Счастье, подобранное на обочине

               
Макс плелся к Малой Парковой, к аллее, где желтели фонари, в тусклом свете которых густо роились легкие снежинки, похожие на белых летних мотыльков. Невидимые внизу, они нежно щекотали щеки, ложились на переносицу, и Макс не смахивал их, а подставлял чисто выбритое лицо навстречу ласковым пушинкам, слизывал языком тающие струйки, желая погасить пылающую внутри горечь от ссоры с женой. Она не была взбалмошной и пустой женщиной. Жесткая и требовательная, как и все нынешние «бизнесвумен», она не могла ему простить отказа. Отказа быть сегодня на новогоднем корпоративе, где решалась его судьба. Макс где-то вычитал о женской хватке: «Женщина, которая не упадет ни с каких каблуков». Это было о ней. О его жене.
 
 Её давний партнер по бизнесу,  (и, как давно подозревал Макс, не только), по совместительству чиновник городской администрации,  подготовил  хорошее местечко  для него, почти безденежного, без перспектив на карьеру, школьного учителя математики.  Купля-продажа была смыслом её жизни, и она приобрела  решительную беспощадность ко всему сущему. И к нему тоже. Куда-то подевались простодушные, нежные ямочки на щеках, всё скрывалось на мраморном, напомаженном лице, холодном и стылом. И он давно возненавидел это лицо. В нем постепенно зрела  та непокорность, которая должна была когда-нибудь проявиться, выплеснуться наружу. К новогодней полночи это и случилось. Он ушел. Ушел неведомо куда. Чтоб никогда не воротиться в пустую, обессмысленную жизнь.

Ослепленный метельной мутью, Макс на ощупь брел через Малую Парковую и не успел осмыслить случившееся далее: он был отброшен на обочину тяжелым внедорожником. Макс не ощутил боли. Её не было. Его успела посетить внезапная мысль, что, в сущности, умирать легко, свободно и вовсе не страшно. Не было ни досады, ни радости, что этого не произошло. Никакой боли не чуял он  в теле. Джип не ударил его, а зацепил по касательной. Макс зажмурился и не хотел открывать глаза. Он не проклинал свою опрометчивость, из-за которой могла случиться непоправимая беда. Ему хотелось бесконечно долго лежать под кружащимися снежинками, слушать их едва уловимый шелест, ощущать под собою мягкий, предновогодний холодок снежной постели. 

- Откройте же глаза! Я очень прошу вас! Очнитесь! – умолял теплый, простодушно-искренний голосок незнакомой женщины. Чистое, легкое её дыхание, полное свежести и тепла, коснулось его щек. Макс разлепил ресницы, на которых еще не успели истаять кружевные снежинки, и сквозь серебряную пелену, освещенную светом ночного фонаря, увидел лицо женщины, склонившейся над ним. Оно показалось ему прекрасным, невиданным, тем лицом незнакомки, которое покоряет сразу и навеки. Это было спасительное для него чудо, которое могло его и убить. Но воскресило вмиг. Макс торопливо поднялся, всем видом показывая, что жив и никак и ничем не поврежден. И подал ей руку;она всё еще стояла на коленях и не верила в то, что  не убила и не повредила его своим джипом...

- Слава Богу! Вы живы! Куда вас довезти? – выдыхала она свои  просьбы. И удивлялась своему голосу, полному искреннего душевного участия и покаяния.

- Мне некуда больше идти… Везите куда-нибудь, - махнул рукой Макс и сам восхитился той искренности, с которой он выдал свою безучастность к миру.  Она не удивилась и поняла всё, что бывает с мужчиной, вырвавшимся из-под враждебной  женской опеки…

В салоне пахло новогодней  хвоей, прекрасной женщиной, которая была свежа и чиста, как те снежинки, которые, украшая, устилали стекла её джипа. Она вела машину, вглядываясь в серебряную пелену предновогодней ночи. Она чувствовала, как ею любуется неожиданный этот пассажир с тонким, почти девичьим разлетом бровей, взирающий на неё с восторгом, будто он поймал жар-птицу. Ей, имевшей столько поклонников, но одинокой в пошлом и неискреннем мире, не встречалось еще на пути такое чистое, почти детское, чувство мужчины.

«Под Новый год случается всякое, - думала она, ощущая необъяснимую радость под сердцем. – Счастье  можно найти везде. Даже на обочине».