Веревкине, как показалось ему самому, хмельное нутро вдруг отслоилось и напрочь отхлынуло.
Денисик щипал струны с особым вывертом и в такт мелодии ударял ребром ладони по верхней деке гитары – там, где усиливается и преломляется звук.
Вы не слушайте сладкие речи
Про большую любовь в шалаше.
Только с нами на лагерной зоне,
Вот те крест, будет вам по душе.
Песня была грустная и длинная. Денисик поднял на Веревкина глаза, как бы испрашивая: - Ну, как?
Не живите вы, девки, на воле,
Ну, поверьте же искренне, бля…
Мы научим любви и разврату
И положим всем по три рубля!
Денисик выплеснул из гитары последний аккорд и трижды ударил по нижней деке:
- Подустал я, мужик. Седни – полный мертвяк, не мой день… Прости, наступать на хвост не хочу. В натуре… Коня вот жалко. Я ж ему неродной… Он со мной вошкается. А я по бездорожью… Бля буду, не выеживаюсь…
Веревкин с трудом, но перевел для себя слова Денисика.
Мол, пьян парнишка вдрызг. Никого обижать не хочет. Правда. Вот отца жалко, Денисик – он ведь не его сын… Тот пытается его в люди вывести, а сын ищет приключений на свою задницу…
Всякое, оказывается, бывает у людей.
Веревкин вспомнил о своей Даше и ему невтерпеж захотелось к ней. Просто, чтобы выложить все, что у него скопилось в душе.