Лонг-лист 9-го Номерного конкурса Клуба Слава Фонд

1 Из жизни одеяла
Олена Братель
Одеяло было обычным: с пушистой ватой внутри и с бордовой в крупные ромашки тканью снаружи, но оно искренне гордилось своей расцветкой, ведь белые лепестки и желтые серединки цветов выгодно выделялись на ярком фоне. Одеяло чувствовало себя очень нужным, и с радостью готовилось реализовывать своё истинное призвание - укрывать людей, оберегая их сон.

Перевязанное красной лентой бордовое одеяло и зеленое ситцевое постельное белье подарила молодой семье любящая мама Алины и непонятно-пока-какая теща Руслана. Алина и Руслан вдвоем заправляли одеяло в пододеяльник - и каким же удовольствием было для них все делать вместе, и верить, что отныне так будет всегда!

Одеяло нежно обнимало влюбленных, им было под ним очень уютно. Может быть потому, что одеяло было по-настоящему теплым, как нельзя лучше подходящим для морозных зимних вечеров. А может потому, что их грела любовь. Часто они лежали разгоряченные в объятьях друг друга и вообще забывали укрываться. Но когда Алина замерзала и просыпалась среди ночи, она заботливо укрывала мужа и ложилась рядом с ним, наслаждаясть теплом его тела, надежно хранимым одеялом.

Со временем Алина и Руслан начали перетягивать одеяло каждый на себя. И в прямом и в переносном смысле. Но одеяло, конечно же, больше интересовало то, что происходило именно с ним. Руслан обычно засыпал первым. Он поворачивался на правый бок и подклыдывал край одеяла под свою согнутую ногу. Ему нравилось чувствовать себя как будто в коконе, и одеялу льстило такое внимание хозяина дома. Алина любила спать на спине, но после того, как укладывался Руслан, одеяло не закрывало ее левый бок, а она не могла уснуть, если была не укрыта полностью. И она ждала, пока муж уснет покрепче, а потом осторожно вытаскивала край одеяла из-под его ноги и укрывалась так, чтобы и ей тепло было, и муж был укрыт. Руслан спал настолько крепко, что никогда не чувствовал ночных манипуляций жены. Иногда Алина высказывала мужу свои возмущения по поводу того, что он с вечера оккупирует большую часть одеяла, и тогда Руслан предлагал рациональное, на его взгляд, решение: купить еще одно одеяло, чтобы каждый спал под своим личным, но Алина была категорически против.

Шли дни, недели, месяцы, у одеяла менялись разного цвета пододеяльники. Алина научилась засыпать через несколько минут после мужа, хоть ей приходилось поворачиваться направо, как и муж, и прислоняться к нему сзади, чтобы обоим было удобно укрываться. Она полюбила прижиматься к широкой спине Руслана и засыпать под убаюкивающую мелодию его вдохов-выдохов. Иногда, когда Алина начинала засыпать на спине, а Руслан еще не спал, он поворачивался на непривычный для него левый бок и накидывал на жену улыбающееся от умиления одеяло.

Когда родился Димочка, у одеяла начались настоящие приключения. Однажды, когда Алина положила Димочку на кровать на бочок, на одеяло вдруг потекло что-то мокрое и теплое, и Алина потом долго сушила его на батарее. Когда малыша выкладывали на кровати на животик, он часто утыкался своим беззубым ртом в одеяло, оставляя на нем небольшие влажные пятнышки от слюны. Одеяло совсем не обижалось на Димочку. Разве можно обижаться на ребенка? Несколько раз повзрослевший Димочка проливал на одеяло сок и компот, к счастью, совсем небольшое количество, и одеяло снова отправляли в сауну, любезно предоставленную батареей у окна в спальне. Когда Димочка засыпал в постели мамы и папы, то папе уже не хватало одеяла, так как нужно было хорошо укрывать Димочку и Алину, и Руслан стоически мерз, укрываясь небольшим уголочком одеяла.

И вот пришел день, когда Руслан принес домой новое одеяло. Оно впечатляло модным бирюзовым цветом, имело современный синтепоновый наполнитель, и, что самое важное: оно было намного шире, чем бордовое в белые ромашки одеяло, которое сразу сникло при виде такого грозного конкурента. Привычные бордовому одеялу пододеяльники Алина отвезла на дачу, а расстроеное одеяло в ромашки постелила под простынь, чтобы немного защитить кровать от регулярно прыгающего по ней Димочки.

Однажды два белокурых парнишки, работающих в службе доставки, притащили в квартиру Руслана и Алины нечто под названием топпер - тоненький матрасик, который Руслан постелил на основной матрас, аккуратно сложив вчетверо почувствовавшее надвигающуюся разлуку бордовое в белые ромашки одеяло. Алина хотела отправить одеяло на дачу, но ее мама сказала, что сама с удовольствием укрывалась бы им, и уже следующей ночью воспрянувшее духом одеяло бережно обнимало своими теплыми ватными ладонями любимую маму и заботливую тёщу, которой в ту ночь приснился цветной сон о первой любви.
2 Немыслимая логика
Вячеслав Гонтарь
При общении с женщинами убеждаешься, что их логика абсолютно не приспособлена к жизни в обычном её понимании. Порой, неадекватность их поведения поражает, и кажется, что, при отсутствии логики противоположного пола, дамы не смогли бы успешно прожить ни единого дня. Однако даже тогда, когда беспредел их неординарных действий шокирует нас, дамы по непонятным причинам могут оставаться привлекательными и, следует признать, – чертовски!
Этому есть множество подтверждений. Но сейчас припоминается тот случай, когда я ещё не был обременён узами супружества.
 
Как-то, задержавшись в офисе, решил завершить вечер в уютном ресторане. После напряжённого трудового дня захотелось послушать лёгкую музыку, посмотреть на приятные наряды очаровательных особ. И не только на наряды, – но не более созерцания. Со свободным столиком повезло. Сделав заказ, я с облегчением откинулся на мягкую спинку удобного глубокого кресла.
В зал вошла молодая дама – интересная блондинка, которую, как мне показалось, мало интересовали окружающие, в том числе мужчины. Со столиком она явно опоздала. Недовольно осмотрев зал и напоследок меня, она скорее уведомила, чем спросила:
– Я здесь присяду?
Молчаливым кивком я подтвердил вынужденное согласие, чем вызвал ещё большее недовольство.
Официант принёс фрукты и любимое мной вино, элегантно разлил его в оба бокала. В последний момент я одёрнул себя, успев осознать некорректность возражения по этому поводу. Дама взметнула брови и категорично посмотрела на меня.
– Зачем вы этим испачкали мой фужер? – с претензией спросила она, когда официант удалился.
– Кто, я?
– Чьё это вино? – в том же тоне последовал вопрос.
Я приподнял бутылку, чтобы озвучить страну производителя.
– Не паясничайте, – надменно одёрнула дама, – я не нуждаюсь в вашем ухаживании.
Деликатно отвечать на «логические» размышления стало трудно, и, легко коснувшись края фужера надменной особы, я галантно склонил голову, мол, за знакомство!
Она тоже подняла бокал, но с выражением:
«Вот ещё!» или «Нет сил видеть вас!»
Когда фужеры опустели, я откровенно посмотрел в глаза соседки – чего ещё она изволит? Надо сказать, большие глаза цвета ясной лазури стоили того, чтобы в них смотреть с большим удовлетворением.
Аромат вина и мой интерес к её внешности несколько смягчили нрав дамы. Оценив восхищенный взгляд, она быстро отвела глаза, вздёрнула плечиками и легко бросила:
– Вино как вино.
Я вновь наполнил свой фужер.
– Но пить можно, – тут же добавила блондинка.
Привстав, я дотянулся до её фужера, наполнил и его.
Теперь она первая приподняла бокал, почтенно мигнула мне пышными ресницами и, пригубив, углубилась в разглядывание интерьера зала.
Зазвучала музыка. Смакуя приятный напиток, я последовал её примеру. Женщина больше не отвлекала. Окружающая атмосфера постепенно успокаивала. Ничто не торопило, и мы в той же безмолвной манере продолжали вечер.
Между тем вино закончилось, и официант принёс счёт.
– Будьте любезны, повторите заказ, – обратился я к нему.
Когда официант выполнил просьбу и удалился с расчётом, дама учтиво заметила:
– Это – лишнее.
Я вздохнул всей грудью и решительно встал.
– Впрочем, вы правы, – тут же поправилась она.
Я сел.
– Вы правы, здесь душно, стоит выйти на зимнюю террасу.
Я встал.
– А как же наше вино?
Я машинально сел.
– Вы правы.
Я уже не мог догадаться в чём.
– Вы правы, допьём на террасе.
Встали оба. Блондинка «нечаянно» повесила на мою руку свою сумочку, взяла вино, фрукты и милым взглядом предложила следовать за ней.
В детстве подобным образом аппетитным куском мяса я выманивал из-под дивана пса.
На террасе не оказалось ни одного свободного места, а к нашему прежнему столику присела вновь пришедшая пара. В растерянности я не знал, как поступить: на одной руке висела сумочка, на другой – дама с вином и десертом.
– Мужчина, – «попутчица» окликнула вблизи стоявшего официанта, – сделайте же что-нибудь!
Тот, обнаружив, что наш столик уже занят, нерешительно переминался с ноги на ногу, всем видом показывая безвыходность ситуации.
С возмущением осмотрев нас двоих, дама вслух заключила:
– Что тут с вами поделаешь? Идёмте же!
Бутылка и ваза перекочевали в руки официанта, но в моих руках меньше не стало.
– Что вы смотрите? – глянула она на помощника, – двести двадцать третий номер. Там место найдётся!
Вино и фрукты пошли в двести двадцать третий, я, сумочка и дама – следом.
Мужчина долго сервировал стол бутылкой вина и фруктами, пока не последовали чаевые.
Видимо, я переусердствовал, потому что официант, выходя, с готовностью спросил:
– Три бутылки с фруктами ещё?
Мой решительный шаг поторопил его резко исчезнуть за дверью.
Неторопливо осмотрел номер – красивый интерьеры, дорогая мебель. Заметил тумбочку, на которую можно сбросить надоевшую сумку. Сделал несколько шагов к ней. Внезапно за руку дёрнули и развернули лицом в обратную сторону.
На столе, кроме прочего, появились: ваза с цветами и шоколад. Рядом стояла светловолосая молодая женщина. Прежней блузки след простыл, шелковые волосы стекали на плечи, тело обрамляло тонкое тёмно-голубое платье с открытым верхом. Нижнюю часть тела ткань скорее обнажала, чем прикрывала. Оттенки ткани немыслимо сочетались с ярко-зелёным цветом камней кулона и длинных серёжек. Но они были ничто по сравнению с глазами, лазурно-голубые бриллианты которых затмили все лицо.
Пытаясь скрыть волнение, отступил в сторону.
– Куда же вы? – Послышался совсем другой голос. – Как же наше вино?
Поднеся бутылку к губам, я осознал несуразность действий, лишь когда алые струйки потекли по подбородку. Вытершись подвернувшимся полотенцем, наполнил бокалы и попытался вспомнить хоть какой-нибудь тост. Нужные слова не приходили в голову. Спасительная инициатива перешла к даме. Изящным движением тонкой руки она подвела свой бокал под мою полусогнутую руку и накрест медленно, неподвижно глядя в мои глаза, начала пить из него. Боясь расплескать вино, судорожными движениями подтянул фужер ко рту. Вместе с ним нестерпимо близко придвинулось лицо дамы. Её тёплое дыхание пронизывало насквозь. Я пытался пить, но вино не стекало по губам, а крупными глотками, не задерживаясь, проваливалось глубоко внутрь.
– Не спешите, – тихо сказала она. – Однако вы уже выпили.
Как бы разочаровавшись, добавила:
– Тогда завершим наш тост.
Поцелуй брудершафта обжёг влажными губами и разлился по всему телу. Самообладание оставило меня. Сделал шаг, чтобы присесть, но провалился во что-то мягкое. Вновь настигший поцелуй приковал к подушкам, и я уже каждой клеточкой, а не только лицом, ощутил неудержимо манящее прикосновение женского тела. Смешались губы, руки, плечи и… все остальное. Огонь нестерпимой страсти испепелил рассудок и волю.
 
Однако я, кажется, отвлёкся или даже увлёкся, выронив основную нить своего повествования. Не обессудьте, право, есть отчего.
Вместе с тем должен напомнить, что все происходящее случилось до законного брака и не налагает на меня никакой ответственности и осуждения.
И все же, как трудно, порой, отрываться от памятных воспоминаний молодости. Может быть, в том и заключается смысл высыхающего с годами родника человеческой памяти, чтобы не тревожить воображение и не беспокоить сердце случайными воспоминаниями. Ведь даже в мой недолгий век бывали настолько волнительные встречи, что они слагались в продолжительный роман. Но, с трудом вспоминая изначальные причины, понимаешь, что не было к тому ни побуждений, ни очевидных предпосылок. Что поделаешь, если при общении с женщиной, особенно интересной и не утратившей влечения к ярким событиям, всякие мотивы и логика теряют смысл. Пусть у вас не сложится неверное впечатление о легкомыслии мужчины или утрате им собственного самообладания под воздействием вина. Все дело в непредвиденном поведении женщины – и только. Если же вы окончательно не убедились в моей правоте, следует тут же продолжить начатый рассказ.
Извольте.
 
Мрак расступился внезапно. Над головой висела незнакомая хрустальная люстра. Сбоку стоял стул с аккуратно развешенными рубашкой и брюками. Под ними находились интимные предметы моей одежды. Поверх висел галстук с позолоченным зажимом, рядом лежали золотые запонки – атрибуты руководителя солидной организации.
Беспокойство состояло в том, что нигде не оказалось пиджака с деньгами, документами и ключами от машины, которую вчера оставил на стоянке. Не было и той дамы, что вынуждена была пригласить незнакомого мужчину в свой номер.
Набросив на себя все оставшееся на стуле, немедленно спустился к стоянке.
Машина стояла на прежнем месте, двери разблокированы, ключ – в замке зажигания.
«Странно!»
Подошёл охранник. Озабоченно спросил:
– Это ваша машина?
– Не первый год, – невежливо бросил я, осматривая бардачок и сидения на наличие документов и пиджака. – А в чём дело?
– Полчаса назад в ней была молодая особа, а теперь вот вы…
– Особа?! Не обратили внимания, куда она подевалась?
– Она пересела в красный «Порше» и выехала в сторону загородного посёлка.
Невзирая на отсутствие прав, я «газанул» в указанном направлении. Заснеженная дорога была свободной, шипованная резина уверенно держала машину. Двигатель выдавал все, на что был способен. Глядя на показания стрелки спидометра, я мучительно соображал – сколько нулей следовало прибавить к этим цифрам, чтобы арифметически оценить мою вчерашнюю глупость. Не был уверен и в разумности сегодняшней гонки, но другого не оставалось. За одним из поворотов на дороге блеснул треугольник знака аварийной остановки. Резко сбросив газ, едва разминулся со знаком, но вынужденный манёвр не позволил правильно войти в правый поворот, и машина вылетела на встречную полосу. Затрещала антиблокировка тормозов. Машина, не успев остановиться, вошла в высокий сугроб так, что левая дверь наполовину скрылась под снегом. Чертыхаясь, пришлось выкарабкиваться через правую. Набрав полные туфли снега, я добрался до багажника, где лежал буксировочный трос.
От той нещадной брани, которую я изверг, открыв багажник, из близлежащей лесополосы с истошным карканьем навсегда мигрировали сотни «чернокожих» птиц. В багажнике, на заботливо разостланной газете, аккуратно сложенный, лежал мой пиджак вместе со всем своим дорогим и важным скарбом.
Вытащив буксировочный трос и зацепив его за фаркоп, осмотрелся. Впереди подобным образом, но правой стороной «зарылся» ярко-красный «Порше Каррера». Я поторопился вернуться в машину – не столько от холода, сколько от возможной встречи с попутчицей. Однако белокурая головка не заставила себя долго ждать. Бесцеремонно распахнув дверь, блондинка строго заметила:
– Куда вы всегда торопитесь? Для вас знаки вообще ничего не значат? Впрочем, мужчины есть мужчины. Вас никогда не исправить!
Высоко подняв брови, с видимым интересом повернулся в сторону алой машины.
– Не смотрите так, это все из-за вашего противного вина. Я же говорила: лишнее!
Местоимение вы для меня оказалось непосильным. Сдерживая тон, выдавил оптимально корректный вопрос:
– С какого… перепоя ты затолкала пиджак в багажник?!
Женщина вспыхнула, как спичка.
– Во-первых, не затолкала, а выгладила и сложила. Во-вторых, бесчувственная глыба, я не обязана выходить на улицу в одной блузке. И в третьих, бокал никудышного вина не даёт повода всякому грубияну тыкать посторонней даме!
На это не нашлось что возразить.
Оттянув кончиками пальцев ткань своей тонкой полусинтетической рубашки, я продемонстрировал плотность её и сдержанно заметил, что мех натуральной шубки, в которую дама была облачена, гораздо лучше сохраняет тепло, чем подкладка моего пиджака.
– Мои вещи, – нравоучительно сообщила дама, – вас не касаются. А шубка, кстати, тоже находилась в машине. Но у меня хватило ума, надеть её взамен заскорузлого пиджака, прежде чем садиться за руль. Впрочем, не следует удивляться мышлению и поступкам некоторых!
Она надменно подошла к открытому багажнику моей машины, достала знак аварийной остановки и поставила его рядом со своим, но направленным в противоположную сторону. Теперь никакой транспорт с той или другой стороны не мог проехать мимо нас.
Не выходя из машины, я с любопытством наблюдал за ходом дальнейших событий.
Женская логика очень скоро скопила два встречных потока машин, из которых блондинка выбрала самую подходящую и только после этого убрала знаки.
Не знаю, было ли состояние рассудка угнетено вчерашним вином или холодом, от которого продрог, но после того, как мою машину вытащили на дорогу, и я продолжил дальнейший путь, он ещё долго не мог достаточно здраво мыслить. Полностью прийти в себя удалось в десяти-пятнадцати километрах от места происшествия, когда красный «Порше», внезапно подрезав, обогнал меня и, остановившись, преградил дорогу.
Не желая больше встречаться взглядом с предметом вынужденного затянувшегося общения, я отвернул голову вправо и увидел, как у подъезда ближайшего дома большая белая кошка нацелилась на беспечно сидящего в пустой кормушке взъерошенного воробья. Ещё мгновение и…
Дверь моей машины распахнулась.
– Вам куда? – поинтересовалась белокурая головка.
– Мне в город. А вам? – учтиво уточнил я.
– По-моему, вы ошиблись направлением. А мне в тот дом, который вы только что с таким интересом рассматривали. Ох, мужчины, – сокрушенно вздохнула она затем, – до чего же вы не приспособлены к самостоятельной жизни. Впрочем, так и быть, берусь вам помочь.
– Мне? Сейчас?
– И сейчас, и когда понадобится.
Я вопросительно и, теперь уже абсолютно ничего не понимая, смотрел на неё.
– Не тратьте понапрасну времени и силы. Когда-нибудь все поймёте. Пойдёмте со мной, вы наверняка проголодались. …Ну, идите же, пока вновь не вляпались в очередную глупую историю.
Видя, что проехать все равно не удастся, обречённо вздохнул и вышел из машины. Мокрые носки, леденея, холодом обжигали ноги, туфли, словно калоши, соскальзывали с них.
Заметив это, дама с жалостью покачала головой, а я почувствовал себя тем взъерошенным воробьём, которого, вероятно, уже проглотила белая кошка.
На руке повисла знакомая сумочка, на второй – с тех пор неотрывная блондинка.
 
Не знаю, почему именно этот случай так ясно припомнился сейчас, но после того подобных историй со мной не происходило. Однако до настоящего времени я не устаю удивляться немыслимой логике противоположного пола. Не правда ли, странную бессмыслицу она порой представляет? Думаю, мой пример достаточно убедил вас.
3 В погоне за миражом. Новая версия
Евгений Михайлов
                           
Автор приносит свои извинения читателям за первый вариант этого рассказа ввиду его несовершенства. Рассказ переработан в соответствии с  поступившими замечаниями.

                  В погоне за миражом. Новая версия

        Виктор К., как и многие из рода sapiens, не был  склонен к мыслям о смерти, пока она не замаячила перед ним на горизонте. Подвергшись атаке страшной болезни и вступив с ней в отчаянную борьбу, он дал себе слово, что если выберется живым из этой передряги, то обязательно съездит в родные края.  И вот, выйдя в очередной раз из больницы, он не был уверен в окончательной победе над недугом, но понял, что пора исполнять обещанное.  На дворе стояла осень, и он оделся потеплее. Ехать предстояло на север. Привычная «аляска» стала просторней после изнурительной химиотерапии. Короткий седоватый «ёжик» на голове делал его похожим на отставного вояку.
         На автовокзал он явился заранее и сидя в уютном кресле перед телевизором на втором этаже, ждал объявления о посадке. В оформлении зала ожидания скорее всего участвовал какой-то психолог, разместивший на стенах афоризмы, должные вселить позитивный настрой в отъезжающих. Прямо перед  выходом  красовалась надпись: «Человек создан для счастья, как птица для полёта».  Увидев её, наш путешественник скептически ухмыльнулся. По его глубокому убеждению счастье не может постоянно сопутствовать человеку. Сегодня оно есть, а завтра – нет. К тому же, для достижения счастья почти всегда нужно выдержать нелёгкую борьбу с силами Зла.
       Невольно перед глазами Виктора, как наяву,  стали возникать события того далёкого дня, напрочь перечеркнувшие его счастливую, как он считал, жизнь.  В тот день на даче он  монтировал спутниковую антенну.  Торопился закончить дотемна. А потом планировал  «ударить» с соседом по пивку, благо, что у того баня топилась.  Нормальные такие мужские посиделки. Трель мобильника ввергла его в пучину неприятностей.  Даже сейчас, по прошествии стольких лет, он явственно  помнил взволнованный голос жены:  - Витя, милый! Приезжай! Я убила человека!
       Дальше он действовал, как во сне: что-то кричал ей ободряющее в трубку. Затем гнал «жигулёнка» по просёлочной дороге на предельной скорости, остепенившись лишь при въезде в город. Ворвавшись во двор, он  бросился к дому и увидел  непрошенного гостя на веранде перед входной дверью. Картечь сразила его наповал. Кровь, пропитавшая одежду незнакомца на груди, скапливалась лужицей на полу.
          Настёна, открыв дверь на условный стук, заголосила, бросившись мужу на шею: Витенька, спаси меня!  Я не хочу в тюрьму! Спаси!!!
Обняв перепуганную супругу, он усадил её на диван, поднёс валерьянки.
- Тише! Тише! – успокаивал он дрожащую женщину, ища взглядом ружьё. А когда увидел, тут же стал тщательно протирать его, чтоб не оставить на нём настиных «пальчиков». Ведь он по дороге уже решил брать всю вину на себя. Иначе и быть не могло. Какой нормальный мужик отправит жену на третьем месяце беременности в тюрьму?
         Жена тем временем, чуть опомнившись, принялась рассказывать подробности. Оказывается, незнакомец ломился в дверь, будучи прекрасно осведомлён о недавней продаже хозяевами  коровы с нетелью. Даже то, что хозяина дома нет, знал. Следил, что ли, сволочь?!
- Если отдашь  деньги по-хорошему, цела будешь,  – убеждал он женщину,-  иначе пеняй на себя.
 Бандюга  догадался, что хозяйка пыталась куда-то дозвониться , поэтому принялся ломать дверь. Тогда Настя выстрелила в него из ружья дуплетом.
- Давай его где-нибудь закопаем, Витенька! – твердила жена. Эта мысль поразила Викторв,  она позволяла уйти от ответственности.  Теперь он вспомнил, что соседи слева второй день гуляют на свадьбе у племянника, а справа дом ещё недостроен, там вообще никто не живёт.
- Похоже, что свидетелей нет, - лихорадочно размышлял он - Чёрт возьми! А вдруг получится?
             Но что-нибудь предпринять в этом направлении не пришлось. В дверь уже тарабанила милиция, выехавшая по анонимному звонку. Скорей всего у грабителя был сообщник, который и позвонил. 
- Запомни:  стрелял я, - шепнул Виктор жене.  То же самое он повторил ментам, упираясь в стену поднятыми руками. Из дома он вышел уже в наручниках. Дело быстро дошло до суда без особых усилий со стороны следствия.
               Небольшую сумятицу внесла на суде мать убитого, заявившая,  что её сын был любовником жены обвиняемого, и нужно переквалифицировать  обвинение  с превышения пределов необходимой обороны на умышленное убийство.  Её доводы не нашли подтверждения и были судом отклонены.
             К концу первого года отсидки Виктор получил от жены известие о рождении сына Антошки. Он ждал её приезда с нетерпением, да так и не дождался. В очередном письме жена сообщила, что разводится  с ним. Решив побольнее ударить, заявила, что ребёнок не от него.
             - Будь ты проклята, тварь! -  шептал он бессонными ночами, глядя в потолок камеры. Потекла бесконечная вереница дней и ночей, не отличающихся друг от друга. Рана на сердце постепенно зарубцевалась. Боль затаилась глубоко-глубоко. По его собственным ощущениям он превратился в биоробота.
               К его удивлению, супруга всё же появилась в колонии. Выяснилось, что ей понадобился его отказ от прав на квартиру.
- Если ты мне его не дашь, - мило улыбаясь, говорила она, - то я не стану тебя поддерживать на пересмотре дела, которого добивается мать погибшего. Скажу, что ты расправился с ним из ревности.
               Потом уже он осознал, что блефовала она – не дура же, чтоб опровергать свои прежние показания, данные под присягой.  Но в тот момент погорячился.  Несдобровать бы ей, да охранники помешали. Один раз только успел ударить.  После штрафного изолятора  вернулся в камеру.  Вскоре  вызвали его в оперчасть.
- А, Тайсон! Проходи, присаживайся, - заулыбался низкорослый кривоногий калмык с майорскими погонами, - Тут вот приехали у тебя интервью брать.
Сидящий рядом с майором мужчина оказался следователем, ведущим дело о нанесении тяжких телесных повреждений гражданке К.
- Вмазал я ей, конечно, от души, - соглашался Виктор, - но тяжкие телесные -  явный перебор!
Тем не менее, заработал довесок к основному сроку. А кликуха «Тайсон»  так и прилипла к нему.
               Странно, что всё произошедшее не озлобило его окончательно. Мстить он ей не собирался. Выйдя на свободу, много раз пытался устроить свою личную жизнь, но так и не нашёл себе постоянной  подруги.  На старости лет остался совсем один. Холостяцкую жизнь его последнее время скрашивали спаниэль Чарли и смешливая сойка Зинка.
              Но общение с близкими людьми ничем не заменишь.  Чтобы не впасть в чёрную меланхолию, он и задумал поездку в родной Город.  Он до сих пор не верил, что Антошка ему чужой и собирался это доказывать по приезду.
- Ничего, экспертиза покажет, кто из нас прав! – твердил он, как заклинание. 
                 Автобус неуверенно двигался в сумерках, являя собой сосредоточие жизни в безжизненном пространстве. Он то и дело подпрыгивал на рытвинах. Дорожное покрытие оставляло желать лучшего. Виктор понимал, что от этого желания ничего не изменится, поэтому старался уснуть или хотя бы задремать.  Однако какая-то тревога на душе не давала ему такой возможности. Оставалось только, позёвывая, смотреть в окно. Пожалуй, он один такой был в автобусе. Все преспокойно спали.
     Убогие людские поселения вдоль дороги встречались редко.  Их названия почти всегда содержали тюркское слово  БУЛАК, что в переводе на русский означает РОДНИК, ИСТОЧНИК. Ничего удивительного. Вода – источник жизни, поэтому люди и селились возле неё.
         Автобус  прижался к обочине и затормозил. Виктор поднялся  и направился к водителю.
- Что за остановка?
- Булак, - нехотя проговорил  шофёр.
- До Города далеко?
- Уже недалеко осталось, только там обычно никто не выходит.
- Это почему?
- Да заброшен этот город уже давно.  Сначала в нём тараканы и крысы исчезли. Потом люди стали исчезать. А остальные разъехались от греха подальше. Аномальная зона там. Ты разве не знал?
- Нет, не знал.
- А зачем туда едешь?
- Я там родился и жил до двадцати пяти лет.
- Ага, ностальгия, значит.  Только там, говорят, мародёры всё, что сумели, разграбили, а остальное пожгли.
- Всё равно хоть взгляну на родные места.
- Ну, давай-давай, - зевнул шофёр.
Находясь под впечатлением от услышанного, Виктор совершенно машинально побрёл к сгрудившимся спящим домишкам.
- Стоянка пятнадцать минут! – крикнул ему в спину водитель.
- Хорошо! -  внимание путника привлекло единственное выглядывающее из сумерек здание, в окне которого тускло мерцал огонёк.
- Магазин, что ли? – подумал Виктор. Ему нравились такие попутные магазинчики, в которые он заходил  в надежде встретить что-то необычное. Чаще всего эти ожидания не оправдывались. Однако привычка осталась.
        Внутри магазин оказался больше, чем снаружи, поскольку почти на полметра был заглублён в землю. Лампочка под потолком едва освещала хаотичное скопление товаров. Споткнувшись на ступеньках,  он с руганью повалился на кучу каких-то кастрюль, со звоном разлетевшихся в стороны.
- Ой, как Вы неосторожны! Вы не ушиблись?  - помогала ему подняться дородная продавщица в мелкозавитых кудряшках.
- Темнотища у вас тут, как у негра в животе… - пошутил Виктор.
- Аккумулятор  слабый– пояснила женщина, - Что бы Вы хотели?
- Сейчас осмотрюсь - уклончиво отвечал он. Продавщица разочарованно посмотрела на него. Знала она таких клиентов – глазеют-глазеют, а ничего не покупают.
        А он тем временем приметил на стеллаже игрушечный автомат, очень похожий на настоящий, даже лазерный прицел  имелся. Его давно повзрослевшему сыну такой уже не понадобится.  А, может быть, ТАМ внуки есть?
         - И сколько же стоит эта занятная штуковина? - спросил он на всякий случай, разглядывая автомат.
          - Одиннадцать тысяч, - ответила продавщица, сверившись с записями в учётной книге.
          - Да за такие деньги настоящий можно  купить! – пошутил Виктор.
          - А что, Вам настоящий нужен? – очень серьёзно спросила женщина.
          - Нет, конечно. Я просто так сказал.
          - За базар ответишь! – вмешался в разговор чей-то скрипучий голос.
    Оглядевшись и  увидев незамеченную до сих пор клетку с попугаем, путник  выдал традиционное: - Попка дурак!
           - Будь ты проклят! – крикнул попугай.
Виктор замахнулся на него автоматом, но тут же почувствовал низкий подземный гул. Пол под ногами завибрировал.
- Что это? – испуганно спросил он продавщицу.
- Не знаю… - не менее испуганно ответила та.
            Отбросив автомат, мужчина опрометью вылетел из магазина. Сделав по инерции несколько шагов, он остановился, поражённый. Что такое?  Местность вокруг как по волшебству изменилась. Пустыря не было и в помине.   Прямо перед ним выстроились двумя рядами  разукрашенные ларьки, киоски и магазинчики, уходившие к подножию невысокой горы. Между рядами сновали люди. Множество людей. Гремела музыка.
            Хуже всего было то, что в пределах прямой видимости не просматривалось и автобуса.
- Вот это да! – запаниковал Виктор - Неужели водила уехал, меня не дождавшись?  Он мне сразу не понравился. Та ещё скотина!
           Люди вокруг не обращали на нашего путешественника ни малейшего внимания. Иногда они наталкивались на него, с недоумением оборачивались и двигались дальше.
- Слушай! Где автостанция? – остановил он  какого-то паренька. Тот уставился на него, как на чумного, покрутил головой, не отвечая, и убежал. Чувствуя. что он в другом пространстве, а может быть -  и в другом времени.  Виктор бросился назад, но того самого магазинчика, из которого вышел несколько минут назад, не обнаружил. Портал закрылся.  Теперь до его сознания дошло, куда время от времени исчезают люди, которых потом не находят.
          И вот теперь  он двигался в толпе празднично одетых людей. Но чувство одиночества только усиливалось.  Был момент, когда на него с искусственной горки скатилась целая орава ребятишек. При попытке заговорить с ними они с тем же визгом разбежались. Второй попыткой контакта стала встреча со стайкой разряженных девчат.  Те убежали со смехом.  Вот тогда он осознал непреодолимость языкового барьера.  Даже купить себе чего-нибудь прохладительного не смог. Деньги у них оказались другими. Было довольно тепло, и он вспотел в своей куртке, но бросить её не решился, а вдруг здесь ночи холодные.
          Услышав сзади топот, он едва успел увернуться от мчащихся упряжек каких-то  четвероногих,  не то лошадей, не то оленей.  Они тянули за собой лёгкие платформы, полные людей в диковинной раскраске, вовсю дудевших в трубы и бьющих в барабаны. Когда с ним поравнялась третья упряжка, ему почудился голос бывшей жены, звавшей его по имени.  Он попытался взобраться на эту платформу, но сорвался и упал на дорогу, больно ударив колено.
         Постепенно толпа редела. Киоски заканчивались. Платформы с музыкантами как сквозь землю провалились.   Виктор оказался у входа в тоннель, ведущий в недра горы.  Не без колебаний  наш путник вошёл в него, надеясь , что кроме входа  должен быть и выход. Стены были испещрены глубокими проёмами, в которых что светилось. Не понимая природы этого света,  он сунулся в один проём, но застрял и еле выбрался оттуда, испачкав куртку.
        Вскоре он дошёл до бруствера, перегораживающего тоннель поперёк. Под стенкой сидели три аборигена в довольно странных одеяниях, напоминающих монашеские. Памятуя пресловутый языковый барьер,  он поднял с пола кусок штукатурки и нарисовав на стене силуэт автобуса, потыкал в него пальцем. Аборигены дружно вскочили, указывая вглубь тоннеля.
       В это время кто-то схватил его за воротник куртки, раздался треск. Эй,     поосторожней! – инстинктивно заорал Виктор – Воротник оторвёшь!
И был потрясён, услышав ответ на родном языке: - Ничего, я потом зашью.
Ещё большее потрясение он испытал, когда повернулся и увидел перед собой шофёра автобуса. После взаимных объятий выяснились жуткие подробности: непонятная сила просто выбросила водителя из кабины, а  автобус на его глазах испарился вместе с пассажирами.
-Ты только ушёл, тут такое началось, - твердил шофёр - я думал, что и ты погиб. Слава Богу, нас теперь двое. Пить будешь? – спросил он, доставая фляжку, в которой что-то булькало, - Пойло жуткое, но мозги прочищает хорошо.
        Виктор глотнул и закашлялся, но в голове действительно наступило некоторое просветление. Он сказал: -  Не исключено, что автобус с пассажирами просто попал в другое пространство – время.  Не зря же эти трое указывают в конец тоннеля.
         - Да это же простые могильщики,  - не сдавался шофёр, - много они понимают, да ещё пьяные к тому же!  Тоннель – это у них кладбище. А толпа у входа празднует  День Мёртвых.
         - Ты как хочешь, а я иду дальше! – заявил Виктор
- Не иначе, свой сгинувший Город ЗДЕСЬ искать собрался? Чиканулся,          что ли? – твердил шофёр, загораживая ему дорогу -  Пока нам  можно с этими ребятами перекантоваться. А  дальше видно будет.
И он принялся переговаривать с аборигенами на их свистящем наречии. А Виктора обожгла мысль: - Что-то неладно с этим шофёром. Откуда он знает местный язык? Перевёртыш он, только и всего. И про Город он, конечно, врал в автобусе и врёт сейчас.
 Поэтому оттолкнув опешившего водителя в сторону, наш герой направился к брустверу, с трудом перелез через него и направился вглубь тоннеля   
           - Вернись, дурашка, там обвалы бывают – кричал шофёр. Но Виктор упорно шёл вперёд. Между тем тоннель заметно сужался. К тому же стало совсем темно, Похоже, что снаружи наступила ночь.
            Виктор совсем выбился из сил, заполз в какую-то щель, не веря, что доживёт до утра.  Но смерть за ним не пришла. Утром забрезжил рассвет, и упрямец снова поднялся на ноги. Вскоре он добрался до камнепада, засыпавшего выход из тоннеля почти доверху.
            Плача и обламывая ногти, ворочал Виктор тяжёлые камни, пока не расширил лаз до нужных размеров. Выполз на склоне горы. Везение продолжалось потому, что удалось спуститься в долину. И сразу, как на ладони, перед ним открылся Город. Тот самый, к которому он стремился долгие тридцать лет. В радостном возбуждении путник устремился к нему, бормоча: - Только бы не мираж!
          Между тем ветер, вначале слабый, всё усиливался. Сплошная пелена крутящегося в горячем воздухе песка заслонила Город, проникала в лёгкие идущего. Через некоторое время на месте, где он упал, буря насыпала  небольшой бархан.
4 Волшебная книга
Шарай Денис
В тридевятом царстве, не в нашем государстве жили-были брат с сестрой. Жили они в  красивом доме, но… среди дремучего леса. Брат Юра был мальчиком непослушным и озорным, и больше всего на свете любил играть со своим мячом. Даже спать ложился в обнимку с мячиком. А девочка Полина больше всего на свете любила читать книжки. Так и  сидела всё  время   в домашней библиотеке, обложившись книгами. И была у ней старинная волшебная книжка, которая умела разговаривать, отвечать на любые вопросы и показывать всякие удивительные чудеса. С этой книгой девочка никогда не расставалась.
Папа у детей был очень строгим. Они часто спрашивали его: « Почему мы живем в дремучем лесу?» Но он не открывал им тайны , а только  категорически запрещал выходить за ограду замка без взрослых. А  мама плача, однажды рассказала детям, что где-то в дремучем лесу, который растет  вокруг дома, живет злая волшебница Думкопфина, которая только и придумывает всякие пакости  обитателям леса. Но как найти  на неё управу – не знает никто.
И  вот однажды играл озорник Юра в  свой мячик во дворе , и неожиданно так сильно ударил мяч, что тот взвился в самое небо, перелетел через высоченный забор замка и скрылся  в лесу. От отчаянья Юра заплакал горькими слезами, но ведь слезами горю не поможешь! Страх нарушить запрет отца был велик, но и расстаться с любимым мячиком было выше его сил. Он неуверенно подошел к воротам  и задумался: « Мячик не мог далеко укатиться! Если я на минуточку выскочу за забор, схвачу мячик и вернусь назад, то папа даже не узнает ни о чем!» Сказано-сделано! Он приоткрыл ворота, проскользнул  в щель и сразу, на другой стороне тропинки в траве увидел свой мяч. Обрадовавшись, перескочил через тропку, нагнулся в  траву за мячиком и…. неведомая сила подхватила его, завертела в воздухе и со страшной скоростью понесла  над кронами огромных сосен и дубов…
Наступило время обеда. Девочка Полина покинула свою библиотеку и спустилась  на кухню, чтобы разогреть обед для себя и брата, потому что родители были на работе. Но брата нигде не было. Она долго  искала его в саду, обежала все закоулки, громко звала Юру, но он не откликался. Тогда Полина поняла, что случилось что-то страшное. Сначала она даже растерялась, и хотела звонить папе или в МЧС. Но потом вспомнила, что у неё есть волшебная книга, которая умеет давать ответы на все вопросы. Она побежала в библиотеку  и открыла книгу: « Милая моя книжечка! Скажи мне, пожалуйста, что случилось с моим братом Юрой?» Страницы книги засветились , и появилась картинка. На ней Полина с ужасом увидела своего брата в  темной каморке, прикованного цепью к осклизлой  стене. Одежда его была грязной , а сам он лежал на голом полу без сознания. Где он, что с ним? Полина ничего не понимала. Пересиливая рыданья, она с мольбой обратилась  к книжке: « Книжечка, подскажи мне, как найти брата, как его спасти?»
Раздался приятный тихий звон, и на страницах книги  стали проступать буквы. Полина со страхом прочитала: «Твой брат попал в руки самой Думкопфины! Эта злая волшебница раскармливает детей  до невероятных размеров чипсами, газировкой, гамбургерами и пирожными , а потом превращает их в свиней!
Спасти брата очень трудно: нужно быть смелой, ловкой, хитрой и много знать!»
Полина закричала: «Я на всё готова, чтобы спасти брата! Что мне нужно  делать?»
Новые буквы складывались в слова на волшебных страницах: « Возьми  фломастер и коснись им моей страницы ,- он превратится в волшебную палочку, которая станет надежным другом в твоём нелегком путешествии.  Следуй за ней,  – она покажет тебе путь к брату. И меня не забудь – положи в свой рюкзак! Я тебе  пригожусь. И не теряй времени,- учти, что ты должна вернуться домой до прихода родителей. Иначе  ни ты, ни брат  не попадёте домой никогда!»»  Полина заспешила: фломастер от книги зарядился голубым свечением. Рюкзачок с книгой  она пристроила за спину и выбежала за калитку в лес.
Огромные деревья обступили Полину. Но огладываться по сторонам было некогда,- палочка уже летела вперёд над тропинкой. Полина долго бежала за ней, пока не выбилась из сил. Упала ничком под большой куст и,  едва переведя дыханье, достала книжку: «Книжечка, я больше не могу бежать! Мои ножки  изранились, пить хочется, дыханье останавливается, сил нет!» «Я помогу тебе! Коснись палочкой  куста!»,- кратко ответила книжка. Полина послушалась , и тут же куст превратился в велосипед. «Как хорошо, что я успела научиться кататься на велике! Вот и пригодилось уменье!,»- подумала Полина и погнала на велосипеде за палочкой во всю мочь. Долго  продолжалась велогонка, но вдруг путь преградила река. Да не такая, которую и курица вброд перейдет, а широкая, глубокая и быстрая. « Ой, книжечка, я же только по-собачьи умею плавать!- обратилась Полина к книжке,- я боюсь  утонуть!» «Эх, ты!- рассердилась книжка,- Стыдно не уметь плавать! Да что с тобой делать! Прикоснись палочкой к дереву!» Полина прикоснулась к березке, и та вдруг превратилась в лодочку с веслами. Полина гребла изо всех сил, но то  течение  сносило лодочку, то волны перекатывались через борт, то жуткие коряги грозили перевернуть лодку… Еле причалила к берегу и упала в изнеможении на землю. Но волшебная палочка не давала отдыху…
Рельеф местности изменился. Теперь Полине приходилось карабкаться по скалам, перепрыгивать через расщелины. Путь шел все время вверх . Долго ли, коротко ли, но вот девочка достигла вершины горы и увидела перед собой огромный мрачный замок: его черные башни  навевали ужас, к входу вела широкая, крутая лестница, которую охраняли мерзкие чудовища. Полина отчаялась: «Мой брат здесь,  но мне никогда не пробраться в замок и не  спасти его!» Разрыдавшись, она открыла книжку. На странице  было написано: «Ну , что разнюнилась? Хочешь вернуться домой одна, без брата?» Полина молча покачала головой. «Тогда  спеши! Через двери тебе не пробраться. Попробуем через окна задней части замка!» Тут волшебная палочка превратилась в клубок веревки, толстой и прочной на вид. Полина увидела на некоторых окнах замысловатые решетки. «Надо попытаться зацепиться за выступающие части решеток петлей!» - придумала она, и стала закидывать петлю  на  крючковатые выступы решеток. С десятого раза удалось! И она , обхватив  веревку как канат,  стала медленно продвигаться по ней к окну. Проёмы решетки оказались  широкими для худенькой Полины, а окно не закрытым. Она проникла  внутрь замка. Ей было так страшно, что ноги подкашивались,- ведь в любой момент злая волшебница могла появиться и превратить Полину  во что-нибудь отвратительное! Чутьё подсказало ей, что брата надо искать в подвале, и она стала спускаться вниз. Где-то в темноте послышались плач и стоны. «Юра! Я спасу тебя!»- закричала Полина и устремилась на звук. Ей предстала страшная картина: огромный, черный паук  скачками передвигался по толстенной паутине  к сжавшемуся от ужаса в сыром углу подвала мальчику. Полине пришлось  достать книжку, ведь как остановить паука , она не знала!  Прочитала: « Чтобы остановить  паука Хенкера, надо Юре правильно  ответить на три  вопроса,  которые он задаст.»  Полина взмахнула волшебной палочкой, которая опять вернулась к ней в руку и закричала: «Постой, паук Хенкер! Задавай Юре свои вопросы!»  Страшный паук  захохотал чудовищным смехом, от которого стыла кровь в жилах: « Твой брат целыми днями гонял мяч и не учил уроки! Он не сможет ответить на мои вопросы и навсегда останется в этом подвале, пока не лопнет от гамбургеров и газировки!» «Нет!  Юра справится! Ведь справилась же я со всеми препятствиями по дороге сюда! Хотя совсем не занималась спортом и  отлынивала от уроков физкультуры!» «Ну,   попробуем!- засмеялся паук ,- Мой первый вопрос: в честь кого назван пролив между Азией и Америкой и кто его открыл?» Юра сосредоточенно нахмурил лоб и вдруг просиял: « Знаю, знаю! Я как раз презентацию на эту тему делал, двойку по географии исправлял! Пролив между Азией и Америкой называется Беринговым в честь русского мореплавателя Витуса Беринга, который в 1728 г. на корабле «Святой Гавриил» проплыл по проливу с юга на север. Но открыл пролив не Беринг, а другие русские путешественники, прошедшие этим проливом из Северного Ледовитого океана в Тихий почти за сто лет до Беринга.»
Паук   заухал и словно уменьшился в размере: «Надо же, правильно ответил! Не ожидал! Мой второй вопрос посложнее будет! В подвал ведут двенадцать ступеней. Так? Сосчитай   мне их по-немецки! Что приуныл? Ха-ха – ха!» У Юры от волнения даже ладони вспотели! Ведь презирал немецкий язык, не учил и считал, что язык   никогда не пригодится! Он мысленно представил  учительницу Марию Генриховну, как она пишет на доске и громко произносит вслух для учеников…  «Эх, что она там произносит?»,- изо всей силы напрягал свою память Юра. И вдруг его точно осенило ( то ли волшебная книжка помогла, то ли сам вспомнил !). Под жуткий хохот паука Хенкера он громко начал считать по-немецки:
«
1 eins
2 zwei
3 drei
4 vier
5 f;nf
6 sechs
7 sieben
8 acht
9 neun
10 zehn
11 elf
12 zw;lf”
Паук буквально съежился, затрясся  от  гнева и закричал: «Ишь, ты, правильно ответил! Ну,  уж на третий вопрос не ответишь ни за что! Скажи мне  орфографическое правило: когда написание 2-х согласных сохраняется в корне слова?
Юра мучительно соображал, ведь с русским языком у него были совсем плохи дела! Даже к репетитору его мама водила. Тот придумывал разные смешные стишки  на всякие правила. Вот бы вспомнить  нужный стишок! Полина переживала за  брата:  «Ну давай, вспоминай скорее, Юра! Нам спешить надо! » Юра в отчаянье молчал . Но тут голове как будто что-то щелкнуло,  и он затараторил:
С ДВОЙНОЙ СОГЛАСНОЙ НЕПРЕМЕННО
ПИШЕМ МЫ СЛОВА: АНТЕННА,
ПАССАЖИР,ШОССЕ, РАССКАЗ,
ССОРА, ТЕННИС, ГРУППА, КЛАСС,
ТЕЛЕГРАММА И ПРОГРАММА,
КИЛОГРАММ,СУББОТА,ВАННА,-
ВСЕ СЛОВА ДАНЫ НЕ ЗРЯ!
ИХ ЗАПОМНИТЕ,ДРУЗЬЯ!
 
В общем, паук, в том случае, если в исходном слове 2 согласные тоже пишутся.  Во как!»
Паук Хенкер   обмяк, задёргался и затих. Оковы с  Юры упали. Он вскочил,  и подбежав к сестре, крепко её обнял.  Полина схватила свою волшебную книгу, расцеловала её  и спросила: «Как же нам теперь выйти из страшного замка? Подскажи!»  « Бегите по ступенькам к выходу и повторяйте заклинание: «Что к победе приведёт? Дружба,  знания  и спорт!»,- напутствовала их книга.
Ребята побежали, заглушая свой  страх громкими криками: «Что к победе приведёт? Дружба, знания и спорт!»
Они выбежали на крыльцо замка, ожидая увидеть мерзких чудовищ и дремучий лес. Но картина изменилась: вместо дремучего леса до самого горизонта тянулись цветущие яблоневые сады. Сзади послышался ужасный грохот. Они оглянулись,- это рушился угрюмый замок злой Думкопфины. Радоваться победе над злой волшебницей было некогда. При мысли о тяжелом обратном пути Полине стало плохо. Но тут  волшебная палочка  превратилась в ковер-самолёт. Они  с радостью взобрались на него и полетели. Через несколько минут ковер опустился у  родных ворот. Тут и мячик нашелся: он с нетерпением поджидал хозяина в траве. Юра схватил его и крепко прижал к себе.  Не успели дети войти во двор, как и родители вернулись домой. Так никто и не узнал об их волшебных приключениях. И родители, и все соседи просто радовались гибели злой волшебницы Думкопфины и окружающим пейзажам с бескрайними садами вместо дремучего леса. А Юра с Полиной молча переглядывались между собой и  шептали заклинание: «Что к победе приведёт? Дружба, знания и спорт!»
5 Актриса
Альба Трос
Нина Ивановна Мальцева, мать Лены, внешне вполне соответствовала своей фамилии. При росте в метр пятьдесят восемь она весила несчастных сорок пять килограмм, обладала бантикообразным ртом, носом-пуговкой и пергидрольными кучеряшками. В любовниках у неё, напротив, ходили исключительно крупногабаритные особи – брюхатые владельцы отвислых задов и щёк. Надолго любовники не задерживались, исчезая из квартиры где-то полгода спустя своего там появления. После каждой такой передислокации Нинок, как называли её ухажёры, воздевала руки к потолку и, округлив рот буквой «о», выдавала пафосный спич на тему «все мужики…». На поиски следующего кавалера, достойного занять место на раскладном диване, у неё обычно уходило не более месяца.
О том, что происходило на диване, Лена прочитала ещё в четвёртом классе. Писатель носил смешную курлыкающую фамилию, какими, как правило, щеголяют любители вина и сыра. Тогда же она решила, что никогда не станет заниматься вещами, вызывавшими у взрослых столько энтузиазма, а после нередко становившимися источником проблем. Среди последних числилось появление детей, которых Лена терпеть не могла. Не вызывали энтузиазма и звуки, периодически доносившиеся из-за двери в спальню матери. По поводу своей внешности Лена не питала никаких иллюзий. Сто девяносто сантиметров, могучей комплекции, с крупными, будто выбитыми долотом хмельного каменотёса чертами лица, она носила одежду исключительно тёмных тонов, а на косметику смотрела с неприкрытым презрением. Порой её выдающиеся формы привлекали внимание любителей излишеств, но незадачливые ловеласы ретировались уже после второй реплики, произнесённой в ответ на их предложение познакомиться. В школе Мальцеву не любили за грубость и нелюдимость, но обзывать каким-нибудь «поленом» не рисковали, опасаясь свидания с увесистым кулаком. Своей конституцией Лена, без сомнения, была обязана покойному отцу. Расставаясь с любовниками, мать неизменно доставала его фото из ящика и водружала на полку в гостиной, чтобы вскоре вновь отправить карточку в тёмные недра. К «Витеньке», запечатлённому возле серванта, терявшегося на фоне внушительных габаритов мужчины, Нина Ивановна имела обыкновение обращаться с жалобами на дочь. Чаще всего она сетовала на «корову, которая занимается всякой чушью, вместо того чтобы думать о будущем». По мнению Лены, тембр и громкость голоса родительницы сыграли не последнюю роль в том, что Витенька ушёл в мир иной значительно раньше срока. До пояснений, как нужно думать о будущем, в их доме никогда не доходило. Если бы Лену спросили об её отношении к матери, она, вероятно, пожала бы плечами. Очевидным было одно: младшая Мальцева считала Нину Ивановну беспросветной неизлечимой дурой.
К середине июня город уже изнемогал от жары. Духота давила, не давая спать по ночам, на улицах некуда было деться от пыли и тополиного пуха. Липкий пот, покрывавший всё тело, вызывал отвращение к самому себе. Погружённая в мрачные раздумья о предстоящем дне, Лена дожёвывала яичницу, когда на кухне появилась мать. На Нине Ивановне была розовая комбинация, с заспанным лицом и спутавшимися кучеряшками она напоминала циркового лилипута. «А зачем мы так рано встали? – пропела она, растягивая гласные. - Я вот специально поднялась любимой дочке завтрак сготовить в такой-то день. А ты уже… Нет, ну говорила же я тебе, говорила, нужно идти в конце».
-Чего мне дома торчать всё утро? – буркнула Лена, направляя на тарелку струю воды из крана.
-А чего бы и не поторчать? – голос матери повысился на тон. То на улицу её не выгонишь, запрётся в комнате со своими книгами и шагу за порог не сделает, а тут характер решила показать. Сколько я тебе талдычила – Борис Владиленович сказал приходить в конце…
Под аккомпанемент монолога о данных Борисом Владиленовичем инструкциях Лена прошла в ванную, почистила зубы, пару раз плеснула в лицо водой и отправилась в свою комнату. Мать следовала за ней, продолжая беспрерывно говорить. Лена молчала, никак не реагируя на происходящее. Опыт научил её, что вступать с Ниной Ивановной в диалоги было бессмысленно и вредно для психического здоровья. Из соседней комнаты доносился храп свежего разлива «отчима», то ли дяди Паши, то ли дяди Серёжи. Лена натянула джинсы, футболку и сгребла с пола потрёпанный рюкзак. «Паспорт и аттестат взяла? Слова не забыла? Не вздумай там забыть, столько времени на своё чтение тратишь, а тут возьмёшь и перепутаешь всё. И позвони сразу же, а то я изведусь вся, слышишь?», - не унималась за спиной мать. Обув кроссовки, Лена открыла входную дверь. «Позвоню, сказала же», - произнесла она, не оборачиваясь, и шагнула на лестничную клетку. По другую сторону порога Нина Ивановна призывала людей полюбоваться на дочь, которая даже в такой день не могла привести в порядок патлы и подкраситься.
Выйдя из прохладного парадного, Лена окунулась в массу раскалённого воздуха и почти сразу же начала чихать. С самого детства она страдала аллергией на солнечный свет, и в этом слепящем свете их двор казался ещё более убогим, чем обычно. Замурзанные дети возились на игровой площадке, в тени чахлых деревьев мухи описывали круги над переполненными мусорными контейнерами. Неизменные бабушки на скамейках трепали языками чужие жизни, в попытке убежать от одиночества и осознания приближающейся кончины. Батарея пустых бутылок и окурки под столом, когда-то служившим для игры в пинг-понг, свидетельствовали, что вечер прошёл как всегда. Даже беседка, обычно смягчавшая беспросветную тоску двора, казалась неуместным обломком давно ушедших времён. Нина Ивановна кривила душой, утверждая, что дочь всё свободное время проводила у себя в комнате. В тёплые дни Лена до темноты сидела в беседке с книгой. Даже с закрытой дверью она не могла полностью отдаться любимому занятию в присутствии матери и дядей с разными именами. Чтение было спасением для Лены, её отдушиной и выходом из осточертевшего двора. После смерти Витеньки Нина Ивановна жила в квартире мужа. От его родителей (бабушку и дедушку Лена никогда не видела, в своё время те уехали за границу, где благополучно окопались) там осталась солидная библиотека. Нина Ивановна, не читавшая ничего, кроме женских журналов, одно время намеревалась её продать. Внезапно грянувший кризис обесценил в глазах населения печатное слово, и книгами никто не заинтересовался – на счастье Лены. Её вкусы никто не формировал, она читала всё подряд, отсеивая не цеплявшее и жадно глотая захватывавшие воображение слова. В школе по литературе она получала в лучшем случае «хорошо». Отвечая на уроке, Лена  хмурилась, багровела и часто садилась на место, оборвав мысль. Её всегда удивляло, зачем нужно говорить о том, что кто-то другой уже так замечательно описал.
Собственно, именно из-за чтения Лена Мальцева должна была тащиться по тротуару туда, куда совершенно не хотела идти. За два месяца до окончания дочерью школы Нина Ивановна вдруг засуетилась. Одним вечером она объявила, что обо всём договорилась, и Лена будет поступать в Театральное училище. «Читаешь ты без конца, таких там любят, - говорила она. - Ничего что неряха, будешь всяких деревенских играть, которых в городе все обижают, сейчас это модно. С Борисом Владиленовичем вопрос я решила, он там председатель комиссии. Придёшь, стих какой-нибудь расскажешь, и хватит, ты их много знаешь. Только он сказал, что идти надо в конце, зачем, я не знаю, ему виднее. А Борис Владиленович человек известный, если что, и с учёбой поможет. Мне вот говорили…». Не привыкшая удивляться, Лена всё же задумалась. О Борисе Владиленовиче она слышала впервые, среди дядей такого не значилось, впрочем, специфика его отношений с матерью Лену интересовала мало. Идея казалась ей абсурдной, как и большинство генерируемых Ниной Ивановной мыслей. С другой стороны, поступать куда-либо было необходимо, как минимум для того, чтобы продолжать получать питание в родительском доме до совершеннолетия. После же можно было бросать учёбу к чёрту и осуществлять свой план. Планировала же Лена работать у Зураба.
Зураб держал магазинчик в десяти минутах ходьбы от Лениного дома, как раз по дороге к Театральному. В магазине можно было выпить недорогого вина на разлив, закусить сырными палочками или элитной бастурмой и взять с собой в пластиковой таре. Приехавший из знаменитой своими горами республики, Зураб подбирался к пятидесяти, содержал жену и троих детей, с покупателями был весел и разговорчив и пользовался любовью местных поклонников Бахуса. О пьяных драках в его заведении не слышали, возможно, из-за того, что хозяин умел находить общий язык с курирующими район стражами порядка. Зураб любил стоять у дверей магазина и приветствовать постоянных клиентов, знакомых и просто прохожих. Так они и познакомились с Леной, к собственному удивлению не испытавшей желание ответить грубостью на приветствие при первой встрече. Никогда специально об этом не задумываясь, Мальцева-младшая считала Зураба своим единственным другом. Трудно сказать, что привлекало её в заросшем щетиной человеке, невысоком, круглом, с выдающимся носом и глазами навыкате. Он тоже не читал, зато знал много забавных жизненных историй и всегда интересовался, как шли дела у Лены. Против обыкновения, та даже вкратце пересказывала ему содержание прочитанного. Зураб ещё сильнее выкатывал глаза, и лицо его в такие моменты выражало величайшее удивление. «Будет восемнадцать, возьму тебя помощницей, - сказал он однажды. – Мне такие нужны, тебе можно доверять». Лена поморщилась, а потом раз за разом перед сном возвращалась к этой мысли. Не выпившая за жизнь ни грамма спиртного, она могла не опасаться попасть под действие алкогольных чар. Посетители вряд ли стали бы приставать к ней с разговорами, в крайнем же случае удар всегда мог взять на себя Зураб. Перед Леной открывалась перспектива проводить целые дни вне дома. Деньги она тратила бы на еду. В глубине души Лена надеялась, что Зураб разрешит ей ночевать в подсобке магазина и читать там в свободное от работы время. Будущее было покрыто густым туманом, в котором единственной вехой маячило совершеннолетие.
-Эй, дэвушка, куда в такую жару одна идёшь?! - от избытка энергии Зураб обычно говорил так, будто собеседник находился от него на приличном расстоянии. 
-Куда, куда, экзамен сдавать, ты же знаешь, - глядя на красно-жёлтую вывеску магазина, процедила Лена.
-Ай, харашо, актрисой будэш. Повешу доску мраморную – здесь была актриса Лена, клиенты пабэгут, деньги в мешки складывать стану.
-Какая, на фиг, актриса, - произнесла Мальцева, и тут это случилось с ней. Она читала о таком в книгах, но всегда считала авторской выдумкой. Бес внутри крутнулся, махнул хвостом, и Лена сказала: «Зураб, а налей мне стакан для храбрости».
Зураб остолбенел, складки на его шее задвигались, отчего он стал похож на сову из популярной телепередачи. «Зачэм налей? Ты не пьёшь же, как экзамен сдашь?!». «Наливай, - лицо Лены пошло багровыми пятнами, будто её только что вызвали к доске, рука перебирала в кармане мелочь. – Не у тебя, так на рынке в наливайке выпью. Отравлюсь, ты виноват будешь». Зураб хотел что-то сказать, но вдруг махнул рукой и повернулся к двери. Лена направилась следом. В магазине хозяин нацедил в пластиковый стаканчик красную жидкость и, не говоря ни слова, протянул Лене. Та взяла ёмкость, сглотнула слюну и быстро опрокинула вино в рот. Вкус оказался не настолько мерзким, как она себе представляла, а в желудке сразу же потеплело. «Держи, - Лена протянула через прилавок горсть монет, - бери, сколько там надо, я цен твоих не знаю». Зураб молча покачал головой. «Ну, как хочешь. Давай, позже увидимся», - Лена выкинула пустой стаканчик в мусорный бак и вышла на улицу.
Дорога до Театрального растянулась на два часа. Вопреки тому, что Лена знала о действии алкоголя, ей не было весело, она не теряла контроль над движениями и ориентацию в пространстве. Разве что мысли в голове стали резиново-тягучими, они ползли медленно, и Мальцева позволила ногам так же неторопливо идти с ними в такт. В какой-то момент ей стало интересно, кто выбирал направление – ноги или мысли, но размышлять над этим было лень. Она прошла через рынок, где у мясного корпуса собаки грызлись за кости с остатками мёртвой плоти, через парк с резвящимися у фонтана детьми и их мамами на скамейках. Ей захотелось пить, и она зачерпнула из фонтана воды, игнорируя недоумённые взгляды. В продуктовом на сэкономленную мелочь она купила булку с сосиской, ненадолго заморив начавшего просыпаться червячка. К училищу Лена подошла, когда жара, почуяв наступление полудня, достигла своего пика.
Возле здания Театрального кучковались потенциальные звёзды подмостков, обсуждая прошедший экзамен. Совершив несколько обходных манёвров, Лена достигла массивной двери и вошла в вестибюль. «Я на экзамен», - сказала она старичку в застеклённой будке. «Третий этаж», - дребезжащим голосом отозвался вахтёр. «Поздновато вы что-то, уже заканчивают», - добавил он в спину Лене. Мраморная лестница, казалось, источала прохладу. У одной из дверей на третьем этаже с ноги на ногу переминались две девчушки с одинаково испуганными выражениями лиц. Обе старательно шевелили губами, шепча какой-то текст. Дверь отворилась, и из неё вышел долговязый парень с пустыми глазами. Лена тут же шагнула внутрь, повергнув в шок одну из встрепенувшихся девчушек.
В глубоком гулком зале за покрытым синей скатертью столом сидела многоуважаемая комиссия. Лена воспроизвела вялое «здрасьте», осмотрелась по сторонам, увидела стоящий возле двери стул и водрузила на него рюкзак. Дама за столом слева приподняла бровь.
-Добрый день, ваша фамилия? – дама справа придвинула к себе лист бумаги.
-Мальцева.
-Мальцева, Мальцева… Да, есть.
-Есть, есть, - пробасил сидящий по центру усач со зверской шевелюрой, по всей видимости, тот самый Борис Владиленович. – Под самый конец решили придти, когда экзаменаторы устали и не слишком будут придираться. Стратегия, что ж, похвально, похвально. Ну-с, чем будете нас радовать?
Лена насупила брови, с ненавистью посмотрела на улыбающегося Бориса Владиленовича, открыла рот и услышала, как уже знакомый бес произносит её голосом: «Кот и птица».*

В деревне мрачные лица:
Смертельно ранена птица.
Эту единственную проживающую в деревне птицу
Единственный проживающий в деревне кот
Сожрал наполовину.
И она не поёт…

Никогда в жизни Лена Мальцева не думала, что станет по своей воле читать вслух стихи. В школе она с трудом запихивала в память несколько четверостиший, которые по окончанию урока тут же бесследно исчезали из головы. Эти красивые слова должны были произносить те, кто их написал, или, на худой конец, люди с приятными, звучными голосами. Собственный казался ей тусклым, как лампочка у них в парадном. И вот сейчас, вместо зазубренного монолога из хрестоматии, она читала совсем другое стихотворение, которое к тому же специально не заучивала. Много раз прочитанные слова сами срывались у неё с языка. Там было о коте, насытившемся и оставившем недоеденную птицу в месте, где её обнаружили жители деревни. Глупой щебеталке устроили похороны, за гробиком шла плачущая девочка, а кот смотрел на это и облизывался. «Надо было проглотить её целиком, - думал он. - Не было бы этого шума, и все спокойно занимались бы своими делами. Странные люди – кто-то ест, кого-то едят, так устроен мир, из-за чего тут расстраиваться?». Лена была полностью согласна с котом, согласна и с тем, что всё нужно доводить до конца. Она дочитает и пойдёт домой, послушает крики матери, дождётся совершеннолетия и станет работать у Зураба. Ему тоже можно доверять, и выпитый утром первый в жизни стакан вина ни на что не влиял. Лена закончила и замолчала. Борис Владиленович что-то сказал дамам, и те закивали в ответ.
«Я считаю, вполне достаточно, - усач снова наполнил басом зал. – Скажите оставшимся, чтобы пока не заходили. И подождите меня в коридоре».
Лена взяла со стула рюкзак и, воспроизведя «до свидания», вышла. «Не заходить сказали», - бросила она вновь встрепенувшейся девчушке и уткнулась лбом в стекло.
«Удивила ты, Мальцева, - раздался у неё за плечом голос Бориса Владиленовича. – Не ожидал, не ожидал. Мать за тебя просила, думал, придёт какая-нибудь кукла деревянная, а ты очень даже ничего. И вещь выбрала такую… неканоническую. В общем, передай дома, чтобы не беспокоились. Документы сейчас мне твои не нужны, принесёшь в следующий понедельник. В августе практика, а с первого числа милости просим. Глядишь, что-то из тебя и получится. Ну как, довольна?».
Лена оторвалась от созерцания училищного двора, сверху вниз взглянула на шевелюру с усами и устало сказала: «Да идите вы в задницу с вашим театральным». Не глядя, как с широкого лица сползает улыбка, она повернулась и пошла к лестнице.
6 Его там нет
Альба Трос
-Видели? Вы всё видели? И что нам с этим теперь делать?!
Айк кричал и стучал кулаком по столу. Трое молчали, как один наклонив головы. Дребезжали рюмки и стаканы, коричневая жидкость собиралась в лужи. Глазок, вмонтированный в металлический корпус, ослеп навсегда.
-Прекрати, - поднял глаза Блор.
-Что прекратить, что? Стыдно, что всю жизнь таскал это?
Айк ткнул пальцем в маленькое солнце с восемью лучами на груди Блора. Полумрак комнаты делал золото тусклым, теряющим обычную убедительность. Блор принадлежал к адептам самой распространённой религии в многонациональном городе. Солнце символизировало тепло и свет, которые совсем юный пророк принёс не ждавшим его людям. В благодарность те сожгли его ещё до того, как у пророка начала расти борода.
Зачем ты так? – Блор говорил медленно, будто выталкивая из себя слова. – Она же может и ошибаться.
-Конечно, может, - когда Видж волновался, его акцент становился отчётливее. Поросшие чёрными волосами руки елозили по столешнице. Там, откуда его родные приехали в город, спасаясь от резни, верили во многих богов. Чтобы умилостивить их, и добрых, и злых, приносили жертвы. У своих родителей Видж был пятым ребёнком, обычное дело в его далёкой нищей стране. В больших семьях, пока одни трудились, другие должны были задабривать божеств. В маленьких страх впасть в немилость у высших сил зачастую превозмогал страх голодной смерти. – Разве у нас есть серьёзные доказательства? Как вообще можно такому верить?
-Он прав, - Глан, не глядя, плеснул в рюмку из бутылки с яркой наклейкой. – Ты ведь сам говорил, что проверить ничего нельзя. Ты гений, никто не спорит, но послушай, всё, что ты делал, базировалось на законах. Открой любой учебник – большинство из них изучают даже в школе. Но это… какой здесь принцип действия, как его объяснить? И тот, и другой раз могли быть простым совпадением. Да о чём здесь говорить, всё и так понятно.
Глан выпил. Его вера не запрещала своим последователям излишеств. Они считали, что после смерти человека его душа вновь становилась частью космической личности, которой когда-то была, и могла путешествовать по бесконечной вселенной. Чем меньше грехов её отягощало, тем более длинный путь ей разрешалось пройти.
Айк ещё раз стукнул по столу, покачнулся и сел. В глубине души он знал, что так будет. По крайней мере, что это возможно. Он бегал по комнате и брызгал слюной, потому что подозревал это ещё тогда, когда они только познакомились. Родители Блора и Глана могли оплатить своим сыновьям учёбу. Виджа, который полдня стоял за прилавком, а полдня горбатился над учебниками, взяли по квоте для беженцев. Айк сдал вступительные экзамены, получив максимальное количество баллов. Он действительно был гением. Четверо встретились, стали друзьями и пообещали друг другу никогда не расставаться. Никто не будет одинок в беде. Трое всегда поверят одному, какие бы невероятные вещи он ни говорил. Наивная клятва, которую давали сотни тысяч раз, но они сумели её сдержать. Им, избранным, как им хотелось думать, удалось сделать то, что удаётся немногим. После окончания учёбы троих ждали первые рабочие дни. Блор и Глан свои скромные должности воспринимали как начало долгой и блестящей карьеры. Для Виджа это была возможность поддерживать неграмотных родителей и не желавших сидеть за книгами братьев и сестёр. Айку классическое образование дало немного, разве что восполнило некоторые пробелы в теории. Впрочем, он не слишком в этом нуждался. Ещё будучи студентом, Айк имел с десяток изобретений. Их можно было применять в промышленности, в транспортной сфере, в сельском хозяйстве. Чертежи пылились на полках. Для замшелых профессорских голов его идеи были слишком новаторскими, руководители компаний и предприятий не желали вникать в пояснения неизвестного с улицы. Потом Айк встретил Эльзу. Самопогружённый, сосредоточенный на своих расчётах, он, тем не менее, сумел распознать в ней человека своей жизни. И не ошибся.
Именно Эльза рассказала Айку о цветке с четырьмя листьями. Крайне редко, как результат мутаций, встречались экземпляры с тремя. Нашедший такой, согласно поверью, получал возможность осуществить три желания. Несколько дней Айк думал об этом, а потом одной ночью ему приснился сон. Он встал на рассвете и за несколько часов создал свою машину. Примитивная микросхема, корпус из металла и индикатор в виде маленькой лампочки. Вечером того же дня он пригласил к себе троих. Айк говорил долго, прерываясь и путаясь в словах. Выходило, что во сне ему открылся некий базовый принцип, что-то вроде возможности использовать созидательную энергию вселенной. Машина могла дать ответ на три вопроса, после чего прекращала функционировать. Вновь привести её в действие или создать подобную не представлялось возможным. Почему, Айк объяснить не мог, он просто это знал. Вопросы следовало формулировать так, чтобы ответить на них можно было только «да» или «нет». Эти вопросы могли касаться любых проявлений бытия без исключения. Друзья посмеялись хорошей шутке, выпили принесённое с собой и удалились. Утром Айк отправился к каждому из них на работу. Обычно флегматичный, он рвался мимо охранников у входа, кричал, требовал и сквернословил. Это возымело действие. Поведение Айка было слишком необычным, а его друзья достаточно молоды, чтобы верить в силу клятв. Более других склонный к авантюрам Глан предложил вложить некую сумму в акции амбициозной компании-производителя пищевых добавок. Она готовилась к выходу на рынок и обещала вкладчикам невиданные прибыли. Осенним вечером четверо сели вокруг стола, в центре которого лежала металлическая коробка. «Стоит ли покупать акции компании N, чтобы разбогатеть?», - сиплым от волнения голосом задал вопрос Айк. Прошло несколько секунд, потом внутри машины раздался щелчок, и индикатор загорелся зелёным.
Каждый дал, сколько мог. Видж принёс коробку с пачкой аккуратно разглаженных купюр. Жалкие остатки жалованья, которые он откладывал, чтобы лет через триста купить отдельное жильё – какой-нибудь сарай на окраине. На предложение оставить деньги себе он ответил такой яростной бранью, что все мгновенно затихли. Айк продал часы и золотую цепочку, подаренную родителями на совершеннолетие. Кое-что заняли на стороне. Через полгода компания объявила о выпуске в продажу пищевых добавок для похудения, необычайно эффективных и лишённых побочных эффектов. Ещё через три месяца её акции стоили в несколько десятков раз дороже. Четверо собрались вместе и дико напились. К радости примешивался ужас от нереальности происходившего, который они плохо пытались скрывать. Регулярно получаемые деньги делили на четыре равные части и по совету отца Блора вкладывали в несколько уважаемых банков. Появившаяся финансовая база позволила карьерам Блора и Глана развиваться значительно быстрее. Видж осуществил мечту о собственном жилье. Изобретения Айка получили широкое применение. Он женился на Эльзе. Ей одной он рассказал о машине, ещё до её испытания, и она поверила, не задавая вопросов. Это была единственная тайна Айка от друзей. Вместе они решили, что о существовании схемы в металлическом корпусе не узнает никто.
Жизнь четверых шла. Блор женился, у него родилась дочь. Глан и Видж избегали семейных уз. Первый ценил свободу, второй заслуженное одиночество. Айк и Эльза хотели детей, но у них ничего не получалось. Врачи утверждали, что Эльза бесплодна. Иногда она плакала. Айк обнимал её и держал в объятиях до тех пор, пока жена не успокаивалась. Оставаясь наедине со своими чертежами, он порой надолго застывал, глядя в одну точку.
О войне заговорили не вдруг. Вначале в газетах появились карикатуры, затем последовали обвинения на дипломатическом уровне. Две державы нацелили друг на друга ракеты. Началась паника. Доступ к банковским счетам временно заморозили, однако границы ещё оставались открытыми. Люди потоком текли из страны. Четверо колебались. Уехать означало лишиться всего. Нужно было делать выбор и делать быстро. Они вновь собрались вокруг стола. Эльза, затаив дыхание, сидела на кровати в соседней комнате. «Будет ли война между нашей страной и республикой М?», - спросил Айк. Как и в предыдущий раз, раздался щелчок, и засветился красный огонёк. Несколько недель прошли в мучительном ожидании, а потом напряжение начало понемногу спадать. В день восстановления дипломатических отношений четверо опять напились. Время от времени кто-то из них со страхом смотрел в сторону сейфа, где Айк хранил своё изобретение.
К сорока пяти Глан успел дважды жениться и развестись. Дочь Блора окончила школу. Видж, вопреки всему, обзавёлся тремя наследниками. По утрам Айк рассматривал седые пряди в волосах и иногда уходил из ванной, забыв умыться и почистить зубы. Четверо встречались всё реже. У каждого была своя налаженная жизнь. У них оставалось ещё немало времени до старости. Они могли быть довольны тем, что сделали, и следом, который уже успели оставить. Но невысказанное «зачем» раз за разом повисало между ними в воздухе. Жить в неведении становилось невыносимо. И они решились. Когда Айк открывал сейф, его руки дрожали. Свет не включали, будто бы это могло как-то повлиять на ответ. По комнате плыл табачный дым. В окружении рюмок и стаканов машина смотрелась чужеродно. Пыльцы стиснулись в кулаки. «Существует ли бог?», - чётко выговаривая каждую букву, произнёс Айк. Что-то дёрнулось внутри металлического корпуса, вместо щелчка раздался хлопок. Индикатор мигнул красным и потух. Наступила тишина.
Айк много пил, почти не пьянея. В конце концов, он собрал куртки троих и выбросил их за дверь. Они ушли. «Они сделают всё, чтобы заставить себя не поверить, - подумал Айк. – Будут рассуждать о случайностях и закономерностях, решат, что красный свет им померещился. Всё ведь произошло так быстро». Он подошёл к окну. На улице лил дождь. Одни люди шли под зонтами, другие бежали в поисках укрытия. «Зачем?», - пронеслось в голове Айка, и он заплакал.
-Его там нет?
Айк обернулся. Эльза стояла на пороге комнаты, с её плаща на пол текла вода. Он покачал головой. Его щёки были мокрыми от слёз. Она приблизилась к нему.
-Если ты был уверен в этом, зачем отравлять жизнь другим?
-Я надеялся…
-Послушай, - она коснулась его руки, - почему тебе не пришло в голову, что ты мог ошибаться? Если он на самом деле существует, что для него твоя машина? А даже если и нет… Ты задал неправильный вопрос. Нужно было спросить, есть ли во всём этом смысл, пусть и без него. Сейчас мы пойдём на кухню, я сделаю тебе чай, а потом ты ляжешь спать. Заставишь себя заснуть. Завтра утром мы проснёмся и будем жить дальше.
-А потом умрём и сгниём?
-А потом сгниём, - она потянула его за рукав. – Пойдём.
И они пошли.   
7 Зверь-одиночка
Полина Меньшова
Софья нехотя встала, отбросив тёплое и так необходимое прохладным сентябрьским утром одеяло. Нужно было идти  в школу. Опять. Как вчера, как позавчера, как на прошлой неделе. Опять. Надоело.

Тем утром её раздражало абсолютно всё. То, что она не выспалась, то, что нужно было куда-то идти, что-то делать и с кем-то разговаривать. В конце концов, её раздражал даже сам факт, что её всё раздражает.

У Софьи снова наступило время ненависти к своему характеру. Ей вновь стали противны её принципы и то, что изменить им она ни за что не сможет. И не потому, что слабая, нет. Потому что не хотела. Потому что она знала, что права. она пыталась успокоить себя тем, что поступает правильно, что она очень принципиальна, воспитана и так далее. Но потом ей становилось тошно от этих аргументов. Так считают только взрослые. Сверстникам с ней скучно. Они не говорили, но Сонино неумение веселиться (а точнее, веселиться, как все) и иногда возникающие неловкие паузы выдавали их.

Софья не умела смеяться над глупыми шутками, не умела строить планы, зная, что они не сбудутся (она считала это занятие пустой тратой времени), не любила танцевать… Перечислять всё, что было ей чуждо, можно бесконечно. Она просто была другой. Гордилась и ненавидела себя за это одновременно.

Были ли у неё друзья? Были. Формально несколько, на практике – одна подруга. Она знала другую Софью, такую, какой её не видел почти никто. Она знала обычного человека, у которого есть чувства и переживания, радости и огорчения… У которого есть обычные, нормальные, разные мысли, который иногда тоже хочет подурачиться и даже дурачится…когда этого никто не видит…

Но даже маша не понимала её до конца. Она выслушивала, советовала, старалась помочь, но на самом деле до конца не понимала. Потому что всё равно не была такой же. Она тоже была нормальным человеком.

Софья считала себя слишком правильной, чересчур строгой. Она хотела быть, как другие (или чтобы другие были, как она?), заниматься временами полнейшей ерундой, слушать музыку, которую она считает очень далёкой от музыки, но которая почему-то нравится остальным. Хотела убивать время на что-то бесполезное, но не могла… Не могла. Не могла притворяться другой. Она верила, что  в этой непохожести как раз её сила, как бывает в книгах. Но потом смеялась сама над собой: наивная.

Больше всего она не любила в себе даже не то, что отличалась от большинства. Больше всего она ненавидела свою потребность высказать всё. Резко высказать, прямо и где-то даже язвительно. Она всегда боялась обидеть, но прятать своё мнение эта возможность ей всё равно не помогала. Зависть (с грустью Софья осознавала, что зависть была) пересиливала. Одним ёмким предложением девушка высказывала своё мнение. И портила настроение…друзьям? нет, что вы, себе. Друзья, увлечённые чем-то, что казалось им невообразимо весёлым, не придавали её словам никакого значения. Конечно, это ведь только ей всегда было важно мнение окружающих. А окружающим… Умные они люди, эти окружающие.

Больше всего доставалось Маше. Единственной, с кем Софья могла откровенно поговорить. Ей было ужасно неудобно перед подругой. Разве нужны ей были эти бесконечные, чуть ли уже не сезонные крики души и постоянные споры на тему характера Софьи? Нет, конечно… А она терпела. Терпела, хотя сама была другой. И самым ужасным Соне казалось то, что даже если её чем-то задело поведение Маши, то делилась она этим всё равно с ней. В такие моменты она просто сгорала от стыда, но не могла прекратить разговор. Снова просыпалась нездоровая самокритика, и Софья просто уверялась в том, что она – настоящее чудовище, и скоро от неё все отвернутся. Помнится, однажды она прочитала в книжке красивую и ранившую её за больное фразу: «С такими. как ты, очень сложно дружить. А любить таких практически невозможно». Софья боялась потерять. Потерять единственную близкую подругу. Боялась, что, рано или поздно, Маша разочаруется в ней, что ей надоедят эти одинаковые, но такие важные для Софьи разговоры…

А про любовь… Про любовь она и думать не хотела. И так разных мыслей было достаточно. Но в глубине души она переживала по этому поводу. Десятый класс, а до сих пор никто не интересовался ею… А всё из-за образа строгой и скучной. Она хотела быть другой… Но нет, не хотела… На этом круг замыкался, и всё начиналось сначала.

Все эти мысли уже давно были Софье противны. Она бы с радостью избавилась от них, но её собственная дотошность не позволяла этого сделать…

С думой, похожей на «докучную загадку», она добрела до школы. В школе она была одной из первых. Учителя восхищались её трудолюбием, её усердием, её правильностью. Её ставили в пример другим, говорили, что нужно быть похожими на неё. А она хотела походить на них…

Её называли талантливой, умной, хорошей (иногда это слово казалось ей оскорблением), говорили, что она надёжный друг. Софья понимала, что отчасти это было правдой. Та же Маша могла довериться только ей, только ей она рассказывала свои секреты, её одну посвящала в свои переживания. И Софья выслушивала, понимала (или очень, очень старалась понять) и. если верить благодарностям подруги, помогала. Она надеялась, что она действительно надёжная подруга, но её огорчало, что к ней обращались, в основном, чтобы разделить боль. А чтобы повеселиться, бежали  к другим, не к ней.

Софья знала, у неё есть достоинства. Но о них она думала редко.  Она «разбирала по косточкам» свои недостатки, желая исправиться…

«Ты просто накручиваешь себя – неустанно повторяла терпеливая Мария. – На самом деле, всё в порядке. Если ты отличаешься от других,  это совсем не значит, что ты чудовище. Просто у всех разные вкусы, понимаешь?»

Софья всё понимала, всё знала и хотела во всё это поверить. Она предполагала, что, возможно, непохожесть её взглядов на взгляды других делает её только лучше. Но ей хотелось, чтобы её кто-то понимал. Для этого она старалась хоть как-то просвещаться, узнавать, что интересно другим, чтобы стать к кому-то ближе. Но было одно «но»: чтобы кто-то понял Софью, он должен был не разделять этих интересов… Девушка очень дорожила своей дружбой с Машей, но ведь подруга была единственной, и то понимала её не на сто процентов. Она помогала Софье понять саму себя, вернее говоря. Но она была единственной…

Есть ли в мире ещё человек, который так же переживает из-за своих интересов и которому не хватает, возможно, именно её, Софьи?

– Конечно есть, – отвечала всезнающая Маша. – Встретишь ещё сто раз его.

– Да кто меня вообще полюбить-то сможет? – не унималась Софья, вечно недовольная не только своим характером, но и внешностью.

– Вот он и полюбит…

«Скорее бы, что ли, он уже объявился», – думала девушка, сидя на уроке химии и едва сдерживаясь, чтобы не закрыть глаза. Надо было отвлечься хотя бы на химию, так появлялась вероятность, что сезонная самопридирчивость начнёт уходить быстрее. Хотя… Химия не очень подходила для этих целей в случае с Софьей.

Прозвенел звонок. Девушка понуро вышла из кабинета и направилась в сторону лестницы, ведущей с третьего этажа на второй.

– Стой! – вдруг послышалось за спиной. – Сонь, погоди!

Девушка обернулась. Её догнал Женька, новеньких в их классе. точнее, не новенький, а «хорошо забытый старенький», по крайней мере, для Софьи.

Они раньше дружили. Раньше – то есть, когда были ещё совсем маленькими. Играли вместе, гуляли. Женя даже пару раз был у Софьи в гостях. И она у него тоже. Дети хорошо ладили, легко общались друг с другом…

А потом Женина семья переехала в соседний город, и ребята пошли в разные школы. Наверное, тогда у Софьи и начало формироваться отношение к себе как к кому-то из другого мира. Ведь раньше в её мире был Женя, и она не была там чужой. А потом…

Спустя годы, Евгений вернулся. Вернулся и по иронии судьба попал в тот же класс, где училась Софья. Он стал другим, незнакомым. Они больше не общались как друзья, только как одноклассники. У них, казалось. уже ничего не было общего, кроме детства.

– Ты чего такая грустная? – отдышавшись, спросил Женька. Слишком личный вопрос после десяти лет молчания.

– Какая тебе разница? – махнула рукой Софья.

– Согласен, никакой, – как-то слишком уверенно произнёс Женя, и произошло то, чего девушка никак не ожидала.

Евгений сбросил  сплеча болтавшийся и этим мешавший ему рюкзак, обеими руками притянул к себе лицо Софьи и поцеловал. Просто так, 2без объявления войны», поцеловал.

– Ты чего? – девушка отстранила друга детства.

– Ничего. Прости.

– Женя! Что это было? – Софья сорвалась на крик.

– Мне тебя не хватало, – спокойно, ровно, без дрожи, просто как факт, заявил Евгений.

Софья смотрела ему в глаза. Долго смотрела, несколько минут. Он не отходил. Она смотрела. Смотрела и не могла поверить. Там, в этих зелёных глазах, она видела того мальчугана, с которым они когда-то были не разлей вода, тот образ, по которому она скучала, не решаясь признаться себе в этом. Это был он. Тот самый…

– Жень… – по щекам потекли слёзы, и Софья, совершенно перестав себя контролировать, обвила руками шею Жени, припав к его груди. – Мне тоже не хватало. Почему ты уехал?

Неожиданно и как-то резко (по закону подлости, «в самый подходящий момент») прозвенел звонок. Софья подняла глаза и вопросительно посмотрела на Женю.

– У нас физкультура? – спросил юноша, волнуясь о том же, о чём и его подруга детства.

– Да…

– На улице?

 – Да…

– Куртка есть?

– Есть.

– Сейчас оденемся, прошмыгнём мимо остальных, уйдём куда-нибудь, за школу, например, и поговорим. Идёт?

Девушка кивнула. Она не понимала, что происходит, а потому беспрекословно подчинялась Евгению, она верила ему. Её голова была занята другим: «Неужели он? Неужели со мной? Неужели правда?» Утренние мысли как будто стёрли специальным прибором наподобие тех, что показывают в фантастических фильмах. Это была уже другая Софья. Та же по убеждениям, но совсем другая по мыслям и ощущениям. Она чувствовала себя героиней какого-нибудь романа, и в голову ей начинала лезть вся та романтичная чепуха, которая обыкновенно посещала её подруг при «интересных совпадениях» или «знаках судьбы», связывающих их с кем-нибудь из одноклассников или с их «тайными объектами обожания»…

– Почему ты уехал?  повторила Софья, когда они с Женей, одевшись и оторвавшись от одноклассников, устроились на крыльце «заднего» входа в школу.

– Папу пригласили на новую работу, – ответил юноша. – Ты же знаешь.

– А почему тогда вернулся?

– Там что-то изменилось, и папа теперь опять здесь работает. А какая разница?

– Да нет, никакой.

Воцарилось молчание. Софья пришла в себя после слишком насыщенной перемены и теперь не знала, как себя вести, что говорить.

– Сонь, – Женя нарушил тишину, – а ты обо мне вспоминала?

– Нет, – девушка опустила голову.

– Врёшь ведь.

– Вру.

Да, она его вспоминала. Более того, ей не хватало его. Его – то есть, друга, очень близкого друга.

– И я вспоминал. О тебе.

– И что же ты вспоминал?

– Прятки.

– Те самые прятки, когда я спряталась за шкафом, и ты не смог меня найти?

– Допустим, те.

– Значит, те самые прятки, когда ты испугался, что «потерял меня навсегда»?

Софья уже улыбалась. Она любила вспоминать детство.

– Ну, я же не виноват, что насмотрелся сериалов вместе с мамой! Она их до сих пор смотрит, кстати.

– Конечно, не виноват, – уверила Софья. – Как я тогда смеялась!

– Ты просто забыла, как смеялся я, когда ты пыталась наколдовать кошке крылья!

– Я тогда увлекалась мультиками про фей и верила в чудеса.

– А сейчас веришь?

– И сейчас верю…

Софья снова потупила взгляд. Да, она верила в чудеса, она верила, что наступит этот день, верила, что не всегда будет «зверем-одиночкой»…

– И я верю… – Женя положил свою ладонь на ладонь Софьи. – Сонь, а почему ты мне не отвечала?

– В смысле? Ты звонил мне?

– Нет, писал. В интернете…

– Я не получала… Наверное, ты с кем-то меня перепутал.

– Может быть, я же давно не видел тебя.

Снова молчание… И почему-то совсем не напрягающее, даже приятное молчание. Софья давно так не молчала. Наверное, потому, что хорошего и вправду всегда понемножку. Но от этого ведь ему, то есть, хорошему, только больше радуешься.

Софья чувствовала себя счастливой, потому что её человек, тот, с кем ей было комфортно, вернулся. Она понимала, что, возможно, радуется слишком рано, что давно не видела друга, и он мог измениться. Но она почему-то верила. В него она верила. А Женя фраза за фразой заставлял её верить ещё сильнее. В репликах, которыми он то и дело прерывал молчание, как-то невзначай обнаруживались общие интересы.

Софья просто слушала, изредка «бросая» короткие фразы в знак согласия или одобрения. Она не чувствовала привычной необходимости говорить, убеждать, разъяснять, пытаться подобрать правильную формулировку, чтобы выразить всё, что у неё на душе. Теперь она не ощущала острой нужды говорить и, тем более, что-то доказывать. Она просто знала, что Женя поймёт её и так, без слов. И это ощущение грело ещё лучше, чем тёплое одеяло всё в то же прохладное утро, никак не изменившееся за полтора урока.

– Сонь… А я ведь тебя и тогда любил, – робко проговорил Женя, пряча взгляд и не решаясь встретиться с подругой глазами.

– Но ты ведь даже не знал, что такое любовь, – улыбнулась девушка.

– Тогда не знал. А теперь знаю. И понимаю, что тогда тоже любил…
8 Остров головоломок
Полина Меньшова
Федя медленно брёл по неизвестной ему тропинке. Он понятия не имел, куда она ведёт, как он на ней очутился и где вообще он находится. Федя просто вышел из дома. Из обычного многоэтажного дома. Он собирался идти в школу. Опять-таки, в самую обыкновенную среднюю школу, где он проучился уже пять с хвостиком лет и где сегодня должен был первым уроком писать олимпиаду по математике…

Федя просто вышел из дома. Но что он увидел? Вместо серых многоэтажек перед ним возвышались деревья с густой кроной и ярко-зелёными листьями. Вместо грубого асфальта ноги ласкала сочная трава или мягкий тёплый песок. А вместо парка, находившегося около дома, шелестело волнами море. Настоящее, ярко-лазурное, притягивающее взгляд море…

Где Федя? Куда он попал?.. Мальчик развернулся, подумав, что, воз-можно, если он зайдёт домой и снова выйдет, то всё снова будет по-старому. Только дома за своей спиной он тоже не нашёл. Если раньше мальчик хотя бы знал, что вышел из подъезда дома номер двадцать три на улице Ломоносова, то сейчас он не понимал ровным счётом ничего.

Выйти во двор и очутиться в неизвестном тебе месте… Та ещё головоломка. А впрочем, это даже интересно. Феде не привыкать. Он – любитель подобных заданий «со звёздочкой», но до этого момента он решал их только на бумаге, сидя за столом…

К примеру, вчера он весь день готовился к школьной олимпиаде по математике. Выйти на окружной этап – его святая обязанность. Фёдор никогда не допустит, чтобы первое место досталось кому-то другому. По крайней мере, если дело касается математики.

Федя был настроен показать лучший результат среди пятых-шестых классов. Он прорешал уже не один «комплект» заданий, аналогичных тем, что будут на олимпиаде. Почти ничего сложного он не нашёл. Единственным, что его беспокоило и от этого только сильнее занимало, были логические задачи о рыцарях и лжецах. Таких заданий великое множество, и в олимпиаду для каждого класса в этом году попало по одному.

Всего одна задача. Казалось бы, в чём проблема? Её можно оставить напоследок и подольше «поломать голову». Но не всё так просто. Это задание о целом острове со своими законами. Вы только представьте: где-то в океане есть кусочек земли, где живут рыцари, лжецы и хитрецы. Первые всегда говорят только правду, вторые неустанно лгут, а третьи ведут себя по-разному, в зависимости от ситуации: когда-то врут с три короба, а когда-то становятся честными и благородными. И все эти жители острова только тем и занимаются, что путают таких любителей логических задач, как Федя. «Говорят загадками» – это как раз про них.

Например, собираются они дружной компанией в двадцать два человека (дома остаются только хитрецы), садятся за круглый стол, и каждый ни с того ни с сего заявляет, что, если смотреть по часовой стрелке, то следующие десять человек  после него – лжецы. А потом они все дружно ждут, пока несчастный школьник разберёт, сколько среди них рыцарей. Они, должно быть, ещё следят за всеми ребятами, кто разгадывает их загадки, с помощью какого-нибудь специального экрана и смеются, будто услышали  анекдот, ожидая финала. Возможно, они даже болеют: кто-то за учеников и здравый смысл, а кто-то за помутнение рассудка…

Впрочем, на острове, где живут рыцари, лжецы и домоседы-хитрецы (они почему-то появляются не во всех задачах), очень интересно, но… Но ведь это не имеет никакого отношения к ситуации, в которой оказался Федя. Или имеет?.. Нет, конечно, не имеет…

***

Федя продолжал «гулять» по тропинке. Он не сворачивал с неё, потому что знал: по ней он, в случае чего, сможет вернуться к месту, которое должно было быть небольшой площадкой с двумя скамейками, находящейся около подъезда, где он живёт. Мальчик был, мягко говоря, удивлён. Пожалуй, здесь даже его натренированная логика была бессильна. Но он всё же не позволял ей падать духом.

Федя заметил, что море постоянно «сопровождало» его. Куда бы ни повернула тропинка, оно всегда было рядом: либо омывало близкий берег, либо виднелось вдали. Должно быть, «клочок» земли был окружён водой… Значит, Федя мог оказаться на острове. Уже хорошо. Но на каком острове? На необитаемом, как Робинзон Крузо? Возможно. Особенно, если учесть, что ни одного живого существа мальчик пока здесь не видел… А может быть, это остров сокровищ? Так сразу и не поймёшь…

Ладно, пока достаточно того, что Федя вышел из подъезда на остров. Так мальчику уже стало спокойнее (пословица «Меньше знаешь – крепче спишь» к нему не относилась).

Мальчик присел на первый встретившийся ему пенёк, снял со спины школьный рюкзак (он-то хотя бы никуда не исчез) и достал тетрадку – черновик. Федя не знал, что предпринять, поэтому решил отвлечься на одну из тех «капризных» задач, которые вчера заняли весь его день. Не может же быть, чтобы она не имела решения!.. Конечно, на олимпиаду по математике он сегодня уже вряд ли попадёт, но нельзя же оставлять дело незаконченным…

«Рыцари и лжецы встали на квадратное поле 4х4 клетки по одному человеку на каждой «ячейке». И каждый заявил (уж больно все они любят заявлять), что в его окружении, то есть, среди людей, стоящих в соседних клетках поля, поровну рыцарей и лжецов. Определить: количество рыцарей». И всё это при постоянном условии: одни неизменно честны, а другие – «врут и не краснеют»… С виду ничего сложного. Но Федя исчертил квадратами 4х4 половину двенадцатилистовой тетрадки.

Вздохнув, мальчик открыл чистую страницу и принялся снова линовать её, рисуя квадратные поля. Несколько минут – и все они заполнятся буквами «Р» (рыцарь) и «Л» (лжец), и так будет продолжаться до тех пор, пока не найдётся единственно правильное решение.

Федя буквально «утонул» в своей тетради. Процесс размышления над головоломкой сразу же увлёк его. Мальчик перестал что-либо видеть и на что-либо реагировать, ели это не касалось задачи. Он просидел за заданием около получаса, прежде чем заметил рядом с собой человека. Некто в тяжёлых доспехах с интересом наблюдал за бесчисленными попытками математика найти количество рыцарей. Федя вздрогнул, подняв голову и увидев одного из жителей острова.

– Кто вы? – мальчик испуганно прижал к себе тетрадь.

– Я? – невозмутимо спросил человек в доспехах. – Рыцарь, неужели не видно? – в подтверждение своих слов мужчина громко клацнул латами.

– Точно? – Федя недоверчиво прищурился. Казалось, его больше настораживала «весёлость» рыцаря, а не само его присутствие.

– Точнее не бывает!

– Но вы ведь врёте.

– Ну, во-первых, правильно говорить не «врёте», а «лжёте», а во-вторых, рыцари далеко не всегда говорят правду. Они о-очень любят приукрасить.

– Да-а? Тогда скажите мне, сколько рыцарей на этом поле? – Федя показал своему новому знакомому тетрадку.

– Шесть, – сразу выдал мужчина. – Здесь, здесь, вот здесь… И вот тут тоже рыцарь. А остальные – лжецы-ы…

– Это невозможно, – возразил юный математик. – Тут получается, что рыцари говорят неправду.

– Я же говорю, они очень коварны. Любят повешать лапшу на уши.

– Но вы всё-таки лжец.

– Никакой я не лжец! – «оскорбился» человек в доспехах и удалился в сторону леса по тропинке.

«Точно лжец», – подумал Федя, вернувшись к решению задачи. Неожиданно он резко остановился и обернулся, посмотрев вслед странному мужчине. Может быть, это уже галлюцинации? Нет, вроде бы, всё по-настоящему… И остров реальный, и «рыцарь», который вовсе не рыцарь… Что же получается? Федя очутился на том самом острове, о котором слагают логические задачи?.. Не-ет, это невозможно, он, наверное, спит. Федя добросовестно ущипнул сам себя. Остров не превратился в родной двор… Неужели всё это происходит на самом деле?

Недолго думая, Фёдор убрал тетрадь в портфель и, поняв, что ему предстоит решить намного более интересную логическую задачу, пошёл в ту же сторону, в которой скрылся «рыцарь». Впереди виднелся редкий лесок. Впоследствии он оказался «замаскированным» поселением. Среди деревьев были припрятаны однотипные деревянные домики, окружённые таким же деревянным заборчиком.

Сказать по правде, было весьма забавно видеть, как из деревенских избушек выходят люди, облачённые в металлические доспехи. Складывалось впечатление, что островитяне считали свои жилища очень ненадёжными,  потому, как следует, защитили свои тела.

Доспехи были абсолютно у всех. Если бы Федя не знал, что они не являются показателем «рыцарства», то решил бы, что доверять можно каждому. Все «рыцари» вели себя одинаково, жили обычной жизнью деревенских людей. Их различия проявлялись только при общении с ними…

Федя шёл, разглядывая островитян и их хозяйства (у многих имелись собственные участки с поспевающими овощами, а у кого-то даже были домашние животные) и почему-то не боялся, что его кто-то заметит. Вскоре к нему присоединился ещё один, уже другой человек в доспехах. Первые не-сколько минут он спокойно шёл рядом и рассматривал Федю с таким же живым интересом, с каким мальчик наблюдал за жизнью на острове. Но, спустя какое-то время, «потенциальный рыцарь» всё же начал разговор.

– Новенький, да?

– Что? – Федя не совсем понял вопрос.

– Ну, ты же первый раз на нашем острове?

– Да… Причём, я не понимаю, как здесь оказался…

– А кто понимает? Нас всех сюда забросило, а где мы жили до этого – понятия не имеем. Мы даже имён не знаем своих, только «лжец», «рыцарь», «хитрец»…

– А почему вы всегда носите доспехи?

– О, это интересная история! Они просто не снимаются. Когда мы прибыли сюда, мы увидели гору шлемов, кольчуг и так далее. Кинулись примерять их, а они, как влитые сели…

– Всё, что вы сказали, правда?

– Нет.

Федя на несколько секунд замолчал. Ему показалось странным поведение его нового знакомого. Он откровенно врал, а потом совершенно спокойно в этом признался. Лжец несёт околесицу всегда, в любой ситуации. То есть, если этот человек в доспехах – лжец, то всё, что он сказал – правда (ведь слово «нет» должно оказаться ложью). Но тогда выходит, что лжец говорил честно, и только потом соврал. Ну, или наоборот: врал, а потом решил соткровенничать… Путаница какая-то…

– А вы кто? – ничего не понимающий Федя перешёл к «решительным действиям». – Вы рыцарь?

– Нет, – рыцарь так бы не сказал, потому что это было бы ложью, а лжец – потому что это чистая правда…

– Хитрец… – заключил Федя.

– Ну, допустим, раскусил.

– А зачем вы говорите неправду?

– Затем же зачем и все люди. Иногда, чтобы подшутить над кем-то, иногда, чтобы никого не обидеть, а иногда и для себя, чтобы всё сложилось, как можно лучше…

– То есть, получается, что все люди – хитрецы?

– Ну, у вас, может быть, и все. А у нас тут разные есть, – ощущая своё «превосходство», заявил хитрец.

Федя снова задумался. Разные – это, конечно, хорошо, но… Но ведь иногда так хочется, чтобы люди были либо тактичнее, либо решительнее… Если бы в мире жили только такие люди, то, наверное, всё было бы как нельзя лучше и…однообразнее. С одной стороны, все эти «разделения» очень хороши, но с другой…

А впрочем, разнообразие характеров никуда не исчезало. Да, все люди, скорее, хитрецы. Но кто-то ближе к лжецу, а кто-то – к рыцарю, причём в разной степени…

Но зачем Феде это сейчас? Почему он вообще задумался об этом? Он и сам не понимал. На острове, где жили рыцари, лжецы и хитрецы, понятного вообще было мало. Но мальчик всё же пытался найти, за что зацепиться…

***

Федя всё так же брёл по тропинке, наблюдая за тем, что происходит вокруг. Привыкнув к тому, что он находится на очень необычном острове, мальчик уже перестал чему-либо удивляться. Странности там были нормальным явлением. К примеру, если ты в тридцатиградусную жару (как, впрочем, и в тридцатиградусный мороз) носишь «одежду» из металла, ты вовсе не сумасшедший, а среднестатистический житель острова головоломок, находящийся в здравом уме и трезвой памяти. Если твоя работа заключается в том, чтобы всё время врать или говорить чистую правду, ты не лентяй, а нормальный, работающий «гражданин».

Феде вдруг стало интересно, как здесь проходят суды. Наказывают ли на острове за дачу ложных показаний, и есть ли у рыцарей и лжецов вообще закон?..

Размышления мальчика прервались, когда вдруг он услышал вздохи, доносившиеся со стороны моря. Федя осторожно приблизился к песчаному берегу. У моря, понурив голову, сидел ещё один житель острова. Мужчина снял шлем и, о чём-то тоскуя, умывался солёной водой. Он был чем-то очень расстроен и совершенно не замечал приблизившегося Федю.

– Что-то случилось? – осторожно спросил мальчик.

Мужчина вздрогнул и поспешил спрятать лицо, вновь надев шлем.

– Надоело мне всё это… – окинув Федю грустным взглядом, небрежно бросил он.

– Что надоело? – мальчик тихо сел рядом.

– Да прятки эти… Скрываешься, скрываешься непонятно зачем, а потом с болью в сердце наблюдаешь, как тебя путают с теми, сравнение с кем должно бы тебе сниться в страшном сне…

– Вы рыцарь?

– Да какой я рыцарь… Я просто человек, который не признаёт ничего, кроме правды. Рыцарь – это просто название и просто возможность носить доспехи.

– Но ведь доспехи на этом острове носят все…

– А это для того, чтобы таких, как я, тяжело было отличить от остальных. Не понимаю, зачем маскировать правду…

– Ну, я не знаю, как на вашем острове, – робко проговорил Федя, – но у нас, в обычной жизни, правду говорят не всегда. Она ведь не во всех случаях приятна и не всегда полезна для человека.

– Неприятное можно говорить мягко, и тогда ты не обидишь человека, при этом сказав правду. Хвалить лучше сдержанно, чтобы чрезмерно не завышать чужую самооценку, а если человеку необходимы тёплые слова, наоборот, быть более эмоциональным. Правду можно «лепить», так же, как и ложь, но у неё будет явное преимущество – ты будешь честен во всем.

Федя задумался (сколько раз он уже принимался размышлять о чём-либо?). Рыцарь был прав. По крайней мере, ему удалось убедить мальчика. Но Федю волновал один вопрос:

– А хитрецы? Они ведут себя неправильно?

– Хитрецы? Это просто «сдувшиеся» рыцари и лжецы. Они не смогли быть честными во всем или не выдержали обязанности врать круглосуточно. Им важна собственная выгода, не более…

– А вы знаете, кто из жителей острова лжецы, кто – хитрецы, а кто – рыцари?

– Знаю, конечно. Но должен делать вид, что мне это неизвестно, и говорить правду, умалчивая об их вранье. Вечно правда должна прятаться, следя, как самозванка-ложь сбивает всех с толку… Надоело…

– А до того, как вы попали сюда, вы задумывались об этом? Может быть, вам было бы комфортнее жить обычной жизнью, а не играть роль рыцаря в головоломках?

– Да в обычной жизни ведь всё точно так же!

Неожиданно рыцарь резко снял шлем и посмотрел на Федю. Мальчик вздрогнул: перед ним в тяжёлых доспехах сидел его учитель математики… А ведь Игорь Геннадьевич на самом деле не переносит лжи… Он не поставит плохую оценку, если ученик, не выполнивший домашнее задание, честно в этом признается. Но если нерадивый школьник попытается обмануть его, «лебедь» в журнале ему обеспечен.

Да, именно Игорь Геннадьевич сидел, глядя в глаза Феде и говоря:

– Там всё точно так же. Но, в отличие от мира задач, там всё можно изменить…

Эти слова пробрали мальчика до дрожи. «Всё можно изменить». Всё в его руках. И он не подведёт, не подведёт!..

Федя очнулся: он сидел за партой в кабинете математики, перед ним лежал лист бумаги с заданиями олимпиады, а Игорь Геннадьевич что-то говорил ученику. попавшемуся на попытке списать… Остров головоломок будто бы превратился в школу… А может быть, его и не было вовсе. Этого Федя не знал…
9 Танька-дурочка
Светлана Тен
      
 Сегодня мне опять приснилась Танька. Танька-дурочка из моего детства. Она стояла в застиранном платье цвета уставшего солнца посреди детской площадки нашего уютного двора возле покосившихся каруселей и улыбалась мне. В руках у неё был небольшой малиновый мячик с двумя голубыми полосками. Потом она растворилась в бледно голубой дымке, оставив сладко-горькое послевкусие.
         

 Таньку в нашем провинциальном уральском городке знал каждый третий. Жила она с матерью в однокомнатной квартире по соседству с нами – на одной площадке. Дом наш был самый большой в микрорайоне – пятиэтажный, восьмиподъездный. Народу проживало в нем словно муравьев в муравейнике. Возле каждого подъезда лавочка. На ней всегда восседали бабульки -  «смотрящие» в платочках. Про нас, детей, они знали все. Тогда в семидесятых, восьмидесятых в каждой семье было по два, а то и по три ребенка. Жизнь советских детей протекала во дворах. Мы прыгали в неровно начерченные мелом «классики», пытаясь не попасть банкой из-под гуталина или гэдээровского крема с насыпанным песком на черту. Попал – все! Остаешься на «второй год». Прыгали в «резиночки», выходили всем двором играть в казаки-разбойники, в «наших» и «немцев», зарывали в таинственным местах «секретики», ловили майских жуков и сажали их в спичечные коробки, отчего те впадали в коматозное состояние. Зимой с оголтелым гиканьем (сейчас это называется драйвом) неслись на деревянной доске с ледяной горки, катались на коньках, разбивая носы в кровь, делали в снегу «бабочек», лепили снеговиков, снежных баб и их детей. Войдя в роль, сами становились похожими на детей снежной бабы. Играли месяцами и зимой, и летом. Мы сами формировали и заполняли свой день. Без участия взрослых. Им было не до нас. Они строили светлое будущее. Приходилось учиться на своих ошибках – взаимоотношения, микроклимат в коллективе, разборки и даже драки.
             

Танька была старше меня на два года. Её мать, Екатерина Семеновна, в народе Катька-бульдозер, родила её, как говаривали взрослые, «в девках» – нагуляла. «Девке» было тогда почти сорок. Она была некрасивая с мелкими, словно бусинками, глазами, большим ртом и рыхлым носом. Фигура её больше напоминала фигуру сумаиста: маленькая голова с жидким хвостиком сразу перерастала в мощные плечи и руки, плечи – в округлый живот. Все это уверенно держалось на сильных коротких ногах. Она работала уборщицей в школе за семьдесят рублей в месяц и хотела простого бабьего счастья. Счастье  родилось умственно отсталым. В медицине это называется «олигофрения», в народе – «дебилка», «идиотка», «психичка» или просто -  «дурочка». «Танька – дура, в лес подула, шишки ела, обалдела! Танька-дура, Танька-дура: нос картошкой, губы плошкой!» – стройным хором дразнили дворовые дети, строя немыслимые рожицы, изображали её походку, речь и манеры. Все это сдабривалось громким смехом. Я старалась не участвовать в этой травле, но и поперек толпы не шла – не хотела быть белой вороной. В советском прошлом не принято  и неудобно было быть против всех, и даже опасно. «Один за всех, все за одного» иногда означало все против одного. Все были против Таньки. И я. Как все. Хотя и Таньку, и Катю мне было жалко.
             

Жили они тихо и бедно. Из мебели в квартире были изношенный временем малиновый диван с проплешинами и ободранными углами, кровать с железными спинками-прутьями и панцирной сеткой да круглый стол, покрытый цветастой клеенкой. На облупившемся деревянном полу вдоль комнаты лежал домотканый пестрый половик, на стене - тонкий маленький коврик с оленями. Несмотря на чистоту и аккуратность, в квартире пахло Танькиной болезнью. Химический запах лекарств смешивался со специфическим запахом мочи. Мама брала меня с собой всякий раз, когда приносила Кате овощи и фрукты с нашего сада. Она хотела, чтобы я выросла доброй и милосердной.
Пока взрослые разговаривали, я сдавала Таньке технику чтения – читала сказки, рассказы, декламировала стихи наизусть. В девять лет у меня были свои планы на жизнь – быть лучшей ученицей в классе и стать актрисой, причем, тоже лучшей. И мне казалось, что Танька слушала и понимала. Кроме мамы она была единственным моим зрителем. Но мама только улыбалась моим мечтам, а Танька в меня верила. Она садилась за стол прямо напротив меня, неизменно прижимая к животу небольшой малиновый мяч с двумя голубыми полосками.
В моменты кульминации она эмоционально запрокидывала голову, протягивая к потолку  руки с мячом, и ухала словно филин: «у-ху!», «у-ху!». Иногда в её косоглазом взгляде было что-то собачье – скулящее и безысходное. В эти мгновения она медленно опускала голову на мяч и тихо подвывала мокрыми толстыми губами: «а-у», «а-у». На кухне в унисон ей причитала Катя:

- Я, Галина Сергеевна, Бога молю, чтобы терпения дал, чтоб не оставил нас с Танечкой. Страшно подумать, что с ней будет, если меня не станет. Иногда во сне так сердце замирает, что и не бьется совсем. Вскрикну вдруг, проснусь, задышу, прислушаюсь. Нет, живу пока. На Танечку взгляну, а она не спит, глаза раскроет, руки потянет: «Ама, ама! Ни нада, ни нада!». Господь слышит её и еще сил мне дает на этот день. Знает, видно, никому она здесь, кроме меня и не нужна.

Я стояла у дверей комнаты и слушала Катино  бесконечное горе, а Танька била руками по мячу и кричала: «Ще! Ще!»


Однажды я спросила маму:

- Мам, а разве Бог есть?

Мама напряженно посмотрела на меня:

- Почему ты спрашиваешь? Нет, Бога нет. Его придумали древние люди, потому что не могли объяснить многие физические явления. А сейчас наука все объяснила. Вы ведь проходили в школе. Забыла?

- Тогда почему ты не расскажешь об этом Кате? Зачем она молится? Кому? Если Бога нет? И почему наука не может вылечить Таньку? Наука ведь все знает.
Мама смутилась и нахмурила лоб. В её взгляде появилась растерянность:
- Иркин, Воробыш, ты задаешь недетские вопросы. Не могу я так Кате сказать. Пока она верит, у неё есть надежда. Надежа ей придает силы, - она немного помолчала. - Это все очень сложно. Наука, конечно, еще не может объяснить всего. Она все время развивается.

- А когда она разовьется? Когда сможет вылечить Таньку? Когда Танька состарится и умрет? И вообще, почему Танька такая родилась? – я пытливо заглянула маме в глаза.

- Природа дала сбой, - неуверенно ответила мама.

- Почему?
- Я не знаю, Иркин, - мама выбросила белый флаг.
Больше мы никогда не возвращались к этому разговору. Но одно я поняла уже тогда, как бы наука не развивалась, а океан непознанного, неизведанного, непостижимого будет существовать бесконечно.


С каждым годом Таньку я навещала все реже. Наши встречи становились короче. У меня поменялись планы на жизнь: я уже не хотела быть лучшей, не хотела быть актрисой. Детская мечта кончилась. Я опустила занавес. Зрители мне больше не нужны. Я взрослела, приспосабливалась к жизни. Хотела жить красиво, весело, не напрягаясь. Во мне крепли равнодушие и цинизм.


В тот июльский день было жарко. Утомленный градусник за окном показывал тридцать четыре в тени. Раскаленный шар солнца неподвижно висел в чистой лазури неба. Слабый ветер обжигал. Расплавленный воздух был похож на пленку, сквозь которую изображения слегка искажались и медленно плыли. Деревья, трава, цветы устало дремали под пылающими лучами солнца. Люди двигались лениво, как бы нехотя, поминутно вытирая блестящие от пота лица и шеи. И только мы, дети, были рады жаре. Жара на Урале могла закончиться внезапно, с очередным дождем.  Лето в этот день было похоже на настоящее, южное, почти как в Сочи, а не на средне уральское, умеренно континентальное и неустойчивое.


Я и сестры-близнецы Пахомовы, Желька и Женька, сидели на скамейке возле подъезда в тени раскидистой старой яблони, вдыхали сладкий аромат липы, смешанный с благовонием мяты, ромашки и сухой травы, и вели «светскую» беседу. Точнее, беседу вели Желька и я, а Женька читала книгу. Она читала всегда и везде: дома, в школе, на улице, в автобусе, в магазине. Кажется, Женька родилась с книгой, как с необходимым для жизни органом. Росла Женька, росла и книга. Её прелестная головка вмещала в себя всю Ленинскую библиотеку.


Желька( Анжелика) явилась на свет  на десять минут раньше сестры смазливой и вольной. В свои тринадцать она, в отличие от меня, больше напоминающую недокормленного суслика, была похожа на распускающийся бутон прекрасного цветка. Через шифоновую блузку на месте грудей просвечивали два волнующих  бугорка. Бедра округлились и стали шире выточенной талии. Во взгляде появилась томная женственность. Пухлые губки складывались в легкую печаль. На неё обращали внимание и наши одноклассники, и мальчики постарше. Желька, конечно, предпочитала великовозрастных.


Разговоры в тот день были о них, о мальчиках, ибо мы решительно входили в пубертатный период жизни. Нам казалось, мы говорим о любви, хотя и не представляли, что это такое.
Наше пустословие Женька разбавляла «наукой». Рассказывала о Древней Греции. Рассказывала легко и увлекательно, как Елена Андреевна, наша литераторша. Впоследствии Женька станет обычным бухгалтером в обычном Управлении культуры.
Болтовня неожиданно прервалась продолжительным скрипом двери подъезда. Сначала из-за двери показался малиновый мячик с двумя голубыми полосками, затем Танька, высокая, крепкая, в выцветшем желто-оранжевом платье, чуть выше колена, бережно прижимавшая мячик к своей груди, словно дитя. Густые ореховые волосы были аккуратно собраны в тугой конский хвост. Она повернулась в нашу сторону, повела косыми глазами, улыбнулась открытым ртом. Так и стояла с минуту. Затем задрала голову к небу, подняла мяч вверх и восторженно произнесла:

- Лава огу! Лава огу! Лава огу за сё!
Желька с издевкой хлопнула в ладоши:

- О! Дура вышла на прогулку! Эй, дура, ты кого там выкрикиваешь? Бога что ли?
– она истерически захохотала.

Женька на секунду оторвала глаза от книги и безучастно посмотрела на Таньку-дурочку.

Я промолчала.

Танька неуклюже, по-утиному, сбежала со ступенек и встала прямо напротив Анжелики.

- Нна! – отрывисто сказала Танька, протягивая ей мяч.

- Ты на кого смотришь, дебилка? А? На кого она смотрит? – Желька посмотрела на меня, скосив глаза и широко раскрыв рот, зашлась в безумном смехе, запрокинув голову назад. Танькины бегающие косые глаза смотрели везде одновременно: и на сестер, и на меня, на старую яблоню, в какую-то даль, на соседского орущего под балконом кота и еще невесть знает куда.

- Тань, ты иди на карусель, покачайся, пока малышня не набежала, - я попыталась свести на нет глумление над беззащитной. Но Танька настойчиво  и благодушно предлагала свою любимую игрушку Жельке:

- Нна! Нна ящик!

- Ящик! - Анжелку перегнуло пополам. – На фиг мне твой сраный «ящик»? Танька, а ты срешься? А? Но ссышься уж точно, - она уронила голову на мое плечо и содрогнулась всем телом, захлебываясь злым хохотом.

- Да хватит тебе! - занервничала я.

- Нельзя смеяться над убогими, - не отрываясь от чтива, Женька как будто подытожила очередную главу, шумно переворачивая страницу.

- Ты еще скажи «грешно»! Монашка, блин, – Желька шумно выдохнула из себя очередную порцию гогота. – Танька, запарила ты меня! Пошла вон, дура! – она вдруг резко, с каким-то даже остервенением выбила ногой мяч из рук Таньки.
Мяч, стремительно вращаясь, взлетел ввысь, бешено закрутились голубые полоски. Через мгновение гулко ударился об асфальт и бодро запрыгал по тротуару.

- У-у-у! Ящиик! – съежив лицо от яркого солнца, пропела Танька и косолапо, большими шагами побежала ловить мяч.


Зеленая «семерка» появилась на тротуаре неожиданно. Тягучий визг тормозом отчетливо пронзил моё сознание. Я безголосо крикнула: «Мама!». Слышала тяжелое дыхание Жельки за спиной. «Ой!» - взвизгнула Женька.
Из остановившейся «семерки» вывалился красный как кумач дядя Коля, сосед из второго подъезда, и стал орать забористым матом:

- Дура, мать её! Имбицилка! Понарожают недоделанных, итит твою! Чуть сердце не выпало, итит! – дядя Коля беспорядочно махал руками в сторону бежавшей за мячом Таньки и нервно ходил вокруг капота машины. Потом тяжело опустился на водительское кресло, рывком захлопнул дверь и резко рванул с места. Из открытого окна его машины сыпались проклятия, возмущения и матерный лай.

- Точно, блин! – очухалась Анжелка. - Понарожают уродов вот таких! Нормальным людям жить мешают! Щас ,блин, дядя Коля в тюрягу из-за неё залетел бы лет на семь! – Желька смачно сплюнула на асфальт. –Чё, Катька её сразу в дурку не сдала?  Да и вообще, на фиг они такие нужны? Только государству обуза. Таких недоделанных сразу усыплять надо!

- Ну, да! Дура, она дура и есть. Дура – это диагноз безнадежный, - как заправский доктор, вынесла вердикт Женька.
Я стиснула зубы и бросила злые глаза в сестер. Ярость из живота хлынула прямо в мозг:

- Это у вас диагноз безнадежный! Это вас усыпить надо! Сами вы дуры! – я вскочила со скамейки и помчалась к Таньке.
Она стояла возле карусели абсолютно счастливая  и ловила сморщенным лицом яркое солнце.
Увидев меня, закивала добрым открытым ртом. Протянула мячик и весело рапортовала:

- Ящик ааймала! Ящик ааймала! Нна!

- Молодец, Таня. Хорошая Таня! Красивая Таня! – приговаривала я, взяв у неё мяч, настойчиво потянула за руку, уводя за собой.
Танька засеменила мелкими шажками, как гейша.

- Пойдем, Таня, пойдем. Мы им еще покажем кузькину мать, - подгоняла я возбужденно.

- Кискя ать, киська ать! Х-х-х! – повторяла Танька и радовалась, как блаженная.

Преодолев злополучный тротуар, мы встали напротив Жельки. Она сидела на скамейке и с усмешкой смотрела осиными глазами, нагло, будто ожидала клоунского шоу.
Я презренно смерила её взглядом.

-Танька, а ну ударь Жельку! С силой ударь. Вот сюда, – я небрежно коснулась Желькиного плеча.

Танька скривила большие влажные губы в подобии улыбки.

-Ну же! Танька давай! – не унималась я, распаляясь все больше.
Анжелика зло засмеялась. Она торжествовала. Женька шумно вздыхала, цокала,  качала головой и с восхищением поглядывала на сестру большими темно-синими глазами.

Я начала тянуть за руку, подталкивать Таньку к Жельке:

- Давай! Слышишь, Танька! Ударь! Она чуть не убила тебя! Не бойся! Бей! – кричала я. Ярость поглощала меня целиком, захватывая в капкан разум и душу.

- Нни! Нейзя! Нни нада! Больна! – Танька упираясь, дрожала всем телом. Её глаза сделались влажными и беззащитными. Она заплакала. С рыданьями из неё выходили слова. Толчками, отрывисто и надрывно.

Я вдруг очнулась от злости. Выдохнула натужно.

- Тихо, тихо, Танечка. Красавица. Ну, всё, все. Больше ничего не будет, - поглаживая по спине, успокаивала её, как ребенка. – Держи мяч. Сейчас домой пойдем, да? Танюша?

Танька взяла мяч и быстро закивала, все еще содрогаясь и всхлипывая, утирала крупные слезы по-детски, тыльной стороной ладони.

- Тише, Танечка не плачь, Ирка не возьмет твой мяч! – Желька театрально продекламировала, добивая Таньку снова и снова. – Камедь, блин! Женя, пойдем отсюда.

Сестры демонстративно встали и, пересмеиваясь, отчалили к своему подъезду.
Тогда я не знала, что мои слова «больше ничего не будет» окажутся пророческими.

Через три дня Танька умерла. Во сне. Тихо и безмятежно.

- Сердце не выдержало жары, - сказал врач Скорой.

- Людей оно не выдержало.  У сердца ить только две болезни: сердечность и бессердечность. У Танечки нашей блаженной была сердечность. От её завсегда помирают, - уточнила баба Варя с первого этажа, вытирая платком печальные глаза.


Я не была на Танькиной могиле лет двадцать пять. Давным-давно я вышла замуж и уехала в новую жизнь, в новую страну. Вскоре перевезла родителей и навсегда забыла этот город.


В храме звучала спокойная тишина. Лишь умиротворенно шелестел неровный огонь свечей, оживляя иконы. Образы смотрели строго и скорбно. Я поставила свечку за упокой. Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей, Татианы, и прости ей все согрешения, и даруй ей Царствие Небесное. Господи, да не было у Таньки никаких грехов. Это я погрязла в них, как в болоте. Прости меня. Я слабая и грешная. И всех нас прости, Боже. И Жельку, и Женьку. Всех. Слезы переполняли глаза и скатывались по щекам, срывались и падали на светлый плащ. Я отмывала душу. Душа становилась чище и легче. Открывала очи души, и она прозревала. Я оплакивала Таньку, свою жизнь  и свою вину перед мамой, отцом, дочерью, мужем и всеми, кого приходилось обижать. Слезы печали сменились слезами благодарности. Я была благодарна Богу за то, что в моей жизни была Танька, хоть я тогда и не прошла проверку на душевную вшивость. За то, что в моей жизни меня любили и ненавидели, обижали и прощали, ждали и выгоняли. За то, что я жива и способна научиться любить и прощать. У меня еще есть возможность исправить свою глупую жизнь.
Не забывай меня, Танька. А если я тебя забуду, ты приходи ко мне в желто-оранжевом платье с малиновым мячиком с двумя голубыми полосками.
10
Ходили мы походами
В далёкие моря,
У берега испанского
Бросали якоря

Крутой форштевень и большие якорные клюза торгового судна напоминали полярную сову на скальном бреге арктического острова. Уставший после длительного перехода, дизель-электроход типа "Днепрогэс" медленно, но величаво втягивался в акваторию испанского порта Бильбао. Свежая ржа по бортам судна - след крепко погулявшей волны на просторах Атлантики. Штормовой океан накопил усталость и в душах моряков. Экипаж ждал встречи с гостеприимной, солнечной Испанией, которая ещё со времён конкистадора Франсиско Писарро, знала, чем дышит морской бродяга, ступивший на её землю...
      
Первый помощник капитана (помполит) Дмитрий Борисович Крук. перед швартовкой признался старпому Юрию Чёрвинскому:
- Будь моя воля, закрыл бы судно на ключ!
- Что так? - удивился на ходовом мостике старпом.
- А то, что с режимом Франко даже сегодня, в сентябре 1971 года,  у нас нет дипломатических отношений. Они прерваны ещё в 1939 году после поражения республиканцев в гражданской войне. Так что в случае ЧП на берегу, куда и к кому обращаться? Ни посольства тебе, ни консульства…

Изобилие солнечного напитка, а главное - исключительно низкие цены на виноградное вино пугали первого помощника капитана. Хоть и уважал он испанцев, как отважных в прошлом мореплавателей. Правда, прямые телевизионные передачи с корриды вызывали смешанные чувства у Дмитрия Борисовича. С одной стороны, тореадоры, эти смуглые, темноволосые и стройные мужчины с узкой талией, конечно, храбрые парни. Артистично красуясь перед публикой, особенно её женской частью, они отправляли на тот свет здоровенных невинных быков. Надо признать, что не без риска для жизни. Однако, обожаемое испанцами и волнующее кровь зрелище, по мнению Крука, походило на красочно обставленное убийство.

Впрочем, коррида - для испанцев, а вот дешёвое вино в Бильбао - это незатихающая головная боль для Дмитрия Борисовича, вызванная тревогой и беспокойством за экипаж. Он прекрасно понимал, что уставшие от штормового перехода в Атлантике, моряки не прочь «расслабиться» на берегу. Только бы в меру и без ЧП!..

Поэтому группа наших моряков не могла пройти мимо одной из таверн в Бильбао. В подобных заведениях существовало "железное" правило: на стенке непременно присутствовал портрет генералиссимуса Франко. Его наличие проверял полицейский, обходя заведения и не забывая при этом дегустировать хозяйское вино. Долговязый страж порядка, облокотившись на стойку бара, потягивал виноградный напиток, строго рассматривая публику. В этот момент что-то «замкнуло» в голове у четвёртого механика Миши Рудыка. Видимо подействовала хорошая доза испанского вина. Эх, молодость! Вразвалочку он подошёл к портрету каудильо и обратившись к полицейскому, ткнул в генералиссимуса пальцем:
- Объясни-ка, служивый, что за личность в рамке?

Мишкины манеры явились оскорбительными для испанского стража порядка. Конечно, Рудык не прав: для республиканцев Франко – кровавый диктатор, развязавший гражданскую войну. Однако для бывших фалангистов и официальной Испании начала 70-х годов прошлого столетия –  ещё глава государства! Возможно механик и сообразил, что находится в чужой стране, законы которой надо блюсти, но было поздно. Да, моряки любовались в Бильбао, пусть и по телевизору, редким представлением - корридой! Но так случилось, что Мишка Рудык надолго запомнит Испанию и пивной бар по другой причине! Не долго думая, полицейский наградил крепкой оплеухой молодого механика, защищая авторитет правителя (каудильо).  Рудык крепко пошатнулся и едва не грохнулся на пол. Спорить и возмущаться было бесполезно, да и чревато последствиями. В этой ситуации вспомнили напутствие помполита Дмитрия Борисовича - «Быть трижды осторожными в Бильбао!».

Опасаясь нежелательного развития событий, моряки тихо, мирно, покинули питейное заведение. Отрезвевший Миша Рудык, проклиная себя за содеянное, просил прощения у товарищей.
- Какое мероприятие сорвал! - тяжело вздыхал боцман Черных, - зубы-то хоть целы?
- Да всё нормально, Антон Иваныч, - виновато глядя в сторону, отвечал Рудык.
- На всю жизнь теперь запомнишь облик диктатора Франко.
А ведь я читал, мужики, про почти аналогичный случай в российской истории.

Закурив сигарету, боцман Черных поведал притихшим морякам о происшествии, описанным русским писателем Владимиром Войновичем.
- При царе Николае I один пьяный мужик, как наш механик Рудык, бузил в кабаке. Его пытались урезонить: «Как же ты сидишь под портретом государя-императора и говоришь такие слова?». На что тот ответил: «Плевать я хотел на вашего государя!». Его, естественно, в кутузку и приговорили к битью шпицрутенами. А поскольку это было равно смертной казни, то такие дела доходили до государя. Николай I, когда прочёл дело, написал резолюцию: «Передайте этому идиоту, что я тоже плевать на него хотел. Но моих портретов по кабакам, что бы больше не вешали»...
- Царь российский, конечно, был либералом по сравнению с диктатором Франко и его жандармами. И по поводу портретов, не в пример каудильо, рассуждал вполне демократично, - добавил к рассказу Антон Иванович.

Как бы там ни было, но праздник захода в Бильбао у моряков был явно испорчен. Понурив головы, они уныло шагали в сторону своей законной территории, на борт советского судна. И лишь матрос Димка Соколов, пытаясь поднять настроение, напевал вполголоса, слегка изменив, популярную в те годы песню: "Не нужен мне берег испанский (турецкий) и Африка мне не нужна..."   
11 Ангел - хранитель для Душеньки
Галина Терешенок2
                   

          На 40 - вой день предстала перед господом Богом Душа умершей девяностолетней старушки, ожидая решения: куда направит её Господь – в рай или в ад.  Святой Петр, потрясая ключами от Рая, солидно поглаживая окладистую бороду, говорил, что место этой Душе – в аду. И в Бога эта душа вроде не очень - то верила, да и аборт грехомерзский  сделала. Пётр ещё много времени перечислял грехи этой души. И не сдержана она иногда была, и церковь мало посещала, да и священников не очень любила. « Ну что ж, если ты, Петр, так считаешь, отправляй Душу в Ад», - наконец поставил свой вердикт Господь.

              Тайно проникший на судилище Ангел хранитель в расстройстве махнул крыльями, но перечить Богу не посмел. И отправилась душа рабы божьей Зинаиды в ад. Ангел, поникший и расстроенный, сопровождал свою «душеньку» так, как он делал это все девяносто лет. Он был ещё довольно молод, и это была его первая душа. Когда за душой, испуганной и истончавшейся , со скрипом закрылись ворота Ада, Ангел – хранитель взлетел, быстро оказавшись на небольшом астероиде и стал играть грустную мелодию на самодельной дудочке, на которой в детстве играла раба божья Зиночка. Вокруг, в черном небе, раскинулись миллиарды звёзд. При желание Ангел мог бы посетить каждую из них, как он проделывал это много раз. Но он упрямо наигрывал на дудочке однообразную мелодию, чувствуя, что  что -то щиплет глаза. Хотя, как было доказано Ученым Советом Архангелов, ангелы плакать не могли и не умели.

             Затем Ангел оттолкнулся от небесной скалы  и почувствовал, как его нежно обняла вселенная. Он лежал, раскинув свое громадное энергетическое  тело, способное в мгновение ока  уплотняться до человеческого и слышал музыку Вселенной. И это было прекрасно. В темноте, а темнота Вселенной светится различными оттенками, блестели разноцветные шары звёзд, пылали зарождающие и потухающие Солнца, выбрасывая протуберанцы щупалец, пролетали хвостатые джинны – Кометы, на некоторых из них он с шумной ангельской кампанией катался. Ангел почти забылся в колыбели Млечного Пути, как вдруг ощутил вибрацию, явно выбивавшуюся из хора  мелодий. Хранитель мгновенно перетек из гигантского, еле видимого создания в свой облик, к которому привык за 90 лет.  Он расслышал, нет, не слухом, которым нельзя было услышать  отдельную ноту в мелодии в грандиозной Вселенской  музыки, которой дирижировал сам Господь. Он расслышал сердцем еле слышную нотку своей подопечной души.  Ангел был ошеломлен: ведь из ада никогда ничего не слышно. Из него не исторгается абсолютно никаких волн: ни звуковых, ни ментальных, ни энергетических…  НИКАКИХ.  Ибо так  повелел Господь Бог.

               Хранитель сделал то, чему его учил Бог: распахнул настежь «врата сердца своего» и мгновенно преодолел часть Вселенной, оказался перед входом в чистилище. Это было странное и пустынное место, постоянно меняющее свой  облик. На громадных просторах чистилища царил обычно мрак и холод, ибо оно отражало эмоции душ, ждущих своей участи. И вот, среди сверкающих айсбергов под тёмным облачным покровом Ангел увидел прогалинку, которое согревало солнышко на синем небосводе. Это было  невероятно. Но ещё невероятнее были серебристые шарики одуванчиков, которые разлетались от дуновения маленькой девочки, одетой во что – то совершенно невообразимое: старая длинная кофта, подпоясанная бесформенной бечевкой. Но девочка была в совершенном восторге. Звонко смеясь, она бегала по чудесному полю и одуванчики не разлетались в разные стороны, а окружали её, создавая блестящую, из перламутра, пелерину

                 Ангел – хранитель, удивленный, изумленный, охреневший ( вы можете подобрать любой эпитет, который близок вам) стоял, как будто окаменел. Его привел в чувство увесистый шлёпок между крыльями.
 
              - Это твоя Душа развлекается, - прошипел Харон, смотритель чистилища, по совместительству некогда  перевозивший  души умерших через реку Стикс. Но теперь работы стало намного больше и Харон забыл своё маленькое хобби.

               - Моя,- не стал отрицать Хранитель.

               - Срочно забирай её, смотри, что творится!- и бывший перевозчик через Стикс широким шестом указал на Души, собравшиеся около солнечного пятна. Их были тысячи. Потерявшие надежду выбраться и застрявшие здесь до судного дня, они вдруг  лицезрели чудо. Ведь чудо может делать только Господь и они решили, что вот – вот грянет Судный день.  Ангел вмиг подхватил свою душеньку и взмыл в небеса.

             А в Чистилище враз всё позабывшие души разбрелись по ледяным заторам, каменным озерам, сверкающим айсбергам . Вскоре все укутал густой,  липкий  туман, стало опять тихо и уныло. Оставь надежду, всяк сюда входящий.
 
            Ничего не понимающий Ангел с Душенькой приземлился на свой любимый астероид и обнял девочку крыльями. Ему всё казалось, что она замерзла.   Хранитель постоянно забывал, что душа не может замерзнуть там, где не холодно ему.
               Зиночка доверчиво прижалась к Ангелу. Он так напоминал её старшего брата, погибшего на войне. И тут астероид покачнулся. Кто – то очень тяжёлый встал на него. Даже не оборачиваясь, Хранитель понял – сам Вельзувул пожаловал за его Душенькой.

           - Ты её больше не получишь, - решительно начал Светлый Ангел, даже отдаленно не представляя себе, что он может противопоставить хозяину Ада.

               - Успокойся, я вовсе не хочу брать эту душу назад. Она мне чуть всю дисциплину не развалила. Вот, держи – это справка для Бога, что данная душа не пригодна для содержания в Аду.-
 
               Сунув лист папируса в руку ошарашенного Ангела, Повелитель Ада исчез.      

                 - О Господи, Отец Небесный, что же ты там натворила?! - возопил несчастный Хранитель.
      
                  Душа, срочно приняв вид маленькой девочки, уютно свернулась клубочком на  ангельском крыле, прошептала: « Ничего». И Ангел увидел всё глазами души, ощутил её ужас и страх.

              Старушка ( ибо в ад попадают в том возрасте, в котором умерли) долго стояла в очереди таких же умерших душ, как и она. Кто – то из служителей ада громко зачитывал все прегрешения стоявших перед ним душ и  назначал первое наказание. Души пугались, кричали, менялись в размерах, подбегали служители Ада и волокли несчастных к месту наказания.

              И вот раба божья Зинаида предстала  перед разноцветными глазами   ( один багровый, другой чёрный) адова «распределителя». Тот недовольно морщится. « Знаю, знаю я все ваши грехи, у молодого поколения они гораздо интереснее. Для начала иди бабка в котёл с кипящей водой».   Чертёнок подхватил Душеньку и швырнул в кипяток. Десятник сразу же забыл об этой Душе.

             Какого же было его удивление, когда через то ли два века, то ли две недели ( в Аду, впрочем, как и в Раю, время не имеет ни прошлого , ни будущего, ни настоящего. Время сосредоточено в одной точке и не двигается) к нему робко приблизился, волоча за собой вилы, чёртенок, присматривающий за душами, кипящими в воде.

            « Что у вас за вид!  Немедленно возьмите выданный вам инструмент надлежащим образом!», - заорал Десятник на чертенка, силясь понять, что же могло стрястись  в самом спокойном углу Ада.

            «Дядя, я не виноват, чес слово", -  зачастил хвостатый племянничек.
Десятник перенесся к котлам. И был изумлён: Душа  с наслаждением нежилась в кипятке и Черт уловил вибрации, неположенные в Аду  - безмятежность и грустную радость.  Одно движение вил и Душа стоит перед ним, смотрит испуганно.

         « И то хорошо,- с сарказмом подумал Чёрт. – а то как в..», и  он поспешно сплюнул через правое плечо. Душа, видя недовольство начальства, поспешила оправдаться: « Я всю жизнь мерзла: в детстве ломала кукурузу в мороз, копала в снегу картошку, в старости вот ногу поломала и шесть лет мечтала залезть на русскую печь и согреться. А в морге - то как холодно было!  А тут так хорошо: водичка горяченькая, согрелась наконец  ». Десятник недобро сощурился и распорядился: « Туда, где смола!»

                    Подбежал смотритель и швырнул Душу в горячую смолу.  Смотритель был постарше, поопытнее  и Десятник доверял ему. Чай, не бестолковый племянник. Но через некоторое время разочаровался и в Смотрителе. Если бы у чертей было сердце, можно было бы сказать –  тревожно у Десятника на сердце. Какое – то беспокойство обуревало его. Не выдержал, он отправился туда, где в огромнейшем озере, наполненном кипящей смолой, мучились тысячи душ. Над озером висело свинцовое марево, меж которым прорывались огромные языки пламени, исходящие с поверхности озера, тоже раскаленное. И бедным душам некуда было деться. Везде огнь адский.

                 Но при виде картины, открывшейся перед ним, у Десятника  полезли глаза на лоб. Тучи Душ левитировали над озером. И все они были в каких - то пятнах!   

    « ЭЭЭтто что?!», - дрожащим пальцем Бес указал  на безобразие.  « Это смола, она хорошо лечит и каждый обмазал ей себе больное место. Давайте и вам руку обмажем, я же чувствую, что она у вас болит», - услышав этот голос, вернее, неповторимую вибрации, Десятник одним щелчком выудил из тысяч душ нужную и свирепо на неё уставился.

       Смотрителя он нашёл в тени утёса, обмазанного целебной смолой с головы до ног. Щёлчок хвоста Беса был равен ударам тысяч молний. Чёрт испуганно подпрыгнул и уставился на начальство преданным взглядом.

              « Это, - Смотритель потряс рукой с зажатой в ней Душой, я забираю с собой, а ты наведи у себя порядок, чёрт тебя возьми!!!!»,- сорвался Бес на вопль, от которого начал рушиться небосвод Ада.

                 «Что у вас здесь творится? - Недовольный Вельзувул одним мановением руки остановил разрушения и восстановил порядок.  Десятник, идём со мной». По дороге он слушал рассказ подчиненного:  «Эту Душу поставить на тяжелые физические работы, а затем  - пусть покатает камень Сизифа».

                 И поставили Душу рабы Зинаиды туда, где кипели котлы с водой и смолой, а в них страдали грешники.  Смотритель цеха котлов неоднократно писал докладные начальству на замену отопления дровами и углём газом. ( Честно говоря, старому черту хотелось покоя от шума, производимого дровосеками и кочегарами). Но Вельзувул, получив докладную, рыкнул : «Что за ерунда, ему что, грешников на подсобные работы не хватает» и все осталось по прежнему. И вот Душенька Зиночки таскает и пилит дрова, тащит огромные сани с углем и подкладывает топливо под котлы, всякий раз вспоминая слова своей матери: «И, девоньки, и на том свете будем работать на богатых. Они будут гореть, а мы дрова подкладывать».

              Зиночке стало всех жалко и она предложила меняться, работать так сказать по сменам. Чумазые и усталые кочегары полезли в котлы,  грешники приготовились бросать адов уголь в топку, а громадные деревья подкладывать в горящие костры.
                
             Вельзувул  за множество веков не слышал даже возражений, а тут - неповиновения. Поэтому он поневоле запомнил непонятную Душу. И что особенно раздражало хозяина Ада, так это то, что Душа всё это делала не корысти ради, не для того, чтобы её перевели по блату (Какое отвратительное слово, его только люди могут придумать – мимоходом подумалось Вельзувулу) на более легкое наказание, а просто из доброты душевной.

              - Стоп, - остановил свои мысли адский начальник. – Доброта душевная. Это же по части Рая. Что эта Душа у нас делает?-

                Он надолго задумался: « Как это может быть? Или Пётр чего – то напутал, или САМ меня решил проверить?».

               Сатана решил дать Душе последнее задание, на котором ломались самые стойкие грешники. Сизифов камень.

                И теперь Душа тащила огромную скалу на гору, там скала вырывалась из слабых рук и скатывалась к подножию. И так день за днем, век за веком.  Так как в аду время застыло, то и определить, сколько наша Душенька катила Сизифов камень, было затруднительно.
   
               Переждав некоторое время, глава ада пошёл взглянуть на площадку, где грешники катили Камни. И конечно, как он и ожидал, новая грешница была вполне жизнерадостна. Подбежав по его приказу, она заговорила : « Там, на Земле, где я жила раньше, у меня тоже был Сизифов  труд.  Только не каменный, а бумажный. Чем больше я делала отчётов, оформляла документов, тем больше их становилось. И если я здесь в аду могу отдохнуть, когда спускаюсь с горы за камнем, то там бумаги шли беспрерывным потоком, нельзя было даже от стола головы поднять».

                 Этого уже Вельзувел стерпеть не смог. Грубо подхватив Душеньку, он самолично вытолкал её из ада обратно в Чистилище и велел своим привратникам никогда её обратно не впускать. 
   
                Ангел – хранитель осторожно поднял маленькое туманное облачко, в которое превратилась смущённая Душа и воззвал от всего сердца: «Отче, выслушай меня, как только ты умеешь,- взмолился Ангел».

                И тут же оказался в потоке света: он был всем, и всё было им. Он плавал в море доброты и отдыхал на островах счастья. Свет пронизывал Ангела и его Душеньку со всех сторон, и  не пришлось ничего рассказывать.

               Всё, о чём знал он, знал и Господь. Всё, что помнил он, помнил и Господь.  « Отче, - в ужасе вопросил Ангел,-  ведь ты знал, что душеньки будет так тяжело там, на земле?  Зачем же ты позволил всё это?».  «Пётр не знал и не знает, а без его согласия трудно в рай попасть, - дуновением смешливого тёплого ветерка пронеслось в голове Ангела. Да и мне интересно будет послушать твой рассказ».
               Ангел Хранитель решился задать вопрос, который интересовал его всё время, что он провёл на Земле: « Скажи мне, Отче мой, по – каким критериям ты отбираешь, в какого ребенка вселится Душа? Кто будут его родители?  Как этот человек проведет и окончит свою жизнь? Почему ты заставляешь одни души страдать, а другие нет?   Ведь мне известно, мне известно, что все души изначально одинаковы. И первый вздох все дети делают одинаково?!»

             Хранитель опять почувствовал мудрую, дружелюбную силу и тихий смех: « Какими грамотными теперь стали мои ангелы: критерии, изначально одинаковые….  Расскажи нам о своей Душечке, как ты её называешь и, возможно, сам ответишь на свои вопросы».

               «Люди редко слышат своих  Хранителей, но ещё реже слушают их», - начал рассказ Ангел. -   Есть два пути к Богу – путь радости и путь страданий. Только большинство людей избирают последний. Правда, иногда выбор не зависит от самого человека".
12 Часовой
Виктория Белькова
(Фото из интернета)

«Ни от какого нищего не отвращай
лица твоего, тогда и от тебя не отвратится
лице Божие»
(Тов. 4; 7)

            Выходя из храма, Рита торопливо перекрестилась и направилась к воротам. На носу первое сентября, а еще столько нужно купить! И детям, и себе.

              Нищие на паперти улыбались, тянули к ней ладошки и стаканчики для подаяний.  Рассовывая монеты в протянутые руки, Рита бросила взгляд через дорогу. У ворот городского рынка, расположенного напротив храма, стоял Володя, Вовка, как все его называли.  Стоял на своем месте, как всегда.

            В прежние времена Вовка, как и все, просил милостыню у ворот церкви. Но однажды, чего-то не поделив с  другими завсегдатаями паперти, был выдворен в ссылку – через дорогу, к воротам рынка. Людей, шедших на рынок, было в разы больше, чем людей идущих в храм. Особенно хорошо это было видно в те дни, когда рабочий день рынка совпадал с церковной службой. Поток пешеходов, торопливо семенящих от маршрутной остановки, вливался рекой в ворота рынка. И только тоненький ручеек людей, идущих в храм, отделялся от этого мощного течения и направлялся к церковной калитке. Казалось бы, просить милостыню у рынка выгоднее, чем у храма. Ан, нет – тонкий ручеек подавал и чаще и охотнее. И это было проверено. Вовка тянул свою тощую шею в сторону храма, но перейти дорогу опасался.

           Вообще, это удивительное соседство – храма и рынка. Сама атмосфера рынка располагает впасть во все тяжкие: кто-то кому-то нагрубил, кто-то кого-то обсчитал, кто-то кого-то обокрал.  Сама атмосфера храма призывает человека к покаянию, утешает обиженных.  А нищие на паперти храма – это вообще особый разговор.  Еще неизвестно кто кому нужнее – мы им или они нам.

             Здание храма старенькое, довоенной постройки.  Уже давно шли разговоры о строительстве нового храма. Городские власти даже выделили землю под строительство – пустырь между храмом и рынком. Были завезены стройматериалы. Но администрация рынка решила, что упускает нереализованные возможности и… обнесла пустырь бетонным забором. В свою пользу.  Шли «лихие» девяностые. Городская власть проявила верх слабости.  Кто успел, тот и съел.

         Настоятель храма старенький отец Исидор вскоре почил. Осуществить свою мечту –  строительство храма – священник, прослуживший почти полвека у престола Божия, так и не смог. Но не задержался на этом свете и директор рынка – скоропостижно умер в расцвете лет. Бог поругаем не бывает.  А бетонный забор остался, и рынок  вплотную подступил к воротам храма.

      Рита часто вспоминала эту историю. А сейчас, направляясь через дорогу, приготовила гривенник для Вовки. Он, издалека завидев ее, лыбился, растягивая губы в ниточку.  Едва Рита поравнялась с Вовкой, как тот прогнусавил:
– За покупочками пошла?
– Угу, – мыкнула Рита, бросив монетку в протянутый стаканчик.
Это сейчас у Риты с Вовкой мир. А раньше… Но об этом чуть позже.

       Контингент на паперти храма меняется в зависимости от дней недели или времени года. В праздники и по теплой погоде народу прибавляется. Но основной костяк остается постоянным.
 
     Двойняшки Катя и Валя ровесницы Ритиному мужу, но это не мешает им называть его дядей. Как дети, честное слово. И сразу вспоминаются евангельские слова Христа: «…истино говорю вам, если не обратитесь и не будете, как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18; 2:3). По характеру сестры очень разные: взбалмошная, с ленцой Катя и серьезная, рассудительная Валя. Они никогда не учились в школе.  Рано осиротели и с тех пор не имеют ни одной близкой души, кроме друг друга.  Может быть, поэтому во всех понравившихся людях они видят своих родственников.  Просто однажды объявляют тебе, что ты их родственник или родственница. А через какое колено – это только им одним ведомо.

      Еще в основной «отряд ребят» с паперти входит Зина – сумочница. Сумочницей ее прозвали за привычку все свое носить с собой.  На Зине, как на капусте сто одежек, поэтому худенькая беззубая Зина всегда имеет внушительные размеры.  Кроме того у нее всегда с собой связка из трех-четырех сумок, набитых барахлом.  Зина безконечно роется в своих сумках,  и из-за этого пожертвованные монетки часто ей не достаются.  Но Зина не обижается, а лишь беззубо улыбается.

      Когда Володя еще не был изгнан от ворот храма, он тоже входил в основной костяк паперти.  Неопределенного возраста, маленький и тщедушный, с потемневшей от постоянного пребывания на воздухе кожей, он похож на состарившегося гадкого утенка, который так и не превратился в прекрасного лебедя.  Торчащая тощая шея только усиливает его схожесть с утино-гусиным семейством.  Его голос, неприятный и гнусавый  слышен издалека.  Но замечательные у Вовки глаза – удивительного синего цвета. Таких глаз Рита никогда не видела.  В храм Вовка никогда не заходит. Почему – неизвестно.  Другие нищие заходят, а он – нет.

     Как-то издалека приехал отец Владимир, бывший настоятель храма и Вовкин тезка.  Рита видела, как отец Владимир – могучий, под два метра ростом, одной рукой, смеясь, сгреб Вовку в охапку и приподнял над землей:
– Ну, что?  Жив, курилка?

       Вообще, священники Вовку любят.  Живет Вовка неизвестно где.  Говорят, у какой-то дальней родственницы то ли в летней кухне, то ли в сарае. Родственница пускает его ночевать за определенную плату.   А когда Вовка не набирает нужную сумму и не приходит домой, родственница сама является к нему на «пост» и пускает в ход кулаки, требуя деньги.  Однажды Вовкино избиение родственницей увидел отец Николай, нынешний настоятель храма.  Отец Николай  отнял Вовку у разъяренной женщины и дал пятьсот рублей, чтобы она его больше не била. Люди на паперти восхищенно говорили: «Вот какой у нас батюшка!»

     У Риты же с Вовкой была своя история.  Довольно давно Рита торговала молоком со своего подворья, а  нераспроданное молоко в небольшом количестве приносила людям на паперти. Когда это случилось в первый раз, Рита замерла в нерешительности – кому из нищих отдать молоко?  А они, видя ее замешательство, дружно высыпали мелочь из своих стаканчиков и, по-детски счастливо улыбаясь, протянули стаканы Рите.
– Помыть бы стаканы то, – неуверенно протянула Рита.
– Ничего! Здоровее будем!
Рита смотрела, с каким удовольствием смакуют каждый глоток молока эти Божьи люди, и думала, что ничего их не берет: ни мороз, ни ненастье, ни инфекции.  Потому что Господь хранит.

      Потом обстоятельства в семье Риты изменились. И она больше не торговала молоком. И не приносила остатки молока к церковной паперти. Все к этому отнеслись с пониманием. Все, кроме Вовки.

     Завидев Риту, Вовка радостно вопрошал:
– Мама, молоко есть?
– Нет, – Рита отрицательно мотала головой.
– Потом привезешь?
Рита неопределенно пожимала плечами.
– Ну, ладно, – успокаивался Вовка.

     Поначалу это общение не особо надоедало Рите.  Но время шло.  А Вовку, как запрограммировали.  Он снова и снова спрашивал о молоке.  Рита пыталась объяснить ему, почему она не привозит молоко, но он как будто не слышал ее. Каждый раз опуская монету в Вовкину кружку, женщина слышала:
– Мама, молоко есть? Нету? Ну, ладно, потом привезешь.

    Рита стала прятаться от Вовки и вообще не вступать с ним в разговор. Она старалась прошмыгнуть мимо него незаметно, спрятавшись за спины прохожих.  И, казалось, Вовка действительно не видит приближающуюся Риту.  Но едва поравнявшись с Вовкой, та понимала, что он ее заметил, торопливо ускоряла шаг, а в спину уже неслось:
– Мама, молоко есть? Нету? Потом привезешь? Ну, ладно.

       Вовка уже не ждал, что Рита с ним заговорит.  Он задавал вопросы и сам же на них отвечал.  А Риту раздражало буквально все. И то, что Вовка называл ее мамой. Какая она ему мама? Он старше ее лет на пятнадцать. Раздражал гнусавый Вовкин голос. И то, что люди обращают на них внимание.

        Что-то еще мучило Риту во всей этой истории, но что именно, она никак не могла понять.  «И что он ко мне пристал? Тысячи людей идут мимо – и  ничего. А мне прохода не дает!», - недовольно думала Рита, завидев вытянутую гусиную Вовкину шею. И, вжав голову в плечи, звякала монетой о дно Вовкиного стаканчика, панически убыстряя шаг.  А удаляясь, слышала:
– Мама, молоко есть?.. – и далее по тексту.

    Так продолжалось несколько лет. Но вдруг, Вовка замолчал. Когда это случилось, Рита не сразу осознала произошедшее. Вовка при встрече просто улыбался, бормоча благодарности за брошенную мелочь.

      Конечно, это Ритины догадки, но ничего не бывает случайным. Просто однажды, отходя от Вовки, Рита подумала: «А ведь это, возможно, мои нерожденные дети через Вовку просят у меня молока». И грех то этот был у Риты вроде бы осознан и оплакан, и почти забыт. Но эта неожиданная мысль так пронзила все существо Риты, что сомнений не оставалось: не до конца осознан, недостаточно оплакан.

      Знал ли об этом Вовка? Вряд ли. Было ли его поведение сродни юродству? Возможно. Несомненным для Риты было одно: не зря доставал он ее своей просьбой.  Бог хочет спасти каждого из нас, посылает на нашем пути различные обстоятельства и людей. Только мы не всегда хотим это замечать.

      Незаметно прошло Ритино раздражение на Вовку.  И голос его уже не кажется таким гнусавым. И Рита даже стала скучать о тех временах, когда Вовка называл ее мамой.  Ну и пусть бы называл. Что, от нее убудет что ли?  Но Вовка больше не называет. А Рита, чувствуя свою вину перед ним за прошлое, припасает для него гостинчик или купюру покрупнее – к празднику.

      Вовка и сейчас стоит у рыночных ворот, тех, что напротив храма. И не страшен ему ни сибирский сорокаградусный мороз, ни злые метели, ни летний зной, ни проливные дожди.  Стоит он на своем посту, изгнанный даже с церковной паперти.  Стоит как безсменный часовой.  Совесть нашу охраняет.
13 Горячий суп
Виктория Белькова
( Фото из интернета)

      Пашка летел со Стасом на мотоцикле по проселочной дороге. Сентябрьский легкий ветерок ласково трепал Пашкины вихры. Какая-то бесшабашная удаль охватила его, хотелось петь и приплясывать.  Он обалдело улыбался, кося больше обычного левым глазом, доставшимся ему таким от рождения.
 
      Ехали они на ближнее поле за деревней, на фермерскую деляну. Утром по деревне поползли слухи, что кто-то хапнул картошку у фермера прямо с поля. Деревенские реагировали по-разному.  Кто-то сокрушенно качал головой, кто-то, поджав губы, цедил: «Ничего, не обеднеют».

     Воры действовали нагло: заехали на тракторе, развернулись по полю, не особо щадя посеянные рядом зерновые. Много не украли, больше напортили. По этому трактору фермер и вычислил воришек, организатором которых был друг Стаса. Никто не ожидал, что фермер позвонит в милицию. Воровство и раньше бывало на фермерских полях, но чтобы так, почти открыто, – это уже беспредел. Милиция приехала, составили акт, фермер написал заявление. Но все понимали, что дело развалится не начавшись.  Прямых улик не было. А косвенные – они и есть косвенные! «Хоть попугают и то ладно», – говорил с надеждой  фермер.
     Первым испугался Стас.  Он хотя и был другом тому лихому трактористу, но дружба дружбой, а своя репутация  дороже.  К тому же ему не хотелось портить отношения с фермером. Стас хотел объяснить фермеру, что не был он в ту ночь на его поле и быть не мог, так как охранял деревенский магазин, сторожем в котором он работал. Да это все подтвердят!

     Пашка поехал со Стасом за компанию.  Он, Пашка, как раз в ту ночь не отказался поучаствовать в ночном приключении.  Обещанная бутылка пива была ему не лишней.  Ехать же к фермеру он согласился из куража. А пусть докажет! Не пойманный – не вор! Поэтому и переполняла его какая-то хулиганская удаль и веселость. Сам себе он казался смелым, даже отважным.  Ехать в логово к «зверю»! Кто еще так сможет?

    Трактор фермера на поле они увидели издалека, тот стоял посреди картофельного  поля. Часть поля чернела свежевырытой землей. Людей видно не было. Приглядевшись, Пашка увидел кучку людей на опушке леса. Подъехали, поздоровались. Стас отошел с фермером в сторонку, для разговора. Пашка развернулся поперек сиденья, свесил ноги по одну сторону мотоцикла и от нечего делать стал рассматривать копошащихся людей. Здесь, кроме фермера, были его жена, младшие дети и еще пара городских, которых фермер нанимал в помощники для копки картошки. «Да… Таким составом они до зимы картошку не выроют», – усмехнулся про себя Пашка.

     Пашка знал, что фермер дважды в этом году объезжал односельчан, прося помощи в уборке картофеля. Но согласился только Леха – пенсионер, в прошлом тракторист. Остальные отговорились кто неотложными делами, кто нездоровьем. В деревне говорили, что фермерша стала в последнее время тоже прибаливать. Старшие дети их жили своими семьями в больших городах. А из младших девчонок, какие работники? Самая младшая дочка фермера еще и в школу не ходит. «Да и эти, – Пашка покосился на городских, –  тоже мне работнички!» Это были люди, которых фермер нанимал возле храма, из тех, что стоят на паперти. Работники они действительно были не ахти какие, но фермер и этому был рад: «Слава Богу за все!»

     На самом деле фермер был, как бы, ненастоящим фермером. Хозяйство его не было официально оформлено, как фермерское. Поэтому и помощи никакой в виде беспроцентных кредитов, ссуд он не получал. Но в селе привыкли его так называть. Сам себя  фермер называл крестьянином, не забывая добавить, что слово крестьянин произошло от слова христианин.
 
     Тем временем фермерша разливала суп – подошло время обеда. Из суповой кастрюли валились клубы горячего ароматного пара. Вдруг, фермерша обратилась к Пашке:

 – Есть будешь? Похлебай с нами супчика!

Пашка от неожиданности вздрогнул и испугался того, что это могла заметить фермерша.

 – Н-н-нет, – невнятно замычал Пашка, отрицательно мотая головой.

–  Да поешь! Смотри, какой свеженький, горяченький, вкусненький! Налить тарелочку? – продолжала уговаривать фермерша.

Суп действительно казался отменным. В золотистом горячем бульоне плавали кусочки мяса, картошки и домашние клецки с веточками петрушки.
Все это Пашка рассмотрел, пока фермерша держала перед ним тарелку с супом. Но он опять отчаянно замотал головой:

– Спасибо, не хочу, не буду!

       Тарелка ушла в другие руки. Но фермерша, всякий раз наливая очередную тарелку, протягивала ее Пашке, уговаривая его принять угощение. Пашка отказывался, и тарелка уходила мимо него. На самом деле ему очень хотелось есть. Он не помнил, ел ли сегодня, и когда вообще в последний раз он ел горячую пищу? Но что-то мешало ему принять от фермерши такую манящую тарелку с супом.

      Наконец, сын фермера, приехавший на пару дней из города помочь родителям с копкой картошки, сказал:

– Мама, да просто дай ему тарелку и все!

Пашка, почуяв поддержку со стороны фермерского сына, не устоял перед следующей протянутой к нему тарелкой и взял ее в руки. Едва слышно прошептал:

–Спасибо.

       Чтобы не смущать Пашку, люди старались не смотреть в его сторону, разговаривали между собой. А Пашка, глядя в тарелку, медленно, молча хлебал суп, который действительно оказался вкусным. Приятное тепло наполняло не только желудок, но и всю его сущность. Теперь он не улыбался. Напротив, стал сосредоточенным и серьезным. А левый глаз опять начал предательски косить больше обычного.

         Густая синева сентябрьского неба, которая бывает лишь в пору бабьего лета, золотая стена березняка и ковер изумрудной травы на  скошенном поле – это буйство красок, которое щедро дарила осень перед грядущим зимним холодом, так подействовали на Пашку! А тут еще эта фермерша со своим супом! И Пашка почувствовал, как защипало в глазах и защекотало в носу. Этого еще не хватало! Пашка уже и не помнил, когда он плакал в последний раз. Он покосился на фермершу – не заметила ли она его состояние? Волна злости поднялась и затруднила дыхание. Пашка злился на себя и на фермершу.

       Тарелка опустела. Фермерша протянула руку за тарелкой:

– Добавки? Или второе положить?

«Да чего она ко мне привязалась?» Пашка не успел больше ничего подумать. Положение спас Стас, очень вовремя вернувшийся после разговора с фермером. Увидав в руках Пашки пустую тарелку, он слегка гоготнул и присвистнул:

–Ну, ты и нахал!

      Фермерша и Стасу было предложила «отобедать», но он уже сидел в седле заведенного мотоцикла.  Пробормотав слова благодарности за себя и за Пашку, Стас стал разворачивать своего бензинового «коня».

     Осталось позади фермерское поле. Оглянувшись, Пашка увидел, как над полем склонились люди, собирая картошку. Он отвернулся. Ехали молча. Перед глазами Пашки вставали картинки прошедших суток. Вот он лихо дергает кусты картошки, торопливо собирая вылетевшие из земли клубни и ссыпая их в тракторную тележку. Вот он пьет пиво с подельниками, «обмывая» удачу. Потом перед глазами встала картинка: сгорбленные на поле фигурки вдалеке. «Три калеки!» –  усмехнулся он про себя.

     Затем Пашка почти физически ощутил тепло от горячей чашки супа в руках. И у него опять засвербило в носу и сдавило горло. Выкатившуюся из Пашкиных глаз слезу ветер согнал куда-то к уху. Что-то происходило в Пашкиной душе – незнакомое и неведомое ему. Какое-то новое чувство будто было заморожено внутри него, а теперь вдруг оттаяло. Уж не от той ли тарелки с супом? И это новое, оттаявшее, поднималось в нем волной, закипало подступившими слезами. Стас как будто почувствовал состояние Пашки и обернулся:

– А фермер то лох! Не догадался! Ты молодец, Паха! Держался!

– Да иди ты! –  Пашка зло отвернулся, –  останови!

– Не понял… Паха, ты чего?

– Останови, говорю!

       Стас растеряно смотрел в спину удаляющемуся Пашке. Потом тронулся не спеша, в надежде, что Пашка передумает – до села оставалось еще прилично, замучается топать! Выждав немного, переключился на повышенную передачу: «Ну и пусть шагает! Псих!»

     Когда мотоцикл Стаса скрылся из виду, Пашка сел на обочину дороги и дал волю  кипевшим внутри него слезам. Что это были за слезы и почему он плакал – он и сам бы себе не объяснил. После слез стало легче. Умывшись в низине у родника, Пашка пошел домой напрямую, через поле. Так короче.
14 Шурка
Вера Шкодина
 ЧЕТВЁРТОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "КАК ОПАСЕН ЭТОТ МИР" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
  ПЯТОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ЛАУРЕАТ 37» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА
    
   Во дворе выла собака.
Санька проснулась среди ночи и теперь тоскливо вслушивалась в непонятное откровение собачьей души.
В горнице заворочалась и забормотала мать.
Ей надо в пять утра вставать, чтоб подоить корову и выпроводить в стадо.
- Вот развылась! - уронила Санька в темноту, натянув одеяло на голову.
Мать заворочалась снова, вздохнула и обреченно изрекла:
- Преставился кто-то.
- Да уж!  - фыркнула Санька, - как же, сказки!
- Так и есть, - убежденно заверила мать
Её уверенность заставила внутренне сжаться и замолчать.
Спорить не хотелось, спать тоже. Промучившись до утра,  за обычными летними делами выкинула из головы ночной разговор.
       В обед влетела переполошенная соседка и , вытаращив глаза, затараторила:
- Шурка Доценко удавился! Руки, господи, наложил на себя!
И,  довольная  произведенным эффектом, расположившись на лавке у печки, продолжала уже спокойнее.
Веревку  через кровать перемахнул и  затянулся. Так  и тянул, пока не помер. Ужас! – закрыла она лицо.
- Шурка? – удивилась мать и неожиданно добавила, - да уж пора ему.
Соседка помолчала и убежденно добавила:
- Собаке – собачья смерть!
       Санька оцепенела от этих слов. До ночи бестолково толкалась она по двору, слушая и слыша, как сквозь вату, новые подробности, приносимые разговорчивыми соседками.
Санька хорошо знала его и не верила, и не могла поверить. Особенно потрясли её слова  людского приговора:
- Собаке – собачья смерть.
Почему? Откуда такая жестокость? Всё внутри рвалось и протестовало. Нет! Так нельзя о человеке!
Даже если он такой.
Всё равно нельзя, не имеют права судить . Разве они всё знают?
       Через пару дней его хоронили.
По улице шла странная похоронная процессия. Для деревни это было невероятно:
 Пять человек родных и больше -  никого.
Люди выходили на улицу, провожали  группу глазами и молча уходили во двор.
       А Санька всё стояла и стояла на улице, и когда они уже скрылись из глаз, она всё не могла сдвинуться с места. И всё звучали и звучали  в ушах ужасные слова: «Собаке – собачья смерть»
Неожиданно для самой себя она вдруг разревелась. Но и это не принесло облегчения:
- За что же так они? Не  смеют, не смеют!
Но они смели.  А человека  больше нет. И разве  нет прощения?
       Да, Шурка всегда был непутевым. Он не умещался ни в какие рамки. Он был сам по себе.
Небольшого роста,  обычной  внешности, но в драках, которые он сам учинял,  перед ним отступали самые отчаянные забияки.
Пугало в нём такое безрассудство, в котором читалось только одно: он не остановится.
И он, действительно, не останавливался ни перед чем.
       Еще в школе научился вынимать нож в любой потасовке, и еще тогда мог и  пырнуть.
А при виде ножа все кидались врассыпную.
А дальше – больше. Драки, поножовщина, пьянки и тюрьма, как родной дом.
Он не воровал, не грабил, нет. Он дрался.
Лез отчаянно на забияку любого калибра и побеждал. Всегда.
А если кто не отступал, были жертвы.
И как следствие – тюрьма. Опять и  опять.   И  всю жизнь.
        И чего, казалось, плакать?  Одно горе причинял он своим землякам.
Но Санька помнила его другим. Она тогда  еще училась в десятом классе.
Старший брат Володька вдруг увлекся боксом. В зале висела самодельная груша, которую он после работы каждодневно колошматил вечерами.
Санька помнила, как брат пришел однажды  домой весь избитый.  И тогда она впервые услышала  про Шурку. Мать – учитель математики, запретила ему выходить на улицу  вечерами.
Но Володька был упрямый и гордый.
        Однажды поздним вечером родители ушли к знакомым что-то отмечать. Санька делала уроки.
Вдруг -  захлебывающийся лай овчарки. Грохот двери, которая была просто   снята с петель. И появился невысокий парень в распахнутом полушубке с ножом в руках. Володька побледнел.
Санька изумлённо поднялась из-за стола и пошла навстречу.  Вид ножа её не только не испугал, она поразилась невиданной наглости.
-  Ты что, сдурел? – возмущенно заорала она. – А ну сейчас же дверь на место поставь!
Мороз на дворе!.
 С ума сошел что ли?
Шурка оторопел. Опустил нож и  вдруг расхохотался:
 - Татьяна Тимофеевна! Вылитая Татьяна Тимофеевна! Как есть!- Татьяна Тимофеевна!
         Дело в том, что мать Саньки, Татьяна Тимофеевна,  когда-то учила его.
 Её знали, как строгого и требовательного учителя.  Все хулиганы уважали её за справедливость. Санька, действительно, была очень похожа на мать.
Шурка безропотно и даже охотно поставил дверь на место, балагуря с Санькой о том, какая умная и строгая у неё мать. Уходя, взглянул на Володьку и добавил:  «А ты не лезь, куда не надо. А то получишь. Понял?»
- Сам получишь! – возмутилась Санька,  - еще не хватало!
- Да ладно, - щелкнул он её по носу, - Татьяна Тимофеевна!
- Я Санька!
-Тёзка!
Во дворе  грозная овчарка проводила его только   рычанием.
         Второй раз она увидела его, когда была уже первокурсницей. Приезжала домой на выходные. Была  зима.
Решила сходить на танцы в клуб, куда раньше  путь был   заказан, учениц туда не пускали.
Вошли с подругой и вдруг, как сквозняк по залу:
- Шурка! Шурка!
Повисла тишина. Напряженно повернуты головы к двери.
Санька увидела плотного невысокого паренька в щегольских  белых  послевоенных бурках, в лисьей дорогой ушанке, вызывающе заломленной на ухо.
Санька с любопытством,а потом и весело изучала его кавалерийские замашки. Её веселила вызывающая  рисовка, живописная свита и купеческий задор.
           Дома она хохотала, описывая  экстравагантный его вид и  поведение.
Старший брат неодобрительно  косился и пророчески предупредил:
-  Ты его не знаешь. Это головорез. Его все парни боятся.
- Почему? -  искренне удилась Санька, - он такой смешной! И не злой вовсе.
-  Добрый! – Володька едва не захлебнулся от негодования,  - Добрый? – повторил он и развел руками. – Если бы все  добрые  столько народу перерезали, то я уже не знаю, кто злой!
- Вы его сами избаловали, - упрямилась Санька, -  потому что дрожите, вот он и бахвалится.
- Дрожи, не дрожи, у него разговор короткий. Не дрожишь -  пырнет ножом, только и всего, - холодно возразил брат, - и вообще, помолчи, салага.   Мам! Скажи ты ей! А то я не пущу её на танцы!
- Попробуй! – возмутилась сестра, -  феодал!
А его боишься! Ха-ха-ха!
- Ну ладно, я с детьми не спорю, - брат хлопнул дверью.
- Скажите, пожалуйста, какие мы взрослые! – крикнула вслед Санька.
          А через неделю Шурка пригласил её на танец.
Танцевали вдвоем,  а рядом -  ни одной пары.
Санька веселилась:
- Это они все тебя боятся? Да? А хорошо! Не тесно!
Шурка разговаривал с ней уважительно:
- Я знаю, ты дочка Татьяны Тимофеевны!
По глазам узнал.
Это моя любимая  учительница.
- Ого! У тебя что, любимые учителя есть?
- Одна, - просто ответил Шурка, -  я её на все праздники поздравляю.
Санька вспомнила открытки, что получала мать к праздникам, чуть ли не со всего света.
- И из тюрьмы тоже? – съязвила Санька.
- Да, - нисколько не удивился тот и торжественно заявил, - всегда! Я её уважаю.
- Это за что же?
И она вспомнила, что мать никогда  не высказывалась о Шурке плохо.
- Она строгая и справедливая. Мы её уважали. Да.
Санька помолчала.
Надо же, идеалы у него.
- Я тебя пойду провожать,  - закончил он разговор и  вежливо провел её на место.
- Валяй, - хмыкнула Санька и представила вытянувшееся лицо брата.
- Пошли через озеро, - предложила она,- чтоб не шокировать бабок.
- Давай, -согласился он
          Они шли и беседовали. Санька спрашивала, он отвечал. Наконец, она осмелилась:
- Ты почему из тюрем не вылезаешь? Нравится что ли?
 Шурка тяжело замолчал.
«Ну, влипла, - подумала Санька, -и зачем?»
Вдруг он остановился и горячо заговорил.
 Из его пульсирующей исповеди Санька поняла:
- Дразнят, задевают, лезут все. А я  дурной! – упавшим голосом завершил он, - сам не понимаю, как за нож хватаюсь. Дурной я! Дурной!
Саньке это было совсем непонятно, совсем!
- Удобно устроился, - буркнула она, - себя не помнить, себя не понимать! Очень удобно! Можно позавидовать!
- Чему?  -искренне удивился тот.
- Ты почему такая темнота? Ты почему  всё на инстинкты спихиваешь? А?
Теперь не понял он. И Саньке стало ясно:  не поймет. Не знает он про инстинкты.
- Ну ладно, - оборвала она себя, - тормоза тебе надо ставить, а иначе – крышка.
- Да, - наивно согласился он, - только ничего не выйдет, я пробовал.
Вот так они и расстались
- Мама! - кричит возмущенный брат, - ты знаешь, кто её провожал сейчас? Шурка! Я следом полз по кустам, все штаны продрал! Перетрясся весь, а  она, представь, воспитательные беседы с ним проводит! Дура больная! Учительница облезлая! Да он же тебя одной рукой!
- Ладно! Прекрати, Не тронет он её. Я знаю, -  отрубила мать,и ушла в горницу.
- Вот так! Сам дурак!  А он искренне со мной разговаривал!
           А ведь он, действительно, был абсолютно искренним. Это она чувствовала. Но как же сочетать его искренность, даже наивность с нечеловеческой,  звериной жестокостью?
- Брось ты свою философию, - злился брат, -  прямо педагог Макаренко нашлась! Ну, давай, займись воспитанием! А он тебя прирежет из благодарности.
Так и не решила Санька этой мучительной загадки.
Шурку опять посадили за какую-то разборку с поножовщиной.
      И еще  была одна встреча.
Случайная.
 В одном районе, где после вуза она только начинала работать в восьмилетке.
 Как он обрадовался, увидев её!
- Ты знаешь, завязал я, всё! Точно! Сейчас работаю в геологоразведке. Уже второй год! Я деньги зарабатываю.  Матери  дом куплю. Хватит ей в землянке жить! Слушай, а ты можешь мел достать?
- Зачем? – удивилась Санька.
-  Бурки помелить, чтоб белые были.
 Санька расхохоталась:
- Мне бы твои проблемы!
- Ну достань, - обиделся он, что тебе стоит.
- Запросто! – достала из портфеля мел, - доволен?
- О! – заулыбался тот, - спасибо, а то нигде не могу достать!
Вот и всё.
        А потом ещё прошло года три. Летом Санька всегда гостила дома.
В прошлом году умерла Шуркина мать, так и не дождавшись дворца на Шуркины деньги.
Умерла в землянухе.
А он приехал из тюрьмы, опоздал на похороны, а ночью удавился, сам.
     Какой же постылой должна стать   жизнь, что даже инстинкт самосохранения не смог одолеть его в тот момент.
Его,  человека -  на уровне инстинктов.
 Шурка, Шурка! Безрассудная голова!
«Собаке – собачья смерть!»
Почему же так больно за тебя?
Наверное, что-то ты понял, Шурка, если не смог больше жить!
15 Весенняя смута
Вера Шкодина
Антонида отпустила детей с последнего урока, устало присела к окну.
 Ну вот и   весна.
 Наползал вечер. Сизые сумерки заволакивали школьный сад почти непроницаемой пленкой.
Она вынула из стола спички, подкрутила фитилек в лампе, зажгла. Задумалась.   
Учебный год подходил к концу. Уже подсушивало солнце горячим своим дыханием оттаявшую землю.
 А снег можно было увидеть, ну разве где-то в лесу, в тенистых ложбинах, да под кучей навоза.
- Тоже, ждет очереди, тот навоз, - мрачно подумала Антонида. – И когда ж его вывезет муженек, со своей посевной. Не допросишься. Придется, видно, с детишками, в выходной. Потихоньку, на тележке.
Вздохнула, потянула со стола тетрадку.
  Прямо над окном провисла ветка старого, черного в вечерней мгле, клена. Антонида протянула руку, тронула шершавые молоденькие листочки.
 Вспомнила вчерашнюю экскурсию в лес.
 Целая поляна подснежников – мохнатых, уже раскрывшихся, белых, желтых, голубоватых. И отца пятиклассника , Сурена, с букетиком. Усмехнулась. Странно он на нее смотрел тогда.
 Антонида зябко повела плечами, закрыла окно, прибавила фитиль в лампе.
  Пришел перед самой экскурсией.
 Она извинилась, мол, так и так, ухожу. Он и говорит:
- Вы не возражаете, если и я с вами? Давно хотел в лесу побывать, вдохнуть весны. Все дела”. Антонида пожала плечами:
- Родителям всегда – пожалуйста.
И не по себе вдруг стало. Шли. Молчали. Сначала – улицей, сквозь разные переглядки.   
 Потом – первым околком, сквозь молодняк, по широкой, полузаросшей лесной дороге.
Антонида разозлилась на себя. Заговорила о том, о сем. Спала неловкость. И голова – кругом.
 То ли от свежей зелени, то ли от ветра весеннего, то ли от сладкого духа подснежников.
 Гвалт по всему лесу, аукаются дети, засыпают вопросами. В горелки играли. Он- тоже.
 - Антонида Семеновна! – подскочила потом бойкая Ленка,  Игната внучка. - А давайте в палочки-застукалочки.
 Антонида водила. Всех уже застукала, а его нет. Подумала: “Наверное, за канавой.” Побежала – никого. Вдруг кто-то тихонько за плечи дотронулся.
Он.
-А вот я вас и «застукал».
  Оглянулась Антонида, засмеялась и покраснела вдруг. Запомнила она его руки на своих плечах. Теплые, ласковые, сторожкие. И потому теперь то захолодит в груди, то отпустит, и сердце – тук, да тук.
  - К вам можно? – отчетливо раздалось вдруг в пустом классе. Антонида вздрогнула, медленно повернулась. Он стоял в дверях и чуть улыбался.
“Легок на помине” – пронеслось в голове.
- Вот шел мимо, увидел свет, - весело заговорил парторг.
 Антонида справилась с собой, поднялась, заспешила.
  - Проходите, проходите; присаживайтесь, да вот сюда, - пододвинула стул.
  - Ничего, ничего, - не беспокойтесь, - улыбнулся он знакомой, торопливой улыбкой.
- Как дела моего сына?
- Дела у него, - протянула она, задумываясь, - да вот разве с русским. Такие, ну, типичные ошибки, влияние, - споткнулась она, подыскивая нужное слово, - влияние родного языка. Ему читать надо. Надо больше читать!
- Читать, - улыбнулся, - и оживленно добавил, он не читает, он – глотает!
- Вот, - деловито нахмурилась Антонида, - все они.
А надо читать, учиться правильно читать.
  И замолчала, вдруг наткнувшись на глубокий, пристальный его взгляд.
- Спасибо, - внезапно смутившись, отвел он глаза, - спасибо. Я, наверное, пойду. 
 - Да я тоже ухожу, - поднялась Антонида и взялась укладывать стопку тетрадей в объемистый портфель.
- Бедная женщина, - шутливо схватился он за голову. - Какие тяжести! Нет, нет, я не позволю вам надрываться. Или я не мужчина! Забрал у нее портфель.
  Да я каждый день такой  тащу, - улыбнулась Антонида.
  “Интересно с ним и легко, - внезапно подумала она, - такой воспитанный. А мой-то, и в дверях первую не дотямает пропустить, не то, что там. Про ведьм, вишь, детям небылицы плетет.”
И тут же другой голос затосковал: “А кто ж его научил-то, дед старый, неграмотный? Без матери ж рос-то, - вздохнула, - Чего уж там. Какой разговор?”
Заныло в душе: “Порхаю, ровно стрекоза. А дома трое, да мать старая. И что душу-то бередить. Соседи, как идешь, случается, с ним-то, так и зыркают. Как до сих пор самому не донесли, вот уж диво. Все языки уж поди поизмяли. Который раз провожает, ровно в городе, не подумает…”
  - У Вас сколько детей? – внезапно услышала она.
- У меня? – удивилась Антонида, усмехнувшись. – Трое. Два сына да дочка.
  Он помолчал и добавил тихо:
- Сын – хорошо, когда сын, а двое - счастливая мать, -  улыбнулся грустно, взглянул на Антониду, - хорошо, когда двое, - счастливый отец.
   - Да, уж, куда, как счастливый, - помрачнела она.
- Это бригадир Николай, да?
  - Он самый. А что? – с усмешкой покосилась Антонида.
- Ничего, я это просто уточняю, вы извините.
  - Чего уж извинять. Он и есть. Что, небось, разругались?
Взял он ее руку, поднес к губам, легонько подул, - а руки холодные.
Взглянул прямо в глаза – серьезно, требовательно. Поплыло все вокруг. Рванула Антонида руку, попятилась, ткнулась в ворота.
  - Подождите! – резко остановил он и тихо добавил: - Попрощаемся.
Подошел, посмотрел, а в глазах – боль. Замерла Антонида.
  - Ну что вы? – шепчет, - Что вы? Не надо…
- Что не надо? – вспыхнул он и отшатнулся.
У Антониды перехватило дыхание. Она замолчала, потом подошла и отчаянно ткнулась губами куда-то возле глаз. Он вздрогнул, подхватил ее, поцеловал. Вырвалась, убежала. От самой себя.
 Потом ужасалась: “Как же я, зачем?! - И вдруг обожгло, - и Леник, пропавший без вести в этой войне проклятой, на прощанье тоже в глаза целовал.
 К разлуке это. К разлуке.” 
  Запружила, заметелила смута в душе, всколыхнула устоявшееся, привычное. Даже всегдашнее раздражение против мужа сменилось тревогой и жалостью. На улице весна пробудилась, а на душе – наледь, сцепило, изломало всю.
- Влюбилась, что ли в этого чужака, - со страхом думала Антонида про себя, - Ой, не дай бог! Хоть и невесть счастье какое с Николаем, а все сама себе хозяйка. А тут. Ой, хоть бы не сотворить чего! Что люди скажут? - испугалась она вдруг, заворочалась, придвинулась к горячему, раскидавшемуся мужу.
 Он сонно завозился и затих. И снова вспыхнули проникающие, дерзостно-черные, непонятной тревогой полные глаза осетина.
“Что он мне, - тоскливо думала Антонида. - Заблажила! Курам на смех, да людям на зуб. Нет, будет! Любила одного и хватит, схороненная та любовь, и никто про нее не дознается. И где же он сейчас,в какой земле лежит, Леничка мой? Нет его больше!
Поплыли, всколыхнулись слезы – обида, за любовь свою молодую, загубленную, за судьбу горючую, неласковую.
Теперь вот, злюка я и только. Мать родная затуркала, неласкова, да неласкова. А где ж она бывает по заказу, ласка-то? В себе, что камень не сдвинуть. Как плита могильная, под которой он, один он, Леничка мой.”
    Слезы текли свободно, все тело будто набухало теплой, давно жданной влагой. Антонида уже не вытирала их, изболевшая душа ее успокаивалась, затихла. Поплыли привычные думы, заботы: “Завтра бы надо к Винникову сходить, заболел что ли, два дня уж в школе нет.
 Николаю, - вздохнула, заботливо поправив на муже съехавшее одеяло, - шубенку починить надо, стыдно от людей, замухрыжкой ходит.
 Вовка что-то по русскому на четверки съехал, математика у него, как всегда - о,кей, как он сам говорит, тут уж в меня пошел, – улыбнулась, - А русский подтягивать надо.
 Саньке на платьице набрать.
В город надо, в выходной, туфлешки бы купить да матерьялу б на наволочки. Завтра опять опару заводить, хлеб кончился.
Ох, спать надо.”
16 Звёздное небо
Алёна Токарева
 Андрей панически боялся высоты. Любой. Даже встать на табурет и вкрутить лампочку для него было проблемой. А ещё, сколько себя помнил, неприятно холодел при любом упоминании о пари из серии «а слабо тебе...». Нет, он не был патологическим трусом, и, как всякий успешный бизнесмен, решения принимал уверенно и быстро. Но этот его двойной страх был корнями из далёкого детства. Однажды, много лет назад,  когда стайка мальчишек, и Андрей в том числе, играли возле заброшенных гаражей, разгорелся нешуточный спор. Их друг Борька всегда гордился своим отцом-капитаном дальнего плавания, и при любом удобном случае хвалился тем, какой тот умный, отважный, сколько разных случаев было в его нелёгкой служебной практике, и как интересно он о них рассказывал сыну. А большинство ребят росли без отцов, или их папаши крепко выпивали, какой уж тут интерес... В общем, многие мальчишки  завидовали Борьке. И тут, Митяй, самый старший из компании, возьми и предложи:

- Вот ты, Борька, всё отцом хвалишься... А сам-то ты что можешь? На что способен? Слабо тебе, например, перепрыгнуть с этого гаража на тот? Докажи, что ты не хуже своего отца!

Митяй хитро прищурился. Он знал, что парень особой смелостью не отличался. Борька, посмотрев в сторону гаражей, страшно побледнел, но согласился. Сколько раз потом Андрей мысленно возвращался к той минуте и кричал «Стой, не надо!» А тогда Борька, насколько мог, разбежался и прыгнул, но ему, конечно, не хватило сил и умения, и он, неловко цепляясь за стену гаража, рухнул на асфальт. Вроде бы и высота была небольшая, но он, видимо, упал очень неудачно, потому что лежал неподвижно в неестественной позе, и лицо его стремительно бледнело. Ребятня в страхе разбежалась, кто куда, а Андрей, не мог сдвинуться с места и, словно завороженный,  смотрел на лежащего друга. Никогда прежде он не видел такого лица, никогда не сталкивался с тем,  чтобы человек вот только что был жив-здоров, бегал, разговаривал, а через несколько минут уже лежал, не шевелясь, словно нечто неживое, чуждое, незнакомое. Именно в эти мгновения Андрей впервые осознал, насколько хрупка грань между жизнью и смертью, и насколько уязвимо человеческое существо. Тогда, наверное, кто-то из ребят всё-таки позвал взрослых, потому что вскоре вокруг Борьки началась суета, и незнакомый мужчина увёл с места происшествия впавшего в ступор Андрея. С тех пор он всякий раз вздрагивал, когда слышал «а слабо тебе?», и любой высоты боялся до умопомрачения. Даже самолётом почти никогда не летал. А Борька, слава Богу, остался жив, но оказался в инвалидном кресле — после той тяжелейшей травмы он не смог ходить. Для него и его родителей  с того дня начался новый отсчёт времени, наполненный ежедневной борьбой за восстановление здоровья, которое тот так нелепо потерял. Поскольку Андрей с Борькой жили в одном доме, то Андрею приходилось периодически сталкиваться и с самим пострадавшим, и с его близкими, и каждый раз он опускал глаза и старался побыстрее проскочить мимо, как бы чувствуя себя виноватым в случившемся, хотя, если разобраться, какая тут могла быть вина у девятилетнего мальчишки. Но долгие годы он жил с этим грузом, избегая общения с другом детства. А тот был молодцом, смотрел бодро, перенёс несколько операций и непрерывно занимался восстановлением, в чём здорово преуспел, и потом даже смог самостоятельно передвигаться, опираяясь на палку. Но, конечно, всё это было совсем не то, что могло быть, не случись того глупого спора... Потом Андрей повзрослел и начал работать.  Его дела резко пошли в гору, он переехал в другой район, и жизнь завертелась-закрутилась, так что особенно некогда было предаваться воспоминаниям. Но всё же Борька оставался где-то в потаённом уголке его души.

Андрей вынырнул из грустного воспоминания детства. Сегодня канун Нового года, а он под Новый год почему-то всегда вспоминал старого друга. Думы думами, а надо бы продуктов принести, ведь в доме перед праздником хоть шаром покати. Он быстро накинул куртку и побежал в ближайший магазин. Впереди какой-то парень развлекал девицу весьма сомнительной внешности, которая показалась Андрею смутно знакомой.

- А я ему и говорю — самый глупый заяц тот, кто думает, что если хорошо себя вести, то волки не посмеют его съесть... - долетел до него обрывок разговора.

 У девицы пряди волос, окрашенные во все цвета радуги, торчали в разные стороны, и эта конструкция венчалась розовой шапкой с помпоном. Образ дополняли короткая курточка цвета хаки и широкая юбка, из-под которой выглядывали ноги в колготках неопределённого цвета, а довершали картину грубые ботинки на «тракторной» подошве. «Во даёт!» - подумал Андрей и невольно поморщился — ему такое смешение стилей казалось явным перебором. Девчонка веселилась от души, и смех её звучал неожиданно приятным серебристым колокольчиком, а в профиль под немыслимой розовой шапкой мелькал вполне себе милый, остренький носик. Спутник её — длинноволосый парень с причёской «конский хвост» - тоже хохотал над собственными же шутками, и так они вошли в магазин  аккурат перед носом Андрея, который уже про себя не раз чертыхнулся от такого соседства. И, надо же, в очереди в кассу он опять оказался за ними. «Это судьба!» - Андрей скрежетал зубами, но делать было нечего: в маленьком магазинчике была только одна касса. И тем не менее он успел заметить, что у экстравагантной девушки выразительные глаза светло-каштанового цвета. «Надо же, вроде бы и девица ничего себе, а выглядит, как чучело», - неприязненно подумал он, но тут же забыл об этой парочке, которая расплатилась и убралась восвояси.

Дома Андрей принялся названивать своим подругам, прикидывая, с кем можно было бы  встретить  Новый год, так как его постоянная спутница, похоже, всерьёз на него надулась. Он     обещал ей новогоднюю поездку в Таиланд, но в последний момент всё сорвалось, а встречать праздник в «этой жуткой» Москве Регина никак не желала. Ну и ладно, подумаешь! В клуб ехать не хотелось, и Андрей методично набирал номер за номером, но у девушек либо уже были свои планы, либо «абонент был недоступен». «Надо же, похоже, первый раз в жизни придётся встречать Новый год одному...» - удивлённо подумал он, глядя в окно. И тут же расхохотался. Более комичной картины ему давненько не приходилось наблюдать. Мужчина и женщина, ещё не старые, но и не сказать, чтобы молодые, словно шагнули из далёкого советского прошлого. Нагруженные сумками они, не спеша, с достоинством, пересекали двор, по-хозяйски оглядывая окрестности. Она — в добротной тяжеловесной меховой шубе и такой же меховой шапке, которые в незапамятные времена были пределом мечтаний и признаком достатка у всех дам , он — аналогично, в мехах и драпе, которые существенно утяжеляли его и без того грузную фигуру. Всем своим видом пара как бы демонстрировала, что «жизнь удалась». «Ох уж эти шубы... - Андрей поморщился, словно съел лимонную дольку. - Когда же наши женщины, наконец, поймут, что объёмные шубы идут лишь молодым и стройным, а с возрастом  только старят... Но ведь «богато» же, шут их дери!» Он с детства увлекался модой, сам прекрасно шил — даже  непонятно, когда и где научился (хотя первые уроки, наверное, получил, у бабушки, которая всё время что-то перешивала), а просто умел безошибочно определить, кому что идёт,  и смоделировать подходящий фасон прямо на фигуре. Андрей хотел сделать своё хобби профессией, но постеснялся поступать в «девчачий» институт, и, как большинство парней, пошёл в технический ВУЗ, окончил его, в общем-то, неплохо, но потом, поняв, что это не его призвание, взял да и устроился простым закройщиком в ателье. Нетрудно предположить, что, занимаясь любимым делом, талантливый парень быстро преуспел и вскоре уже развернул собственное производство одежды, которое, несмотря ни на какие экономические кризисы, держалось на плаву и, можно сказать, даже процветало, благо что сам хозяин постоянно фонтанировал новыми идеями, позволявшими в разные времена находить выход из весьма затруднительных ситуаций. Конечно, теперь Андрей, в основном, руководил своим хлопотливым хозяйством, но в редкие свободные часы никогда не отказывал себе в удовольствии сшить что-нибудь для близких или многочисленных знакомых. Друзья отмечали его безупречный вкус и высоко ценили его советы.

На улице стало совсем темно. В окнах напротив зажёгся свет и засверкали огоньки новогодних ёлок. «У всех праздник, только я сижу один, как сыч», - подумал Андрей с каким-то мрачным, мазохистским злорадством. Конечно, он мог бы отправиться в клуб или позвонить своей верной обожательнице Олечке, и та примчалась бы по первому его звонку, он мог бы, в конце концов, отправиться к родителям, которые были бы несказанно рады его появлению, но ничего этого ему не хотелось. Он сидел почти в кромешной темноте -  только светился экран беззвучно работавшего телевизора — и методично накачивался виски.  Из закусок были лишь наспех нарезанные грубыми ломтями хлеб да колбаса, а для особых гурманов — кружочки сомнительного вида лимона. Телефон он отключил, предварительно поздравив родных и сообщив, что встречает праздник в шикарной компании за городом. А сам сидел совершенно один. Вот такой Новый год. А что, очень даже неплохо. Главное — необычно. Андрей не заметил, как отключился, и этому не помешали праздничные фейерверки, которые начались на улице вскоре после полуночи.

Разбудили его настойчивые звонки. Сначала он даже не понял, откуда идут эти повторяющиеся трели, которые упорно впивались в мозг и заставляли выйти из сладостного небытия. Андрей с трудом разлепил набрякшие веки, в первые секунды не понимая, где он, и какое сейчас время суток. Но, наконец, туман стал потихоньку рассеиваться, только дико болела голова. Оказывается, уже был день, телевизор всё так же беззвучно работал, а звонки раздавались от входной двери. «Кого там принесла нелёгкая?», - с раздражением подумал он,   не без труда поднялся с дивана и, на ходу теряя тапки, поплёлся открывать дверь.

На пороге стояла вчерашняя девица из магазина. Он узнал её по разноцветной причёске.

- Доброе утро! С Новым годом! Я ваша соседка. Вы извините, пожалуйста, что беспокою вас в такой день... Но у меня безвыходная ситуация...

 Ну, конечно, соседка по этажу! Вот почему вчера ему показалось, что он где-то её видел. Только Андрей так редко бывал дома, что немудрено было не узнать свою соседку. Она стояла вся такая несчастная, даже её цветные прядки, казалось, грустно поникли.

- А что случилось-то? - он тяжело опирался о дверной косяк, одной ногой безуспешно пытаясь подцепить отскочивший тапок.

- Да вышла вынести мусор, а дверь, как назло, захлопнулась... - торопливо объяснила она. - А у меня замок сам защёлкивается...

- Что же вы, девушка, такие замки ставите? Это глупо... - наставительно изрёк он.

- Да уж... Но что же теперь делать? Остаётся только перелезть через ваш балкон на мой... А мой, к счастью, остался открытым... Не могли бы вы...

Она, не надеясь на удачу, совсем увяла и последнюю фразу произнесла еле слышно.

Андрей выразительно крякнул. При одном упоминании о том, что придётся проделать этот нехитрый трюк на большой высоте, ему сделалось ужас как нехорошо. Да ещё эта головная боль с похмелья...

- Ладно, давайте попробуем, - буркнул он и направился в сторону балкона. Потом, посмотрев на свои босые ноги, вернулся и обул кроссовки.

Преграда, действительно, была пустяковой. Балконы чисто символически разделялись невысокой перегородкой. Но Андрея стала бить дрожь, он побледнел, и на лбу его  выступила испарина. Велико было искушение просто отказаться от этой затеи, но он почему-то не смог. Ему не хотелось выглядеть трусом в глазах этой разноцветной пичужки. Стараясь не смотреть вниз, он перекинул через перегородку сначала одну ногу, потом другую, и, оказавшись, на чужом балконе, обессиленно прислонился лбом к холодной стене. Немного придя в себя, Андрей вошёл в квартиру девушки и открыл входную дверь. Она стояла на пороге, а, увидев его, тихо ахнула.

- Что с вами? Вам плохо?

 -Мне хорошо, - мрачно констатировал Андрей. - Где у тебя можно умыться?

- Вот сюда, пожалуйста, - торопливо показала она. - С вами, правда, всё в порядке?

Андрей, не удостоив её ответом, закрылся в ванной. С зеркальной поверхности на него смотрело его собственное пепельно-серое отражение. «Ну и рожа», - подумал он и плеснул в лицо холодной воды, а потом подставил под струю всю голову. Вроде бы полегчало. Вытер лицо, пригладил волосы и вышел в коридор. Девчонка словно ждала его под дверью.

- Спасибо вам огромное... - запоздало поблагодарила она.

- Кушай на здоровье, - буркнул он, - и больше не захлопывай дверь, а ещё лучше смени замок...

- Вы проходите, не стесняйтесь, - засуетилась она. - Сейчас я вас чем-нибудь угощу.

- Да брось ты «выкать», давай уже на «ты»... И, кстати, как тебя зовут? Меня — Андрей.

- Договорились! - крикнула она из кухни. - Очень приятно, Маня...

«Ну надо же — Маня, и ей очень приятно», - Андрею вдруг сделалось легко и  весело. Он прошёл в единственную комнату и застыл на пороге. Потолок был выкрашен в чёрный цвет! Такого он не ожидал, но, как ни странно, этот факт не подействовал на него угнетающе.

- Зачем это? - спросил он, выразительно подняв вверх указательный палец, когда Маня с большой тарелкой еды вошла в комнату.

- А, это... Это мы с мужем покрасили... Захотелось чего-то необычного.

- Вам это удалось, - хмыкнул он, принимаясь за еду. - А где муж?

- Укатил. На байке, - лаконично констатировала она.

- Не понял?

- Он байкер и рок-музыкант. Мы развелись, - сообщила Маня новые подробности.

- А, понятно... Так вот кто мне не давал покоя своими ночными концертами...

- Мы больше не будем, - её слова прозвучали по-детски трогательно.

- Очень на это надеюсь... А вчера-то ты с кем была в магазине?

Маня удивлённо на него посмотрела.

- В магазине? С мужем. Бывшим. Он приехал забрать свои вещи. Ой, а я вас там не видела...

- Не «вас», а «тебя», - наставительно поправил Андрей, с удовольствием собирая с тарелки последние кусочки. - Спасибо, было очень вкусно.

- На здоровье, - она взяла у него тарелку и поставила на стол.

 Потом зажгла светильник, который, как оказалось, был весьма оригинальной конструкции и проецировал на чёрный потолок звёздное небо. А ещё она включила искусственную ёлочку, всю в огоньках — та медленно вращалась, и создавалось впечатление падающих звёзд на фоне ночного неба.

- Правда, здорово? - спросила она с восторгом ребёнка, который показывает взрослому свою любимую игрушку.

- Правда, - улыбнулся Андрей. Ему было так уютно в этой маленькой комнате с чёрным потолком, звёздным небом и вращающейся ёлкой.


- Маня, а почему ты развелась с мужем? - Андрей спросил напрямую, и отчего-то был уверен, что её это не покоробит.


- Понимаешь, я как будто бы выросла, а он остался большим ребёнком с его роком, байками, тусовками... И, главное, он не хотел меняться, а мне стало неинтересно так жить. Когда мы поженились, то словно отправились на весёлый пикник... Но любой пикник ведь когда-то заканчивается...

Андрей с интересом смотрел на девушку, удивлённый глубиной её объяснения.

- Хочешь, я тебе спою? - неожиданно предложила она.

Он поколебался, ожидая услышать какой-нибудь оглушительный рок, но согласился. А Маня, взяв в руки гитару, вдруг запела приятным низким голосом «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина». Никогда прежде он не слышал такого глубокого, проникновенного исполнения этой песни, считая её сугубо застольной, когда затягивают её нестройными голосами уже изрядно подвыпившие люди. Стихли последние аккорды, но ощущение  прикосновения к чему-то настоящему не исчезало. Ему вдруг ужасно захотелось рассказать этой девочке о своей жизни. И он говорил, говорил, наверное, битый час, а, может, и больше о Борьке, о своих детских страхах и взрослых сомнениях, о неудачном первом браке, о трудностях в работе, о многочисленных романах и неустроенности личной жизни на фоне видимого благополучия... Всё  это время Маня его слушала, не перебивая, и он видел, как искрятся интересом и вниманием её светло-каштановые глаза.

- Вот скажи мне, Маня, почему так — женщин вокруг много, а вроде бы и нет никого, и счастья тоже нет? А ведь я взрослый мужик, мне тридцать четыре года...

Андрей утомился от собственной долгой исповеди, и задал этот вопрос скорее по инерции, не особо рассчитывая получить внятный ответ, потому что и сам его не знал.

Маня долго молчала, опустив глаза.

- Мне кажется, что ты — общественное достояние, - вдруг произнесла она. - Есть такая категория людей. Принадлежишь всем и никому в отдельности. Так личное счастье вряд ли построишь, будет лишь его иллюзия.

Андрей во все глаза смотрел на неё.

- Найди одну и полюби её всем сердцем, - продолжала она. - Не всех, а одну-единственную, понимаешь? Если сможешь, конечно... Не все могут...

Девушка опять замолчала, а он боялся нарушить тишину.

- Счастье строится долго, по кирпичику, - вновь тихо и проникновенно зазвучал её голос. - А вокруг тебя — одни руины. Обиженные женщины, которые не могут сделать тебя счастливым, потому что сами несчастны рядом с тобой. К ним уже не стоит возвращаться, как не стоит пить из разбитой чашки — всё равно толком не напиться...

Андрей был потрясён услышанным и тем, как просто прозвучали её слова.

- Сколько тебе лет? - спросил он охрипшим голосом.

- Двадцать пять, - быстро ответила Маня.

«Другая бы возмутилась или пококетничала, а она отвечает, как на экзамене», - подумал он, а вслух произнёс:

- А я думал лет двадцать, не больше... Слушай, откуда ты всё это знаешь?

- Просто знаю — и всё... Вернее чувствую, - Маня, наконец, подняла на него  глаза, и он увидел в них смятение. - Ты не обиделся на меня?

Андрей откашлялся, потому что голос его сегодня предательски подводил.

- Спасибо тебе за всё, - произнёс он вместо ответа. - Я, пожалуй, пойду.

 Он встал и направился к двери. Маня смотрела ему вслед. У порога он вдруг обернулся и спросил:

- Ты поедешь со мной завтра навестить Борьку?

Она молча кивнула.
17 Жизнь - это миг...
Ольга Бугримова
В последние годы во всех средствах массовой информации появились материалы о людях, переживших клиническую смерть и их ощущениях в тот момент. Долгое время я не рассказывала своим близким, что я чувствовала, побывав на грани этого состояния, так как боялась быть неправильно понятой или, более того, смешной. Но, дважды, почти побывав ТАМ, я хочу рассказать об этом. Теперь я нахожусь уже в том возрасте, что не боюсь ничьего осуждения.
 
Первый раз это случилось в середине 70-х годов в городе Пензе. После службы на Дальнем Востоке супруг поступил в Пензенское высшее артиллерийское инженерное училище (ПВАИУ). Примерно через год нам дали десятиметровую комнатёнку на пятом этаже в знаменитом 138-м корпусе, или «клоповнике», как мы называли офицерское общежитие, расположенное на территории училища. Плоская крыша летом так нагревалась, что с неё струйками стекал гудрон. Мы закрывали окна простынями, ставили ведро воды посреди комнаты, чтобы как-то увеличить влажность, но проку от этого было мало. Спать в такой жаре было невозможно. Поэтому, приходя с работы, я мыла пол холодной водой для свежести. В один из июльских вечеров, около 22 часов, я уложила сынишку в постель, а сама начала каждодневную процедуру.

Торшер, стоящий вплотную к креслу в правом углу комнаты был включён, создавая полумрак. Я, стоя на коленях, уперлась левым виском в батарею, а правой рукой с мокрой тряпкой старалась протереть пол под креслом. Тряпка коснулась включённого торшера, и я почувствовала, как меня начало резко трясти. Почти теряя сознание, я чудом оторвалась от тряпки и крикнула еще не уснувшему сынишке: «Алёшенька, меня током бьёт!» Как рассказывал потом сосед, проходивший по коридору мимо нашей комнаты, он услышал истошный крик Алёши. Быстро забежал на общую кухню, где обычно по вечерам собирались все жильцы, и крикнул супругу, что плачет Алёша.

Прибежавший муж увидел исходившего криком ребёнка и меня, свернувшуюся в калачик возле кресла. Когда он, ничего не подозревая, дотронулся до меня, то его начало бить током. Отдёрнув руку, он с силой оборвал провод торшера. Я была без сознания. Меня вынесли в кухню и начали делать искусственное дыхание. Ложкой разжали зубы. Из соседней секции прибежала медсестра, работающая в бассейне пединститута, и сделала какой-то укол. Меня перенесли на диван в комнату. Вызвали скорую помощь, которая приехала довольно быстро. Естественно я этого видеть не могла.

Через какое-то время увидела всё как бы со стороны, откуда-то сверху. Наблюдаю лежащую себя на диване и вокруг склонившихся надо мной людей: соседей, врачей. Кто-то успокаивает Алёшу. Я удивлена – почему они суетятся возле меня? Затем резкая боль пронизывает всё моё тело, и я слышу крик: «Она очнулась, открыла глаза!» Меня начинают спрашивать, как зовут, кто стоит рядом, есть ли дети. С трудом, но я вспоминаю и снова ухожу в беспамятство, так как неимоверная боль раскалывает голову.
       На левом виске и на запястье правой руки врачи обнаружили выжженные током раны. Кстати, поблёкшие со временем, они сохранились на теле до сих пор. Меня забрали в больницу, где я пролежала две недели.

Лечащий женщина-врач очень заинтересовалась этим случаем и, когда опасность миновала, попросила рассказать о том, как всё произошло, и что я чувствовала в те минуты. Она уверяла, что за 25 лет её врачебной практики - это единственный случай, когда человек остался жив после такого поражения током. Как отразится всё это на моём дальнейшем состоянии, она предсказать не берётся.

Понемногу я вспомнила…Когда я поняла, что от силы, притягивающей меня к торшеру, не оторваться, я вся обмякла и последней мыслью, промелькнувшей в голове была мысль: «Как же Алёша останется без меня?» И сразу же передо мной, словно слайды, замелькали картины всей жизни, начиная с рождения. Затем наступила тишина и я, невесомая, понеслась по тёмному коридору. И только остатки сознания как бы фиксировали: «Вот и всё…Умирать, оказывается, не страшно». Покой наполнил всё моё существо, и я провалилась в темноту окончательно…

Второй раз такое же состояние испытала я во время вторых тяжелейших родов в Оренбурге через 15 лет. С одним только отличием, что я летала над Землёй и видела сдвигающиеся земные плиты. Я парила в воздухе, мгновенно переносясь с одного континента на другой.

Долгое время я не могла объяснить происшедшее со мной, пока не прочитала книгу американского доктора- анестезиолога Моуди «Жизнь после смерти», собравшего документальные факты людей, переживших клиническую смерть. Затем в нашей литературе появились книги русских авторов на эту тему. Они так же, как и Моуди, исследовали данный вопрос.

Когда сейчас меня спрашивают, изменилась ли я после пережитого, я отвечаю, что да. Наверное, стала мудрее. Умею прощать недостатки других. Заранее знаю, будет ли решён вопрос в мою пользу или нет. За редким исключением мои предсказания сбываются. Научилась проигрывать в жизни, не впадая в депрессию или панику. Пообщавшись с человеком 1-2 раза, сразу вижу его сущность насквозь. Мои первые впечатления всегда подтверждаются в течение какого- то периода времени... Знаю и то, что плохие люди не задерживаются возле меня. Мы расходимся, не выясняя отношений; просто не ищем встреч друг с другом.

Очень чётко я осознала, что жизнь нельзя переписать заново, как книгу. Поэтому научилась дорожить каждой её минутой, хорошей или плохой. Господь ежесекундно и каждодневно ставит перед нами выбор: повернуть в сторону добра или зла. И свой путь я определила: в этой жизни нужно быть милосердным.

После поражения током всю свою жизнь страдаю бессонницей, просыпаясь ровно в три часа ночи. Никакие средства, прописанные врачами, мне не помогают. А сейчас, вдобавок ко всему, катастрофически слепну.Я научилась с этим жить. По ночам пишу, читаю, молюсь или занимаюсь рукоделием и кулинарией.
Часто вижу вещие сны, которые сбываются, как бы они не проходили мимо моего сознания. О некоторых помню даже по истечении многих лет, но не ставлю в зависимость от них свою жизнь. Именно во сне приходит ко мне правильное решение мучавшего меня вопроса. Оно приходит, как озарение, как молния, пронзая мозг.

 Я также предвижу, когда и кто из близких людей заболеет. Но это не отношу к чему-то сверхъестественному. Мне кажется, что каждая любящая мать знает и чувствует своего ребёнка, как никто другой.

Меня мало интересует материальная сторона жизни, хотя осознаю, что без средств существования прожить нельзя. Но это никогда не было главной целью. Человек приходит в этот мир голым, таким же и уходит. С собой ничего не заберёшь. Понимая, что каждый день может быть последним, стараюсь жить по библейским заповедям и воспитываю по ним детей и внуков. Каждый день говорю им, как сильно я их люблю: а вдруг не успею? Нет ничего дороже человеческих отношений в нашей земной жизни. Пережив 2 инфаркта, операцию на сердце (шунтирование) и инсульт, поняла главное: человеческая ЖИЗНЬ - ЭТО МИГ, готовый неожиданно оборваться в любую секунду. Поэтому стараюсь проживать её достойно.
18 Бабочка
Галина Харламова
         Стояла душная июльская ночь. Сквозь открытое окно в комнату проникал слабый ветерок, шевелил занавеску и смело гулял по полу, играя  с лунными пылинками. Где-то далеко лаяла собака, а в траве, под окном, тысячи жизнерадостных сверчков устроили настоящий концерт.
          Аня не спала и тихо плакала, лежа в жаркой постели. Бездумно смотрела в темноту, а слезы стекали по щекам и терялись в волосах. Как хорошо, что сейчас ночь и тишина. Слезы душили её уже несколько дней, но она держалась, стараясь не показывать, как было больно сердечку. Аня знала, стоит только заплакать, тут же мама начнет выпытывать что случилось, примется жалеть и успокаивать любимую доченьку – мамы они все такие. А ей не жалость была нужна, и чужих советов бы она не послушала. Ей нужен был Сашка, только он один и никто другой.
          Забыть бы всё, а еще лучше уехать подальше, сбежать, скрыться и  не думать о нем. Да как тут забудешь?! Только закроешь глаза, как снова и снова всплывает в памяти картина, случайной свидетельницей которой ей удалось стать. Два самых родных человека, Сашка и Ленка, которым она верила больше, чем себе, подло предали её, разом перечеркнув многолетнюю дружбу и веру в искренность чувств. Они обнимались на глазах у всех и были так увлечены собой, что даже не заметили подошедшую Анну. Чем не сюжет для дешевенького сериала? Только в жизни всё оказалось гораздо прозаичнее. Привычный мир рухнул в один миг, и всё вокруг как будто остановилось, и солнце почернело, и сердце скукожилось и билось еле- еле, и она сама превратилась в ходячую мумию – не умерла, но и живой не назовешь.

Погруженная в свои думы, Аня не заметила, как наступил рассвет. Заорали во дворах петухи, приветствуя новый день, завозились, зачирикали в ветвях сирени воробьи.  Встала мать, прошлепала босыми ногами по полу, подошла к шкафу. Сейчас она переоденется в домашний халат, повяжет платок и пойдет доить корову. 
           Ну что ж, и ей разлёживаться нечего, пора тоже вставать. Аня быстро поднялась, взглянула на себя в зеркало и невольно отшатнулась. На нее смотрела незнакомка с опухшим от слез лицом и красными воспаленными глазами. Хороша! Потому Сашка и разлюбил, что такая уродина. Аня шлепнула ладошкой по стеклу, размазывая свое отражение. На глазах вновь закипели слезы. И чтобы не разреветься в очередной раз, девушка отошла в дальний угол и принялась быстро одеваться. Потом также быстро заправила кровать и собралась уходить, но не удержалась и оглянулась. Как дома хорошо! В углу - старый полированный шифоньер, возле окна – тумбочка с зеркалом, на стене – икона Богородицы. В другом углу – кровать, на подоконниках - цветы. Просто всё, но как она любила этот уголок, где каждая вещица помнит ее руки. Аня еще раз взглянула на икону, и ей показалось, что Богородица посмотрела на нее с осуждением. Девушка вздрогнула, сердце затрепетало, из груди вырвалось рыдание. «Я должна! Надо спешить», - мысленно убеждала себя Аня, выбегая из комнаты, но в коридоре замешкалась на секунду, чтобы снять с гвоздика целлофановый пакет. А потом уже выскочила на крыльцо.
Мать в эту минуту выходила из коровника, держа в руке ведро с молоком. Увидев дочку, стрелой скатившуюся с крыльца, женщина крикнула вслед:
-Куда ты с утра пораньше? Скоро завтракать будем.
-Я потом, не жди меня! – махнула рукой Аня и, хлопнув калиткой, побежала  по безлюдной улице.

Федор Матвеевич вывел корову со двора и аккуратно прикрыл за собой тяжелые деревянные ворота. Мужчина он уже немолодой, но порядок любил с детства. Умная Зазноба, помахивая хвостом, пошла по пыльной дороге, а он двинулся следом. Вдруг из-за угла, чуть не сбив его с ног, выбежала соседская девчонка и стремглав помчалась прочь.
           «Вот стрекоза, - подумал он, - в такую рань уже на ногах». Видно, куда-то спешит, даже головы не повернула и, кажется, его не заметила. Эх, молодость! Ну, ничего, он понимал, в таком возрасте все дела кажутся слишком важными, а проблемы неразрешимыми. Он улыбнулся девчонке – удачи, соседушка! – и не спеша пошел дальше.
Неожиданно из  зарослей сизой полыни выскочила чья-то собачонка и с лаем кинулась им под ноги. Старик даже костыль не успел поднять, как Зазноба шарахнулась в сторону, а потом, задрав хвост, свернула в переулок и была такова.
-У-у, зараза, разгавкалась тут! – замахнулся Федор Матвеевич на собаку.  Та испуганно взвизгнула и, попятившись, снова скрылась в траве.
А ему пришлось разыскивать убежавшую кормилицу.

      Прожив долгую жизнь, он, деревенский до мозга костей, знал про этих животных всё, и всегда удивлялся выражению «неповоротлив, как корова». Его Зазноба была очень даже расторопной. Не  успеешь вовремя встретить из стада, считай, что прогулка в колхозный сад тебе обеспечена. Можешь до ночи там проплутать. А она где-нибудь в непроходимом бурьяне будет жевать яблоки и голоса не подаст. И бегала его корова не хуже лошади. Как-то раз Ванька-тракторист на новом «Беларусе» пытался её догнать. Не догнал! Куда уж старику в шестьдесят с лишним лет! Когда Федор Матвеевич, покряхтывая, выбрался из переулка на большую дорогу, его любимица далеко впереди взбиралась на пыльный пригорок. 

Аня очень спешила. Яркое  солнце слепило глаза, и ей пришлось низко наклонить голову, чтобы не ослепнуть. По едва заметной тропинке, заросшей мелкой травкой «гусынкой», девушка  вышла на край хутора. Скоро и дома закончились, и перед её взором расстелилась родимая степь. Аня видела эту картину сотни раз, но сегодня степь была как-то по-особенному красива. До самого горизонта, куда ни кинь взор – сплошное, нескончаемое море из трав и полевых цветов. И тишина.  Ах, какая стояла тишина! Ни ветерка, ни песни жаворонка, ни свиста перепелок, как будто замерло всё. Девушка сделала шаг, и смело ступила в ароматную  пестроту разнотравья.
Испепеляющая жара последних дней заметно подсушила траву. Колючие веточки царапали ноги, но  Аня не замечала этого. Она  ж деревенская и не будет паниковать из-за пары царапин; к тому же бродить по степи любила с детства. Только сегодня было не до прогулок, и она припустила что есть духу, держа пакет над головой, чтобы не цеплялся за растительность.

Впереди показался неглубокий овражек, разрезающий пологий холм пополам. Склоны его густо заросли колючим кустарником, чьи корни надежно удерживали почву от вымывания талыми водами. Один конец оврага терялся где-то далеко в степи, а другой упирался в широкую, покрытую асфальтом, дорогу. В этом месте овраг расширялся, образуя просторную площадку, посреди которой возвышался могучий дуб. Много лет назад кто-то поставил под его ветвями скамейку, и с тех пор прохожие с удовольствием отдыхали тут.  А по вечерам до поздней ночи сюда стекалась молодежь. Но после одного неприятного случая люди ходить к дубу перестали, одна Аня не забывала к нему дорожку.

Девушка сбежала вниз и только здесь перевела дух, устало опустилась на скамейку и, закрыв глаза, прижалась затылком к шершавому стволу дерева. Вспомнился отец, которого очень любила.
Папа работал в колхозе агрономом. Аня помнила его улыбку и смех, и лучистые карие глаза. В хуторе уважали его и всегда обращались за помощью только к  нему – человеку справедливому и отзывчивому.
Однажды Ванька-тракторист работал в ночную смену и уснул за рулем. Доехав до конца борозды, неуправляемая техника перемахнула жидкие кустики лесополосы и покатила прямиком к оврагу. Ванька спал и не чуял беды, только в самый последний момент открыл глаза и успел выскочить из кабины. А трактор полетел вниз.
Следующим же утром парня выгнали с работы.  Ох, и досталось же ему от председателя! Да еще милиция из района приехала, дело завела, попал бы Ванька за решетку, если бы отец Ани не вступился. «Нельзя же так сразу жизнь человеку калечить! Пускай Иван отработает и своими силами восстановит трактор».
Но председателю очень не понравилось, что кто-то высказался против его решения. Отец попал в немилость и вскоре был уволен. С тех пор он замкнулся в себе, все время проводил дома, слонялся без дела по двору и только мрачнел с каждым днем.
Однажды ночью вышел покурить и домой не вернулся. А утром его нашли повешенным на суку старого дуба. Аня помнила тот черный день до мельчайших подробностей и страшный мамин крик, она и не знала, что человек может так кричать. Часто девушка задавала себе вопрос: почему отец так поступил?  И не находила ответа. Тогда ей казалось, что, если бы папа остался жив, они бы что-нибудь придумали, и всё наладилось бы со временем. Но теперь, когда прошло время и много чего в ее жизни пошло не так, дочь поняла, что толкнуло его на самоубийство. 
Просто отец почувствовал себя никому не нужным. Возможно, кто-то скажет, что это ерунда, что жизнь все равно дороже глупых принципов. Смотря какая жизнь. Ведь человек может называться человеком только, когда он чего-то стоит, когда ему есть ради чего жить. Теперь и Аня знала, что без Сашки она никто, а значит, нет больше смысла задерживаться на этом свете. Наверное, все в хуторе осудят её. Пусть! Теперь уже все равно!..
Девушка тяжело вздохнула и потянулась к пакету, лежащему рядом.

Она стояла на краю скамейки и смотрела в небо. Где-то там сейчас ее отец.  В том, что есть другой мир, она ни капельки не сомневалась. Иначе, почему же все  так стремятся туда попасть? И отец, возможно, сейчас видит ее и ждет. Надо лишь шагнуть в эту пропасть под ногами, чтобы попасть к нему, в то загадочное НИКУДА, где они всегда будут вместе.
И вдруг, откуда ни возьмись, возле самого её лица запорхали  чьи-то белоснежные крылышки. Девушка отшатнулась, а бабочка, полетав немного вокруг, села на дубовый листок и застыла в немом ожидании. Возможно, пряталась от кого-то, или просто решила отдохнуть в тени. Так или иначе, но она была здесь, и Аня, как ни старалась, не могла отвести от неё глаз.
 Наконец девушка опомнилась, протянула руки к привязанной веревке, и накинула петлю на шею. Ну, вот и все!.. Еще чуть-чуть и часы для нее остановятся, не будет больше ни горя, ни слез, ни тупой, разрывающей сердце, боли. И Сашку она больше не увидит и не узнает, огорчится ли он, узнав о ее смерти. Почему же так страшно, Господи?! Руки-ноги тряслись мелкой дрожью, и страх волной подкатывал к горлу. Неужели папа тоже боялся? Но все-таки смог сделать последний, решающий шаг. А его дочь - трусиха, которая тянет время, разглядывая насекомых.
Бабочка вновь взмахнула крылышками, и заметалась испуганно, будто понимая, что сейчас должно произойти.
-Чего ты ко мне привязалась? Лети отсюда! – шикнула на неё Аня.
Неожиданно нога сорвалась со скамейки, руки взмыли вверх, пытаясь поймать равновесие, а тело скользнуло вниз.
Ну вот, теперь точно всё!..

В это время корова Фёдора Матвеевича спустилась с пригорка на большую дорогу и, мягко ступая копытами, двинулась в известном ей направлении. Здесь она ходила каждый день и вполне могла бы обойтись без провожатых. Но в деревне так заведено, что корову должен сопровождать хозяин. Где же он? Плетётся далеко позади. За это время ей уже удалось пощипать травки на бугорке и напугать ящерку. Поэтому Зазноба не была против такого провожатого. Подойдя к дубу, корова остановилась и с непониманием взглянула туда, где на толстой ветке висела девушка. Умное животное тревожно замычало, призывая старика поторопиться. И тут же с бугра послышался голос хозяина:
-Иду-иду, голубушка моя!
Федор Матвеевич спустился к ней. Корова не двигалась.
-Пошли уж, чего встала-то?
И тут старик заметил Аню.
-Ахти, Господи! Мать честная! – ужаснулся он и, отбросив костыль в сторону, поспешил на помощь.
Хорошо, что по старой шоферской привычке в его карманах хранилось множество полезных вещей: спички, моток суровых ниток, рыболовные крючки в коробочке от леденцов, маленький фонарик и, конечно же, складной нож. Вытряхнув все это добро на землю, мужчина схватил ножик и быстро перерезал веревку…

...Аня лежала на земле, а возле нее на корточках сидел ее спаситель. Из глаз старика катились крупные слезы, и он торопливо вытирал их тыльной стороной ладони. Подобрав обрывок веревки, снятой с шеи девчонки, старик скомкал его и отшвырнул далеко в траву.
-Ишь, чаво удумала, глупая?! -  покачал головой Федор Матвеевич. –Ну это ж надо!  А ежели бы я бы другой дорогой пошёл? Тады всё, кранты,  поминай, как звали!
Аня не шевелилась. Маленький острый камешек больно врезался в спину, лежать было неудобно, шумело в голове, гудело в ушах и  сильно болело горло. Если она уже умерла, почему тогда по-прежнему все чувствует? И почему тут дядя Федя, что-то ей всё говорит-говорит?.. Разве он тоже умер? И где же папа?..
Аня осторожно открыла глаза и снова увидела ярко-синее небо, а над своей головой шелестящую листву старого дуба.
-Очнулась? – раздался знакомый голос. - Вот и хорошо. Так-то лучше.
-А папа где?- прошептала Аня.
-Папа? – удивился сосед. – Он – там, - Федор Матвеевич указал пальцем вверх, - а ты – тут, рано ишо тебе к нему. Ты никак с ума сошла, девонька? О матери подумала? Как ей родного дитя хоронить? Она ж после отца никак отойтить не могет, а тут ишо ты…
-Дядь Федь, что же вы наделали? – просипела Аня и заплакала. - Кто вас просил меня спасать?
-А не надо меня просить, я и сам знаю, не маленький. А вот ты молодая и жить должна! Так ежели все вешаться станут, на земле никого не останется. Объясни ты мне, старику, что тебя в петлю-то потянуло? Неужели, правда, по отцу скучаешь?
Аня покачала головой:
-Вы все равно не поймете.
-Как это не пойму? Нечто я не человек?
-Я не в том смысле. Просто плохо все, не хочу больше жить…
-Вот те  раз! С мамкой бы погутарила, она б глядишь и посоветовала чего. Зачем сразу так-то?
-Дядь Федь! – закрыла глаза Аня. – Да не поможет мне мамка, меня Сашка бросил…
-Фу-у! Делов-то! – засмеялся Федор Матвеевич. – Я и, правда, напужался, думал, сурьезное что. А у вас дело молодое:  нынче поругались, завтра помиритесь. Вставай-ка потихоньку, да домой пойдем.
-А как же ваша корова?..
-Да куда она денется? Попасётся в колхозном саду. Приду потом, нехай покуда погуляет.
Старик протянул руку, чтобы помочь девушке подняться, но она отвернулась:
-Вы идите, а я тут побуду. Нельзя мне домой!
-Да ты что, Анечка, как же я тебя одну оставлю после всего? Пойдем, дома все пройдет, забудется.
-Я же говорила, что вы меня не поймете…, у меня ребенок будет. Когда мамка об этом узнает, она меня убьет.
-Вона ка-ак?! – удивился Федор Матвеевич. – И кто отец? Сашка?
Аня кивнула.
-А он про дитя знает? Или, может, потому и сбёг, что узнал?
-Нет, об этом никто не знает, только вы. Дядь Федя, миленький, не говорите никому, прошу! А то получится, что я специально за ним бегаю. Не хочу, чтоб меня по заказу любили. Я что-нибудь еще придумаю.
-Ох, и закрутила ты, девонька! Но хочешь - не хочешь, а с Сашкой все равно поговорить придется, потому как он понимать должон, что к чему. А хочешь, я сам с ним поговорю, по-мужски?
-Не надо, не хочу его больше видеть, он теперь… с вашей Ленкой встречается. 
-С Ленко-о-ой? – растерялся Федор Матвеевич. –Это как же? Вы же, вроде, дружили? Ну, пойдем, разговаривать с ними обоими будем. И не спорь!.. 

Аня лежала в своей постели, прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Там была мама. Она все время ходила-ходила, что-то роняла, было ясно, что мама нервничает. В такие моменты у нее все валится из рук. Оно и понятно, пережить такой шок не каждому под силу. Бедная мамочка! Ане хотелось пойти к ней и крепко обнять, но что-то мешало и по-прежнему удерживало в кровати, наверное, это был стыд. Мама уже давно так ходит, а у дочки не хватает духу посмотреть ей в глаза после всего, что натворила сегодня утром.
 «Мамочка, прости!»
Лучше бы накричала или побила, в конце концов, но только пусть не молчит.  Сейчас бы Аня даже не обиделась, так как понимала – заслужено. Но мама мечется одна в своей комнате, и скорее всего, тихо плачет. Она всегда так переживает - одна! Чтобы никто не видел и не слышал. Мама не любила, чтобы у её горя были свидетели, а вот радостью своей делилась охотно. Лучше бы ты чаще улыбалась, родная!
«Мамочка, прости!»
В соседней комнате скрипнуло кресло, что-то зашуршало, потом стихло. На какое-то время воцарилась тишина. Аня попыталась представить, что сейчас делает мама. Наверное, выпила лекарство и ждет, когда оно начнет действовать. За стеной снова скрипнуло кресло, послышались быстрые шаги. Туда-сюда, туда-сюда по комнате: семь шагов вдоль, восемь поперек. Аня сосчитала их еще в детстве.       
«Мамочка, прости!»
Все-таки дома хорошо! После всех волнений, переживаний и бессонных ночей наступило долгожданное облегчение, как будто в прошлое захлопнулась дверь, и ключик потерялся. Вот и дядя Федя говорил, что дома станет легче. Может, зря она так разоткровенничалась с ним? Хотя теперь он не чужой, а вроде крестного отца, жизнь ей спас.
Аня вспомнила, как сегодня утром в сопровождении Ленкиного деда вернулась домой, как потом на ватных ногах поднималась по ступенькам, как без сил упала на кровать и долго лежала, не шевелясь, мечтая уснуть и забыть обо всем. А мама…, как она вскрикнула и сразу все поняла, увидев черный синяк на шее дочери.
«Мамочка, прости! Прости! Прости!»

День уже давно перевалил за вторую половину,  в открытое окно заглянуло солнце. В комнате сразу стало жарко, но вставать и задергивать шторы не хотелось. Да пусть светит, с ним как-то спокойнее!
На дороге к дому затарахтел мотоцикл. Аня напряглась, неужели это Сашка. Вот только его не хватало для полного счастья! Надо ему сказать, что не стоит больше встречаться. Предательства она не простит.
Послышались торопливые шаги на крыльце и он вошёл в дом. Скрипнула дверь в соседней комнате, к нему вышла мама.
-Где она?- вполголоса спросил Сашка.
-Спит! – ответила мать.
Дальше ничего невозможно было разобрать, так как они перешли на шепот. Сашка, видимо, горячился, что-то говорил-говорил, мать отвечала односложно. Постепенно голоса стали громче, а вскоре появились и тяжелые нотки.
-Я тебя не пущу! Уходи, Саша, поиздевался и хватит! У меня одна дочь и я ее никому в обиду не дам! – говорила мать.
-Не уйду, пока мы не поговорим, - спорил Сашка. – Она носит моего ребенка! Понимаете, МОЕГО! И ничего мне не сказала! Я должен узнать, почему?
-Только не сегодня, хватит с неё переживаний!
-Я только два слова скажу ей и уйду. Обещаю, тётя Таня. Пустите!
Внезапно голоса умолкли, и в наступившей тишине Аня услышала осторожные шаги совсем рядом. Сашка здесь! Сердце заколотилось часто-часто, кровь застучала в висках, по спине поползли мурашки. Девушка притворилась спящей, но выровнять дыхание не удавалось. Хорошо, что успела натянуть одеяло до подбородка, и страшные следы на шее не видны. А непослушное сердце так и рвется из груди – тук-тук, тук-тук. Услышит Сашка и всё поймёт…
 Он сел на краешке кровати, тихо позвал:
-Не притворяйся, я знаю, что ты не спишь. Давай поговорим?
Девушка молчала.
-Я всё знаю, Ленкин дед рассказал. Зачем ты так со мной? Перестала со мной общаться, ничего не объяснила, я не знал, что и думать.
Аня слушала, не открывая глаз.
-Ты меня разлюбила?
Сашка взял Анину руку в свою широкую ладонь и нежно погладил большим пальцем:
-Поговори со мной, милая!
-Я видела вас с Ленкой! – Аня выдернула руку. – Уходи! Нам не о чем больше  разговаривать...
-И что же ты видела?- хмыкнул Сашка.
-Как нежно ты её обнимал.
            -Это когда она была пьяная? - Сашка засмеялся. - Дурочка ты моя! Могла бы со мной поговорить, я бы тебе рассказал, как она в дедовом доме бутылки перепутала, и выпила вместо газировки настойку для растирания спины... Я думал, не дотащу ее до дома. Вроде с виду худая, но тя-яжелая... Она же самостоятельно идти не могла и все время падала.
             Аня разглядывала деревянный потолок. Верить или не верить? Как складно всё на словах.
-Я тебя люблю, слышишь?! И всегда любил, думал, что ты это знаешь. А Ленка – просто девчонка, твоя подруга, и больше ничего. Ты прости, что заставил страдать, но я ни в чем не виноват, честное слово!

 Никто и не заметил, как в окно влетела необычайной красоты бабочка, и над постелью девушки затрепетали белоснежные крылышки. Она полетала немного по комнате и вскоре замерла на цветастом ковре. Аня собиралась рассказать Сашке про то, как такая же бабочка была с ней рядом в самую страшную минуту, но он наклонился и поцеловал её. А, когда они смогли оторваться друг от друга, в комнате никого уже не было.
19 Если б я был Богом. Фантазии Живых Богов
Ави -Андрей Иванов
- Ну теперь ты. - Нетерпеливо, в предвкушении умственного удовольствия, Лысый потёр ладони и приготовился слушать.
- Если бы я был Богом, - Спокойно и задумчиво начал говорить Романов. - Первым делом приготовил тазик тёплой воды, какой-нибудь самый ароматный шампунь и белоснежную мочалку средней жёсткости.
- И что? Кого ты драить то собрался, псих? - Встрял в монолог Абрек. Он оторвал свои, почти всегда пустые, холодные и равнодушные глаза от разглядывания ногтей на ногах и уставился на Романова.
- Взял бы нашу планету в руки и начал отмывать. - Медленно и негромко, но очень уверенно проговорил Романов. - Мыл бы её долго и тщательно. Крутил бы шарик в своих мягких и тёплых ладонях. Шоркал бы мочалкой с пеной до чистого скрипа. Из каждого закоулочка, из каждой дырки всю грязь бы повыковыривал. Потом менял бы воду несколько раз и полоскал шарик до полной ослепительной  чистоты, чтобы благоухала ароматом шампуня и сияла, как новенькая медаль.
- Это я даже очень легко могу представить, - вступил в беседу Лысый. - Ну, а людей, зверьё, летающих и плавающих тварей куда бы ты дел? Утопил что ли?
- Я бы их сначала расчехлил, а затем вернул на чистую планету.
- Как это расчехлил? - Снова очнулся Абрек.
- Да очень просто. Освободил бы их души от их тел. Тела опять смешал бы с сырой глиной и весь такой грязный мусор, оставшийся после помывки Земли, перемешал бы в одно круглое месиво и отправил на орбиту. Типа вторая Луна. Это ведь красиво и необычно - две луны на небе. Пусть там обе кружатся, как запасной стройматериал. И на земле никакого мусора и лишних предметов.

- Погоди, Данила. Сразу куча вопросов к тебе. - Лысый почесал блестящий бритый затылок и продолжил. - Как это освободил людей от тел и всю живность? А, думаешь, им это не больно и не жестоко?
- Ну, если я Бог, то сумею , видимо, сделать это не больно для них, ведь верно? И считаю, что это абсолютно не жестоко. Потому что все страдания, вся людская боль и вся глупость на планете происходит именно от человеческих тел. От жадности, похоти, корысти и гордыни. А душам нечем гордиться. Души радоваться должны.
- Ну допустим. А как эти твои души без тел размножаться будут? Почкованием, икринки откладывать, саженцами расти или от Святого Духа плодиться? - Лысый явно заинтересовывался планом Романова всё больше и уже жаждал понять всё в мельчайших подробностях, до тонкостей, чтобы дойти до самой сути.
- А зачем? Вот скажи, Серёга, зачем им размножаться? Их ведь итак очень много. Если вернуть на планету все души, которые только тем и занимались в своих телах, что размножались десятки тысяч лет, то разве их мало? Да даже на другие пригодные планеты расселить хватит.

- Ну ты загнул! - Абрек недоверчиво посмотрел сначала на Лысого, потом перевёл взгляд на Романова, который оставался всё таким же задумчиво-спокойным и без тени сомнения. - Всех вернуть? Умерших вернуть, из рая и ада вернуть? И поселить снова на Землю?! Я бы тогда смог увидеть своего деда и даже прадеда! Здорово!
- Да. Именно так. Вот смотри, Руслан, что хочет любая душа? Радости и покоя! Верно? А что хочет тело? Не болеть, не страдать, вкусно жрать, почаще размножаться, весело развлекаться, и всего этого побольше-побольше. И чтобы получше, поярче, покрасивей, чем у других. Чтобы своё богатство с другими сравнивать, гордиться и хвалиться. Верно?
- Я думаю, не всякая душа хочет только жрать, трахаться и кайфовать. Есть люди и поумней, и подобрей, и почище. - С сомнением в голосе, даже как-то слегка обиженно ответил Лысый.
Абрек снова начал внимательно изучать ногти своих нижних конечностей. Но по его по-детски широко распахнутым глазам всё-таки было заметно, что сегодняшний разговор интересен ему всерьёз.

- Серый! Ты не внимательно меня слушал. Я говорил о телах, а не о душах. Душа не хочет размножаться, жрать и кайфовать. Любая душа хочет радостной тишины, сладкого покоя лично для себя и ещё она очень хочет, чтобы все остальные души тоже жили в радости и любви. Душа любого существа не хочет бояться, страдать, болеть и терять. А тело всегда чего то хочет, ждёт перемен, одобрения, жаждет внимания и денег, ему всегда всего мало.
- По твоему, Данила, когда все будут спокойны, довольны и счастливы, не будет войн, преступлений, убийств и всякой такой гадости, которой сейчас переполнен весь мир? - Абрек оторвался от увлекательного разглядывания зарослей курчавых волос на своих ногах и вопросительно посмотрел на Романова.

- Я думаю, да. Делить и грабить нечего, да и незачем. Все довольны, здоровы. Еды хватает, бороться друг с другом за обладание властью, вещами и удобствами нет ни смысла, ни необходимости.
- Чистая утопия! - Заключил Лысый, безнадёжно махнув рукой. - Мы это уже проходили. Братство, равенство, коммунизм. Не жизнеспособная модель.
Всё равно найдётся гнида, которой захочется побольше, чем у других, покрасивей, потолще и пожирней. Ну вот, например, еда и климат. Все захотят жить в тепле, у моря, без зим, ветров и холодов. Жить сытно и подальше от соседей. А хватит на всех красивых и тёплых мест с обилием халявной еды, тепла и света? Или души тоже работать будут должны за метры жилья и кусок хлеба?

- Серёга! Ты опять забыл. Я ведь Бог! Разве я что-то не могу? Я могу всё! - Романов как-то по доброму, простодушно улыбнулся. - Зачем душе работать? Зачем душе кусок хлеба? Зачем душе квадратные метры жилья?
Душа питается добром и светом. Радостью и музыкой тишины. Шелестом листьев, ароматами цветов и бульканием звонкого ручья. Теплым ветерком и чистой родственной любовью к таким же душам. Вот питание души.
И, к тому же, не все души любят постоянное тепло и жизнь у спокойного моря. Кто-то любит и горы, и луга, и снежные зимы. Ведь нет ни одной похожей души. Все разные. В этом разнообразии и есть главный кайф. Природа тоже везде разная.

Вот только при отмывании планеты от грязи человеческих построек и безумных изобретений нужно будет хорошенько избавиться от всех заборов, границ, перегородок, от всего оружия, от всех машин и механизмов. От всей многолетней застарелой гадости типа телефонов, телевизоров, компьютеров, вонючих автомашин, поездов, самолётов, дорог, нефтяных труб и угольных шахт. От всех электростанций и космодромов. В новом мире этот весь хлам ни к чему.

Абрек и Лысый заворожённо притихли, а Романов продолжал:
- Всё, что я перечислил, как грязь, нечистоты и отбросы - душам больше для жизни не пригодится. Для счастья вполне достаточно самое необходимое и естественное - Свет, Добро, Любовь. Это одновременно и питание, и чистая естественная среда обитания, и необходимые условия для вечного и радостного бытия.

- Теперь о животных, рыбах, насекомых, растениях и других тварных созданиях. Их новое питание  тоже исключит поедание себе подобных. Света, Тепла, Добра и Любви в изобилии хватит на всех. Тигр не будет рвать на куски антилопу, чтобы прокормить себя и своих сородичей. Волкам не нужно будет пить тёплую кровь несчастной жертвы, чтобы насытить себя и свою стаю. Бывшие хищники перестанут быть опасными для других. Бывшим травоядным тоже не нужно будет поедать живые растения, траву, объедать кору деревьев, чтобы выжить. Повторяю, Света хватит на всех.

- Но перед этим всем, - увлечённо продолжал Романов.- Я полностью обновлю все водоёмы, наполню их свежей, чистейшей водой. Поменяю заново атмосферу и озоновый слой. Выгоревшие и вырубленные леса вновь оживут и будут радовать взгляды всех живых существ. И обновлять кислородный запас планеты. Жадный острый ум ученых я поменяю им на глубокую мудрость породнившихся любящих душ. Все открытия учёных умников всегда приводили только к одному. Изобретения попадали в руки агрессивных политиканов и военных. Любое новое научное открытие приводило к строительству новых планов массовых убийств. Это не мудрость, это тупость и жадность.

- А что?! Мне нравится! План нового Бога Данилы Романова предлагаю утвердить. - Лысый комично закинул обе руки за голову и сладко потянулся. - Абрек, чего молчишь?
- И мне нравится. - Сухо ответил Руслан. - Только, как на это посмотрят санитары?

Пара плохо побритых мужиков в мятых белых халатах, будто телепатически услышав через стены свои должности, вошли из коридора в палату, где на кроватях мирно расположилась троица, и направились прямо к ним.
- Ну! Что вы тут опять затеваете, идиоты? - С мрачным подозрением спросил ещё не похмелённый с утра старший смены санитаров. - Строите планы по захвату мирового господства? Или чифирь гоняете втихаря?
- Нет, Семён Михалыч. Просто тихо беседуем в ожидании плановых процедур. - Заискивающе осклабился Лысый. - Чая нет, курева нет. Одна последняя радость - дружеская беседа с товарищами.
- Смотрите тут у меня! - Уже спокойно и беззлобно пригрозил старший смены. Санитары развернулись и вышли из палаты.

- Данила. А как думаешь? Твой план  может когда-нибудь реально осуществиться? Вот я, если честно, не вижу в нём ни одного подвоха или ошибки. Всё чётко и без осечек. - Лысый опять в предвкушении потёр ладони.
- А нечего и думать. Он уже начал осуществляться. Всё абсолютно реально. Без подвохов и осечек. - Уверенно ответил Романов, проводив равнодушным взглядом спины ушедших санитаров.
- Как это начал? - Абрек повернул голову к говорившему и удивлённо отвесил нижнюю губу.
- Да вот так. Начал и всё. Скоро, уже совсем скоро последняя баня планеты. Всё будет сметено, уничтожено и построено заново. Люди это называют Конец Света. А я это называю Конец Тьмы. Человечество за решётками наших больничных окон само к этому идёт. И иного выхода нет.
- Слушай, Данила! Так это получается - люди сами исполняют этот план Бога? Не понимая даже, что все будут лишены тел и будут жить в новом, правильном мире?
- Лысый! Не только люди - а вообще все и всё следует плану Бога. Даже, когда это всем кажется ужасным концом. Только мало кто это понимает.
Вот, например, расскажу я этот план нашим санитарам или даже умным врачам. И что будет? Мне выпишут болючие снотворные уколы. Или направят на часок погостить в буйное отделение на электрошок. Потом трое суток буду спать и гадить под себя во сне. А вы - меня мыть и проклинать. А, когда проснусь, то никаких планов в моей башке уже не останется. Поэтому лучше говорить потише, не привлекая внимание лишних ушей. Сидим, осторожненько мирно беседуем и ждём свою баланду на обед.

Двое товарищей и "Мудрый Бог" умолкли. В коридоре привычно надрывался телевизор, в дальней палате изолятора кто-то истерично орал в бреду, накрепко привязанный к койке. В закрытом отделении хронической психиатрии спёртый воздух затхло вонял мочой и лекарствами.
А за решётками больничных окон на поседевшую старушку-землю крупными хлопьями опускался пушистый, девственно чистый, белый-белый снег.
20 Февральские слёзы
Альфира Ткаченко
                            Сказка

                         Февральские слёзы

      - Ну, что, руки-то опустил? Что, не сладко тебе в такую метель стоять на ветру и принимать удары судьбы? А ведь ты уже старый. К чему годишься-то уже? Устал, наверное, от старых и сильных морозов, метелей? Ишь, ты, смотри, как метёт-то, - говорил придорожный Куст старому Клёну, что опустил свои ветки до самой земли и стоял, согнувшись под ветром.
    - Тяжело держать мне такую массу снега на ветках. Боюсь, как бы не обломились они. Ведь они у меня тоже уже тяжёлые. Смотри, как опустились под его тяжестью. И снега - то нынче много. А метель воет, словно зверь какой. Не околеть бы с такого мороза, - жаловался старый Клён своему новому другу, Кусту, что рос возле него.
       А ветер, знай себе, дует, завывает над крышами домов, заглядывает в окна запоздалых жителей, которые не успели закрыть форточки  и теперь, все снежинки путешествовали по комнатам.
      Холодно. Мороз.
     Февральская метель уже давно заступила в свои права и теперь бушевала над городом.  Солнце, проглянувшее сквозь серые тучи и ветер, как - то странно посмотрело сверху на разговор дерева с кустом и усмехнувшись, покатила свои жёлто-белые бока дальше за облака.
    - Смотри-ка ты,  тепло им зимой, подавай. И так простоите до весны. Метель уже скоро утихомирится, тогда и будете радоваться своему солнцу. А что летом то ворчали на меня? То им жарко, то холодно. Хм, - пожала небесная красавица плечами и покатилась по серо-голубоватому пространству.
    Ветка клёна висела, обдуваемая злым ветром и совсем нагнулась. Снег свалился на землю. Голуби разлетелись в разные стороны, услыхав шум падающего снега. Они только что слетелись погреться на канализационный люк, но разбушевавшаяся непогода не дала им спокойно посидеть на тёплом месте.
   - Метёт? - спросил серый голубь своего друга.
   - Ох, метёт, да ещё как. Как бы не замела эта проклятая метель куда нибудь и нас. Ветер уже вон куда поднялся. Только колючие, злые снежинки кусаются больно, да холод к лапам подступает. Не замёрзнуть бы. Вон, смотри и Клён что-то Кусту рассказывает о себе, - серый голубь поднялся с тёплого места наверх, к клёну, послушать, о чём это они разговаривают.
    - Ты, Клёнушка, не печалься. Весна скоро  наступит. Вот тогда и погреешь свои веточки на солнышке. А ведь и летом тоже плохо бывает. Солнце как шар раскалённый. Набежит, раскалится, будто мы его злим чем-то, а потом на небо убежит. За Громом. И он такой же злой, прокатится с подружкой Молнией. И лечишь потом свои раны. Молния, девица, грозная. Если разойдётся, то не несдобровать. Сверкает. Взмахнёт косой и посыпались искры со всех сторон. Так и засыпает порой. Мы то, Кусты, небольшого росточка. Опустимся, пригнёмся к земле, нас и не видно. Вот не боимся грозы, порой. И Молния, его подружка, нам нипочём. А тебе, почитаемому дереву, надо твёрдо стоять. Ведь ты вон, какой. Вот тебе и попадает больше. То Снег Снегович развалится на твоих ветках. А то и Метель старушка, как начнёт кости свои разминать, да беситься, того и смотри, беда за нею гуськом идёт. То придавит, то засыпит кого. То ветки обломает. А то и на крышах спляшет такое, что потом всем миром гадай. Ты уж потерпи, Клёнушка. Слёзы не помогут. Не спасут от злой старухи Метели. Нынче она красавица царства природы.
     - Подожду я своей весны, лучше. Она хоть и своенравная девица, но как-то потеплее у неё. Опять листочками украшусь. Уж, и попляшу я тогда под лучами солнца. Не побоюсь крутого его нрава, - вздохнул старый Клён и поник головой.
     Стоит, ветку опустил до земли и молчит. А что сказать-то ему. Метель, она вредная старуха. Сядет где-нибудь на крыше и болтает о своём с ветром. Пока все сплетни о звёздочках и снежинках не переберёт, не уходит.  Вон, сейчас, смотри, куда уселась посплетничать-то. На детский сад. Мало ей, нас, взрослых. За детей принялась уже. Уж и своенравная она.
      - Прекратила бы плясать-то на крыше детского сада, - погрозил Метели серый голубь, - Ведь они малые, ещё. Замёрзнут. Нет у них ещё своего норова,  бороться с тобою.  Пошла отсюда.
    Замахнулся крылом серый голубь на Метель и опрокинулся от разбежавшегося на него ветра, защитника Метелицы.
      - А и правду говорят, что Ветер - братец, что сестрица — Метелица, одно дерево с одинаковыми плодами. Он и летом то не уживается ни с кем. Так и воет. То ли по зиме своевольнице скучает, то ли ещё что, - махнул Куст на них.
        А что он может сделать. Он ростком мал. Не сможет остановить ни ветра, ни Метелицу злую.
      Так и стояли, старый Клён и Куст на поляне у дороги и негодовали, переживая под непогодой.
      А Метелица  с Ветром гуляла  по всему городу, не давая покоя.
21 Вопрос наличия везения. Предновогоднее
Стас Литвинов
На снимке: суда в плавдоке судоремзавода в Биеле Бока Которска, Югославия.

     "To be or not to be?" - звучит вопрос, которым озадачился несколько столетий назад принц Гамлет, а миллионы людей, в свою очередь, гадают: "повезёт или не повезёт?" Каждый из нас когда-нибудь да сетовал, мол, не везёт и поделать с этим ничего не могу. Нужно признать, что есть хронически невезучие люди, но обычно в жизни наблюдается чередование моментов везения или невезения. Так уж жизнь устроена. Но однажды госпожа Судьба показала мне сколь тонка грань между этими понятиями. Везение, которое однажды меня коснулось, укрепило уверенность в том, что я родился в рубашке.

     В ноябре 1978 года сухогруз "Сосновец", где я был капитаном, взяв в Новороссийске груз металлолома, вышел на Югославию в порт Риека. После выгрузки мы должны встать на средний ремонт в небольшом посёлке Биела Бока Которска в Которском заливе, где расположен судоремонтный завод "Велько Влахович". По окончании ремонта с докованием необходимо предъявить теплоход Регистру СССР на предмет возобновления класса судна и получить соответствующие документы. Намечалось, что пару месяцев мы простоим в доке. Учитывая предполагаемую стоянку, взяли на борт продуктов на 4 месяца и тронулись в путь. С нами в рейс пошёл начальник службы судового хозяйства пароходства, чтобы помочь в определении оптимального объёма корпусных работ, согласовании с заводом ремонтных ведомостей и стоимости ремонта. А почему мы пошли доковаться в Югославию? Дело в том, весной 1978 года в районе Которского залива (и захватив район Дубровника) произошло землетрясение - "землетряс". Были разрушения. В частности, разрушены цеха завода, где мы должны ремонтироваться. По просьбе югославской стороны, чтобы дать гарантированную работу пострадавшему заводу, Москва выделила пароходству валюту на ремонт 2-х судов. Таким образом "Сосновец" и вошёл в число претендентов на ремонт.

     В начале декабря, выгрузив свой груз в Риеке, перешли в Которский залив и встали к причалу судоремонтного завода. "Землетряс" разрушил цеха, но плавдок не пострадал. Были сооружены временные укрытия, где собраны сохранившиеся станки. Не теряя времени хозяева поставили "Сосновец" в плавдок и приступили к работам. Док огромный. Кроме нас в нём стояло ещё одно судно нашего пароходства - "Вытегра" и оставалось ещё достаточно свободного места. Команды обоих судов устроились с жильём на берегу, в посёлке. Небольшой рабочий посёлок Биела Бока, где имелось почтовое отделение и жили в основном семьи рабочих местного судоремзавода, приютился у подножия гор, окружающих Которский залив. Через посёлок проходило шоссе, по которому можно быстро добраться до ближайшего городка Герцегнови и далее до Дубровника. Последствий "землетряса" в посёлке уже не было видно.

     Мы арендовали первый этаж большого частного дома (дом-"куча"): 5 комнат, кухня, ванная и туалет. Хозяйка с ребёнком жили на втором этаже. Сам хозяин был на заработках где-то в Европе. Поскольку у капитана есть секретные документы, которые требуется сдать на хранение в посольство (а это хлопотно-надо ехать в Белград) или сжечь их, за что потом надо будет отчитаться, то сделали проще: капитанскую каюту оборудовали электрогрелками и я остался жить на борту, охраняя сейф. Для большей безопасности на судне постоянно находился начальник радиостанции - его каюта и радиорубка тоже были оборудованы такими грелками. Старпом, помполит и старший механик жили с командой на берегу и обеспечивали порядок. Вот такова была обстановка на момент назревающих событий. Стоим в доке почти месяц. Котел готовится к замене и потому не в работе. Банные проблемы команда решает в арендуемом доме. У наших коллег на "Вытегре" судовой котёл исправно функционирует и они каждую субботу делают для экипажа банный день с включением сауны.

    Отношения с местным населением дружеские, тем более старпом каждое утро делает закупки продуктов на предстоящий день. Начинаем учить отдельные слова, чтобы было легче общаться с прорабом и рабочими, занятыми на ремонтных работах. Первое время никак не могли понять, почему на вопрос, когда начнём делать такую-то работу,прораб уверяет, мол, всё будет сделано "сутра", а  дело не движется. Утро уже переходит в обед, но работа не начинается. И так случалось неоднократно, пока не разобрались в определении времени суток: "сутра" - это "завтра", "прекосутра" - послезавтра". А вот "данас" и есть "сегодня"! Наши познания в овладении языком пошли дальше: "ючер" - вчера, а "преко ючер" - позавчера. Или, например, тебя извещают, мол, "цевье пукнуло". Что это? Оказалось, это "лопнула труба". Во всяком случае через пару недель мы спокойно общались этой мешаниной из разных слов и прекрасно понимали друг друга.

     Однако, в это время СССР ввёл свои войска на территорию Афганистана и отношения наши с местным населением несколько охладели, если даже древняя старушка при встрече укоризненно качала своим сухим пальцем: "Ой, то недобро русские, не добро". И ведь не скажешь же ей: "Твоё-то, бабка, какое дело до Афганистана, живи себе спокойно. Небось, когда гнали немцев, тогда русские делали добро". Как бы то ни было, а время шло и ремонтные работы заметно продвигались вперёд.

     Была суббота 31 декабря 1978 года. В этот день завод не работал, а мы решили поработать до обеда, чтобы занятостью как-то сгладить свою оторванность от родных. Кроме двух наших судов, у стенки завода стояло ещё одно - средних размеров грузовой теплоход, которым некая фирма-должник расплатилась за долги с Черноморским пароходством. Завод выполнял на нём небольшие ремонтные работы перед окончательной передачей. Одесситы жили в гостинице в Герцегнови и в этот день не работали. Начальник радиостанции у них ежедневно прослушивал эфир на приём судовой корреспонденции.

     Прекрасное солнечное утро. Я, старпом и стармех под днищем проверяли выполненные работы по вырезке в корпусе, когда услышали какой-то крик. К доку бежит мужчина, машет руками и зовёт на помощь. Выбираемся из-под судна и узнаём в мужчине директора завода. Выясняется: у одесского парохода тонет человек. Расспрашивать некогда. Хватаем небольшой отпорный крюк (маленький багор), бросательный конец и бежим к "одесситу". Позже узнаем, как и что случилось. Ветер дул судну в борт и оно отошло от стенки, сколько позволила слабина швартовых. С него спущен парадный трап, нижняя площадка которого отошла от причала на расстояние около метра. Радист, как всегда, приехал послушать эфир и принять почту, если таковая будет. Чтобы попасть на борт, он легонько оттолкнулся от стенки и перепрыгнул на нижнюю площадку трапа. Всё просто.
 
     Закончив свои дела, радист спустился по трапу и тут вновь встала задача перебраться, но теперь уже на причал. Расстояние небольшое, но простым шагом его не преодолеть. Человек был полный, одет в пальто. Не колеблясь, легко оттолкнулся от площадки трапа, чтобы перескочить на причал. И тут-то случилось непредвиденное: трап не был жёстко зафиксирован на месте и потому качнулся, сорвав ожидаемый прыжок. Человек, вместо "перепрыга", упал в воду между бортом судна и стенкой. Вода холоднющая, пальто вмиг намокло, ухватиться не за что, вблизи ни живой души, до доков не докричаться. И лишь случай спас радиста-одессита в последний день уходящего года. На его счастье, директор завода решил обойти свою вотчину и убедиться, всё ли в порядке. Он-то случайно и услышал отчаянный крик. С собой у директора ничего нет и при всём желании поднять человека из воды было нереально. Вот он и бросился за помощью.

     Когда мы прибежали, радист уже заканчивал свою борьбу за жизнь и мало что понимал. До воды метра два, а причал покрыт льдом. Пришлось нам ложиться на лёд, держа друг друга за ноги, чтобы не скользнуть с причала в воду и начать спасательную операцию. Достать радиста багром не получалось. Бросили ему петлю из бросательного конца, но он не смог ею воспользоваться - обессилел. Стали кричать, чтоб намотал линь на руку. Кое-как он сумел обернуть его вокруг своей кисти, но подтянуться не мог. Тут уже мы сами подтащили утопающего, захватили багром, приподняли в воде, ухватились за одежду и вытащили на стенку. Афишировать случай никто не хотел, но требовалось быстренько беднягу отогреть. Я знал, что у наших соседей работает баня и мы побежали к ним. Там одессита быстро раздели, поместили под горячий душ и как следует прогрели. Чтобы снять стресс, после душа ему дали выпить и уложили спать. Поспав пару часов он окончательно пришёл в себя и отправился к своему родному экипажу. На этом волнения, связанные с утоплением радиста-одессита благополучно завершились. Кстати, слов благодарности в дальнейшем от наших коллег-одесситов мы так и не услышали. Однако, приключения этого дня ещё не закончились. Они неумолимо надвигались.

     Капитаном на "Вытегре" был мой хороший знакомый Олег Николаевич, ровесник, москвич. Ремонтируясь в одном доке, мы захаживали друг к другу в гости по поводу и без оного, не требуя отдельного приглашения. После обеда у нас на судне никого не осталось, кроме меня и начальника радиостанции. Вечером на береговой квартире будет накрыт стол и мы отметим наступление Нового 1979 года.  Пока же все отдыхают.

     Часов в 15 появляется Олег Николаевич с приглашением, мол, у меня весь народ совершил предновогоднюю помывку и теперь наша очередь смыть все грехи уходящего года. Что ж, на данный момент проблем нет и я охотно принимаю приглашение. Зову с собой радиста и, прихватив чистое бельишко, отправляемся к соседям в гости. У них уже вся команда отправилась на береговую квартиру и лишь старший механик в своей каюте (на наше счастье) пишет деловые бумаги и звякает зап.частями, перебирая их. После нашей помывки он выключит все лишние потребители для большей безопасности. Тишина на судне абсолютная.

     Надо сказать, что с постройки сауна на борту не предусматривалась, но когда-то кому-то пришла в голову мысль - а что, если переделать мытьевой блок и приспособить смежный отсек для сауны, благо помещений и электропитания на борту предостаточно. Сказано-сделано. Для этой цели на нескольких судах за границей были приобретены электросауны, т.е. комплекты для установки в помещениях. Понравилось. Можно с удовольствием попариться. Дополнительно ставили ванну, которую наполняли забортной водой - отлично получалось. Мы у себя в этот ремонт тоже производили подобную переделку, а на "Вытегре" всё уже давно работало. Вот мы и собирались получить банное удовольствие перед встречей Нового года.

     Но была одна заковыка, на которую не обращали внимания, а именно: пульт управления печью находился не в помещении парилки (включить-выключить её можно было только из смежного помещения) и дверь в парилку не отвечала требованиям безопасности. Это была обычная судовая металлическая дверь. Она закрывалась наглухо, имела накладной примитивный замок, который периодически заклинивало и он требовал разборки. В нашем самодеятельном рвении никто не подсказал, что для безопасности дверь в парное помещение должна быть только деревянной, не иметь запоров, открываться наружу и не доходить до палубы минимум 5 см. Там, где мы собрались париться, было всё наоборот: дверь в парную закрывается наглухо, замок - дохлый, под дверью никаких просветов. Думаю, читатель догадывается, что должно будет случиться.

     И вот мы втроём, естественно нагишом, заходим в парную, предварительно наполнив ванну ледяной забортной водой из пожарного шланга. Он подан с дока через открытый иллюминатор и находится под постоянным давлением. В парной жарко. Температура + 110 градусов. Рассаживаемся на верхней полке. Ты расслабляешься от жары и полон решимости сидеть до упора, пока сможешь её терпеть. Главная задача - как можно дольше просидеть в парилке, тогда тело нагреется до предела и ты получишь больше удовольствия, окунувшись потом в ледяную ванну. Время идёт. Мы стойко претерпеваем жару и ждём того момента, когда почувствуем предел своему терпению. Когда этот предел наступит, мы выскочим из парной и распаренные, красные как флаг, под которым плаваем, по очереди ухнемся в ванну с ледяной водой. Кажется, этот момент наступает...  Олег Николаевич встаёт и направляется к двери.

- "А дверь-то не открывается", - говорит он, тряся дверную ручку.
- "Это у тебя такие шутки?"
- "Да уж, какие тут шутки", - и демонстрирует нам её холостой ход.

Язычок замка защёлкнут и ни на что не реагирует. Становится как-то не по себе. Выключить печку из парилки не можем, да это и не даст ничего - пока температура опустится, мы уже успешно изжаримся. Лечь на палубу – жара та же. Попробовал открыть вентиляционную заглушку - деревянная ручка осталась в ладони, а заглушка - на штатном месте.

     Память услужливо напомнила кошмарный случай, имевший место быть в нашем пароходстве несколькими годами раньше. Тогда на одном из паровых буксиров механики в помещении душевой соорудили импровизированную парную, для чего от паровой штатной грелки сделали отвод пара и, при желании, пользовали его. Однажды 3-й механик этого буксира, после вахты, пошел в душ и решил попариться. Открыл вентиль, пошла струя пара. Когда он решил, что пара набралось достаточно, то не смог перекрыть его поступление - вентиль вышел из строя. В небольшом помещении механик потерял ориентацию и не мог найти дверь на выход из душевой. На одной из переборок стоял на болтах стальной лист, закрывавший существовавший когда-то проход. Почему никто не обратил внимание на стуки из душевой (а это он стучал - просил помощи) – ответа нет. Когда всё прояснилось и перекрыли пар, то можно догадаться, что за картину увидели на месте. Кстати, у механика отсутствовали подушечки пальцев до самых костей - пытался отвернуть болты. Человек погиб.

     А теперь картина: в закрытом помещении с заклиненной дверью, в невероятной жаре сидят три голых мужика. Разумное время пребывания человека при такой температуре уже закончилось, но они ничем не могут помочь себе без квалифицированной помощи извне. Происходящее, как в дурном сне, но во сне ты соберёшься, тряхнёшь головой и просыпаешься, а здесь, сколь ни тряси - всё без изменения. Главное - без паники. Начали стучать по переборке, чтобы этим привлечь к себе внимание. Вот здесь-то и явил себя наш ангел-хранитель.

     Старший механик, финн по нацонаьности, был моим ровесником и по натуре очень ответственным, неравнодушным и обязательным человеком. Одно время мы вместе плавали и с ним приключился невероятный случай: что-то механики делали с гребным валом главного двигателя и была поставлена “валоповоротка”. Этой самой валоповороткой, при нужде, вручную проворачивают гребной вал. Наш герой стоял, имея этот рычаг между ног. Как получилось - сейчас неважно, но валоповоротка от вращения вала шевельнулась и конец рычага махнул между ног стармеха. В результате мошонка, извиняюсь, была разорвана и яички, болтающиеся на белых ниточках, до каюты он принёс в руках. Хорошо, это было в порту и кончилось всё благополучно, поскольку жена в дальнейшем не жаловалась, и они родили позже ещё ребёнка.

     И вот этот ответственный человек вдруг услышал посторонний звук. В чём дело? На борту кроме нас никого нет, а откуда тогда стук? Он бросает свою писанину и бегом на верхнюю палубу - никого, а стучат. Может, с палубы дока? Никого И тут он понимает, что это у нас проблема. Бегом в баню:

- "В чём дело?"
- "Дед", срочно вызволяй нас из пекла, терпёж на исходе".

     Топот ног по коридору - "дед" мчится в машинное отделение за инструментом. И снова нам везёт - тело замка находится в парной, у нас, а болты крепления - у стармеха. У "деда" руки росли откуда надо и снять замок для него - раз плюнуть. Золотые руки старшего механика моментально снимают замок и мы вываливаемся из парной красные, как варёные раки. По очереди ухаемся в ванну и садимся отдышаться, придти в себя. Вот так попарились! Будет, что вспомнить.

     Я высказал хозяевам всё, что думаю по поводу случившегося и они признали справедливость моих слов. Кстати, у себя мы учли этот урок. Слава Богу, на этом всё экстремальное на 31-ое декабря 1978 года закончилось. Тогда я лишний раз получил подтверждение своей везучести. Пусть и дальше она продолжается. Правда, теперь масштаб событий сильно помельчал. К примеру, давеча на прогулке я неловко повернулся, поскользнулся и упал. Но радуюсь - упал удачно, ничего не сломал. Вроде бы пустячок, а приятно.
22 Афганская вдова
Светлана Лескова
         ПАМЯТИ  ПОГИБШИХ  В  АФГАНИСТАНЕ                     
         ___________________________________________

                      Все мы ценим добро, лишь теряя его невозвратно.
                      Томас Мор.

                      Тот, кто делает добро другим, сам от этого вкушает радость.                           
                      Маргарита Наваррская.
                                          
                         
    Все-таки, наверное, человек - существо корыстное... 
“Ну да, еще чего!" - воскликнет кто-нибудь читающий эти строки, и продолжит возмущенно: "Уж я-то? Да никогда!”

Не стану спорить. Однако, кое-кто,  взглянув на себя попристальнее,  нет-нет, да со смущением  и обнаружит махонькую, невзначай промелькнувшую в неких благоприятных для этого обстоятельствах соблазнительную  мыслишку – а не  воспользоваться ли и мне удобным случаем?..

Да что уж тут... Многие так и вовсе считают ловкое умение извлечь при случае корысть признаком ума и, так сказать, умения жить.

Снова-таки спорить не стану, а поведаю вам одну житейскую историю.


Жила-была такая себе особа, по имени Люська. Нельзя сказать, чтобы так уж она любила людей. Скорее уж, она любила  л ю б и т ь  л ю д е й...
А, как известно, любовь штука непростая, подчас даже весьма обременительная и неблагодарная. Но Люська и не ждала ни от кого благодарности, ей нравилось бескорыстно творить добро, от этого она становилась счастливее.

Так  уж случилось, что для нее это был единственный спасительный источник счастья, ибо была она одинокой, и даже спустя семь лет после гибели мужа в Афганской войне, не переставала тосковать по нему.

Тоска гнала ее к людям, и заставляла отдавать окружающим то, что было так необходимо и ей самой – тепло, участие, любовь...

Взамен же ей хотелось малого - всего лишь капли ответного понимания и сочувствия. Но, подобно Чеховскому персонажу Ионе, Люська неизменно наталкивалась на бесстрастную, холодную стену людского равнодушия...

Всем  известно, что добро, как и все в этом мире, имеет свою оборотную сторону, и частенько развращает получателей сего безвоздмездного дара. Конечно, плуту и негодяю ничего не стоит изобразить благодарность, а вот с истинным чувством благодарности нужно все-таки родиться. Рождаются же с ним, как показывает опыт, немногие. Есть и те, кому чувство это и вовсе незнакомо. Люди, в большинстве своем, обычно склонны считать, что получают меньше, чем заслуживают.

Вот так  и случилось, что хуторяне, не наделенные от природы особым совершенством натуры, в  непонятной для них особенности  характера  нашей героини видели лишь некую непростительную слабость, а посему,  не считали для себя зазорным “слабостью” этой беззастенчиво пользоваться.

Соседка, баба Дуня, к примеру, и сама могла бы огород вскопать, водички из колодца добыть, да и дров нарубить – руку имела тяжелую. Про нее хуторские острословы говаривали: здоровА бабка Дуня, запряги - два огорода вспашет!

Приметив Люськину отзывчивость, баба Дуня, скроив при виде сердобольной соседки на лице своем скорбную гримасу, прятала хитрые глазки под прищуром сморщенных век и принималась кряхтеть и стонать. Люська, уже успевшая сполна познать цену страдания, немедленно проникалась сочувствием и жалостью к притворщице. И вот уж и огород у бабы Дуни вскопан, и вода принесена, и даже дрова нарублены.

Так и моталась Люська  с утра до ночи. Зато у самой, как говорится, во дворе и конь не валялся.

Дед Степан, при виде эдакого безобразия, осуждающе качал головой и степенно разъяснял Люське, что поговорка эта – “конь не валялся”, отражает стародавний русский крестьянский обычай. А обычай таков: давать лошади поваляться перед тем, как ее запрягать, чтобы она меньше уставала во время работы, и была бы ей работа эта в охотку.

Тут же свои “пять копеек” в нравоучение вставлял и местный умелец, одноногий  Михай. Он хоть и был из цыган, но слыл образованным - в свое время не доучился на агронома, и очень любил почитывать "умные" книги. А потому, важно предъявлял "ленивой" Люське собственную версию. Дескать, когда конь катается по утренней росе, то это есть знамение перехода от тьмы ночной к солнечному дню. Стало быть, пока конь не валялся, так и день не наступил, и свет не забрезжил. И сам конь - не конь, а дьявол оборотившийся в коня. Пока не очистится росою, так и душу имеет дьявольскую.
 
При этом,  Михай втягивал голову в плечи, словно и впрямь ожидал увидеть у себя за спиной не коня, а дьявола, мелко крестился, и плевался через левое плечо.

Хуторские посмеивались над Михаем, и толковали все просто и привычно. "Конь не валялся", по их мнениию, означало лишь то, что дело не начато, и до начала – ох, как еще далеко...

А Люська просто не успевала. Да по правде говоря, и желания не было успевать...  Не для кого больше было сажать цветы, пестрый ковер которых так радовал когда-то ее Ванечку. Не для кого готовить наваристый борщ, до которого он был большой охотник...

Сама она выпивала поутру стакан молока и отправлялась на ферму. Днем, и после вечерней дойки, перекусив кое-как, бежала то к бабе Дуне, то  к Егорычу, который и в самом деле нуждался в ее помощи, был дряхл и подслеповат.

Так вот и жили соседи пользуясь Люськиными трудами, да еще и подсмеивались над нею за бескорыстие. Никто уже не считал ее заботу благом, а принимал как само собой разумеющееся. Одним словом, привыкли, и перестали замечать. Никто не интересовался больше, валялся конь во дворе у нее, нет ли, как живется ей, как можется...

А ей не моглось. Семь лет прошло с тех пор, как привезли в закрытом гробу ее Ванечку и схоронили на погосте близ часовни, а Люська все ходила и ходила к нему на могилу.

Сначала ее отговаривали  - нельзя. Покоя на том свете Ванечке не будет, если так убиваться. Живым жить надо.

Со временем, “убиваться” она перестала. Что-то в душе ее надломилось, затвердело, превратилось в острый ком, непрерывно давящий на сердце.  Чтобы не видели хуторяне, стала ходить Люська на погост по ночам.

Сидя на лавочке возле сколоченного из сосновой доски креста, она больше не плакала, не предавалась воспоминаниям. Она глядела в небо - иногда темное, иногда звездное, и думала, что хорошо бы улететь туда, где мерцает мириадами лампадок Млечный путь, где пустота, тишина, и нет боли...

 А перед внутренним взором ее возникали, пропадали, и снова нарождались странные видения – горы, которых она никогда не видала, безжизненные пески... Каменистая дорога извивалась по самому краю обрыва, а по дороге, утопая в пыли и дыму, двигалась колонна боевой техники.
Словно наяву, Люське слышались крики, лязг гусениц, грохот разрывов... Она  видела прямо перед собой искаженные болью и яростью лица бойцов, и среди них лицо Ванечки. Бледное, залитое кровью, мертвое лицо...

Не в силах вынести реальности являвшегося ей видения, Люська вскакивала со скамьи, до боли сжимая виски холодеющими ладонями. Ей хотелось бежать. Бежать туда, где дрожала от разрывов земля, где только что погибал ее Ванечка. Но ноги отказывались служить ей. Черное небо медленно наклонялось, роняя звезды, и придавливало ее к земле всей своей нестерпимой тяжестью.

Все чаще и чаще случались с нею эти обмороки, все дольше длилось забытье. И однажды зимой, в особенно студеную, метельную ночь, она осталась навсегда в тех далеких, чужих, враждебных горах.

Схоронили Люську рядом с ее Ванечкой. И только тогда все вдруг поняли, что была она не Люськой, а Людмилой.
Милой всем...

Долгое время еще вспоминали на хуторе и доброту ее, и странное бескорыстие, и улыбку, от которой светлее становилось на душе, а они этого оказывается тогда даже не замечали.

Теперь же, все стало как-то не так, и не то. Пусто и тускло, будто кто-то недобрый взял да и накрыл солнце серым покрывалом...

И каждому долго еще точил сердце крохотный невидимый червячок, имя которому было – совесть, хотя никто, и никогда  не признался бы в этом даже самому себе.
23 Последний дар любви
Светлана Лескова
                        
        - Все, езжай дед, - сказали ему. - Раньше надо было привозить. Что ж доктор ваш проспал?

        - Так нет доктора, - уныло промолвил Евдоким, - фельшерка одна, 
 да и та... - он махнул рукой.

 И вот теперь нужно везти Марусю обратно в деревню. Оно-то и ничего бы - три часа всего "Мухой", а вот дальше... Ему-то четыре километра - тьфу! Привычный. А Маруся?

 "Мухой" сельчане прозвали поезд, состоявший из паровоза и трёх старых, облупившихся вагончиков, бегавший между двумя не так далеко отстоящими друг от друга станциями.

 Повезло. Петька домчал на мотоцикле. Петьке - море по колено, на станцию за добавкой приезжал. А их порастрясло, особенно Марусю в коляске.

 Как приехали, и вовсе слегла, пару раз только и вышла в сад. Посидела на разукрашенной им скамеечке, поглядела на пышные георгины любовно высаженные весной, и всё. Слегла старуха окончательно через неделю после приезда из больницы, а ещё через неделю стала отказываться и от еды.

        - Маруся, хочешь киселику? - жалобно вопрошал старик, - я и супчику сварил свеженького, как ты любишь, рисового... Горяченького... А? - Он с тоской вглядывался в её по-прежнему синие глаза. Такие теперь можно редко встретить, разве что где-нибудь в глубинке. Казалось они одни и остались на её бледном, исхудавшем лице.

        - Ты, Дуся, поешь сам, а я посплю маленько, - отвернув лицо к стене, прошептала старуха.

 Евдоким тяжко вздохнул и поплёлся к двери.

        - Дуся! - окликнула она его вдруг -  Я бы... Хлебушка... Помнишь, с постным маслицем, а сверху - сольцой...


        - Ой, Марусечка! Пекарню-то после пожара так и не отладили еще. И муки нету - автолавка уже неделю не едет, поломалась, говорят. А хлеб-то весь подъели... Нету. Хотя... Ты побудешь сама? Побудешь, Марусечка? А я... Может у кого остался? Вот вода, если захочется, - он суетливо пододвинул стакан, и пригладив ей волосы дрожащей рукой, засеменил к выходу.

 Потыкавшись туда-сюда и нигде не раздобыв хлеба, Евдоким затосковал.

        - Умирает моя Марусечка, - билось неотвязно в голове, - хлебушка хоть перед смертью ей... Эх... А как же я, без неё?..

 Утирая шершавой ладонью слезы, он беспомощно стоял посреди двора, глядя на сад, который когда-то сажали с Марусей, на дом, в котором была прожита такая нелегкая жизнь.

        -  Поезд! Как я забыл?! Вагон-ресторан! - Евдоким даже засмеялся. - Уж там-то точно есть хлеб!

 Счастливо улыбаясь так вовремя появившейся удачной мысли, он на цыпочках подошел к шкафу. Достал единственный парадный пиджак, зазвеневший орденами, и надолго застыл о чем-то задумавшись и любовно оглаживая высохшими пальцами награды.

 Вечером, надев праздничный пиджак и оставив на попечении Петровны задремавшую Марусю, Евдоким пошел на станцию.

 Из вагона-ресторана выглянул толстый, рыжий парень.

        - Тебе чего? - недовольно спросил он.

        - Хлебушка!

        - Какого хлебушка? Иди отсюдова!

        - Я купить! - дед протянул рыжему деньги. Только мелких нет. Сдача найдется?

        - Ме-е-лких, - передразнил парень деда и, схватив деньги, исчез в вагоне.

 Минутная стоянка заканчивалась. Дед нервно бегал перед вагоном, вытягивая жилистую шею и пытаясь заглянуть в окна. Поезд тихо тронул с места.

        - Держи! - крикнул парень и бросил деду сверток.

 Сверток на лету развернулся и из него посыпался хлеб, нарезанный ломтями, видимо остатки чьих-то трапез.

        - А сдача? – растерянно прошептал старик вслед удаляющемуся поезду.

        - Ничего, - подбирая трясущимися руками ломти хлеба и бережно сдувая с них пыль, бормотал Евдоким. - Ничего. Я его дома обрежу, обчищу. Ничего, Марусечка! Поешь хлебушка! С маслицем, с сольцой...

 Как глухой ночью пройдет он четыре километра до своего села, он даже не задумывался.

 Он представлял, как будет рада его Марусечка, как поев хлебушка, она непременно пойдет на поправку. А деньги... Да ладно, не впервой.

 Ночь выдалась тёмная, ветреная. И хотя сентябрьские дни еще поддавали жару, к ночи воздух заметно выстыл, а северный ветер продувал ветхую одежонку насквозь.

 Евдоким пожалел, что в горячке вырядился в парадный пиджак, которому сто лет в обед, а вот телогрейка так и осталась лежать на лавке.

         - Эка, дурак я... - бормотал он себе под нос, стараясь идти побыстрее и тяжело опираясь на палку, самолично когда-то украшенную замысловатой резьбой,  - продувает как, анафема! Не захворать бы еще, а то кто ж за Марусей приглядывать будет...

 Скоро прыть пришлось-таки поубавить. Перебравшись через "пути", как называли сельчане меж собою железнодорожные колеи, он ступил в зияющее чернотой жерло лесной дороги. Огни станции пропали, все поглотил непроглядный мрак, с неба наладилась сеяться холодная, густая мжичка.

 Дорога, разбитая машинами, а пуще того, тракторами, так и норовила сбить с ног притаившимися во тьме рытвинами да кочками.

 Евдоким приуныл. Пару раз сильно оступившись, он почувствовал тянущую боль в левой ноге, сильно пораненной еще в сорок третьем.

             - Ежели б не Иваныч, - в который раз с благодарностью помянув старого военного хирурга, подумал Евдоким, - не прыгать бы мне теперь козлом по этим рытвинам. Эх, добрый доктор был...

 Однако идти было надо. Он постоял немного, дожидаясь пока чуток схлынет острота боли, и двинулся дальше, теперь уже ощупывая палкою дорогу впереди себя. Неожиданно к боли в ноге добавилась одышка и какое-то странное, сосущее ощущение пустоты в груди.

            - Эге... - подумал Евдоким, - совсем что-то худо... - и попытался глубоко вздохнуть.

 Узкая полоса леса тем временем перешла в низкорослый кустарник, выступивший на фоне открывшегося темно-серого простора полей угольно-черным, замысловатым узором.
Вдруг острые зазубрины черных кустов, словно ожив, медленно поплыли куда-то влево. Евдоким удивился странному явлению. Он хотел было проследить за диковиною взглядом, но черные зубцы резко взметнулись, острыми иглами больно впившись в его мозг, и разом поглотили сереющий впереди простор поля. Земля как-то неспешно приблизилась к нему, и, хлестнув стеблями травы по бесчувственному уже лицу, бережно уложила на мягкое, набухшее влагой травяное ложе.

***
 Старенький мотоцикл дергался, валился из одной ямы в другую, коляска дребезжала и, казалось, вот-вот готова была рассыпаться, судорожно подпрыгивая на острых кочках. Петька сбавил скорость.

          - А... Все равно поспать уже не удастся... Скоро утро... - лениво подумал он.

 На лице его блуждала довольная улыбка. Сегодня он основательно подзадержался. Как-то так... Туда - сюда...

          - Эх-х, Зинуля!.. - Он хмыкнул и затянул было песню, но едва не прикусив язык на очередном ухабе и довольно отчётливо клацнув зубами, благоразумно замолчал.

 Свет от фары беспорядочно мотался, выхватывая то кусок колеи, испещренной рытвинами, то поросшую густой травой обочину, то...

          - Эт-то еще чего такое... -  Резко затормозив, Петька осторожно подкатил к показавшемуся в свете фары непонятному предмету, как-то странно притулившемуся на обочине.

          - Человек... - вглядевшись, пробормотал растерянно Петр и непроизвольно оглянулся, почувствовав какой-то неприятный холодок под ложечкой.

 Неуверенной походкой он приблизился к лежащему на невысоком взгорочке обочины телу, вглядываясь.

          - Да это же... - Дед Евдоким!? Дед, ты что... - враз осипшим голосом забормотал парень.

 Вспомнив, как проверяют пульс в так любимых им фильмах, он пощупал дедову шею и ощутив слабое биение с облегчением вздохнул.

 – Уф-ф! Живой! Что ж ты тут... Деда... Как же...

 Стараясь соразмерять силу, он стал судорожно шлёпать деда широкой ладонью по щекам.

 - Ну... Деда, давай!!! - Вголос орал Петька, чувствуя как глаза начинает застилать соленая влага.

 В панике он хлестнул старика по щеке так, что и сам испугался звука пощечины странно и нелепо прозвучавшего в безмятежной тишине леса. Евдоким открыл глаза.

 - Ну вот... А то вздумал тут... Сейчас, сейчас... - бессвязно бормотал Петька, поудобнее устраивая  тщедушное тело старика в коляске. – Довезти бы только... – с тоской подумал парень и осторожно тронул с места.
 
 Из дедова кармана, невидимый в темноте, вывалился небольшой сверток, высыпались из него и остались лежать в примятой траве ломти хлеба, остатки чьих-то вагонных трапез.

А ранним утром, неожиданный подарок обнаружила глазастая сорока жившая неподалеку на сухом дереве, с громким чириканьем налетели гомонливые воробьи, и тут же затеяв драку за редкостное на лесной дороге лакомство, вмиг расклевали его.
Дело довершили трудяги-муравьи, растащив остатки крошек по своим подземным жилищам.

 И только одной Марусе так и не довелось отведать напоследок такого желанного хлебушка.
С маслицем и сольцой.
24 По следам красноармейца Сухова
Стас Литвинов
Обязательные формальности  “открытия” границы по приходу из иранского порта Ноушехр в порт СССР Красноводск заканчивались. Старший таможенник укладывал в свою папку заполненные таможенные документы и пустые бланки манифеста  о грузе, поскольку на борту оный отсутствовал. Офицер, командир пограничного наряда, ещё раз проверив в “паспортах моряков” поставленные  собственноручно штампы с датой прихода, передал их помполиту. Формальности по приходу были закончены и командир наряда КПП, забрав от трапа своих солдат, вместе с таможенниками покинул судно. Лишь дежурный портнадзиратель, обливаясь потом, заканчивал оформление прихода и, одновременно, выхода в море из порта. Я собирался без малейшей задержки покинуть причал и продолжить наш балластный переход. 

Была середина июля 1977 года, когда теплоход “Повенец” Беломорско – Онежского пароходства, завершив свой рейс Западная Европа – Иран сдачей груза в порту Ноушехр, пришёл для открытия границы в Красноводск, где к нам, северянам, власти относились  дружелюбнее нежели в Баку. Неспешное течение здешней жизни среди, казалось, нескончаемой жары не располагало к суетности. Было невозможно представить себе,  как этот вечный покой может что-то нарушить.

Но пройдёт всего  13 лет и от нынешнего спокойствия ничего не останется. Туркменистан станет независимым государством, а заново родившееся национальное самосознание народов этого региона будет подсказывать, мол, русские только и делали, что всегда угнетали Среднюю Азию. Бывший член ЦК КПСС, первый секретарь компартии Туркменистана и просто коммунист Сапармурат Ниязов получит скромный титул “Туркменбаши”, что означает“Отец всех туркмен”. Кстати, любовь туркменского народа к своему новоявленному “Отцу” пойдёт ещё дальше. На заводе “Красное Сормово“ будет спущен на воду грузовой теплоход, на борту которого, ещё при жизни “Отца”, будет начертано его название “Turkmenbashi Saparmurat Niyazov”.  Ещё не произойдут кровавые события в киргизском городе Ош и в самом Баку. Ещё будут ностальгически звучать слова студенческой песни 30-х годов :

“Окончен курс и по глухим селеньям
  Мы разойдёмся в разные края.
  Ты уедешь к северным оленям,
  В жаркий Туркестан уеду я...” 

Мир перевернётся. Исчезнет с географической карты русское название города - "Красноводск", а появится его новое имя - “Туркменбаши”.  Внуки же тех, песенных учителей, врачей, инженеров, кто несли свет знаний и добра, ныне гонимые, будут разными путями, в том числе и на попутных грузовых  судах добираться до ближайшего порта России.  Но это всё будет позже, а пока спокойное течение здешней жизни казалось вечным и мы намеревались, без задержки, следовать на север в “свои воды“.

За прошедшие три недели путешествия по Каспийскому морю и стоянок в портах, экипаж вдоволь насытился солнцем и здешней жарой.  Вот потому, даже не ступив на причал в порту Красноводска мы снялись со швартовых и пошли заливом на выход в море. Буи, ограждающие канал и выглядевшие неряшливо из-за выгоревшей от жгучего солнца краски, оставались за кормой, удерживая нас в границах фарватера.

Уже надвигался на судно проход в Красноводской косе, когда в ходовой рубке появился радист и, протягивая мне журнал “Входящие рдо”, негромко произнёс:
- “Сюрприз для нас, Станислав Антонович.” 
Открытая  страница своим текстом ломала все наши планы:
 
 “Повенец  км  Литвинову  Следуйте портопункт Куули-Маяк широта...долгота... погрузку  соль 2000 тонн  назначением  Берген Норвегия тчк Трюма должны быть побелены известью тчк Сообщите Баку приход рейд Куули–Маяк тчк ЧГДР“

Да, распоряжение действительно было неожиданным. На какое-то время во мне возникло чувство протеста, ибо был силён настрой на безостановочное движение из района, где мы устали находиться, но чувство дисциплины взяло верх:-
- "Штурман! Вот координаты. Где это место?”
Портопункт находился в 40-а милях севернее выхода из Красноводской косы на этом же, восточном, побережье Туркмении. Надо срочно дать в Баку время прихода на рейд Куули-Маяка. 

Однако, распоряжение получено и надо срочно готовиться к погрузке соли. “Старпома прошу в рубку!” – объявляю по общесудовой трансляции. Знакомлю его с новой задачей: надо срочно организовать побелку трюмов гашёной известью, запас которой имеем на борту для подобных случаев. Команду извещаем о смене наших планов, что груз на Запад возьмём здесь, на Каспии, и это избавит нас в дальнейшем от каких-либо возможных промежуточных рейсов. Весь экипаж, кроме капитана и повара, расписан по трюмам на случай работ аврального характера при подготовке их к грузовым операциям. Помощники капитана каждый готовит свой трюм. Берег тянется по правому борту невысокими и однообразными песчаными холмами в общем направлении север-юг.  Жгучее солнце быстро высушивает нанесённый на борта и днище трюмов раствор и они приобретают непривычную белизну, под которой исчезает вся ржавчина,  ранее обильно  их покрывавшая.

Подходим в район назначенных нам координат. Тот же самый однообразно ровный берег, песчаные холмы и несколько маленьких убогих домиков. Около них врыты в песок два огромных резервуара, окрашенных серебрином – точно, как в известном и любимом кинофильме “Белое солнце пустыни”. В одном из подобных  прятал от Абдуллы его жён красноармеец Сухов. От берега отходит эстакада, на которой установлен транспортёр. По его ленте  соль подаётся в трюма. Эстакада установлена на вбитые в грунт сваи и всё сооружение выглядит, мягко говоря, ненадёжно.  Место погрузки абсолютно не защищено от волнения, что сопряжено с необходимостью внимательно следить за погодой, особенно в осенне-зимнее время.

Причал занят судном Каспийского пароходства, которое заканчивает погрузку. Встаём на якорь в полумиле от причала на 10-ти метровой глубине. Прозрачная вода, а поскольку солнце светит со спины, то мне  видно песчаное дно, отдельные крупные камни и наша якорная цепь. Она лежит на грунте полукругом и я вижу свой якорь, который лапами зарылся в грунт.

Ночь проходит спокойно. С севера наползает лёгкий туман, который приносит влагу. Палуба, люки трюмов и надстройка обильно покрываются крупными каплями воды, которая исчезает на глазах после восхода солнца. Вновь наступает жара. В середине дня каспаровское судно покидает причал, проходит рядом с нами и ложится на свой курс.
 
Выбираем якорь и направляемся к эстакаде. Штиль. На расстоянии длины своего корпуса отдаём левый якорь и, вытравив смычку цепи, разворачиваемся на месте на 180 градусов. Нужно, чтобы якорь остался в створе причала. Закончив разворот, начинаем движение задним ходом и травим якорь-цепь. Наша задача состоит в том, чтобы идти как можно ближе к эстакаде, длина которой почти равна длине нашего судна. Подаём швартовы, выбираем слабину цепи и судно стоит на нужном месте. “Судно ошвартовано, всем спасибо, машине отбой, от мест отойти!” – звучит последняя команда. Какие либо профилактические работы в машине только с личного разрешения капитана, потому как судно ничем не защищено с моря и при малейшем ухудшении погоды должно немедленно покинуть причал.

Мы уже предупреждены о недопущении на борт посторонних лиц  и старпом провёл инструктаж  с командой на эту тему. Устанавливается трап-сходня. Нас встречает начальник эстакады и он же представитель грузоотправителя. Всё в одном лице, которому второй штурман вручает нотис о готовности судна к погрузке и карго-план. У трапа незаметно скапливается группа ребятишек, которые держат в руках кувшины, кастрюли, вёдра. Слава Богу, никто не предпринимает попыток подняться на борт и лишь просят налить воды в свои ёмкости. Вахтенный у трапа приносит несколько вёдер с водой и разливает её в протянутую ребятишками посуду. Вроде бы человеколюбие торжествует, но начальник причала охлаждает пыл благодетелей. Он поясняет нам, что огромные ёмкости на берегу служат для хранения воды,  которую доставляют сюда танкерами и местный люд получает её по талонам. Если же у нас закончится пресная вода, то получить её  здесь не сможем, а помощи ждать не от кого. “Решайте сами, как вам быть” – посоветовал он и мы прекратили свою благотворительную акцию, что не вызвало особого недовольства со стороны аборигенов. Одновременно ограничили и экипаж в бесконтрольном пользовании пресной водой.

Груз доставляется к приёмнику транспортёра автомашинами из района соледобычи, расположенной среди солончаков в 7-ми километрах севернее посёлка Куули-Маяк. Солончаки же тянутся на север более 50-ти км вплоть до известного каждому залива Кара-Богаз Гол. Соль подвозится только в светлое время суток и  понадобится не менее пяти дней, чтобы получить полный груз. Нам посоветовали купаться и загорать на  берегу, не удаляясь далеко от судна. Также рекомендовали не углубляться в пески далее ста метров от берега – там могут встречаться ядовитые змеи. Полученные инструкции особо не угнетали, поскольку окружающая нас бытовая убогость не влекла для более близкого знакомства с ней. Продукты и пресная вода были у нас в достатке для автономного существования в течение,   как минимум, ближайших  4-х  недель.
Началась неспешная погрузка. Не буду касаться технологического процесса приёмки груза и необходимых для этого телодвижений судна и команды, а остановлюсь на бытовой стороне нашей жизни в этом чуждом и непонятном для нас краю.

Мир, где мы теперь обитаем, сузился до окружности радиусом 100 метров в центре которого был наш теплоход. Экипаж всё своё свободное время проводил на импровизированном пляже не далее 50-ти метров от судна, купаясь и загорая. Доступ посторонних лиц на борт запрещён и с наступлением темноты трап поднимается на борт, а лац-порт в фальшборте закрывается. Включается вся палубная иллюминация и вахта бдительно следит за обстановкой вокруг теплохода.

Отношения с немногочисленными местными жителями нас не беспокоили, если не считать пару непонятных типов с пустыми глазами, смотрящими куда-то в неведомое. Они часами сидели недалеко от трапа, тупо глядя в пустоту. Тогда мы ещё не знали, что это и есть наркоманы, потому как такое явление в то время ещё было нам неведомо. Тогда в инпортах очень редко звучал вопрос таможенника:- “Have you any drugs or arms on your board, captain?”, что в переводе означает: “Есть ли на борту наркотики или оружие?“ А пока только мальчишки, прыгая в воду с противоположной стороны эстакады, иногда в виде шутки пугали нас, внезапно размахивая перед тобой пойманной змейкой. Надо сказать, что эти, видимо, неядовитые змеи поначалу настораживали нас своим количеством. Прогуливаясь по песку вдоль воды, ты вынужден, помимо своей воли, постоянно смотреть под ноги из-за опасения наступить на такое непривычное для нас пресмыкающееся. Более того, иногда в воде рядом с тобой выныривала полуметровая змея, держа в пасти пойманную рыбку.

Врытые в песок огромные ёмкости, со спирально обвивающими их прутковыми металлическими лестницами, живо напоминали кадры, ранее упомянутого фильма, когда смертельно раненный Абдулла, держась за поручень и стреляя из своего маузера, сползает вниз. Поднимаясь на очередной бархан и видя перед собой картину бесконечных песчаных холмов, простирающихся до самого горизонта, ты ощущаешь себя человеком из другого мира. Это по такому же песку тогда шёл себе и шёл, отслуживший положенный срок, красноармеец Сухов, сочиняя в уме письма своей законной супруге “Катерине Матвевне”, проживавшей в уютном домике среди зелени сада  в далёкой России. Видимо, вон у того бархана он увидел торчащую из песка голову Саида, которого коварный Джавдет закопал собственноручно. А вот здесь, у глинобитной стены покосившегося домика  стояла лавочка, на которой сидели три тощих, невозмутимых аксакала и до сих пор слышится бессмертная фраза одного из этих меланхоликов: - “Давно здесь сидим.“  Не покидают тебя герои любимого фильма. Нам, жителям севера России, очень трудно существовать в этом  враждебном пространстве без единой травинки. И оживает в  сознании мысль, что где-то там далеко-далеко отсюда есть понятная и милая сердцу “страна муравия”, как назвал её Твардовский. 

Однажды мы с помполитом пошли прогуляться по береговому песку в южном направлении. Я рассказал ему, что недавно, отойдя чуть дальше от берега, встретился, возможно, с вараном. Размером, как показалось, не менее полуметра  он не испугался человека, а принял вызывающую стойку и поднял хвост, глядя на меня. Я не стал выяснять с ним отношения, ибо рядом не оказалось даже простого камня, при помощи которого мог бы показать варану своё превосходство. В таких обстоятельствах мне пришлось, периодически оглядываясь, с достоинством  удалиться.   

Занятые разговором, мы  дошли до небольшого мыса, где одиноко стояло невысокое засохшее дерево. Увлекшись беседой, подошли к нему почти вплотную. Подняв взгляд от собственных ног мгновенно остановились, поражённые увиденным. На засохших ветвях дерева висели метровые змеи, видимо, греясь на солнце. Их было много и дрожь прошла по телу от увиденной картины. На этом наша прогулка и закончилась. Мы вернулись к судну, с опаской ступая по песку, и в дальнейшем не пытались покидать свою сто метровую зону.

Недалеко от берега среди песков за оградкой из металлических прутков находилась одинокая могила. На кресте из ржавых труб не было никакой таблички. Нам сказали, что здесь, якобы, захоронен какой-то утопший моряк с рыболовецкого судна. Насколько это верно неизвестно, но явно видно, что за могилой ухаживают. Это делают моряки, которые заходят сюда за грузом, о чём свидетельствовали плоские камни с названиями судов. Мы не остались в стороне и боцман заново окрасил оградку. Положили и камень, как память от нашего теплохода. Пусть спит спокойно неизвестный,  кем бы он ни был.

Ежедневно жаркий день заканчивался приходящим с севера прохладным туманом с большим количеством влаги. Эта резкая смена температур привела к тому, что старший механик простудился и у него поднялась температура. Через два-три дня мы закончим погрузку, а тут возникла неожиданная проблема. Обратился к начальнику причала с просьбой вызвать скорую помощь, но таковой в посёлке не было и он предложил на любой, освободившейся от груза, машине проехать в поселковую больничку. Вызвал старпома с помполитом и наказал срочно взять стармеха и ехать в местную больницу, где постараться получить медицинскую помощь или консультацию. Они быстро собрались и уехали. Через час вернулись и с ними приехала медсестра из больницы. Она рекомендует оставить больного в стационаре, хотя бы на время стоянки судна, но наш больной умоляет:
- “Станислав Антонович, только не отправляйте меня в больницу.”
Старпом кивает головой, мол, это не больничка, а что-то убогое. Пробую успокоить:
- ”Дед, да я же тебя не оставлю здесь, но пусть хоть пару дней за тобой посмотрят специалисты.” 
Увещевания не помогают и медсестра соглашается проконсультировать старпома по нужным медикаментам, а наша Татьяна, повар, вызывается делать необходимые уколы.

На шестой день погрузка, наконец, закончена. Ожидаем грузовые документы. Старший механик практически здоров и это радует. Закрыты трюма и готовимся к отходу. Несколько наших моряков гоняют мяч на пляже, а рядом с ними, на разложенном полотенце, загорает повар Таня. Она светловолосая,  приятно пухленькая,  белотелая и на это постоянно обращают внимание южные мужчины. Пробуем работу тифона подачей короткого гудка. Услышав сигнал, “футболисты” бросают гонять мяч и направляются к судну.  Выхожу на крыло мостика. Сверху мне виден наш бывший пляж, загорающая в одиночестве Татьяна и  группка наших моряков, идущих по эстакаде к трапу. Тут я внезапно обращаю внимание на двух мужчин, лежащих за ближайшим песчаным барханом и явно наблюдающих за Таней. Рядом с  ними два мотоцикла и мне вдруг приходит мысль, что имеется реальная возможность схватить женщину, зажав ей рот, погрузить на мотоцикл и исчезнуть в каком-нибудь кишлаке, где тебя никогда не найдут. Быстро беру микрофон, развернув в сторону берега громкоговоритель:
- “Татьяна! Немедленно на борт!” 
Она испуганно вскакивает, видит, что осталась в одиночестве, хватает своё полотенце и бежит догонять наших ребят, которые невольно остановились от громкой команды. Потом, конечно, посмеивались над ситуацией, но ведь всякое могло случиться в этом Богом забытом месте.

Но вот уже все документы на груз доставлены на борт. Привычной процедуры получения разрешения на выход не будет и все ждут моей команды стоять по местам.  Доклад старпома о полной готовности к отходу и я прощаюсь с начальником причала, который поможет нам отдать швартовы. Без сожаления покидаем это неуютное место и только памятный камень, положенный боцманом на одинокую могилу от нашего “Повенца” (надолго ли?), будет напоминать о русском судне, когда-то бравшем здесь груз.
- “Отдать все швартовы!” 
Быстро,  с удовольствием работает команда, выбирая и сматывая на вьюшки швартовные концы.

“Вира якорь! Машина, воду на обмыв цепи!”  Заработал брашпиль и судно двинулось вперёд, вбирая в себя якорную цепь. Мы снимаемся с якоря, с приятным чувством легкости покидая место нашей стоянки.

По мере прогрева двигателей увеличиваем обороты и, соответственно, свою скорость. Привычные звуки ожившего судна поднимают настроение и остаются позади утомительно однообразные дни прошедшей погрузки. Легли на свой курс, которым через 2 дня пройдём Астраханский приёмный буй, где когда-то стоял плавмаяк, после чего повернём на вход в Волго-Каспийский канал. Идём полным ходом. Управление рулём переведено на автомат. Начали наводить по судну привычную чистоту, после прошедших достаточно длинных стоянок. Судовая жизнь сразу входит в свой обычный упорядоченный  ритм, когда каждый день расписан по минутам и от этой  размеренности в твою душу входит спокойствие. Штилевое море. Солнце опускается за горизонт и включенные ходовые огни ожидают прихода тёмной южной ночи, когда над головой раскинется звёздный шатёр необыкновенной красоты. Мы уходим в открытое море. Вот уже только водный простор окружает наш теплоход, который заявляет о своём присутствии в нём приглушённым гулом двигателей. Впереди у нас долгий путь и пусть удача не отвернётся от нас.
25 Обуза
Графоман Себастьян
Больше всего на свете Сергей Иванович боялся оказаться неспособным произвести здоровое потомство. У обеих его бабушек имелись за плечами аборты по медицинским показаниям и выкидыши. Мать Сергея Ивановича была седьмым и единственным выжившим ребенком в семье, а у отца где-то в деревне имелись два брата: один лежачий, второй – «дурачок».
Сам Сергей Иванович смутно припоминал, как в детстве его возили повидаться со старшей сестрой, жившей в интернате. Сестра пускала слюни, норовила уронить голову на нелепо задранное плечо и отчаянно хмурилась, будто забыла что-то важное и никак не может вспомнить. Потом визиты прекратились, но сосредоточенные гримасы сестры еще долго преследовали Сергея Ивановича. Иногда он замечал, что и сам в моменты задумчивости хмурится и склоняет голову набок. Уж не настигла ли его фамильная болячка?
Постепенно лицо сестры стерлось из памяти, а страх остался. Он руководил почти всеми действиями Сергея Ивановича. Запретил ему жениться сначала на близорукой, потом на сутулой, потом на сердечнице. В каждую из них Сергей Иванович был пылко влюблен, но под авторитетом страха отступил и стал искать здоровую и выносливую самку, способную разбавить его плохую наследственность своими надежными генами.
Поиски жены затянулись. Сергей Иванович успел открыть свой бизнес и влезть в местную политику. Ассортимент доступных невест заметно расширился – разумеется, исключительно благодаря растущей харизме Сергея Ивановича. А вообще-то его действительно любил народ. Все еще руководствуясь страхом, Сергей Иванович активно помогал всевозможным детским больницам, интернатам и прочим организациям, стараясь заработать как можно больше плюсов себе в карму.
Наконец из всех подходящих кандидатур была отобрана самая здоровая, надежная, ширококостная дама не слишком страшной наружности. У нее в числе ныне здравствующих родственников значились родители, брат, многочисленные дяди и тети с еще более многочисленным потомством, обе бабушки, один дедушка, три прабабушки и даже один прадедушка. Сергей Иванович понял, что больше тянуть нельзя, и женился.
Поскольку избраннице было уже двадцать семь, к созданию потомства приступили сразу же. Дама не подвела и забеременела практически с первого раза. В положенный срок Сергей Иванович забрал из роддома ее и долгожданного наследника, которого назвал, разумеется, Виктором. Ему важно было официально подчеркнуть свою победу над семейным проклятием.
Младенец был огромным – весь в мать. Взгляд у него, как показалось Сергею Ивановичу, уже с первых дней отличался осмысленностью и уверенностью. Голос тоже не подкачал: громкий, эмоциональный, требовательный, свидетельствующий о невероятной жизнеспособности. Сергей Иванович сиял от счастья.
Страх вернулся, когда Сергей Иванович стал фотографировать сына. Ему показалось, что голова у Виктора как-то очень уж склоняется набок, а брови знакомо хмурятся. Но он тут же напомнил себе, что младенцы не умеют управлять своей мимикой. Посмотрел на Виктора и не нашел в нем ничего странного. А фотографии на всякий случай стер.
Виктор рос, радуя мать и беспокоя отца. Сергею Ивановичу всё чаще казалось, что ребенок не реагирует на обращенную к нему речь и слишком громко орет. Может, он глухой? Постепенно ор Виктора разбавился односложными словами. Значит, не глухой. Но Сергей Иванович всё же подозревал, догадывался, боялся… Иногда он подкрадывался к Виктору сзади и гремел у него над ухом связкой ключей. Виктор вздрагивал и разражался воем, подтверждая наличие слуха. Но всё так же не обращал внимания на попытки отца завести беседу о каких-нибудь птичках или машинках за окном. Казалось, что общение его совершенно не интересует.
Впрочем, одна крайность сменилась другой. Виктор вдруг стал требовать от отца постоянного присутствия и внимания. Когда Сергей Иванович уходил на работу, Виктор вис на нем, упираясь ногами в пол и не давая уйти, а проиграв сражение, бился головой о закрывшуюся за отцом дверь и выл. По вечерам он не давал Сергею Ивановичу ни минуты покоя. Встречал у двери, как будто там и просидел весь день, обхватывал его колени руками и выливал на усталого родителя поток непонятной информации. Речь Виктора изобиловала гласными, а вот согласные ему никак не давались, что сильно затрудняло общение. Сергей Иванович делал вид, что понимает, пытался вежливо поддержать разговор, но не угадывал тему. Виктор злился и повторял свои истории снова и снова, забираясь к нему на колени и заглядывая в глаза. Сергея Ивановича раздражала настойчивость, монотонность и однообразность непонятных фраз. Отвернуться даже на секунду, чтобы поговорить с женой, было нельзя. Крепкие пальцы Виктора впивались в щеки и разворачивали голову собеседника в нужную сторону. Ребенок сверлил Сергея Ивановича своими светло-голубыми глазами, будто бы пытаясь достичь понимания силой мысли. Взгляд у него был какой-то очень наглый, неприятный. Брови сосредоточенно хмурились. Иногда выражение лица Виктора казалось Сергею Ивановичу брезгливым. Как будто сын старается понять, как отец может быть таким тупым.
На фото Виктор выходил всё хуже и хуже. Он казался старше и ненормальнее обычного, как будто специально кривлялся, оказавшись в кадре. Впрочем, и вне объектива его отклонения становились всё заметнее. Виктору не было еще и трех лет, но ростом он был с шестилетнего. При этом он сохранял мимику младенца, ковылял неуверенно и часто спотыкался.
Жена, хоть и из рода крепких деревенских долгожителей, стала всё больше уставать и болеть. Сергей Иванович сжалился над ней и записал Виктора в детский сад.
В прессе замелькали жалостливые статейки о долго скрывавшем больного сына меценате. Журналисты торжествовали: наконец-то им стало ясно, почему Сергей Иванович такой добренький. Разумеется, просто так больным детям никто не помогает. Вот и у этого нашелся свой скелет в шкафу, комплекс вины и попытка подкупить мироздание.
Сергей Иванович молчал. Он отослал жену на курорт, а сам исправно отводил сына в садик и шел на работу. Ходил он всегда пешком, надеясь таким образом избежать инфаркта. Раньше прогулки доставляли ему удовольствие. Теперь они превратились в пытку.
Сергей Иванович помнил об устремленных на него взглядах и делал вид, что ему всё нравится. Нравится, как Виктор виснет у него на руке, внезапно дергая ее в сторону или ложась на асфальт. Как он пытается удрать, а потом обиженно выпячивает губу и прицельно лягается, стараясь ударить побольнее.
В один из таких дней, когда Виктор с радостным гиканьем кинулся было под грузовик, Сергей Иванович привычным движением перехватил его, а сам не без удовольствия представил, как не успевает поймать ускользающую руку и позволяет непонятному и агрессивному существу по имени Виктор оказаться под колесами.
В садике Виктор не пользовался популярностью. Сергея Ивановича это не удивляло. Он и сам не стал бы дружить с мальчиком, не умеющим внятно разговаривать и швыряющим игрушки во всех подряд. Кроме того, Виктор, будто специально подчеркивая разницу между своим физическим и когнитивным развитием, не желал расставаться с соской и дикими чаячьими криками пресекал попытки Ирины Владимировны и других сотрудников садика отобрать ее.
Сергей Иванович стал заниматься с Виктором математикой, торжествующе докладывая воспитательнице о своих успехах. Виктор умел считать до десяти, сортировать предметы по размеру и даже обладал неким чувством юмора. Сергей Иванович рассказывал, как Виктор на просьбу показать самый большой кубик ткнул пальцем в самый маленький и засмеялся, радуясь своей шутке. Ирина Владимировна слышала в этих рассказах отчаянную мольбу и охотно подтверждала, что Виктор еще маленький, хоть и высокий, что математические способности у него явно имеются, что языковое развитие у него пока в пределах нормы (на самом деле она так не считала), но вот с социальным нужно что-то делать. Сергей Иванович щетинился и врал, что дома Виктор вовсе не агрессивен, не дерется и не кидается игрушками. Ирина Владимировна отступала.
Жена с курорта не вернулась. Сергей Иванович ее понимал. Он и сам сбежал бы, но куда?
Сергей Иванович вспоминал сестру. Родители сдали ее в какое-то особое учреждение, вот бы и Виктора тоже просто сдать навсегда… Иногда навещать, конечно, но не жить с ним, не бороться за каждое будничное действие, не воевать каждую секунду с тупым упрямым существом, живущим в слишком большом и сильном теле. Но и этого Сергей Иванович сделать не мог. Слишком много глаз было устремлено на него, слишком многие ставили его в пример другим условно успешным людям.
И Сергей Иванович оставался в рабстве. С уходом жены жизнь стала сложнее. Чужих людей Сергей Иванович домой не пускал из принципа, а родственники жили далеко. Да он и не стал бы посвящать их в свои проблемы.
Постепенно Сергей Иванович стал отмечать мысленно каждую ситуацию, которая могла бы избавить его от Виктора. Вот Виктор полез к кастрюле с кипятком. Если бы Сергей Иванович на минутку отвернулся, он бы наверняка обварился. Возможно, вылил бы на себя все два литра кипятка. Этого бы хватило даже для летального исхода. А вот Виктор ковыряет шпингалет, если бы Сергей Иванович не вмешался, он бы, возможно, сумел открыть окно и вывалиться с шестого этажа. А вот Виктор вырывается из рук Сергея Ивановича и с яростным криком несется бить соседскую собаку. Если бы сосед не подхватил своего бультерьера, если бы Сергей Иванович чуть замешкался… О, жизнь с Виктором была полна соблазнов. Но каждый раз Сергей Иванович отгонял от себя эти постыдные мысли. А Виктор, будто почуяв опасность, жался к Сергею Ивановичу, заглядывал в глаза и невнятно бормотал что-то насчет «люлю». Сергей Иванович, обычно сомневавшийся, что Виктору вообще знакомо такое чувство, мучился угрызениями совести.
Когда Виктор впервые сбежал от группы во время прогулки, Ирина Владимировна перепугалась. Но и она всё чаще стала мечтать о том, чтобы Виктора не успели спасти. Насколько проще было бы без него в садике... Все только притворяются, что жизнь любого человека бесценна. Без некоторых мир был бы лучше.
Ирина Владимировна, конечно, вынимала у Виктора изо рта бусины, кусочки конструктора и прочие посторонние предметы. И крепко, до синяков держала его за руку на прогулках. Она не хотела ответственности за его смерть. Но если бы, ах, если бы… Нет, Ирине Владимировне хватило бы и просто перевода Виктора в какое-нибудь другое учреждение. Но Виктор оставался, а переводили других детей, нормальных. Никто не хотел быть в одной группе с большим, сильным и явно отсталым Виктором.
Случайные прохожие всё чаще отводили глаза. Виктор становился выше, сильнее, но по-прежнему ковылял обманчиво неуверенно и не выпускал изо рта соску.
Сергей Иванович спал всё меньше, потому что Виктор начал буйствовать по ночам. Он внезапно колотил ногами в стену, слушал ответный стук разбуженных соседей и издавал высокие, с оттенком металлического лязганья звуки. Голосовые связки у него были сильные и работали без устали.
Однажды утром после такой бессонной ночи Сергей Иванович повел Виктора в садик. Виктор будто и не нуждался в отдыхе. Не сомкнув глаз ни на минуту за прошедшие сутки, он с азартным гиканьем подпрыгивал и болтал о птицах. Сергей Иванович даже понимал большую часть рассказа, потому что присутствовал при описываемых Виктором событиях. На выходных они ходили в парк и кормили уток. Виктор сбежал к самой кромке воды, попытался ударить ближайшую утку, а та в ответ ущипнула его клювом за палец. «Уи ай-яй, низя!» - заключил Виктор. И вдруг отпустил руку Сергея Ивановича и молнией метнулся в кусты. Сергей Иванович кинулся было следом, но в последнюю секунду пожалел костюм, обежал длинный ряд кустов и увидел, что за ними – крутой склон, ведущий к шоссе. Там, внизу, возле самой обочины, был еще один ряд кустов, в котором уже исчез Виктор. Сергей Иванович побежал, но не успел. Взвизгнули тормоза, что-то стукнуло, в воздух взмыли слетевшие с Виктора сандалии. Из грузовика выскочил перепуганный шофер.
Наконец-то это случилось. Именно так, как все хотели. Случайно, без чьей-либо вины. Сергей Иванович оказался в мире, плотно обложенном ватой. Приглушенно звучали какие-то слова, дни сменялись ночами, но сквозь изоляцию шока Сергей Иванович почти ничего не видел и не чувствовал.
Народ сочувствовал безутешному отцу. Сергею Ивановичу дали понять, что шофера посадят, справедливость будет восстановлена, примите соболезнования, жизнь продолжается.
Постепенно стали возвращаться мысли. Хотелось выдохнуть с облегчением. Больше не надо прятать глаза от соседей, постоянно перед всеми извиняться, а главное – терпеть вечное присутствие слюнявого, противного Виктора с его неизменным визгом, вспышками агрессии и непонятными речами. Хотелось вспомнить годы мучений и обрадоваться окончанию пытки. Хотелось. Но в голову лезло только проклятое «люлю».
На суде Сергей Иванович сообщил, что он сам толкнул Виктора на дорогу, потому что хотел от него избавиться. Шофера оправдали.
26 Фрагмент пятницы
Графоман Себастьян
Не знаю, с какого места начать, поэтому давайте ворвемся сразу в гущу событий.
 
- Мне эта жизнь не нравится, я хочу другую. С другими друзьями и с другой школой, чтобы никогда больше не видеть твою рожу, - говорит Тиндра.

- Ну, переведись, - пожимаю плечами я.

- Мне мама не разрешает. Ненавижу свою жизнь.

- Неудивительно, если бы я такое делал со своей жизнью, мне бы она тоже не нравилась.

Тиндра рвет на мелкие кусочки лист бумаги. Белые клочья ложатся на парту. Она продолжает с нажимом:

- Ненавижу свою жизнь. Ненавижу школу. Хочу умереть.

- Не-а, ты просто не хочешь выполнять задания, это совсем другое.

- Я так и буду всё рвать, - мрачно говорит она.

- Да пожалуйста, если тебе от этого легче. Потом просто приберешь за собой.

- Я тебя ненавижу.

- А я тебя – нет.

- Я тебя когда-нибудь убью. Принесу в школу нож и зарежу тебя.

- Не зарежешь.

- Тогда выпрыгну в окно. Вот прямо сейчас выпрыгну и убьюсь.

- Только ноги переломаешь.

- Ненавижу тебя. Кстати, у тебя дурацкие волосы.

- Да? А мне казалось, они примерно такие же, как у тебя.

В меня летит пригоршня бумажных хлопьев. Я отряхиваюсь:

- И это тоже приберешь, ничего страшного.

- Я даже на твоих похоронах не буду плакать! – сердито кричит Тиндра.

«А я на твоих буду,» - услужливо подсказывает память. Хорошая шутка, но неуместная.

- Ничего, - говорю я вместо этого, - зато остальные будут.

- Я тебя ненавижу и никогда больше не хочу видеть.

- Не-а. Ты так говоришь, потому что злишься. Я тебе ничего плохого не делал. Ты меня не ненавидишь, я это знаю. Всё нормально.

- Ненавижу! И убью!

- А сейчас ты злишься, потому что пытаешься меня спровоцировать, а я не ведусь.

- Ненавижу, ненавижу, ненавижу, - бубнит она.

- Я сейчас схожу за веником, ты всё уберешь, а потом мы пойдем в столовую.

- Ударь меня.

- А?

- Ударь, тогда уберу.

Полагаю, не ко всем читателям обращалась с подобной просьбой десятилетняя девочка, большей частью состоящая из огромных голубых глаз, очков и белобрысых кудряшек. Или это только со мной такое впервые, а в принципе ситуация обыденная?

Пардон, отвлекся. Снова ныряем в нашу гущу.

- Ударь меня! – требует она, весьма ощутимо пиная меня по ногам.

- Перестань.

- Ударь, тогда перестану. И всё уберу.

Я уворачиваюсь, лихорадочно припоминая, что там в таких случаях полагается делать. А, вот же: «Если ученик представляет опасность для себя или окружающих, следует отправить его домой».

- Я сейчас позвоню твоей маме, - говорю я, вынимая из кармана телефон.

И больше ничего сказать не успеваю, потому что внезапно на мне виснут и рыдают куда-то в область диафрагмы.
27 Я куплю тебе новые ноги!
Нина Павлюк
Молодая, здоровая девушка из деревни приехала поступать учиться на мед. сестру, но провалилась, а ехать назад в деревню не захотела. Обычная история. Жить негде,
делать ничего не умеет. А кушать хочется каждый день. Все ноги истоптала, благо была, по деревенски, в тапочках. И тут увидела объявление: требуется нянечка в дом инвалидов с предоставлением общежития. Здесь опыта не требовалось, чтобы мыть полы, выносить горшки и подносить утки, требовалось лишь здоровье. А этого у Анечки было, хоть отбавляй. Так и попала она на работу в дом инвалидов.
Жизнь сладкая редко у кого бывает, ну, а жизнь в доме инвалидов назвать жизнью очень сложно.  Но и там люди живут: плохо, скучно, больно, тоскливо, бедно, стыдно -  но живут, вернее проживают, эту свою, только им предназначенную жизнь, в силу каких-то обстоятельств, им зачастую неизвестных. Здесь находились дети с тяжелыми физическими недостатками и недугами, которые вылечить невозможно. А надо было помогать этим детям справляться с этими недугами и терпеть. Мало кому это удавалось, поэтому и была текучка кадров. Анечка здесь задержалась.
Мало того, она  еще и влюбилась, как часто бывает, не в того парня, который тут же сбежал, только услышав о беременности. Она работала чуть ли не до родов, не жалуясь и не плача. Молодая, доверчивая, а он сулил золотые горы, а подарил только сыночка  Сашеньку, которому она посвятила всю свою жизнь.
А как Сашенька пошел ножками, отвезла его к родителям в деревню: набираться сил
и здоровья на свежем воздухе и пить  настоящее молоко.
Обжегшись один раз, она всю свою любовь стала оставлять на работе, так как ее было много, а тратить было не куда: сына рядом не было. А здесь были дети больные, брошенные, отказные с различными заболеваниями без срока выздоровления. Вернее, срок был..., как в тюрьме: пожизненный. Живи, сколько хочешь или сколько выдержишь. Маленькие дети еще не понимали своего диагноза, только думали: а почему им так больно, а мамы нет рядом, хоть от боли теряешь сознание, а мама все равно не приходит. Кто повзрослее- уже смирился, и встречают каждый новый день не с радостью, а как приговоренные.
Вот здесь и прижилась Анечка, как звали ее дети, потом уже она стала Аннушкой. Она была ласковая, заботливая с добрыми и теплыми руками. И по головке погладит  и слезы вытрет, и сказку на ночь расскажет. Поможет добраться до туалета, принесет воды, таблетки, поможет сделать перевязку. Драит полы, застилает постели, выносит утки - это все она- Аннушка. Когда Сашенька пошел в школу, она его забрала из деревни к себе. В общежитии ей выделили комнату. Чтобы не оставлять его одного дома, она стала приводить его на работу после школы. Саша был мальчик общительный. Сначала ему, конечно, здесь не понравилось. Он бы лучше гонял с мальчишками в футбол на улице, как было в деревне. Но, выбора не было. Постепенно он привык, стал даже помогать матери и быстро подружился с ребятами. Особенно он сдружился с одним мальчиком без обеих ног -  Вовой, которому, как и ему было десять лет. Как ни странно, этот безногий мальчик был всегда веселый. В аварии у него были раздроблены кости обеих ног, и врачи, боясь гангрены ампутировали обе ноги. Вернуть ноги врачи посчитали делом  невозможным, а родители-алкаши поспешили сдать его в дом инвалидов. Они о нем и не вспоминали. Впоследствии они сами приняли мученическую смерть:сгорели заживо в собственном доме от не потушенной сигареты. Так, что Вова на свете был один-одинешенек и никому до него не было дела. А ведь, действительно, кому какое дело до сына каких-то алкашей, который по их халатности остался без ног.
Конечно, дети не ходили в школу, но по штату была положена учительница, приходящая, но толку от этого было мало, хотя читать и писать, кто хотел, мог. С Сашей веселый Вовка был не разлей вода. Они все время о чем-то шептались, у них были свои тайны, а Саша его даже чему-то учил. Кстати, у них была одна страсть - футбол и любимый кумир Лев Яшин. В общей комнате стоял старенький телевизор, и друзья могли часами смотреть футбол. Естественно, несмотря на отсутствие ног, Вовка мечтал стать Львом Яшиным, как и его друг Саша. Увлечение футболом не проходило, и мать отвела Сашу в спортивную школу.
Теперь он всерьез полюбил футбол и пообещал своему другу, что он станет знаменитым вратарем, чего бы это ему ни стоило. А потом , подумав сказал:
-Обещаю тебе, Вовка, я выучусь, заработаю много денег и куплю тебе новые ноги.
Может, это был порыв детской жалости, может это было желание просто поддержать друга. Но с этого времени жизнь Саши изменилась: он поступил в спортивную школу, и все свое время стал отдавать футболу. Упорство и сила воли дали свои плоды:
Сашу взяли в школу олимпийского резерва. У него не было ни свободной минуты :
тренировки, школа, тренировки. Труд до изнеможения, никаких поблажек. Уже к семнадцати годам  Саша играл в команде мастеров в основном составе. Из него получился отличный вратарь. А безногий Вовка только радовался успехам друга.
Закончив школу, Саша поехал в Москву, где его приняли в институт физкультуры, причем без всякой протекции, успешно сдав вступительные экзамены, чему и сам был бесконечно рад. А уж как была рада Аннушка и говорить не надо. Его спортивная карьера успешно двигалась вперед: его пригласили в знаменитую московскую команду, где он набирался мастерства и опыта. ездил в составе команды по стране,  становился все более известным вратарем, его начали узнавать на улицах болельщики. Уже не один раз его приглашали выступить за сборную команду страны.
Но парень, проживший такую нелегкую жизнь с одной матерью, без отца, совершенно
не изменился. Был такой же добрый, отзывчивый. Появились деньги, о которых он и не мечтал: соревнования, тренировки, сборы, поездки за границу -  это все был футбол, и он очень хорошо оплачивался. Как только появились первые большие деньги, он купил матери квартиру, но не смог уговорить ее  уйти с работы из дома инвалидов.
Сына дома не было, а она к этим несчастным детям прикипела всей душой. Это был ее настоящий дом. И Саша его не забывал. Когда ему приходилось бывать в городе, он никогда не приходил в дом инвалидов с пустыми руками.  Ноутбуки, компьютеры и
телевизоры  -это все приобрел за свои деньги Саша, как и многое другое, необходимое для жизни.
Время летит быстро, Саша стал дипломированным  спортивным специалистом. В сборной он был игроком номер один, и его имя было известно во всех футбольных кругах.
Однажды, во время очередного матча ему сильно  повредили ногу, необходимо было длительное лечение в Германии. Саша попросил мать, чтобы она взяла у директора
дома инвалидов все имеющиеся документы и историю болезни его друга и
выслала в Германию. А, находясь в Германии на излечении, он показал эти документы немецким хирургам. Ознакомившись с ними, врачи дали добро на  изготовление протезов для Владимира. Саша оплатил приезд Владимира и протезирование. Через полгода друзья вернулись в Россию на ногах. Еще, будучи в доме инвалидов, Владимир овладел профессией программиста, опять же благодаря знаменитому вратарю Александру Смолину.
Теперь у Володи началась совсем другая жизнь. Город ему выделил квартиру, он встретил девушку, которая полюбила его и без ног, и была счастлива видеть его своим мужем. Поиграв еще несколько лет после тяжелой травмы, Александру пришлось уйти из большого спорта. Но, он стал тренировать мальчишек, как и он, влюбленных в футбол. А, спустя несколько лет, учиться на Льва Яшина привел своего сына его друг детства Владимир.
28 Старый хрыч
Тамара Авраменко
Старый хрыч
 В рабочем посёлке на окраине города дядю Ваню знали и уважали все. Взрослые и дети так и звали дядей Ваней. И только Антонина обращалась к своему супругу не иначе, как: старый хрыч.
- Зашей тапку, старый хрыч. Или: - Снеси, старый хрыч, бутылки в магазин. Тенистый дворик приютил три неказистых домика, жилища работников консервного завода. Каждый - на две квартирки с отдельным крыльцом и двумя комнатушками. В одной из них и проживал дядя  Ваня с супругой. Дети выросли и отделились, но регулярно навещали и подбрасывали внуков.
 На пенсии золотым рукам дяди Вани тоже нашлось дело. В сарайчике оборудовал мастерскую и почти весь день копался с чем-нибудь. Тому набойки поставит, тому кастрюлю запаяет или будильник починит. Расплачивались, как водится, выпивкой. Дядя Ваня не отпускал без чарочки и приятного разговора. Если гость сразу собирался уходить, хозяин напоминал старый анекдот и спрашивал:
- А поговорить?
 Заканчивалось всё песней.Тогда вперёд выдвигалась «тяжёлая артиллерия». Антонина, накинув на плечи цветастый платок, спешала на голоса,  хватала тщедушного супруга в охапку и тащила домой, причитая:
- Опять залил глаза, старый хрыч! Смерти моей хочешь?
  Каждое утро Иван проверял зрение. Подойдёт к окну и вдевает нитку в иголку. Выйдет с первого раза, крякнет и скажет, довольный:
- Ещё могём! – а проходя мимо супруги, ущипнёт за пышный зад. 
       Приезжали внуки, дед журил их:
- Сколько можно лопать!  Мужик не должен быть толстым. В армии над вами потешаться станут. Я, как служил на Даманском… - и начинались воспоминания.
Соседи дяди Вани  были людьми беспокойными. Глава  семейства Петька часто напивался, гонял супругу Тамарку и орал: «Убью, зараза!»
 В тот день, как назло, лампочка в кухне перегорела, и Тамарка варила борщ в потёмках. Сняла крышку, положила её, не перевернув, прямо на обмылок, валявшийся поблизости. Запустив в кастрюлю капусту, накрыла крышкой с прилипшим обмылком. Вечером  Петька вернулся домой голодный и злой.
- Тамарка, жрать давай! – крикнул ещё с порога.
Нащупав в тарелке кусок мяса, понёс полную ложку в рот и …
- Чёртова холера! Чтоб тебя! – он выплюнул обмылок, ставший уже меньше раза в два. И пошло-поехало…
На этот раз отбивать у Петьки нерадивую хозяйку прибежал дядя Ваня.
- Тебе хорошо! У твоей Антонины всё в руках спорится! А моя!.. – досадовал  Петька.
Они сидели в мастерской, куда дядя Ваня увёл соседа.
- Дай пять грамм, не то взорвусь, - попросил Петька. – Что за баба! Руки не оттуда выросли. Думал, кусок мяса, а она в борщ мыло кинула. Махнёмся жёнами, дядя Ваня!
-Тогда быть тебе хрычом вместо меня, - рассмеялся тот.
- Давно хотел спросить, за что она тебя так величает?
- За дело, Петя, за дело. Изменил ей разок. А добрые люди  доложили. В ней бабья обида и заговорила. А история для нас, мужиков, скажу тебе, вышла поучительная. Жили мы с Тоней поначалу душа в душу. Понимала меня с полуслова, не зудела, как другие бабы.
- Чего ещё надо, - с пониманием сказал Петька.
- А собой хороша! Статная да стройная. Тяжёлые косы ниже пояса. В глазах озорные чёртики. Завидовали мужики моему счастью.
- Как не позавидовать! – поддакнул  Петька. – Где такую откопал?
- Не поверишь, на картошке, - воспоминания грели душу дяди Вани. – В те годы студентов на картошку гоняли. Наш техникум с ихним соревновался. В  первую неделю мы их обставили, во вторую – они нас. Я Тоне вымпел передал и руку пожал. С того всё и началось. Как молнией стукнуло. Стали встречаться. Учёбу закончил, и тут повестка из военкомата. Спрашиваю: «Ждать будешь?» «Буду», - обещает. И ждала. А служить пришлось на границе с Китаем. Про остров Даманский слыхал? Вот в той заварухе в 69-м пришлось побывать. Пулю схлопотал, лёгкое задела. Комиссовали.
- Я и не знал, что ты такой герой!
- Не герой, но боец. И друг мой,  казах Уржан Нургалиев , тоже боец настоящий. Жаль, связь потерял с ним. Хотелось бы встретиться, есть что вспомнить.
- А  что Антонина?
- Поженились. Дети пошли, выросли, свои гнёзда вить стали. И тут меня чёрт попутал. В фруктоварочном цеху работала сортировщицей Полина. Помнишь такую?
- Так она ж старая!
- Это теперь, а лет пятнадцать-двадцать назад ещё та красавица была. Да откуда тебе и помнить, ты тогда в пэтэушниках ходил.  Вот я с Полиной и...  В цеху праздновали Первое мая. Выпил знатно. Она ко мне и подъехала. Потащила к себе. Ну и согрешил.
- С кем не бывает, - понимающе сказал Петька.
- Тонька моя, как узнала, полгода к себе не подпускала. А тут Сашка, внучок родился, она и отошла. Вроде простила, только хрычом называть стала. Да, чтоб побольнее, старым.
- Ты с какого года, дядя Ваня?
- С 50-го.
- Выходит, 65 тебе?
- На днях стукнет.
 -Не старый ещё, поживёшь, - похлопал его по плечу Петька. – Мне вот сорок с хвостиком, а болячек целый букет.
- Давай, Петюня, ещё по пять грамм и закругляемся. Закуси огурчиком. Поспели уже.
За двориком соседи раскопали огородики, чтоб иметь свою зелень да за каждой травинкой не бегать на базар. Тоня первые огурчики, как водится, пускала на продажу.   
- Ах, поспели уже у тебя! – на пороге вдруг выросла фигура Антонины. – Я тебе задам «поспели»! Для вас, пьянчуг, рОстила? На базар что понесу? Портрет твой, старый хрыч?
Петька деликатно удалился. Пупырчатые огурчики тут же были конфискованы.
- Злая ты, Тоня, стала. Въедливая. Людей не любишь.
- А чё мне любить их!
- И меня не любишь, - схитрил дядя Ваня.
- Пусть тебя Полька любит!
- Э-эх! Вспомнила! Сколько годков минуло! Полина уже сама бабка.
- А я и не забывала! - припечатала Тоня.
Она прихватила огурцы и ушла. «Вот ведь как устроено в жизни, - рассуждал дядя Ваня, плетя корзину. – Пока спишь с бабой, она с тобой ласкова. Всё в дому постелью держится». Он чертыхнулся про себя и стал подметать пол.
- Ты хитра, и я не лыком шит. Нагряну на твою плантацию ночью. Огурчики припрячу в бак со стружкой. Фиг найдёшь! – подбадривал себя дядя Ваня.

Ночь выдалась на славу. Луна-купчиха по-хозяйски легла ровным светом на уснувший городок и снисходительно поглядывала свысока. Ветерок лениво ерошил волосы дяди Вани, забирался за ворот, запуская мурашки по всему телу.
Грядки с огурцами находились в  дальнем конце участка у изгороди, выходившей к переулку, в который упиралась  ограда  завода.
Стараясь не сломать подвязанные кусты помидоров, наш заговорщик продвигался вперёд. «Хорошо, что в сапогах», - подумалось ему. Ноги вязли в мокрой после вечернего полива земле, оставляя глубокие ямки-следы. Дядя Ваня уже нарвал с десяток огурчиков и собирался возвращаться, когда услышал приглушённые голоса. В ту же минуту кто-то перебросил через заводскую ограду мешок. Тот глухо ухнул об землю. Воры ловко перемахнули через забор, подхватили добычу и побежали по переулку.
- Сахар, - догадался дядя Ваня. – Вот заразы! Надо сказать Максиму. Это по его части.  Каждую ночь по мешку – весь завод в расход пустить можно.

- Слышь, старый, - сказала за чаем Антонина, - кто-то ночью топтался у нас в огороде. Если бомжи повадились, обнесут весь урожай. Ты б Максиму сказал, пусть шуганёт их хорошенько. Всё ж участковый.
- И не бомжи это вовсе. Те  через плетень бы лезли, а следы от дома идут, - обстоятельно разъяснял дядя Ваня.
- А ты почём знаешь? – насторожилась супруга.
Дядя Ваня сообразил, что дал маху, но тут же нашёлся.
- Так я уж вставал, на двор выходил, потом снова прилёг. А к Максиму схожу. Пусть порядок наводит, нечего на  чужое зариться, - бурчал он. – Одно дело – огурцы, другое …
- Чё-чё? Я не поняла, - но дядя Ваня был таков.
      
- Корней! Сынок дома? – дядя Ваня стоял у порога и кричал в открытую дверь. На крыльцо вышел приземистый лысоватый Корней.
- Чего орёшь? Заходи. Дело какое или так, поболтать?
- Дело, можно сказать, государственной важности! – дядя Ваня для убедительности поднял вверх указательный палец.
Обстоятельно расспросив его, Максим сказал:
- Разберёмся. Теперь это моя забота, так что ты, дядя Ваня, свой нос не суёшь и мне не мешаешь. Договорились?
- Нет, не договорились. Я в засаде сидеть буду и, чуть что, тебе помогу.
- Глянь, батя, помощник выискался. Тут всё обмозговать надо. Последить.
- Чего с ними цацкаться! Брать и всё! -  горячился дядя Ваня. – Дождёшься, пока ползавода растащат.
- Хорошо бы узнать, куда и к кому потащат. Может, это только исполнители, а заказчика упустить можно. И потом, опасно для тебя, дядя Ваня.
- Нашёл чем стращать! Да я на Даманском в таких переделках побывал! Я боец!
- Боец-боец, - поддакнул Корней, чтоб успокоить расходившегося соседа.
- Меня пуля не взяла, а ты говоришь «опасно».
- Ну, поглядим, поглядим, - дипломатично сказал Максим.
Присутствующий  при разговоре Корней, отец Максима, держал нейтралитет, но про себя решил тоже принять участие в предстоящей операции.
Две ночи дядя Ваня караулил злоумышленников в огороде, но те не появлялись.
- Ничего. Подождём. Я упрямый, - успокаивал он себя и не догадывался, что неподалёку, в соседнем огороде, партизанит и Корней Иванович.
Между тем, Максим доложил о происшествии начальству и получил чёткие указания.

Супруги завтракали молча. Антонина сидела, поджав губы, подперев голову рукой.
- Чего не ешь? Сама ж наготовила.
- Ты что, за старое взялся? – решилась спросить она. – К Польке бегаешь?
Дядя Ваня поперхнулся чаем.
- Рехнулась на старости? – покрутил он у виска.
- А где вторую ночь пропадаешь?
 Он не успел ответить,  кто-то постучал, и голос за дверью спросил:
- Иван Гордеевич здесь проживает?
Хозяин пошёл открывать. На пороге стоял пожилой мужчина. Лицо желтоватого цвета, узкие в морщинках глаза, широкий нос, под которым чернели чуть подёрнутые серебром усы. Гость широко улыбнулся.
- Уржан! Дружище! Ты ли это? – захлебнулся радостью дядя Ваня.
- Я, Ваня, я, - сказал не менее взволнованный гость.
Оба плакали, потрясённые встречей. Антонина принялась выставлять на стол угощение. Потекли воспоминания о пережитом.
Рассказ Уржана  получился скупым, уж немногословным был  он. После армии – техникум, бригадирство на конезаводе. Женился, вырастил двух дочерей и сына. Именно сын и помог отыскать Ивана, вместе приехали, остановились в гостинице.
- Тимуру дело одно завершить надо, а я сразу к тебе, - закончил рассказ Уржан. – Завтра с ним вместе придём.  Если память не изменяет, у тебя как раз День рождения?
- Неужели помнишь?
- Помню, Ваня. Спешил к твоему празднику.  А ты как?
- На родном заводе более сорока лет автослесарем. Чужие машины чинил,  а на свою не заработал.  Так чем Тимур занимается?
- Бизнесом, как теперь говорят. Хороший парень, только никак не женится. Нас с матерью к себе в город забрал.
- Может, поэтому не нашёл тебя.
 И друзья переключились снова на воспоминания. День пролетел незаметно. Было уже поздно, когда гость засобирался.
- Тимур беспокоится, звонил два раза. Пора, - Уржан вышел из-за стола.
- Никуда тебя не отпущу. У нас заночуешь. Звони Тимуру, - настаивал дядя Ваня. К нему подключилась и Антонина.
- Ладно. Остаюсь, - сдался Уржан. – Выйдем, перекурим, заодно позвоню.
- Давно не курю. Бросил из-за лёгких.
- Прости, друг, не  подумал, - заволновался казах. – Жизнью тебе обязан. Век не забуду! Если б тогда не закрыл меня собой…
Вдруг дядя Ваня посмотрел на часы и хлопнул себя по лбу.
- Вот старый дурень! Совсем вылетело из головы! Пора в засаду! А тебе сейчас постелем.
- Давай, выкладывай, что за ночные дела! – потребовал Уржан, и дядя Ваня рассказал о ворах, которых уж которую ночь выслеживал.
- Я с тобой, - откликнулся друг. – Как иначе? Плечом к плечу, как тогда, в шестьдесят девятом.   
 Они обнялись и стали обсуждать предстоящую операцию.
- Только Антонине ни-ни! Скажем, что заночуем у меня в сарайчике.
        В мастерской стоял старый диван, дядя Ваня спал на нём, когда гостили внуки.  Хозяин уступил место гостю, себе поставил раскладушку. Погасили свет и легли, не раздеваясь.
- Скоро нагрянет контроль, - предупредил Иван Гордеич. – Переждём и двинем.
      И точно. Через полчаса к ним заглянула Антонина, посветила фонариком, убедилась, что все на месте, шёпотом спросила:
- Уже спите, мужики? – и удалилась.
       Из осторожности они полежали ещё минут пятнадцать и выскользнули во двор.
      Луна пошла уже на ущерб, но света её было достаточно, чтобы разглядеть, две фигуры, двигавшиеся по огороду к изгороди. Корней сразу их приметил, стоя в подсолнухах на своей половине.
- Ишь, Ванька и гостя прихватил, - сообразил он.
       О том, что дядю Ваню разыскал армейский друг, знал уже весь двор. А всё благодаря Антонине, забежавшей к соседке якобы за лавровым листом. «Назревает серьёзное дело», - понял Корней по сборам сына и теперь был весь в ожидании. Ждали и те двое.
      Наконец он услышал шаги, кто-то приближался, шёл торопливо. Человек остановился и тихонько свистнул. Тут же к его ногам свалились два мешка, и напарник спрыгнул на землю. Мужики с трудом забросили поклажу на спины и направились к перекрёстку. Корней увидел, как Иван с гостем полезли через изгородь.
- Куда без меня! – тихо проворчал он и заторопился следом.
       Корней так и ахнул, когда ворюги остановились у приметного особняка Глушкова, начальника консервного цеха. У распахнутых ворот стояла «Газель» с потушенными фарами. Мужики закинули мешки в салон, и пошли за водителем, ругавшим  их за опоздание.
- Зайдём с тыльной стороны, там есть калитка. Если что – через забор, - шепнул Иван другу.
       Корней прошмыгнул в ворота и засел в кустах, росших у крыльца. Отсюда хорошо просматривался вход в подвал и люди, таскавшие мешки на улицу. Погрузкой руководил сам Глушков.
- Через пять минут всё закончить. Работнички! – недовольно сказал хозяин и зашёл в дом.
       Из подвала пробивался свет, и Корнею показалось, что он узнал «работничков». 
- Братья Дубинины. Грузчики  из цеха Глушкова!
       Ещё  одна ходка к «Газели». Мужики в очередной раз скрылись в подвале. Вдруг две тени метнулись к лазу и замерли в ожидании. В дверном проёме появился верзила с мешком на спине. Поджидавшие сбили его с ног.  Один придавил мешком и стал вязать руки, другой захлопнул дверь в подвал и пытался подпереть лопатой. Заслышав возню, водитель, прихватив гаечный ключ, кинулся на подмогу грузчикам. Корней увидел, как он ударил  Ивана по голове, тот вскрикнул и повалился на землю. Тогда старик бросился со двора с криками:
- Убили! Убили!
       В воротах Корней столкнулся с Максимом.
- Батя! Ты что здесь забыл! – бросил сын на ходу. За ним бежали оперативники. Один из них заорал на Корнея:
- Дед! Не путался бы ты под ногами! Принесла вас нелёгкая!
       Хватаясь за сердце, старик бежал по переулку. В окно соседей стучал так, что чуть не разбил. Наконец его открыли.
- Чего стучишь? – высунулась заспанная Антонина.
- Тонька! Ивана убили! Убили! Убили! – как заводной, твердил Корней одно и то же.
- Спятил спьяну! – отмахнулась женщина.
- Да я сейчас оттуда. Во дворе Глушкова лежит твой Ванька. Совсем убитый. Бандитов стерёг с дружком-казахом. Ну и…   
       Сон мигом слетел с Антонины. Как была, в ночной сорочке, с распущенной  косой, бедная женщина выскочила на улицу. Бежала, спотыкалась, колыхались полные груди, волосы растрепались и лезли в глаза. Она ничего не видела перед собой. Рвались мысли: «Быстрей! Быстрей! Может, ещё не поздно!» Из самого сердца выплеснулись давно забытые слова любви:
- Ванечка! Дружочек! Любимый! Хороший мой! Да как же без тебя, Ванечка! Люди добрые, что ж это делается на свете!
       Корней еле поспевал за ней.
       Во дворе толпились люди. Антонина растолкала всех и с разбегу  налетела на Ивана Гордеича. Размахивая руками, он в подробностях излагал ночные события. Лицо женщины заиграло гримасами. Мелькнула неподдельная радость, перешедшая в недоумение, затем уступившая место незаслуженной обиде. Обессилев, она опустилась на траву и заплакала.
- Живо-ой, старый хрыч. Живо-ой…
       В сторонке врач накладывал повязку на голову Уржана.
-  Всё-таки советую поехать в больницу.
- Пустяки. Сами сказали: рана неглубокая, - отговаривался раненый.
       Корней предусмотрительно прятался за чужие спины.
- Куда, старый сплетник! – подхватилась Антонина и пустилась за незадачливым соседом.
       Задержанных повезли в отделение. Иван Гордеич обнял Уржана и подмигнул.
 - Что, брат, могём ещё? 
       Они вернулись и легли. Каждый прокручивал про себя ночное происшествие.
       Антонина лежала с открытыми глазами, сон никак не шёл. Не давал покоя взгляд Ивана, тёплый, нежный, глубокий взгляд из далёкой молодости.
       Скрипнули половицы в коридоре. Крадущиеся шаги. Она вспыхнула, часто задышала, откинула одеяло. Голова пошла кругом.
- Ложись, боец, погрею, - голос Тони был ласков.
 Иван обнял её и прижался к жаркому телу жены.

   Антонина накрывала на стол. Ждали гостей. К полудню собралась вся семья. Подкатил на такси сын Виктор с женой и дочкой. Приехала дочь Ирина с мальчишками. Расставшись с непутёвым мужем, молодая женщина не опустила рук, нашла работу и сама поднимала сыновей. 
- Классно выглядишь, Ирка! – отпустил комплимент Виктор.
- Стараюсь, братик.
- Про хлеб я забыла! – всплеснула руками хозяйка.
- Я схожу, - вызвалась Ирина.
        Выйдя из магазина, она увидела чёрный «Джип», украшенный шариками. Мужчина, стоявший рядом, вертел головой по сторонам.
- Не подскажете, как попасть по этому адресу? – протянул он листок Ирине.
- Могу показать. Здесь недалеко.
- Прошу! – пригласил мужчина и распахнул дверцу.
        Он поглядывал на пассажирку, та сразу приглянулась ему. Таких ярких синих глаз он ещё не встречал.
- Вам сюда, - хитро прищурилась Ирина. - А я знаю, Вы Тимур. Я Ирина. Дочь Ивана Гордеича. Спасибо, что подвезли.
       У ворот беседовали Иван Гордеич и Уржан.
- Тимур, вот он, мой дорогой друг Ваня, - обрадовался сыну казах.
       Тимур шагнул навстречу.
- Здравствуйте, Иван Гордеевич! – они обнялись. – Спасибо за отца. Много о Вас наслышан. С Днём рождения! Принимайте подарок! – он положил в ладонь именинника ключи. – Стальной конь Ваш.
- Да как же… да я же… - растерялся Иван Гордеич.
- Прошу к столу, гости дорогие! – позвала хозяйка.
- Вы идите, мы сейчас. Покажу Тимуру свою яблоньку, - сказала Ирина.
       Уржан положил руку на плечо Ивана.
- Здаётся мне, Ваня, скоро породнимся. Видал? За руки держатся.
- Я только «за», - улыбнулся Иван Гордеич. – Им решать. А нам жить да радоваться.
29 Мишка на Севере
Тамара Авраменко
«Мишка на Севере"
рассказ
       Мишка поднялся на холм. Внизу из-за деревьев выглядывал  долгожданный хуторок. Добирался непросто: летел, ехал, шёл пешком.
Север не отпускал. Несколько дней стояла нелётная погода, а там проблема с билетами на поезд (как- никак, сезон отпусков), наконец, после долгой тряски в стареньком автобусе он подошёл к родному порогу. Обняв мать и вручив подарки, переодевшись и переобувшись в обновы, поспешил сюда, на хуторок, где жила Валентина. Ей он тоже вёз кое-что. Сейчас сбежит по извилистой тропке, перепрыгнет через канавку, вырытую давным-давно для стока воды после дождей, и…  Только зря обул новые туфли, не обношенные и маловатые (брал без примерки), они прилично натёрли ноги. Валя, конечно, и не догадывается, какой сюрприз её ожидает. Тем лучше. Итак заждалась.
       Михаил представил любимую девушку, статную, неторопливую,  с чуть вздёрнутым носиком и серыми задумчивыми глазами. Вспомнил, как «било  током», когда впервые взял её за руку. А первый поцелуй, обещавший больше, но после свадьбы! На свадьбу предстояло накопить. Ни у его матери, ни у родителей Валентины денег не водилось. Тогда-то и явилась мысль поехать на заработки, а Север для этой цели – место подходящее. Списался с Ванькой Пуховым, старым дружком, что после армии сразу дёрнул за длинным рублём,  уже обосновался в небольшом городке Никель, и сообщил о своих планах Вале.
       Девушку новость огорчила. Долго отговаривала.
- Не нужно никакой свадьбы. В сельсовете распишемся и всё.
- Да разве можно так! Что мы, хуже  людей? – возражал Мишка. – Платье купим белое, кольца. Всё, как полагается.
- Боюсь я.
- Чего, глупенькая? – Мишка обнял девушку.
- Чтоб с тобой чего не случилось, - призналась Валя.
- Что со мной случится! Вернусь – привезу денег кучу, шоколадных конфет твоих любимых «Мишка на Севере».
       Постепенно Валентина привыкла к мысли о расставании и даже подсказывала, что взять с собой.
       Вечером перед отъездом, когда стемнело, Мишка привёл Валю в заброшенную баньку, что одиноко старилась в палисаднике за домом (разобрать руки не доходили).
- Не обманешь? Женишься? –  шептала девушка.
- Без тебя мне не жить! Только дождись! – просил разгорячённый Мишка.
       В баньке пахло мышами и плесенью. Валентина вздрагивала от каждого шороха за стеной. Ей казалось вот-вот кто-то войдёт. Мишка был ласков  и настойчив…
       Потом, присвечивая путь фонариком, он повёл растерянную девушку домой. Идти предстояло три километра. Всю дорогу парочка строила планы и давала  друг другу обещание в верности. У ворот на лавочке, покуривая, дожидался отец.
- Явились! Небось, догулялись? Гляди у меня, Валька! А ты, Мишка, если что, голову оторву! Одна у нас она.
 Парень в ответ улыбнулся и сказал:
- Дядя Вася, о чём разговор! Через год приеду свататься.
*** 
       Михаил присел на траву, разулся и почувствовал облегчение.
- Да. Некстати.
       Он прикоснулся к покрасневшим пяткам. Сорвал листья лопуха, росшего неподалёку, и приложил к ранкам.
       Тёплый летний денёк по сравнению с холодом Севера казался блаженством. Сняв рубашку, он растянулся в траве и предоставил солнышку прогуляться по своему  крепкому телу. Посмотрел на часы.
- Ого! Вот это марш-бросок! Отличный результат, - Мишка закрыл глаза, чтобы представить девушку. - Валя, Валечка, Валюшка… 
      Он спешил к ней и вместе с тем оттягивал момент встречи. Так хотелось насладиться предвкушением.  Припомнились строчки из Валиного письма: «Маманя твоя ходит по деревне такая гордая и всем сообщает: «Мишка на Севере хорошо получает».
      Заложив руки под голову, он глядел и глядел ввысь, пока не навернулись слёзы.  На небе ни облачка, лишь сплошная синь, синь…

        Михаил подошёл к знакомым воротам с гулко бьющимся сердцем. По двору бегал мальчик лет трёх. Он подбрасывал вверх мячик и пытался поймать.
- Ты чей будешь? – Мишка погладил ребёнка по голове.
- Бабы, деда, - серьёзно сказал малыш.
- Мишка, поди сюда! – крикнули из дома.
       У сарая отец Валентины правил косу. Он оторвался от дела и повернулся к гостю.
- Здорово, Василий Кондратьевич! – Мишка поставил сумку на землю, расправил плечи. – Приехал вот.
- Вижу, что приехал. Жених! – нахмурился хозяин. – Свататься?
       Из дому вышла Мария Власьевна, увидала гостя, вытерла руки о фартук и тут же скрылась в комнате. Несколько птичек копошились у сарая, выискивая корм. Василий Кондратьевич кивнул на них.
- Птицы – народ семейный. Любая гнездо вьёт, птенцов выводит, чтоб, значит, жизнь продолжалась. Подрастут птенцы, покинут родное гнёздышко да своё вить начнут. Так идёт из веку в век. У людей бывает по-другому. Иной своё гнездо не совьёт, а чужое разорит.
- Дядя Вася, Валюшка дома?
- Нет её, и не будет, - снова застучал по косе хозяин.
- Где ж она? – забеспокоился Мишка.
- Померла дочура. Сына тебе родила, а сама… - он махнул рукой.
       Мишка ошарашено посмотрел на мальчика и увидел себя маленького.
- Как же так? Что ж теперь? – растерялся он.
- Сам решай. Глаза б мои на тебя не глядели!
       Михаил подошёл к ребёнку, достал коробку конфет, несколько протянул мальчонке.
- На, ешь.
       На обёртке огромный белый медведь на льдине вытянул шею и смотрит вдаль. Вокруг ледяные торосы.
- Ещё, – попросил мальчик.
- Мамке снесём. Обещал.
       Он взял сынишку за руку, и они пошли к одинокой могилке на пригорке.
*** 
       Назойливая муха ползала и ползала по носу, щекотала балеринными лапками. Мишка чихнул и сел. Глянул на часы. Спал минут десять.
- Приснится же такое, - сказал он, находясь под впечатлением мимолётного сна. – А если сон в руку? Если и впрямь беда?
      Он натянул обувь, подхватил сумку и рубашку, прихрамывая, стал спускаться по тропке. Распахнул калитку и вошёл на подворье.
       У крыльца коляска, молодая женщина покачивает её и что-то напевает. От крыльца к сараю тянется верёвка с пелёнками и распашонками.
- Валя, Валечка! – позвал Мишка.
       Женщина оглянулась и стала медленно оседать на крыльцо.
- Вот он я, вернулся! Теперь заживём!
- Мишка! – вымолвила она и, упав ему на грудь, зарыдала.
       Он склонился над коляской.
- Сын?
- Сын.
- Мишка?
- Как догадался? – удивилась Валентина.
- Постой. Я тут привёз… - он протянул ей коробку.
- «Мишка на Севере», - прочитала Валя.
- Как обещал, - Мишка обнял любимую. – Бери мальца. Пойдём у родителей просить благословения.
- Гу-гу…  - проснулся и загулил малыш, провозглашая рождение молодой семьи.
30 Друг
Андрей Авдей
Июль 41 года.
- Танки!
- Приготовиться!
В окопе раздались щелчки затворов, тихое звяканье бутылок с зажигательной смесью и сдержанный мат.
Солдаты молча смотрели вперёд. Танки шли спокойно, словно сознавая свою неуязвимость перед парой десятков грязных, измученных непрекращающимися боями, бессонницей и голодом бойцов.
Три бронированных коробки изредка лениво ворочая башнями, неспешно целились и стреляли, методично уничтожая всё, что считали помехой на своём пути.
Затарахтел пулемёт, ему лихорадочно вторили сухие винтовочные выстрелы, раздавались приглушённые команды.
Александр прислушался и потряс головой.
«Наверное, почудилось», - подумал он.
Однако сквозь грохот разрывов вновь пробился тот же непонятный звук.
«Мины, что ли, только странные они, да нет, это просто в ушах звенит».
-..ф – прорвалось сквозь шум боя и лязг гусениц.
«Да что такое, с ума я схожу, что ли».
-..аф.
«Твою…», - солдат выглянул и замер: метрах в сорока от позиций возле неподвижного мохнатого холмика суетился маленький щенок.
- Тяф, - прорвалось сквозь разрывы.
«Наверное, мать его там убитая лежит, эх, танком же раздавит».
Солдат пробовал свистнуть, но пересохшие губы не слушались.
Щенок бегал вокруг убитой матери, периодически тыкаясь в неё носом, будто не веря, что остался совсем один на этом страшном поле
«Пропадёт ведь», - с тоской глядя на приближающийся танк, подумал Александр.
На секунду бойцу показалось, что маленький бедняга обреченно и с тоской смотрит прямо в глаза, словно понимая, что скоро он навсегда исчезнет под ненасытными гусеницами.
«Была не была», - солдат выскочил из окопа и, петляя, бросился вперёд.
- Кудыть, кудыть, чтоб тебя, смерти хочешь? - раздалось из окопа.
Не обращая внимания на крики, прыжками, виляя и уворачиваясь, как заяц, Александр подлетел к щенку и, схватив его, скатился в воронку. Над головой злобно просвистела очередь.
Спрятав дрожащий комок под гимнастёрку, солдат вжался в землю, и, замерев, прислушался к приближающемуся лязгу гусениц. Грохот раздавался совсем рядом, сверху посыпалась земля и многотонная махина накрыла собой воронку.
«Держись, малыш», - подумал Александр,- «выберемся, не впервой».
Разочарованно вздохнув по ускользнувшей жертве, танк рявкнул, и двинулся вперёд.
Через несколько минут раздался звон разбитого стекла, выстрелы, потянуло гарью.
«Пора».
Выскочив из воронки, преодолев расстояние в несколько прыжков и миновав дымивший танк, он свалился в окоп.
Улыбнувшись, солдат встал и тут же был свален мощным ударом огромного кулака:
- Ты что творишь, ятить тебя в душу, - пожилой сержант навис над Александром, - жить надоело? Ты чего под танк кинулся с голыми руками, х*** его подбить решил, вставай, чтоб тебя.
- Да ладно, Петренко, - добродушно пробурчал подошедший лейтенант, - сейчас спросим, что случилось.
В окопе наступила тишина, изредка прерываемая далёкими выстрелами: все с интересом прислушивались к разговору.
Вытирая разбитые губы, боец вытянулся и доложил:
- Товарищ лейтенант, виноват, не удержался, спасти хотел, жалко стало, маленький ведь он совсем.
- Кто, - сержант недоумённо посмотрел на солдата.
Офицер, судя по удивлённому лицу, был озадачен не меньше.
- Вот, - красноармеец раскрыл гимнастёрку, и на командиров глянула собачья мордашка:
- Тяф!
- Тьфу ты, тут люди как мухи гибнут, а он собаку спасать полетел, чем кормить его будешь? Учти, ни крошки не дам, а НЗ тронешь, - и мозолистый кулак вновь закачался перед носом.
- Придумаю что-нибудь, - Александр улыбнулся.
- Тяф, - подтвердил щенок.
- Придумает он, - Петренко повернулся к командиру, - товарищ лейтенант, ну что за бисов сын, прости меня Господи, всё норовит смерть за усы подёргать, эх, молодёжь, молодёжь.
- Не бурчи, сержант, может, так и должно было быть, - лейтенант улыбнулся и повернулся к солдату, - как назовёшь?
- Друг, товарищ лейтенант.
- Друг?
- Тяф, - под гимнастёркой радостно завилял хвостик.
- Значит, Друг, ну что ж, Петренко, из моего пайка выдели там что-нибудь, поставим на довольствие бойца, - и, погладив щенка, командир пошёл дальше по окопу.
- Будет сделано, - вытянулся сержант и, наклонившись к Александру, прошептал, - потом подойди, есть у меня банка трофейного чего-то, вроде как съедобное, скормишь своему охальнику.
- Спасибо!
- Тяф!
- Идите вы, оба, - и, бурча что-то под нос, Петренко двинулся вслед за лейтенантом.
******************************
Три года спустя.
- Друг, снайпер!
Огромная овчарка рывком метнулась в сторону и затихла в выемке окопа.
- Вот это да, - рассмеялись красноармейцы.
- А вы думали, - Александр свистнул, и пёс мгновенно оказался рядом, - он о налётах предупреждает, начало атак чувствует, не собака, а талисман ходячий, а кто-то мне за него губы разбил, правда, товарищ старшина?
- Идите вы, оба, - хмыкнул Петренко, - а вмазал я тебе тогда за дело, жалею вот, что мало.
- А сейчас почему не можете, - молоденький солдатик осторожно погладил Друга.
- Дак нельзя теперь, это в 41-м он пацаном был, а сейчас героем стал, истребитель танков, орденоносец, и защитник рядом видали какой – руку откусит, и не заметит, - огромный кулак дружески ткнул в грудь Александра, тихо звякнули награды.
Тяф, - напомнил о себе пёс.
- Помню, помню, что обещал, держи вот, - Петренко что-то протянул и Друг удовлетворённо задвигал челюстями.
- Балуете вы его, товарищ старшина, - опять вмешался неугомонный солдатик.
- А как не баловать, почитай, всю войну с ним прошагали, от Минска до Москвы и теперь вот снова до Минска, всегда рядом, мы с Сашком ему жизнью не раз обязаны были.
- Перед боем нам говорит, выживем мы или нет, - вмешался Александр.
- Это как, - заинтересованные красноармейцы со всех сторон обступили боевую тройку.
- Смотрите, – солдат присел перед псом, - ну что, мохнатая морда, скоро бой?
- Тяф!
- Танки будут?
- Тяф!
- А самолёты?
Пес молча смотрел на хозяина.
- Не будет? Это хорошо, - молоденький солдатик вздрогнул, - боюсь я, когда они с неба падают, кажется, будто прямо в душу прямо целятся, сволочи.
- Друг, а Никита, - Петренко кивнул в сторону бойца, - выживет в бою?
- Тяф, - радостно завилял хвостом пёс.
- А я, - вмешался другой красноармеец.
- Тяф.
- Ну, а я? – Александр ласково почесал Друга за ухом.
Пес легонько зарычал.
- Что такое, - солдат присел и посмотрел в глаза собаке, - выживу?
Друг виновато отвёл взгляд в сторону, тихо поскуливая.
Все замерли.
- Так, а ну, - старшина потрепал мохнатого сослуживца, - не хоронить никого раньше времени. Дружок, скажи, а ты сам вернёшься из боя.
Пёс прижал ужи и зарычал.
- Эй, да что с тобой такое сегодня, - Александр хотел было погладить Друга, но тот отскочил и залился лаем.
- Старшина, - солдат повернулся к Петренко, - помните, что это значит?
- Помню сынок, помню, взвод, к бою, танки!
- Так нет их нигде, - раздался недоуменный голос.
- Мать вашу, я сказал, к бою, приготовиться, - Петренко рявкнул так, что некоторые пригнулись.
- Смотрите, - молоденький боец показал рукой вправо: из-за пригорка лениво выползали бронированные коробки.
- Раз, два, три…. восемь, девять, Матерь Божия, да сколько их.
- ПТР, на позиции! (ПТР - противотанковое ружьё, предназначенное для поражения броневой техники противника. Эффективный огонь по бронетранспортерам и легким танкам можно было вести с расстояния 150 - 200 метров. Фактически, стрелки ПТР были «смертниками», наравне с пулемётчиками, которых танки противника и снайперы старались поразить в первую очередь - авт.).
Александр схватил ружье:
- Ну, с Богом, Друг, пластом, за мной.
И они выползли из окопа.
Огромный кулак разжался и перекрестил скрывшихся за бугорком солдата и пса:
- Храни вас Господь, - тихо прошептал Петренко.
- Вы верите в Бога, товарищ старшина? – неугомонный солдатик удивлённо посмотрел на командира.
- Я очень хочу верить, что он есть, сынок, и что он сейчас там, - ладонь показала вперёд, где шевелились две еле различимые фигуры, - а ещё я хочу верить, что он пришлёт парочку сорокапяток, пока нас тут не раздавили.
- А почему не стреляет? – боец расширившимися глазами смотрел на приближающийся танк, - метров сто осталось, не больше. Тяжеловато ему без напарника с этой махиной справляться.
- Напарник у него видел какой, лучше любого человека, а Сашок опытный, не боись, танк - то не лёгкий, сходу не возьмёшь, вот в смотровую щель и целится, чтобы наверняка, - Петренко не отводил взгляда от позиции своего подчинённого.
- А если промажет?
- Типун тебе на язык, - тяжёлая ладонь отвесила подзатыльник бойцу.
- Ну а если?
- Тогда – смерть, - прошептал старшина.
Раздался сухой щелчок, танк, проехав пару метров, неожиданно стал поворачиваться.
- Попал, попал, бисов сын, - Петренко радостно хлопнул по плечу стоявшего рядом красноармейца, - а теперь меняй позицию, быстро!
Словно услышав приказ командира, фигурка ползком стала перемещаться левее, зоркий взгляд мог различить еле уловимые очертания собаки, крадущейся за хозяином. Раздались автоматные очереди, уничтожившие выбиравшийся экипаж.
- Товарищ старшина, товарищ старшина, - прошептал солдатик.
- Ну что тебе ещё, готовься пехоту отсекать, а не меня дергать.
- Нет, вы посмотрите, там.
- Что там за х…, - Петренко осекся, - Господи, спаси их. Гранаты мне, быстро!
Меняя позицию, Александр с Другом не могли заметить, того, что происходило за подбитым танком. А оттуда выехал второй, явно прикрывшийся обездвиженным товарищем. И этот второй видел, как на ладони, две ползущие фигурки.
Петренко, схватив связку гранат, рывком выбросил себя из окопа и лихорадочно пополз вперёд.
- Только бы успеть, - шептал он, - только бы успеть.
Башня повернулась в сторону солдата и собаки, на секунду застыла, словно оценивая свои шансы и… резко хлестнула пулемётной очередью, вслед за ней рявкнула пушка.
Собачий визг на секунду заглушил звук разрыва.
Старшина приподнял голову: танк уверенно двинулся вперёд.
- Раздавить их хочет, - прохрипел Петренко, - не успею, держитесь, сынки.
Он вскочил и, пригнувшись, побежал.
***********************************
- Тихо, Дружок, тихо, - лежа в воронке, Александр одной рукой гладил собаку, а второй пытался навести ПТР, - до свадьбы заживёт, кусок уха – не страшно, главное, что сам цел, правильно?
- Тяф!
- Вот и умница, а теперь – снайпер!
Пес вжался в землю.
- Молодец, - солдат посмотрел в прицел и тут же отпрянул от взметнувшихся рядом фонтанчиков, - хитрый, гад, из пулемёта лупит, ну ничего, мы сейчас.
Танк, не сбавляя скорости, шёл прямо на них.
Щелчок.
Ничего.
- Спокойно, спокойно, - шептал Александр, - остановим мы тебя.
Щелчок. Второй.
Он уже видел грязь на гусеницах, танк неумолимо приближался.
За спиной раздалось глухое рычание.
- Лежать, - не оборачиваясь, скомандовал солдат.
Щелчок.
Ничего.
- Хана. Друг, назад, быстро!
Александр сменил обойму и, уже не скрываясь, целился в громыхающую коробку, до которой оставалось не более двадцати метров.
Щелчок.
Торопливая очередь в ответ.
Страшная боль в ногах.
И громкий заливистый…
- Друг?
Справа от танка, хрипло лая, стоял пёс.
Бронированное чудовище, не сбавляя скорости, лениво повернуло башню, застрекотал пулемёт, но пес уже с другой стороны бросался на борт, словно пытаясь остановить смерть, распахнувшую его хозяину свои холодные объятия.
- Друг, Друг, назад! – из последних сил Александр прицелился и выстрелил.
Пулемёт, захлебнувшись, замолк.
- Друг, назад!
Башня, не обращая внимания на пса, повернулась…
- Друг!
- Друг, назад, - рявкнуло с другой стороны.
- Старшина? – солдат не поверил своим глазам.
Но огромную фигуру не узнать было невозможно.
Щелчок.
И тут ожил пулемёт, щедро наградивший Александра новой порцией дикой боли.
Как в тумане он видел взмах старшины, взметнувшиеся вокруг него фонтанчики земли, прыжок в сторону пса. Грязные гусеницы, казалось, грохотали в нескольких сантиметрах от лица. Взрыв, лязг металла, хлесткая очередь и предсмертный собачий визг слились в единый гул.
- Друг…, - прошептал Александр и провалился в темноту.
***********************************
Два месяца спустя.
- Получается, они тебя спасли, - седой солдат протянул собеседнику самокрутку.
- Получается так, - Александр отвернулся к окну.
- Ты кури, сынок, кури, и не надо стесняться, слезы мужчину не позорят, помни о них и гордись.
- Я их никогда не забуду, - он подтянул к себе костыли, - когда выпишут, попрошу отпуск, съездить хочу туда. Выйду я, развеюсь немного.
- Давай помогу, Сашок.
- Ты как старшина сказал, - улыбнулся Александр, - он нас с Другом и сынками называл, а в 41, когда я щенка вытащил, так мне вмазал, неделю потом губами шлёпал.
- Я сейчас вам обоим тряпками по губам шлепну, не посмотрю, что раненые, - в палату вошла пожилая женщина, - ишь, накурили.
- Валентина, не бушуй, - добродушно усмехнулся седой.
- Не бушуй, не бушуй, сюда комдив идет, а у вас дым коромыслом, марш по кроватям.
- Слушаюсь, товарищ командир, - хором гаркнули солдаты.
- Как дети малые, - женщина улыбнулась, - вот пожалуюсь начальству на вас, живо порядок наведут.
- И наведём, - в дверях показался статный генерал средних лет и успокаивающе махнул рукой, - лежите, лежите.
- Здравия желаем, товарищ генерал.
- И вам того же, - не по уставу ответил комдив и присел у кровати Александра, - как здоровье, герой.
- Спасибо, товарищ генерал, поправляюсь.
- Вот это правильно, вот это нужно, а чтобы ты поскорее выздоровел, - генерал повернулся к стоявшему врачу, - Виталий Андреевич.
Тот передал небольшую коробочку.
- Приказ читать не буду, мы не на плацу, скажу своими словами. За подбитый вражеский танк, за мужество и героизм ты награждаешься орденом Славы, третья степень у тебя уже есть?
- Так точно.
- Вот, чтобы нескучно ей было, вторую повесишь рядышком, - и генерал улыбнулся и пожал солдату руку, - поздравляю.
- Служу Советскому Союзу, - Александр сделал попытку привстать.
- Лежи, герой, лежи, жалобы, пожелания есть?
- Товарищ генерал, можно мне после госпиталя отпуск, хоть пару деньков.
- Зачем тебе отпуск, - комдив посмотрел на врача, тот кивнул, - отвоевал ты своё, так что вылечишься – и домой.
- А разрешите не сразу.
- Первый раз вижу солдата, который не торопится на родину, Валентина Сергеевна, - комдив повернулся к санитарке, - вы видели такое?
- Так у него же, сыночка, все слышали, история какая была, - женщина промокнула платком набежавшие слёзы, - целыми днями только и говорит, чтобы назад вернуться, на могилу командира своего.
- И, может, похоронить, - сглотнув, с трудом добавил Александр, - может, найду его.
- Кого? – комдив искренне удивился.
- Друга, это пёс, на моих руках вырос, - каждое слово давалось с огромным трудом, - он со старшиной спасли меня… тогда… а мы вместе, три года… Да я бы всё отдал, чтобы… чтобы они сейчас живы были.
Все замолчали, тишина нарушалась только всхлипываниями пожилой санитарки.
- Странная история, - хмыкнул генерал, - неправильная она какая-то, - и, повернувшись к двери, крикнул, – младший лейтенант!
- Мало я тебе тогда вмазал, - Александр не поверил глазам: огромная фигура заполнила весь проём, - на мою могилку он собрался, бисов сын.
- Старшина, - костыли грохнулись на пол, - старшина, вы живы!
- Младший лейтенант, - не скрывая слез, пробурчал Петренко и крепко обнял своего солдата, - живой я, врачи запретили к тебе приходить, пока ты совсем слабый был, а меня после ранения списать хотели, так вот уговорил товарища генерала хоть при штабе оставить, как же вас одних оставить-то, опять куда-нибудь встрянете.
- Вас?
Ответ был заглушен громким лаем, в палату влетел, сшибая всё на своём пути…
- Друг, Друг, - Александр, не веря своим глазам, обнял собаку, - Дружочек, но как, я же видел, вы погибли…
- Ничего ты не видел, - лейтенант вытер слезы, - я метнул гранаты, а Друг сразу в сторону отскочил, меня зацепило маленько, ну и у собаки бок прихватило осколком, тут пушки подоспели. В общем, нас троих мои парни и вынесли. А в медсанбате Друга как бойца настоящего лечили, всё залатали, ухо только порвано осталось, но это ерунда, правда?
- Тяф!
- Вот и ладненько, - генерал встал, - вы тут пообщайтесь, а мне пора. Да, совсем забыл, - он присел перед псом:
-Гордишься хозяином?
- Тяф!
- А Петренко?
- Тяф!
- Ты у нас настоящий боец, правда?
- Тяф!
- И все так думают, наши умельцы из рембата специально для тебя постарались, Виталий Андреевич, - генерал повернулся к врачу и тот протянул небольшую коробочку….
************************************

Солнечным сентябрьским днём, по перрону вокзала, медленно, опираясь на костыль, шел молодой солдат. На выгоревшей гимнастерке тихо позвякивали два ордена Славы. Рядом аккуратно переступал лапами огромный пёс с порванным ухом, его грудь украшала висевшая на серой с синими полосами ленте медаль с гордо сияющими словами ЗА ОТВАГУ.
31 Посыльный Степа
Андрей Авдей
Посыльный Степа
Декабрь 42 года, Сталинград.
Непроглядную тьму разрывали сполохи осветительных ракет. Красноармейцы, пристроившись в воронке, пытались дремать, не обращая внимания на редкие щелчки выстрелов и колючий ветер, яростно бросавший щедрыми горстями ледяную крупу.
- Старшина, к ротному, - солдат вкатился в импровизированный окоп и шепотом повторил:
- Старшина, к ротному.
Пожилой боец неторопливо встал, отряхнулся и, поправив что-то под телогрейкой, тихо ответил:
- Иду.
В подвале полуразрушенного дома, освещённые скудным светом коптилки, молча курили несколько офицеров.
- Товарищ… - вытянулся было вошедший старшина.
- Вольно, Семеныч, садись, - ротный добродушно махнул рукой, - давай без церемоний. Как бойцы?
- Нормально, товарищ капитан, - старшина отряхнулся и присел у крохотного огонька, зябко потерев руки, - холод собачий, но держимся.
- Немчура успокоилась? – ротный протянул подчинённому папиросу.
- Да как же ей не успокоиться, - хмыкнул Семёныч, с наслаждением затянувшись, - если мы вчера им так наваляли, что драпали быстрее пули.
Раздались приглушённые смешки.
- Что разведка? – ротный внимательно смотрел на разложенную карту.
- Подтвердила скопление сил, где мы и думали, эх, нам бы туда «бога войны» (артиллерия – авт.) да на часик, - старшина вздохнул.
- Посыльные так и не дошли? – капитан вновь закурил.
- Шестерых отправил, командир, ни один не вернулся, там и мышь не проскочит.
- А проскочить надо, старшина, кровь из носа, но надо, - капитан дернул ворот гимнастерки, - день, ну два мы тут ещё продержимся, а потом – сам знаешь, перебьют.
- Перебьют, товарищ капитан, патронов-то у нас маловато, гранат осталось – котёнок наплакал, а танки, сами знаете, рядом, если попрут на нас – раздавят, - Семёныч аккуратно затушил окурок.
- А они попрут, старшина, может, уже завтра.
- Так точно, товарищ капитан, мы им тут, как кость в горле, - согласно кивнул боец.
- Кого отправишь? – ротный внимательно посмотрел в освещаемое сполохами лицо подчинённого, - ты пойми, я не приказываю, я прошу.
- Степу, - твердо ответил старшина.
- Степу? – удивленно переспросил офицер.
- Так точно, товарищ капитан, если он не пройдёт, то никто не сможет. Значит, судьба нам такая Богом дана – помереть тут.
- А он сможет? Тут разведчики погибли, - не выдержал молчавший до этого один из офицеров, - а ты Степу хочешь отправить.
- Товарищ лейтенант, - старшина повернулся к взводному, - а у нас есть варианты? Положим всех парней, а толку ноль будет. А Стёпка шустрый, глядишь, и проскочит.
- Он же твой воспитанник, любимец всего батальона, не жаль отправлять на смерть?
- Командир, - Семёныч вытянулся, - выбора нет, жаль мне его, душа болит, но иначе никак.
Офицеры тактично промолчали.
- Что так нам смерть, что так, - продолжил старшина, - а Стёпка везучий, помните, как под танком проскочил?
- Помню, ну что ж, удачи вам обоим, - ротный пожал крепкую руку старшины и тихо повторил, - удачи.
Когда Семёныч вышел, взводный задумчиво затянулся:
- Не знаю, может, он и прав, но мне кажется, что это ненормально.
- А что на войне нормального есть, лейтенант? – ответил ротный.
- Значит, наши жизни зависят от Стёпы?
- Значит, да, лейтенант, - ротный ещё раз посмотрел на карту и повторил, - значит, да.
***
- Степа, Степа, ты где, - тихий шёпот старшины разбудил красноармейцев.
- Степа!
- Семёныч, дай поспать, - недовольно пробурчал один из них, - шастает он где-то, как обычно, может, звездами любуется.
- Почему отпустил? Сколько раз вам, остолопам, говорить, присматривайте за мальцом. Стёпа, идрит твою в ненаглядную, ты где, чтоб тебя.
- Не шуми, - в воронку бесшумно скользнула тень, - дядь Вань, что ты бушуешь?
- Я тебе дам, бушуешь, - Семёныч легонько отвесил подзатыльника, - где пропадал? Снайперы кругом, да мало ли, пуля шальная и все.
- Что всё, - Степа усмехнулся, - меня так просто не подстрелишь.
- А ты не кичься, не кичься, ишь, моду взял, хвалиться.
- Совсем рехнулся, - глядя на две фигурки, скрючившиеся в воронке, прошептал проснувшийся красноармеец, - ты ему ещё два наряда объяви вне очереди, - и, поплотнее закутавшись в шинель, боец снова задремал.
- Дядь Вань, ну не ругайся. Что случилось? – Степа внимательно посмотрел на своего командира.
- Задание для тебя есть, малец, важное задание, если ты не справишься – все здесь сгинем, как пить дать, - Семёныч непроизвольно погладил воспитанника по голове.
- Без нежностей, - Степан с достоинством отстранился, - что за задание?
- В батальон доставить записку с донесением: через квартал отсюда немцы технику собрали, никак, атаковать будут, здесь, - старшина показал на листок, - координаты, если наши накроют артиллерией, то будем жить.
- А если нет, - Степа внимательно посмотрел в глаза командиру.
- А если нет, - Семёныч, оглянувшись, перекрестился, - не будет нас, никого.
И задумчиво повторил:
- Никого.
- Понятно, дядь Вань, готов к выполнению задания, - Степан шутливо вытянулся, - ай, щекотно!
- Потерпи, Степка, закреплю гильзу покрепче, ты же, голова еловая, ещё потеряешь.
- Старшина, да ты что… да я…
- Цыц, - громкий шепот Семёныча остановил начавшуюся было речь, - сказал, закреплю, значит, замри и не шевелись.
- Есть замереть!
- Вот и молодец, - старшина ещё раз посмотрел Степана, - штаб батальона найдёшь, не маленький, и сразу к комбату, ясно? От тебя, Стёпка, теперь все мы зависим, не подведи.
- Не подведу, дядь Вань, обещаю.
Старшина дернулся и крепко прижал к себе воспитанника:
- Береги себя, Степка, очень прошу – береги. Ну, с Богом.
- Только не крести меня, поймут неправильно, или вообще не поймут, - Степан хмыкнул, - не волнуйся, дядь Вань, скоро увидимся, и, подмигнув напоследок, посыльный растворился в декабрьской ночи.
***
« Так, пойдём короткой дорогой или в обход», - слившись с землёй, Степан внимательно осмотрелся, - «кажется, тихо».
«По прямой – могу нарваться на собак, эти твари меня учуют за километр».
«А в обход – минное поле. И те же собаки могут быть. Принесла ж их нелёгкая, а наши и не знали. Вот так и погибли, один за одним, все посыльные».
Степан вздохнул.
«Хорошие были мужики, светлая им память».
Вдалеке фыркнула осветительная ракета.
«Пора».
Аккуратно прокравшись под колючей проволокой, Степан резко вскочил и в два прыжка влетел в окно полуразрушенного здания.
«Кажется, получилось, отлично, вот здесь мы и сократим».
Затаившийся на втором этаже немецкий снайпер, напряжённо вглядываясь в темноту, не заметил, как в паре метров от него, не дыша, прокралась юркая тень.
«Есть».
Ещё один бесшумный прыжок вниз и…
Злобное рычание, казалось, заставило вздрогнуть даже колючий ветер.
Степан повернул голову. Овчарка. Она его почуяла, и залилась торжествующи хриплым лаем.
Через минуту раздались команды, лязг оружия, вспыхнули лучи прожекторов, с шипением взлетели осветительные ракеты.
Степа слился с землёй и застыл.
«Если начнут прочесывать с собаками, мне хана».
Натасканные псы, натянув поводки, обнюхивали каждый метр земли.
Луч прожектора ударил по глазам.
Лай приближался.
«Всё, кранты».
***
Старшина напряжённо вслушивался, всё было тихо.
«Может, проскочил».
Неожиданно раздалась хлесткая очередь, со стороны немцев вспыхнули прожектора, взлетели осветительные ракеты.
«Неужели заметили?».
Бойцы проснулись и, высунувшись из воронки, смотрели вперёд.
- Старшина, не волнуйтесь, Степка же фартовый, он проскочит, - молодой красноармеец пытался успокоить командира, - его немчура ни в жизнь не поймает, правда мужики?
Солдаты согласно загудели.
- Тихо! – Семёныч поднял руку, - слышите?
Все замолчали, стараясь расслышать сквозь свист ветра… Расслышать что? Выстрелы, глухие разрывы, команды?
Издалека еле доносился… лай. Собаки.
- Всё, пропал наш Степка, - прошептал красноармеец.
Бойцы, стараясь не смотреть на старшину, склонили головы.
Семёныч снял шапку и заплакал.
***
От лая звенело в ушах.
Та самая, в этом Степан был абсолютно уверен, овчарка тащила хозяина к затаившемуся посыльному, который, уже мысленно попрощавшись с Семёнычем, готовился подороже продать свою молодую жизнь.
Но зрение человека не такое зоркое, как у собаки, а обоняние – тем более, поэтому немецкий солдат, не видя ничего впереди, что-то громко крикнул и потянул упирающегося пса в другую сторону. Тот, бешено рыча, пытался сорваться с поводка и броситься на Степу. Но прозвучала ещё одна резкая команда и лай стал удаляться.
«Пронесло».
Посыльный осторожно поднял голову и осмотрелся: поднятая по тревоге группа немцев была уже метрах в двадцати правее.
«Вперёд».
Степан пополз. До позиций наших было около километра. Огибая заледеневшие трупы, куски колючей проволоки и горы гильз, посыльный внимательно прислушивался – но было тихо. Значит, повезло. Пока повезло.
Иногда казалось, что спину буравит собачий взгляд. Словно учуявший его пёс не мог простить того, что добыча ускользнула так легко.
Эти ненавидящие глаза подстегивали ползти ещё быстрее.
Степан понимал – вторая встреча с псом станет для него последней.
До наших оставалось метров четыреста, не больше.
От пронзительного взгляда заболел затылок.
Посыльный замер и прислушался. Тихо. Только свистит ветер и где-то вдалеке глухо зарычал танк.
Зарычал?
Степан медленно повернул голову и вздрогнул, на него с ненавистью смотрели уже знакомые глаза: пес явно убежал, чтобы рассчитаться со своей ускользнувшей жертвой.
«Вперёд!».
Он вскочил и, не скрываясь, огромными прыжками, как заяц, рванул к позициям батальона.
Пес бросился вдогонку.
***
- Что там такое? – командир батальона вышел из блиндажа,- часовой!
- Я, товарищ майор, - вытянулся красноармеец.
- Откуда шум?
- Непонятно, вроде, собака лает, гонится за кем-то!
- Ракету!
- Есть!
Раздался хлопок и через несколько секунд командир батальона и вышедшие офицеры увидели, как в паре сотне метров, заливаясь яростным лаем, прямо на них несётся огромная овчарка. Она явно кого-то преследовала, но кого – видно не было.
- Что за… - пробормотал замполит и потянулся к кобуре, - немецкая, бешеная что ли? Может, пристрелить её, а комбат?
- Кого же она гонит, - майор пытался рассмотреть что-то впереди.
- Комбат!
- Стреляй, не спрашивай, только аккуратно, ракету!
Майор ещё раз посмотрел вперёд и, чертыхнувшись, вернулся в блиндаж.
***
Сердце вырывалось из груди, а в голове билась только одна мысль – «только бы успеть».
Степан петлял, как угорелый, между воронок, стараясь оторваться от мчащейся за ним смерти.
Он не видел, как вспыхнула ракета, он не видел выглядывающих из окопа офицеров, он чувствовал только полный животной ненависти взгляд, прожигающий затылок.
Ещё несколько метров, и резко вправо.
Степан скатился в воронку, не касаясь земли, оттолкнулся и выпрыгнул, пес, вскочивший вслед за ним, на секунду замешкался.
«Быстрее».
Сухой звук выстрела и надрывный собачий вой.
Не оглядываясь, посыльный прыгнул в окоп и, едва не сбив часового, влетел в блиндаж.
- Степка? – комбат поднял голову, - ты как здесь оказался?
- Так вот кого овчаркой гнали, комбат, - замполит внимательно посмотрел на посыльного, - а это что у нас?
Тяжело дыша, Степан молча смотрел на офицеров, изучающих записку из гильзы, сил не осталось даже на обычный кивок.
- Радист!
- Я, товарищ, майор.
- Срочно передать на батарею координаты, огонь по готовности.
- Есть!
***
- Товарищ старшина, товарищ старшина!
- Чего тебе, - командир посмотрел на красноармейца.
- Это наши, артиллерия, слышите?
Семёныч вскочил и выглянул из воронки: там, где разведка обнаружила скопление техники, полыхало зарево разрывов.
- Значит…
- Я же говорил, что нашего Степку не поймать! – солдат рассмеялся, - даже собаками не поймать.
***
- Ну, герой, - офицеры присели перед посыльным, - за такой подвиг тебе и ордена не жаль, только не дадут нам тебя наградить, сам понимать должен – не положено.
Степан тяжело вздохнул.
- Я, товарищ майор, тут берёг на всякий случай, – замполит протянул жестяную банку со свастикой на крышке, - это, конечно, не орден, но…
«Сливки?»
- Пить ты не пьёшь, - усмехнулся комбат, - поэтому тебе деликатес трофейный, ну а нам с замполитом спирта по такому случаю, наливай.
Тихо звякнули кружки.
- За тебя, герой.
Ответом было громкое урчание.
Изредка вздрагивая ухом, из миски самозабвенно лакал сливки огромный, пушистый черный кот, Степа.
32 Однажды зимним вечером
Полина Беляева
   Высокая пушистая ёлка стояла в углу комнаты, распространяя запах смолы, вечнозелёных иголок и Нового года. Почти на самой верхушке ёлки, чуть ли не возле ярко-красной пики, висел одинокий Солдат. Разумеется, он не бывал на полях сражений: не рубал головы ливонским рыцарям, не палил из пушек по французам, не расстреливал из пулемёта немецкую пехоту, но зато у него была красивый красный кивер, такой же красный китель, красивый серебряный блестящий пояс с зелёной пряжкой, золотые галифе и чёрные сапоги. А ещё у него был самый настоящий меч и самый настоящий барабан за спиной. Но больше всего Солдат гордился своими красивыми чёрными усами.
   Весь он был красивый, яркий, но безумно одинокий, потому возле него висели только разноцветные гирлянды, лиловая мишура, четыре шарика и огромная Сова с умными глазами. Сова всё время молчала, а Солдату очень хотелось с кем-нибудь поговорить. В коробке весь год он весело болтал с Дедом Морозом, тот всё время рассказывал Солдату про Великий Устюг и про то, что он настоящий волшебник, но его украли и засунули в коробку. И вот, к величайшему огорчению Солдата, настоящего волшебника уронила хозяйская дочка и голова его раскололась вдребезги. И теперь Солдат висит один-одинешенек на самом верху ёлки.
   - Эх, скукотища-а… – протянул Солдат, глядя на Сову: вдруг ответит? Но та молчала, глядя на Солдата огромными жёлтыми глазищами.
   - Да, Драгун, не весело тут, когда не горят огоньки, – сказал кто-то робко и тоненько за спиной Солдата. Тот от испуга так вздрогнул, что чуть было не свалился с ёлки.
   - Эй! Кто здесь! – браво крикнул Солдат, достав на всякий случай меч. – У меня тут меч и барабан! А ну покажись!
   - Минутку.
   Зашуршала мишура, зазвенели шарики, закачались иголки на ветке и перед Солдатом очутилась совершенно  прозрачная девочка, белая-белая, как снег, в блестящей пачке и пуантах.
   - Здравствуй, Драгун, – тихо сказала девочка, упустив глаза. – Мне тоже скучно.
   Солдат удивлённо разглядывал незнакомку: она оказалась совсем прозрачной и неинтересной вовсе, в ней совершенно не было ничего красивого и яркого, у неё не было даже барабана или, скажем, чёрных усов, меча тоже не было, зато была пышная короткая юбка странной формы, впрочем, та гостью совершенно не красила.
   - И кто ж ты такая? – нахмурил брови Солдат, убирая меч. – Я тебя не видел. Из чего ты сделана?
   - Я Балерина, меня сделали из стекла и купили два года назад, тогда же, когда и тебя. Я третий год вишу на самом верху ёлки около тебя.
   - Я тебя не замечал. Наверное от того, что ты совсем прозрачная.
   - Может быть, Драгун, – печально ответила Балерина, опустив голову.
   - Каким именем ты меня величаешь? – грозно спросил Солдат, схватившись за рукоять меча.
   - Драгун, – испуганно пролепетала Балерина. – А разве ты не Драгун?
   Солдат не знал, что такое «драгун», но слово ему очень понравилось, такое яркое, бравое, как и он сам, грозное, как его меч, и громкое, как его барабан, поэтому он сказал:
   - Да, я Драгун.
   Балерина заулыбалась своей прозрачной улыбкой.
   -  Слушай-ка, тут висеть совершенно скучно, Сова эта глупая молчит всё время, только глазищами хлопает, поговорить ну совершенно не с кем, – заговорил Солдат.
   Балерина понимающе закивала головой.
   - Был у меня дружок один, Дед Мороз его звали, смешное имя, не так ли? – продолжил тем временем Солдат. – Так его разбили, вот незадача-то. Ты, может, поможешь мне?
   Балерина радостно всплеснула руками, глаза её сверкнули, словно блёстки на пряжке солдата:
   - Я с радостью, Драгун!
   - Не подскажем, с кем тут можно поговорить?
   - По… поговорить? – почему-то очень грустно спросила Балерина и снова опустила голову. «Вот дура какая-то», – подумал Солдат.
   - Ну да, поговорить, поговорить, ну там, знаешь, о том, о сём. Кто-то яркий и интересный, как я.
  - Кхе-кхе! – кашлянул кто-то.
  - Кто тут?! – закричал Солдат, выхватив меч.
  - Моё имя Снеговик, вешу  на ветки ниже вас, господа. Я могу помочь твоей беде, Драгун.
  Солдат убрал меч обратно в ножны и спросил грозно, на всякий случай:
   - Как?
   - Я вас кое с кем познакомлю, – загадочно ответил Снеговик. – Только вот спустись ко мне на ветку.
   Солдат подёргал за ниточку, которой его прицепили к ветке: она ни как не снималась.
   - Я тебе помогу! – воскликнула Балерина. – Ты сам чуть продвинься к краю ветки, на которой весишь, а я тебе помогу.
   Как только Солдат отцепился от ветки, он оттолкнул Балерину, встал на самом краю ветки и посмотрел вниз: ниже висел некто страшный, весь белый, состоящий из трёх шариков, в чёрном ведре на голове, морковью вместо носа и метлой в руке. Некто внимательно смотрел на Солдата.
   - Ну, Драгун, спускаешься ко мне? – спросил наконец некто.
   «Снеговик!» – понял Солдат.
   - Погоди, иду! – крикнул он ему в ответ. Солдат старался кричать громче и смелее, хотя самому ему было очень страшно, а вдруг он упадёт да разобьётся, как Дед Мороз? Но и отказаться тоже было нельзя, ни как нельзя допустить, чтобы этот белый толстяк посчитает Драгуна трусом.
   Солдат огляделся по сторонам. Если ухватиться одной рукой за мишуру, а другой за новогодний дождик и спуститься по нему, как по канату… Но всё равно сорваться можно и упасть прямо к подножию высоченной ёлки. И зачем хозяевам только такая большая ёлка?
   - Ой-ой, – тихо пробормотал Солдат, почёсывая затылок.
   - Снеговичок, а давай я тебе помогу подняться? – вдруг сказала Балерина, словно угадав мысли Солдата.
   - Ну уж нет! – проворчал Снеговик, помахивая метлой. – Мне и тут хорошо, на своей ветке, а то упадёшь и осколков не соберёшь!
   - А мы приглашаем тебя, Снеговичок, к нам в гости, – ласково заговорила Балерина. – Надеюсь, Сова, ты не против?
   - Нет,  – ответила Сова, сверкнув глазами.
   - Так ты разговариваешь? – удивился Солдат.
   Но Сова в ответ лишь сверкнула глазами и отвернулась.
   -  Ну давай, помоги мне подняться, если уж Драгун не может спуститься сам ко мне.
   - Ой, он может, Снеговичок, он может! – говорила Балерина, прыгая с жёлтого большого шарика на лиловую мишуру. – Он такое может, такое!.. У него… ой!
   Балерина оступилась и чуть не упала вниз, но вовремя схватилась рукой за дождик.
   - Такое может! У него знаешь, что есть? У него есть меч и барабан.
   - И усы! – крикнул Солдат.
   Балерина спустилась по дождику на ветку к Снеговику и, запыхавшись, улыбнулась ему:
   - Помочь тебе слезть с ветки?
   - Да, помоги, – улыбнулся ей в ответ Снеговик. – Ты такая смелая и добрая.
   - Ну что ты! – проговорила Балерина, пытаясь отцепить Снеговика от ветки.      – Я не смелая, а вот Драгун такой отважный! Он такой отважный! Недаром у него меч есть.
   Снеговик как-то странно посмотрел на Балерину и улыбнулся ей. Та улыбнулась в ответ своей прозрачной улыбкой.
   - Ну а теперь чего же? Веди меня в гости, Балерина.
   - Сейчас, ухватись рукою за дождик.
   - На, подержи-ка метлу, а то мешает. И ведро вот возьми, но только береги его! Я не могу потерять свой роскошный головной убор.
   Снеговик схватился за дождик и попробовал подтянуться, но он был слишком толстым и тяжёлым. Тогда Балерина, принялась подталкивать неуклюжего Снеговика наверх.Он сумел дотянуться до мишуры, схватил её рукой, кое-как залез на неё и сел верхом.
   - Ну а дальше-то как? – крикнул он Балерине.
   - Я сейчас!
   Балерина, с ведром в руке и метлою, залезла по дождику на мишуру и сказала:
   - Становись, ты не бойся.
   - Я и не боюсь, – проворчал Снеговик.
   - Перепрыгни во-он на тот жёлтый шарик, а с него на ветку.
   - Далековато твой шарик, – задумчиво пробормотал Снеговик.
   - А давай прыгать вместе! Я тебе помогу, Снеговичок!
   Балерина взяла Снеговика за руку и они прыгнули. Снеговик, как только приземлился, тут же ухватился руками за нитку шарика, чуть не столкнув при этом Балерину. Но та ловко, схватилась за иголку, но уронила ведро и оно упало на мишуру.
   - Ведро моё, ведро! – в ужасе закричал Снеговик чуть не плача.
   - Ты что делаешь, не умеешь, так не берись вовсе! – пригрозил ей Солдат.Он очень испугался, что сейчас Снеговик рассердится и не станет помогать ему. А Снеговик уже не сдвинул широкие белые брови и сжал толстые руки в кулачки. «Всё пропало из-за этой прозрачной растяпы!» – в ужасе схватился за голову Солдат.
   - Прости меня, пожалуйста, Снеговичок, я сейчас всё-всё исправлю!
   Балерина подцепила ведро метлой и аккуратно подняла на шарик. Затем она подтолкнула Снеговика и помогла ему взлезть на ветку. Очутившись на ней, Снеговик первым делом отобрал у Балерины метлу и ведро, которое тут же водрузил на голову с таким видом, словно это было не обычное чёрное ведро, а золотая корона царя новогодней ёлки. Водрузив головной убор на свою голову, Снеговик, раздуваясь от важности, сказал:
   - Так вот. На самой нижней ветке висит новая игрушка, её хозяевам привезли из Лондона, иностранка, Принцесса. Это самая красивая игрушка на всей ёлке, за это я тебе, Драгун, ручаюсь!
   Глаза Солдата загорелись, ему немедленно захотелось  познакомиться с загадочной Принцессой. Ведь красивые игрушки должны дружить только с красивыми. И потом, кто ещё может стать достойным собеседником для такого смелого, отважного и яркого Драгуна с мечом, барабаном и чёрными усами, как ни иностранка? Но вот только жила она слишком низко, придётся спускаться, а это опасно, но что делать? Нужно Балерину взять с собой, тогда Принцесса сможет подняться наверх с Солдатом и занять место Балерины на ветке, чтобы они могли беседовать, а Балерина пускай висит внизу. Главное, чтобы хозяева не перевесили Принцессу опять вниз.
   - Я согласен, согласен, Снеговик! Она обязательно мне понравится!
   - Да-да, я сам с ней отлично знаком и могу вас познакомить. Вот только как спуститься так низко? Мне одному это будет сделать трудновато, я не слишком ловкий, если сорвусь, то кто мне поможет?
Солдат в задумчивости нахмурил лоб.
   - Снеговичок, ты сможешь сесть вон на того акрилового оленя, а ты, Драгун, сядешь на того коня с серебряной гривой, – сказала Балерина и робко прибавила. – А можно и мне с вами посмотреть на Принцессу?
   - Можно, – великодушно разрешил Солдат. – Ты, тогда, там и останься, а Принцесса займёт твоё место и мы будем долго беседовать с ней, ладно? Ты же не против?
   - Нет, – тихо ответила Балерина, опустив голову.
   Солдат удивлённо посмотрел на неё: чего это она унывает? Всё же хорошо, Солдат нашёл себе собеседника или она боится опасного путешествия? Странная она всё-таки какая-то, эта прозрачная стеклянная Балерина.
   И вот по мишуре и разноцветным шарам  скачет на акриловом олене Снеговик, бережно прижимая к себе метлу и ведро, за ним следом скачут на коне с серебряной  гривой Солдат и Балерина. Лихо они скачут с ветки на ветку, с жёлтого шарика на зелёный, с зелёного на оранжевый, с оранжевого на синий, с синего на мишуру, с мишуры на разноцветную гирлянду. Скачут они, будя сонных обитателей новогодней ёлки, скачут с ветки на ветки всё ниже и ниже. И вот добрались до нижний ветке. На ней висела прекрасная, как новогодний сон, Принцесса.
   Красоты она была действительно необыкновенной: волосы её были золотыми и блестящими, на макушке сверкала корона, платье на Принцессе было пышное-пышное, нежно-розовое, как заря. Солдат признал, что такая красивая и яркая игрушка, да ещё и заграничная, точно может стать ему достойной собеседницей. Он решил величаво представиться:
   - Драгун.
   Принцесса внимательно посмотрела на Солдата и с трудом произнесла:
   - Я плохо понимать… я Принцесса… я из Англия.
   - Иностранка, плохо пока знает русский язык, – шепнул Снеговик Солдату. – Но ты и не расстраивайся. Спасибо, что ты со своей Балериной помог мне добраться сюда, а теперь скачите-ка вы обратно наверх. 
   Солдат даже растерялся от такой наглости, а Балерина, которая всё слышала, закричала:
   - Ты же обещал познакомить Драгуна с Принцессой! Ты что, Снеговичок?
   Но Снеговик ничего не ответил Балерине, он протянул руку Принцессе и сказал:
   - Я могу отвезти вас, мисс, на самую лучшую ветку, садитесь ко мне.
   - Но самая лучшая ветка моя! – вскричал Солдат и обнажил меч. – Принцесса, у меня есть меч и барабан,  я обитаю на самой красивой ветке на всей ёлке, я прекрасный собеседник, я был знаком с волшебник из Великого Устюга! Вы просто обязаны пойти со мной!
   - Правда, Принцесса, скачите с Драгуном, – плача, попросила её Балерина.
   Принцесса улыбнулась Солдату и хотела что-то ему сказать, как Снеговик схватил Принцессу и усадил на своего акрилового оленя.
   - Ну уж нет! Принцесса моя! Прощай, Драгун!
   Принцесса вырывалась и кричала что-то не по-русски, но Снеговик держал её крепко и мчался на олене наверх. Солдат грозно помахивая мечом, крикнул:
   - А ну вернись немедленно!
   - За ним, скачи, скачи, скорее! – шепнула Балерина на ухо Солдату.
   Солдат пришпорил коня и помчался вдогонку. Вскоре он догнал Снеговика и хотел столкнуть его с  оленя, но вовремя сообразил, что тогда упадёт и Принцесса. Пока Солдат медлил, Снеговик ударил его метлой и Солдат полетел вниз. От испуга Солдат не успел ухватиться рукой за мишуру и стремительно летел к подножию ёлки.
   - Не-е-е-ет! – закричала Балерина.
   Принцесса что-то пронзительно и громко воскликнула не по-русски.
   Балерина не растерялась, она прогнала коня вниз за Солдатом. Солдату всё же удалось ухватился за иголку и он повис на ней. Иголка была совсем тоненькой, маленькой, вот-вот оборвётся.
   - Скорее, Балерина, скорее! – кричал Солдат, в ужасе глядя вниз. – Я сейчас упаду! Скорее, я сейчас разобьюсь! Торопи-и-ись!
   Балерина слезла с коня и, стараясь не качать ветку, протянула руку Солдату и с трудом втянула его на ветку.
   - Фу-у-ух, едва не погиб, медленная ты, – недовольно проворчал Солдат.
Балерина снова печально упустила голову. 
   А тем временем Снеговик был уже высоко, но Принцесса была не так проста и беззащитна, как казалась на первый взгляд. Коронованные особы вообще только кажутся беззащитными, на самом деле любая уважающая себя принцесса должна уметь постоять за себя: многие из них способны заколоть мушкетёра шпагой или обскакать на лошади даже самого умелого кавалериста. Иностранка вырвалась из рук Снеговика и, прыгая с шарика на шарик, стала спускаться вниз, к своей ветке.
   Снеговик слез с оленя, положил метлу и ведро на ветку, разбежался и прыгнул на шарик следом за Принцессой. Но Снеговик был слишком неуклюжим и он упал вниз на пол и разбился вдребезги.
   - Ах! – в ужасе воскликнула Балерина, прижав руки ко рту, глядя на расколовшиеся надвое лицо Снеговика.
   - Поделом ему, злодею! – сказал Солдат и даже плюнул.
   Вдруг сверху послышался какой-то крик, Солдат и Балерина подняли головы и увидели, что Принцесса сорвалась с шарика и повисла над полом, держась на мишуру, но вскарабкаться назад у неё ни как не получалась.
   - Держись, мы сейчас! – крикнула ей Балерина.
   Она схватилась за дождик и принялась ловко лезть  по нему наверх, к мишуре, за которую держалась Принцесса. Солдат, помедлив, полез следом. Но зацепился своим барабаном за ветку и повис на ней.
   - Балерина! – закричал он в ужасе. Уже второй за ночь он оказывается между жизнью и смертью. Какое же это оказалось опасное путешествие!..
   - Погоди, погоди! – отвечала ему Балерина.
   Она уже добралась до Принцессы, помогла ей вскарабкаться на мишуру и скорее стала спускаться вниз, к истошно вопившему Солдату. 
   - Где же ты?! Скорее! Скорее!
   Балерина протянула Солдату руку, он схватил её, Балерина попыталась втянуть Солдата на ветку, но это оказалось слишком трудно, тогда она сказала:
   - Попробуй раскачаться, тогда ты упадёшь с ветки и хватайся за дождик или гирлянду.
   - Ты что?! Я же разобьюсь!!!
   Балерина снова попыталась поднять Солдата на ветку, на этот раз ей это удалось. Солдат уже был спасён, когда Принцесса, сев на коня с серебряной гривой, скакала к ветке, на которую её повесили хозяева.
   - Принцесса, куда же ты!..
   Солдат оттолкнул с дороги Балерину и побежал скорее к Принцессе, позади него раздался лёгкий крик и послышался тихий звон. Принцесса остановила коня и посмотрела вниз, по её щекам почему-то текли слёзы. Солдат схватил коня за поводья и пылко произнёс:
   - Принцесса, я никуда тебя не отпущу, ты пойдёшь со мной, ты мне нравишься, мы будем с тобой висеть на одной ветке и беседовать, чтобы я не скучал больше. Я тебе тоже понравлюсь, нам будет хорошо вместе, ведь мы оба такие яркие и такие красивые игрушки!
   Но Принцесса слезла с коня и сказала громко и чётко, презрительно глядя Солдату прямо в глаза:
   - Я не буду с тобой никуда идти, ты есть жалкий трус и дурак!
   С этими словами Принцесса вернулась на свою ветку, а конь, ударив хвостом Солдата по лицу, умчался наверх.
   - Я?! Я жалкий трус и дурак?! Да я! Я!.. Балерина, скажи ей, что я…
   Солдат обернулся назад, но там не было Балерины. «Даже эта прозрачная бросила меня, как же так, ведь я такой красивый, с мечом, барабаном и чёрными усами!» – с горечью думал Солдат, пока карабкался на свою ветку, из страха не глядя вниз. Всю дорогу Солдат недоумевал, куда же подевалась эта прозрачная, как она могла уйти от такого красивого Драгуна. И отчего Принцесса не поняла, что ей обязательно нужно висеть рядом с такой красивой и яркой игрушкой, как Солдат. Ведь он был так искренен с этой англичанкой!..
   А если бы Солдат глянул вниз, то увидел бы что рядом с разноцветными осколками Снеговика лежат и переливаются в цвете ночных звёзд прозрачные осколки стеклянной Балерины...
33 Бессмертие на разлив
Полина Беляева
   Сергей сидел за столом за ноутбуком, безостановочно стуча пальцами по клавишам. Листы сменялись листами, мысль легко летела, сюжет закручивался, диалоги становились всё более смешными. Внезапно раздался звонок в дверь. Сергей с раздражением зарычал сквозь стиснутые зубы и продолжил работу, цепляясь за хвостик улетающей мысли, напуганной шумом. Звонок повторился.
   - Да какого же чёрта! – закричал Сергей, широкими шагами направился к двери и рывком распахнул её.
   На пороге стоял его старинный друг Андрей. Сергей заскрежетал зубами от отчаяния. Андрей с детства носился с какими-то безумными идеями, про которые он без устали рассказывал всем своим друзьям. Загоревшись новой идеей, Андрей мог сутками напролёт мастерит что-то резко пахнущее и периодически возгорающееся на балконе, поить странными микстурками мышей, которых он доставал из всех мышеловок соседей. Теперь, Андрей стал учёным, но не изменил своим привычкам. Учитывая всё вышесказанное, перед Сергеем открывалась великолепная возможность в течение как минимум двух часов слушать лекцию о супер топливе, вечном двигателе или мышке, которая, благодаря особым волнам, учится играть на мини-фортепьяно. Эту возможность Сергей буквально мечтал упустить.
   Андрей стоял, глупо улыбаясь, он буквально весь светился, солнце играло бликами на его узких прямоугольных очках, подмышкой Андрей держал тубус, трепетно прижимая к себе, словно это была хрустальная ваза. 
   - Ты!.. – задыхаясь от гнева прорычал Сергей. – Ты же знаешь, что меня нельзя беспокоить…
   - Да-да-да! – входя в квартиру и закрывая за собой дверь сказал Андрей. – Не беспокоить нашего великого режиссёра-постановщика во время написания им очередного провального сценария (при этих словах Сергей покрылся багровыми пятнами и стал похожим на мухомор наоборот). Извини, но твои фильмы не будут иметь успех, современному обществу нужны другие сценарии: пошлые диалоги, примитивный юмор, бесконечные перестрелки, драки, супер-герои, красавицы-киллерши, одетые в сексуальные одежды… Им не до твоей злободневной сатиры, тем более начальству они не по душе.
   - Зато мне по душе, – мрачно заметил Сергей, скрестив руки на груди.
   - Слушай, зритель ещё не дорос до твоего высокоморального кино, а вот тут (Андрей нежно похлопал ладонью по тубусу) наше с тобой общее будущее.
   - Что там? Очередной вечный двигатель? – отступая на пару шагов, спросил Сергей. – Большое спасибо, я ещё после прошлого взрыва не отремонтировал квартиру!
   - Пригласишь войти?
   - Входи, только…
   - Да-да-да, ненадолго, ты занят! Да, да, я всё помню! Не первый год дружим!
   Сергей провёл Андрея в комнату и усадил на диван. Сам пододвинул стул на колёсиках и уселся напротив, всем своим раздражённым видом намекая, что гость уже засиделся и ему пора уходить. Андрей словно не замечал недовольства хозяина, он продолжал улыбаться и ласково поглаживать тубус.
   - Ну! – наконец не выдержал Сергей. – Что там у тебя?! Давай, показывай!
   - Можешь снять об этом кино, – загадочно улыбаясь, сказал Андрей и достал рулон бумаги.
   На листке были какие-то непонятные значки, формулы, химические элементы... Сергей несколько секунд молча смотрел на лист, ожидая комментариев изобретателя, потом сказал:
   - Ну и что это за белиберда?
   - Сам ты белиберда, Серёга! Это ж формула бессмертия!
   - Ты что, принял уже с утра? Нормально объясни, что это за набор букв и цифр или проваливай к чёртовой матери, не мешай мне работать! Только мысль пошла…
   - Не злись! Я сумел вывести настой, который препятствует старению организма человека! Бессмертие, Серёг, бес-смер-ти-е!
   - Надеюсь, ты не собираешься на мне это апробировать? – с подозрением спросил Сергей.
   - На нас, Серёга, на нас буду апробировать! Я не собираюсь патентовать его, это будет наша тайна! Мы с тобой будет жить ве-е-ечн-о-о-о! Ну или просто сколько пожелаем! Молодыми! Серёга-а, столько возможностей! Можно как угодно реализовать себя! Ты снимешь великое кино, которое тут же разберут на цитаты, поселишься на Мальдивах, станешь секс-символом да кем хочешь ты станешь! Серёга! А я наконец-то смогу всецело заниматься наукой! Время над нами больше не властно! Сегодня неудача, завтра неудача, но через пятьдесят лет уже признание! Серёга, у нас куча времени! – восторженно тараторил Андрей.
   - Ты дурак или да? Предположим, что эта штука сработает. Ну и что потом? Как же документы? Деньги на эту вечную жизнь  где возьмём, тем более, раз нас ожидают одни неудачи в течение половины века?
Андрей задумчиво и разочарованно принялся скрести макушку.
   - Мда-а уж-ж… Придётся, всё-таки, патентовать… Да ну и ладно! А что? Пусть все пользуются! Цены такое заломим, что только Билл Гейтс себе позволить сможет! Ну или прямой потомок Рокфеллеров! А, Серёга, что скажешь?
   - Скажу, что всё это бред сивой кобылы. Иди к себе, мне работать нужно.
   - Серё-ё-ё-ёга-а, вечная жизнь! Ну ты чего? Да я на мышке апробировал уже! На самой старой, ей помирать нужно было в том году, а она живёт и здравствует, потомство вот здоровое родила! На людях ещё, разумеется, не пробовал, но, что мышам не вредно, нам-то что сделает, согласен, Серёг?
Сергей задумчиво посмотрел на своего приятеля:
   - Ну вот с этого и нужно было начинать… То есть, можно жить вечно, да?
   - Да-да-да! Очень, очень удобно!
Андрей волновался, заламывал руки, крутил головой и безостановочно улыбался, как сумасшедший.
  - А друзья?
  - А чего друзья, Серёг?
  - Ну они-то как? А родные? А жена твоя? Им тоже нальёшь?
  - Ты чего! На всех не хватит, знаешь, как трудно получить его! Нет? А-а-а! Туда входят такие ингредиенты, Серёг, что мама моя, за сто рублей не купишь! Да и настаивается долго, так что… Да и вообще! Ну если все начнут жить вечно, то наступит перенаселение, согласен? Так же тоже нельзя, только некоторым, так сказать, в виде исключения…
   - Стоп, исключительный! Ты что? Ты хоть понимаешь, что твоя Алёнка умрёт, а ты останешься?
   - Ну все мы однажды умрём! Просто я сам смогу выбрать когда! Мы – первооткрыватели! Всё будем испытывать на себе, а потом, так сказать, пускать в массы, в народ! Ну что, ты со мной?
   - Неа!
   - Ну ты чего, Серёг? – разочарованно протянул Андрей.
   - Я так не хочу! Я тут решил жениться на Ксюше, как-никак, второй год вместе. Я хочу от неё детей, потом хочу внуков, не хочу никого из них пережить. Да и потом, мне нравится моя жизнь. Я ценю её, потому что она не навечно, не навсегда, поэтому я и стараюсь всё успеть сделать. Не снять фильм, который признают миллионы, а просто быть счастливым. А так… буду вечно валяться на диване, зная, что у меня впереди ещё века и тысячелетия. Ничего я великого не сделаю, как в общем-то и ты, уж извини меня. Я далеко не гений, я просто люблю свою работу и делаю её как могу. Работа должна приносить радость.
   - Ты что? Да это же великий эксперимент! Прорыв! О нас напишут в учебниках по истории!..
   - Ну я-то тут причём, когда изобретатель ты?
   - Ну мы вместе выпьем и…
   - Не вместе, Андрюх. Отстань от меня, мне работать надо.
   - Ты что?! Вечная жизнь, вечное блаженство, вечное счастье…
   - Да причём тут счастье! Жить вечно расшатываясь, знать, что впереди у меня века, откладывать всё лет на пятьсот вперёд. Не-е-е, не для меня всё это. Понимаешь ли ты это, Андрюх?
   - Да мы в веках останемся! Мы будем лучшими! Мы сможем создать что-нибудь… что-нибудь великое! Ну не получилось, ну попробуем ещё разок, ну второй, ну третий! И сделаем! Времени – куча-а-а! Это же счастье! Не ложиться в этот треклятый деревянный ящик! Не превращаться в груду всеми забытых костей!
   - Да какое это счастье… –  махнул рукой Сергей. – Глупость ты какую-ту придумал, Анрюх. Я хочу прожить один раз, но ярко и счастливо.
   - Ну и дурак же ты, Серёга! Ой дура-а-ак! Два дня тебе на раздумье, слышишь?! Два дня!
  Андрей ушёл, громко хлопнув дверью.
                                               ***
   Годы не шли, а летели, десятилетия сменялись десятилетиями. Андрей сидел в своей квартире в старой растянутой майке в пятнах от пива, майонеза и каких-то ещё продуктов питания. Меланхолично потягивая дешёвое пиво из жестяной баночки и почёсывая объёмное брюшко, он переключал каналы телевизора.
   Миловидная дикторша с экрана сообщила:
   - Сегодня ровно десять лет назад скончался великий режиссёр и сценарист Сергей Иванович Калугин. Он умер в возрасте восьмидесяти двух лет, окружённый женой, детьми и внуками. Его фильмы любят и смотрят до сих пор. У нас в гостях его внучка, начинающая актриса…
   Скривив лицо, Андрей переключил канал. Снова Новости. Не менее миловидная дикторша сказала:
   - На сегодня это все новости этого часа. А сейчас, в память о великом режиссёре-постановщике Сергее Калугине, в честь юбилея его смерти, самый известный его фильм «Бессмертие», который, по словам самого Сергея Калугина, он снял по совету своего лучшего друга, учёного-изобретателя Андрея Петрова.
   Андрей выключил телевизор, швырнул пульт на пол, отчего тот разлетелся на две части. Да какого же чёрта ему так не везёт-то?! В бессильной злобе Андрей, бывший учёный, а ныне почётный продавец в гипермаркете «Сеть», оглядел свою квартиру. Маленькая однушка, выцветшие и отваливающиеся обои, старая обшарпанная мебель... Уже шесть лет, как Андрей отчаялся окончательно и перестал принимать своё средство вечной жизни, которое к слову, большой успех отчего-то не имело и приносило ему большой доход только первые двадцать пять лет, а потом правительство, решив, что подобное средство пагубно влияет на людей, нарушая естественный цикл их жизни, запретило эликсир вечной жизни. Теперь Андрею оставалось только ждать, когда он, наконец, умрёт и завершит естественный цикл своей жизни. Учёным ему больше не стать, даже заграницей признали его напиток вечной молодости одним из самых опасных экспериментов и отказывались нанимать  в свои университеты.
  Первое время эта проблема Андрея не волновало. Скорее это его подпитывало. Подпитывало его ненависть к другу, который не оценил таланта великого учёного, опередившего время, к правительству, которое душит таланты. С решительностью Андрей купил разом машину, квартиру и ресторан. С ещё большей решимостью мчался он каждое утро на своей машине в свой ресторан. Вальяжно разговаривал с персоналом, что-то менял, что-то выяснял и, в итоге, спустя год ресторан разорился. С уже чуть меньшей решимостью Андрей продал ресторан и решил открыть свой автомобильный салон, мудро рассудив, что в современном мире машина, после компьютера, и сотового телефона, разумеется, самая нужная для человека вещь. Салон прогорел не так быстро, как ресторан. Андрей рассудил логически, что можно работать в какой-нибудь компании, его, как знаменитость, возьмут на самую высокооплачиваемую должность, спустя месяц Андрей понял, что все работы хороши, как писал Маяковский, выбирай на вкус. Жаль, что только те, что на вкус Андрея, ему не светят. Ну что же, все как-то живут. Можно работать где-то…
  Вначале Андрей продал машину, потом большую квартиру. И в результате оказался в маленькой квартирке, обставленной старой мебелью, модной полвека назад.
  Андрей уныло перевёл взгляд на фотографию на стене, перевязанную чёрной ленточкой:
  - До встречи, Алён, мне осталось каких-то лет пятьдесят.
34 Колька
Поздняков Евгений
                                                                  
      Колька был первым парнем на деревне: красивый, рослый, широкоплечий. Как выйдет в поле работать, так все девчонки вокруг забора собираются – смотрят. Изредка остановится, пот со лба смахнет, а наблюдательницы ему: «Не устал, Коленька? Может, тебе воды принести?». Он голос их тонкий услышит, повернется к красавицам, улыбнется широко, во весь рот, и отвечает: «Мне, девоньки, пить не хочется! Лучше бумагу и ручку принесите! Рифма рождается!».
      У них в деревне, в Клюевке, присказка ходила: «Хилый - умный, сильный – глупый». Но, честности ради, стоит отметить: на Кольке это правило сбой дало: по утрам он в поле за троих работал, а вечерами поздними, когда уже Солнце за горизонт садилось, в беседке стихи читал. И не чьи-то, а свои – собственные! Встанет перед людьми, за сердце схватится, и давай им про жизнь крестьянскую рассказывать! То ямбом про жару надоедливую, то хореем про мух назойливых… Паузу сделает. Присмотрится – публике-то нравится! Значит, нужный тон задал! С радости за гармошку схватится, стул пододвинет поближе и поет до полуночи частушки. Мужики порой сдержаться не могут – сумки на лавочках оставят и пускаются в пляс. Жены их взглядом непонимающим окинут, покричат для приличия немного, а потом сами танцевать начинают, будто бы и не старели вовсе.
- Ты, Колька, молодец! – Говорит ему бабушка после выступления. – Поэт настоящий!
- Ну, что вы, Зоя Федоровна! – Отмахивается он. – Поэты там, в столице! А я так… Полевой работник!
     Кольку в деревне все знали: люди его любили, а детишки стихотворения наизусть заучивали. Сядут иной раз мужики пиво пить да начинают обсуждать всякое: сначала скажут, что бабы в деревне совсем обнаглели, затем про рыбалку и охоту часами болтать могут, а под конец, когда другие темы себя исчерпают, начинают Колькино творчество обсасывать. Разбирают каждое четверостишие подробно, с Есениным сравнивают, с Пушкиным… Головой кивают – признают: талант есть! И вот тут, самый подвыпивший встанет, кружкой по столу стукнет и как гаркнет:
- Колька! Тебе в Москву надо! Гений пропадает!
      Он на них посмотрит так по-доброму, так по-детски. Улыбнется как девкам в поле и ответит:
- Эх… Скажете тоже! На кого я вас оставлю, родные?
На прощание им рукой помашет, направится домой перед рабочим днем отсыпаться, а в голову мысли тревожные лезут. Что если шанс свой упускает? Что если действительно стихотворения его ценность имеют?
- Ты, Колька, давай решайся скорее. – Сказал ему глава администрации. – Мы все, что от нас зависит, сделаем. Главное, чтобы ты к переезду был готов.
      Нелегко ему это решение далось. Трудно было дом родной покидать. Пока со всеми прощался, уже и уезжать раздумал. Стоит перед машиной грустный, гармошку расчехлил, играть начинает. Люди слушают, слезы вытирают. Колька в последний раз украдкой деревню оглядывает. Посмотрит на поле – вспомнит, как с девками стихи писал, повернется в сторону беседки – мысли хорошие в голове появляются. Много всего здесь происходило. Жалко, поэтов московских сюда не затащишь. Авось, и переезжать никуда бы не пришлось! Заканчивает Колька песню последнюю, мужикам ладони морщинистые пожимает, девчонок в щеку целует. Садится в машину. Поехал.
Дорога длинной оказалась. Часов десять заняла, не меньше! Наконец, добрались. 
       Выходит Колька на улицу, воздух полной грудью вдыхает… Не то. Грязь чувствуется, смог. Что поделать? Столица! Протягивает руку водителю. Тот смотрит на него изумленно, думает: «Неужели деньги назад просит?». А Колька улыбается. Видно, у них тут в Москве такого не принято! «Ладно, » - говорит, - «спасибо, что подбросил! До встречи!».
      Остановиться столичный гость решил у старого друга Сереги. Он года четыре назад из Клюевки сюда переехал. С тех пор они общались мало, конечно. Только на новый год и на день рождения. Колька рукой дрожащей номер его наберет, гудки слушает, думает: что говорить-то нужно? Просто удачи пожелать как-то не по-товарищески, а расспрашивать про жизнь новую… Да не хочется человека отвлекать! Так и проговорили несколько лет: «С праздником!» - «С праздником!». А теперь вот, наконец, шанс выпал – общение наладить! Стоит Колька у дверей Серегиных, стесняется. Наконец стучится. Шаги слышит.
- Кто? – Спрашивает голос знакомый.
- Серега! Открывай! Это я, Колька! Друг твой из Клюевки! Приехал погостить у тебя месяцок!
- Во-первых, не Серега, а Сергей Витальевич. Во-вторых, Николай, о таких вещах заранее предупреждать нужно.
-Ну, я сюрприз хотел сделать.
-Ладно уж. Кам ин, плиз.
      Изменился Серега до неузнаваемости. Большим человеком стал! Колька ему даже завидовал слегка. Не каждому дано английский выучить! А тем более менеджером в офисе работать! Правда, про деревню он, похоже, совсем забыл. Раньше чуть только частушки услышит, сразу в пляс пускался, а теперь поди попробуй гармошку у него на глазах достать. Тут же начнется: «Уберите! Итс воркинг тайм!». Но Колька на него не обижался, наоборот, друга поддерживал. Серега отчеты составляет, а гость Клюевский на кухне посуду моет. Так и жили они на взаимовыгодных условиях.
      Однажды Колька по центру города гулял. Видит, на столбе объявление висит. Яркое, пестрое. Читает: «27 декабря в 17:00 состоится творческий вечер поэтического общества «Фиолетовая лампа». Приглашаются все желающие». Вот так удача! Это же сегодня! И проходит мероприятие неподалеку! Срочно за гармошкой!
Забегает в квартиру. Носится по комнатам. Инструмент найти не может.
- Николай, проходите на кухню! – Раздался тихий голос. – Я тут блэк ти заварил…. Дринкать будете?
- Некогда мне, Сергей Витальевич, чаи гонять! Лучше подскажите, куда вы мою гармошку убрали!
      Нашлась родная. Ее Серега в шкаф убрал. Но ничего! Ему позволительно. На часах уже 16:30. Нужно спешить. Побежал Колька со всех ног, даже куртку дома оставил. Возвращаться нельзя – опоздает. Мимо людей проносится, как сумасшедший. Заденет слегка кого-нибудь – остановится, извинится. Слава Богу, идти недалеко! А то бы все пропустил! И вот врывается он в клуб поэтический. Все на него глядят изумленно, так будто бы знаменитость увидели. А Колька, как ни в чем не бывало, улыбается им и спрашивает:
- Тут «Фиолетовая лампа» собирается?
- Ну… Да. – Ошарашенно отвечает мужчина. – А вы, собственно, что хотели?
- Я стихи почитать думал! Если можно!
- Понимаете, у нас как бы… Все спланировано… Не проходной двор.
- Да я много времени не займу! Минут пять от силы!
- Что ж… Ладно. Все-таки мы открытое общество. Проходите на сцену, молодой человек.
      И вот встает Колька перед ними. Смотрит. Совсем не деревенская публика! Все в костюмах сидят, в очках. Важные. Сигареты курят, на часы поглядывают так, будто спешат куда-то. Видно, люди серьезные. Не привык он таким стихотворения читать. Страшно. Деваться некуда! Пора начинать. Хватается за грудь по привычке и давай им про жизнь крестьянскую рассказывать. Им, с часами швейцарскими, про то, как на свиньях катался, им, с прическами странными, про девок деревенских. Вдруг, слышит – смеются. Над чем спрашивается? Останавливается. Люди встают. Аплодируют, «Браво!» - кричат.
- Порадовали, порадовали! – Подходит к нему мужчина. – Имя-то ваше как?
- Колька…
- Колька? Колька! А родом откуда?
- Деревня Клюевка.
- Деревня… Ну надо же! Ты просто находка!
- Спасибо, конечно… Но над чем вы смеялись?
- Колька! Какая разница! У искусства цель какая? Чувства вызывать! Радость – это чувство? Чувство! Считай, с задачей ты на отлично справляешься! Мы тут каждую неделю собираемся! Будем тебя ждать! Давай, приходи к нам с новыми… Творениями!
      Люди столичные странные... Он им душу открывает, а они смеются. Может, у них так принято? В конце концов, стихотворения им-то понравились. Не зря же его на следующие вечера позвали! Хотя со временем Колька с их реакцией свыкся. Ему даже понравилось, что его творчество людей радоваться заставляет. У них у всех произведения грустные: то про смерть, то про власть нехорошую… Под такое только в гроб ложиться, ей Богу! То ли дело, когда он на сцену поднимается. Наденет кепку с цветком ярко-красным, гармошку достанет и начинает петь про жизнь крестьянскую… А люди смеются, смеются, смеются…
      Однажды Колька решил им новое стихотворение прочитать. Автобиографичное: про то, как он в детстве у соседа яблоки воровал. Публика как всегда – хохочет, только в этот раз как-то по-особенному. Громко очень и долго. Никак остановиться не могут. И тут гостя клюевского будто бы осенило: смех у них не такой, как у мужиков в деревне. Он какой-то противный, озлобленный, надменный. Смотрит он на их рожи прилизанные и ничего, кроме презрения в них не находит. Они же его и за человека-то не считают. Расселись в креслах, как бояре, и ждут, пока их парень деревенский развеселит. Думают, наверное, что в стране лучше их не сыщешь, что они тут центр планеты. Как бы не так…
- А сейчас мне бы хотелось про государство российское кое-что прочитать!
- Может, не надо, Колька! – Сквозь смех говорит толстоватый мужчина. – Давай ты нам лучше про свиней лишний раз расскажешь.
- Я вам, товарищ, не Колька! Я Николай Ямковой!
- А что это ты так говоришь со мной?
- А как с вами еще говорить! Сидите здесь, животы развесив, ничего кроме Москвы не видите! Думаете, я тут ерунду говорю? Думаете, так в России никто не живет, как в стихах моих? Ошибаетесь! Это в ваших «творениях» неправда написана! Рассуждаете о высоком: кто прав, кто нет! На власть пеняете… Тьфу! Разве это народ российский заботит? Человек русский о полях думает, о семье, да о вещах простых… Не верите? Ну, и не надо! А я, знаете, что вам скажу? Москва – она одна такая. А моих Клюевок – тысячи! И что, собственно, тогда Россией называть нужно?
- Николай! Мне кажется, вам нужно уйти!
- Я-то уйду! Да только Россия от вас со мной уйдет! А вы с чем останетесь? С вопросами философскими? Эх, буржуи!
      Колька с тех пор на творческие вечера не ходил. Да и стихотворения писать бросил. Не его это! Серега помог работу найти, а через несколько месяцев клюевский гость уже свою собственную квартиру обживал. Между прочим, на курсы английского языка записался. Уже и спикает неплохо! По деревне скучает. Иной раз достанет гармошку, у окна сядет, и давай частушки про жизнь крестьянскую вспоминать… Соседи ругаются, по батареям стучат, иногда в двери ломятся. Но, зато, говорят уважительно! Над Колькой теперь москвичи не смеялись. И правильно! Попробуй, подшути над его деревенским прошлым – весь вечер будешь про настоящую Россию слушать…
35 Твердое решение
Поздняков Евгений
     - Андрюха, пасуй! - крикнул Сережа, набегая на ворота соперника. Позиция у него была практически стопроцентная, он был готов забить решающий гол. Матч подходил к концу, а счет до сих пор оставался ничейным. Андрей обыграл защитника и выдал Сергею идеальный пас. Получив мяч, юный футболист продвинулся немного вперед и крепко приложился по круглому спортивному снаряду. Вратарь среагировал на удар, бросился в угол, но тщетно. Черно-белый мяч затрепыхался в сетке ворот, за его спиной.
- Ура! Гол! - закричал Андрей,  с разбега запрыгнув на спину Сергея.
- Молодцы, ребята! - вокруг них собралась вся команда.
- Класс, здорово сработано! Победа! - весь 5-ый «А» ликовал. Раздался финальный свисток. Матч окончен. Сегодня они обыграли принципиального соперника. И Сергей с Андреем находились в центре всеобщего внимания.
    Так случилось, что подружились они сразу, в первом классе. Даже сели за одну парту. Но потом, из-за частых разговоров на уроках, учительница их рассадила. Рассказывали друг другу о просмотренных фильмах, обсуждали компьютерные игры. На уроках физкультуры старались попасть в одну команду. После уроков стали вместе гулять. Благо, что жили они в одном районе. Дружба их была крепкой и настоящей. Родители Сережи были довольны, что сын общается с Андреем. Ребята ходили в гости друг к другу, обменивались интересными книгами и компьютерными играми.
     Иногда Сергею на день рождения родители и родственники дарили деньги. У мальчика была мечта. Очень он хотел иметь хороший, дорогой фотоаппарат. Чтобы красивые, качественные снимки делать. Вот и копил подаренные ему деньги. Очень хотел, чтобы мечта его исполнилась.
    После победного футбольного матча Сережа вернулся домой счастливым. Весь вечер он рассказывал родителям о том, какой напряженной и тяжелой  была игра: как здорово они сыграли в концовке вместе с Андреем. Ну, а  свой фантастический удар, принесший победу, описывал в мельчайших деталях.
     После того, как Сергей все рассказал в сотый раз, зазвонил телефон. Мама взяла трубку:
- Здравствуй, Андрей.  Сергей дома. Рассказывает о ваших спортивных подвигах. Поздравляю вас с победой, чемпионы. Сейчас позову.
Мама протянула трубку сыну:
– Сережа, тебя. Андрей.
    Ребята долго смаковали свою спортивную победу и обсуждали школьные дела.
- Пока, Андрей. Спокойной ночи.
   Наступило воскресенье. После завтрака Сережа немного почитал и сделал уроки. Решил позвонить Андрею и пригласить его на прогулку. Он несколько раз набирал знакомый телефонный номер, но трубку на той стороне провода так никто и не поднял. 
- Что сынок? А в ответ тишина? Занят, наверное, Андрей. Или с мамой куда-то ушли. Собирайся, пойдем, и мы прогуляемся, - сказал папа.
    Они сходили в городской парк, побродили по аллеям, усыпанным желтыми листьями. Стоял октябрь,  но было еще довольно тепло. Время на прогулке пролетело  незаметно. Домой  они вернулись уже под вечер.
   Сергей собрал портфель, подготовился к школе.
   В понедельник, к большому огорчению Сережи, Андрей в школу не пришел.
- Не огорчайся, придет твой Андрюша, - сказала сыну мама.
   Ни во вторник, ни в среду друг в школе не появился. В среду вечером, когда мама пришла с работы, она увидела, что сын ходит мрачнее тучи.
- Что случилось, Сережа? У тебя все нормально? - спросила она.
- У меня – да, - твердо ответил сын, - но вот Андрей сильно болен. Наталья Петровна сегодня сказала, что ему нужно серьезное обследование. И сделать это можно только в Москве или Санкт-Петербурге.  Это ведь так далеко.
- Да, сынок, беда. Но, возможно, все обойдется. Ведь в этих городах самые лучшие врачи и самое современное оборудование. Ты бы позвонил Андрею, на сотовый. Спросил бы, как у него дела? - Я весь день звоню ему. Абонент недоступен, - было видно, что сын очень расстроен.
    Прошло около двух недель. Все это время Сергей очень переживал за своего друга. А самым тяжелым было то, что мальчик  ничего не знал об Андрее. Мама выяснила у знакомых, что обследование уже проведено. И, к большому сожалению, Андрею нужна операция. Очень серьезная и дорогостоящая. Посоветовавшись с папой, родители решили Сергею пока об этом не говорить.
   Как-то сын пришел из школы и сказал:
- Сегодня нас собирала Наталья Петровна и рассказала про Андрея. Ему нужна сложная и очень дорогая операция. А откуда у них с мамой такие деньжищи! Алёнка Павлова даже заплакала! Мама, как жалко Андрея. Ведь его вылечат, правда?
- Конечно, вылечат, сынок. Только надо в это обязательно верить.
- Я очень верю, мама! А еще сказали, что мы, все одноклассники, можем помочь Андрею деньгами. Кто сколько может.
- Это правильно. И мы поможем. Обязательно поможем, - мама достала деньги и положила на тумбочку. – Вот, Сережа, две тысячи рублей. Завтра отнесешь в школу.
   Деньги принесли почти все дети. Кто сто рублей, кто двести, кто пятьсот – кто сколько смог. На перемене весь 5 «А» только и говорил про Андрея. Всем хотелось, чтобы он поскорее выздоровел и вернулся в школу.
    Вечером, когда родители вернулись с работы домой, они обнаружили сына сидящим на полу комнаты со своим заветным кошелечком в руках. Именно в него Сережа складывал все свои «подарочные» сбережения.
- Ну что, вкладчик? - весело спросил папа. - Много до фотоаппарата не хватает?
- Папа, не будет фотоаппарата!
- Что, передумал? Появилась новая мечта? - поинтересовался папа.
- Да, появилась. Не нужен мне фотоаппарат, - твердо сказал Сергей. - Не было его у меня, и не надо. А вот без друга мне очень плохо. Я все свои деньги в школу хочу отнести, для Андрея.
     Родители переглянулись, многозначительно улыбнулись друг другу.
- Молодец, сынок! - сказала мама. - Верное решение. И сколько здесь у тебя?
- Шесть тысяч триста, - ответил Сережа.
- Вырос ты уже у нас, Серега, - сказал папа, ласково потрепав сына по голове. – Вон, какие взрослые решения принимаешь. Мужские, настоящие. Ты твердо решил, не пожалеешь потом?
- Нет. Не передумаю и не пожалею. Лишь бы у Андрея все было хорошо. А фотоаппарат - это не главное.
- Конечно, отнеси. Какой ты у нас молодец, Сережка,- сказала мама.
- С таким сыном хоть в разведку, хоть на край света. Молодец, уважаю,- добавил отец семейства.
    Учебный год пролетел быстро. Известий от Андрея почти не было. Только иногда мама говорила о том, что операция сделана. Все вроде прошло удачно. Идет какая-то реабилитация. И самое главное, что Андрей поправляется и, возможно, скоро вернется в город.
   Был уже конец апреля. Стояли теплые дни, по улицам текли весенние ручьи. В один из дней Наталья Петровна сообщила, что  двадцатого апреля прилетает Андрей. Как этому известию обрадовались все ребята! Класс за это время как-то сплотился и стал более дружным. Это отмечали все учителя в школе.
- Даже учиться стали лучше. Повзрослели, что ли? - говорила Наталья Петровна.
    Двадцатого апреля Сергей и несколько его одноклассников договорились после уроков отнести портфели домой и собраться на автобусной остановке, чтобы поехать в аэропорт, встретить Андрея. Приехав туда, они были очень удивлены, увидев у входа в здание аэровокзала Наталью Петровну.
- А вот и пятерка «отважных»! Здравствуйте, ребята. Ну, как же здесь без вас? Я даже и не сомневалась в этом. Пойдемте, узнаем, когда прилетает самолет.
    Мальчишки вошли в зал и оторопели. Вдоль стен, удобно расположившись на креслах, сидел весь 5 «А». Портфели, целое множество, стояли рядом, организованной кучкой.
- Здравствуйте! Вот теперь все, в полном составе! - встала с кресла Алена Павлова. - С приездом, заговорщики.
- Какие же вы ребята у меня дружные и взрослые. И как я рада за вас. За то, что знаете вы цену настоящим человеческим качествам. И за то, что слово «ДРУЖБА» для вас - не пустой звук.
   В это время из репродуктора раздался голос диспетчера:
- Произвел посадку самолет, прибывший из…
   Откуда прибыл самолет, ребята уже не слышали. Все знали, что именно на нем прилетает Андрей. Пятиклассники шумно поднимались и стремглав мчались на улицу, туда, куда должны были привезти прибывших пассажиров.   
    Вот подошел автобус. Из него стали выходить прилетевшие люди. Они с трудом протискивались сквозь множество школьников. Никто не мог понять, что делают здесь эти дети. И вот появился Андрей. Возможно, немного похудевший, чуть-чуть побледневший, но это все равно был их Андрей.
- Осторожней, ребята. С ног не сбейте! – громко сказала Наталья Петровна.
   Андрей вышел из автобуса и недоуменно уставился на ребят. Следом шла его мама. Глаза ее были влажными от слез.
- Здравствуйте, ребята. Здравствуйте, Наталья Петровна. Какие же вы все молодцы. Огромное вам спасибо. Спасибо за все, - сказала мама Андрея.
   Но этих слов никто не слышал. Со всех сторон уже неслось:
- Привет, Андрей!
- Здравствуй, Андрюша!
- Андрюха, здорово!
   Сережа подошел к другу, твердо пожал ему руку:
- С возвращением, Андрей. Давай выздоравливай поскорей. Скоро матч серьезный предстоит. Да и вообще, у нас с тобой еще столько дел впереди!
- Спасибо, друг. Наконец-то я опять с вами. Спасибо, ребята. Как я рад вновь увидеть вас всех.
  Подъехал школьный автобус. С шумом и гамом все расселись по местам. Сергей с Андреем вошли в салон самими последними. Все места были заняты. Все, кроме одного, двухместного кресла. На него и сели неразлучные друзья.
   Тронулись в путь. Андрей и Сергей были счастливы. Теперь ребята снова были вместе. А их дружба еще крепче стала.
    На день рождения папа с мамой подарили сыну хороший фотоаппарат. Сергей, Андрей и Алёна Павлова начали выпускать  стенгазету. Над названием долго не думали. Оно появилось само собой: «Крепкая дружба!». Все учителя и школьники с большим удовольствием читали её и отмечали, какие классные в ней фотографии.
                                                                        
… Сергей на скорости обыграл двух защитников, увидел, как Андрей врывается в штрафную соперника, и отправил мяч ему.
- Андрей, держи!
   Он получил мяч и нанес хлесткий удар. Вратарь был бессилен спасти свои ворота. Вот так, забив по голу в каждом тайме, Андрей и Сергей принесли победу своей команде. Их 11 «А» занял первое место в этих соревнованиях. Закадычные друзья были счастливы. Повернувшись к трибуне, отыскали глазами сидящих рядышком, улыбающихся,  родителей Сережи и маму Андрея, помахали им руками.
   Болельщики были довольны игрой и громко кричали:
- Молодцы! Молодцы! Молодцы!
  Громче всех, как всегда,  кричала Аленка Павлова.
36 Черный ворон
Ольга Кучеренко 2
                                     (светлой памяти моего деда А.А.Кучеренко)                                                                             

                                        Конец тридцатых и сороковые
                                   Кто пережил без ужасов потерь?
                                   И если скажет кто-то:  «Есть такие!»
                                        Им повезло.  Но мало их, поверь.

       Время давно перевалило за полночь, а Люся все не могла уснуть. Тяжело вздыхал  во сне муж Афанасий. Подошла к кроватке одиннадцатилетнего сыночка Володи, поправила сбившееся одеяло.  За окном  в свете фонаря серебрилась поверхность пруда. Весь рабочий район Макеевки-Совколонию-скрывала ночная тьма.  Недавно в такую же  глухую осеннюю ночь арестовали директора  металлургического завода, затем директора школы; вчера почерневшая от горя соседка освобождала служебную квартиру-тремя днями раньше люди в черном увезли ее мужа, начальника цеха, отца четырех пацанов мал- мала меньше…

      Глаза привыкли к темноте, и Люся уже хорошо различала мостки у пруда, склонившиеся к воде старые ивы. Но вдруг большая черная тень заслонила все собой. Из остановившегося  у палисадника фургона вышли трое и быстрым шагом поднялись на крыльцо. Громкий стук в дверь, плач испуганного внезапным вторжением незнакомцев Володи,  торопливо натягивающий верхнюю одежду муж… Все- как в страшном сне. Смутно помнит, как завязала в узелок смену белья, как искала куда-то запропастившиеся очки и бритвенный прибор…   И прощальные слова мужа: «Береги сыночка! Я ни в чем не виноват. Там скоро разберутся и я вернусь домой!»

      Там разобрались. Арестованный в октябре 1937 года шестидесятидвухлетний техник по учету электроэнергии с сорокалетним стажем оказался бельгийским шпионом… Судьба избавила Афанасия Антоновича от ужаса сталинских лагерей- спустя месяц после ареста  он  скончался в тюремной больнице от обострившихся хронических болезней. Об этом Люся, сутками простаивавшая у тюремных ворот в Сталино (теперь г. Донецк) в надежде передать посылочку,  узнала от чудом выпущенного на волю сослуживца мужа. Только спустя десятилетия стало известно, что братской могилой ему  стала заброшенная шахта…

      На следующий день после ареста две жилые комнаты были опечатаны; Люсе с сыном разрешили забрать часть вещей и несколько дней прожить в кухне. Но вскоре в служебное жилье въехали новые жильцы, и  Люся увезла Володю  к родственникам жены старшего сына. Вернулась за оставленными вещами и обнаружила пустой сарайчик с сорванным замком. Побрела по пустынной улице к дому давнишней приятельницы, с которой раньше вместе проводили праздники, дружили семьями. Вошла в прихожую и вздрогнула от неожиданности, увидев свое отражение в трюмо, пропавшем из разграбленного сарайчика…

       Я никогда не расспрашивала папу  об аресте его отца- знала от бабушки, как долго он приходил в себя после визита тех ночных «гостей», сколько потом горя хлебнула семья «врага народа»… Справку о посмертной реабилитации моего деда Афанасия Антоновича Кучеренко бабушка получила в середине шестидесятых.
37 Святая обитель
Ольга Кучеренко 2
                   Моей бабушке, Ольге Владимировне Овечкиной- Кучеренко,  посвящаю… 
  Приходит время подводить итоги,
И мы цепляемся за тоненькую нить:
Вернуть на миг былое из небытья,
О ком всплакнуть, кого, всплакнув, забыть…
А лента времени уводит в дни иные,
Еще не опаленные огнем,
Где нет разлук, потерь невосполнимых,
И мы бездумно –  счастливо живем.
Итог- но не конец. Ведь наше продолженье
В подросших детях, внуках  воплотясь,
На смену нам придет – теперь их время,
И поколений сохранится связь.      

    Июль выдался жарким, душным.   Извозчик с нетерпением поглядывал на чуть покосившиеся  деревянные ворота с калиткой. Спрятаться бы в тени акаций от палящего солнца, да вот господа обещали с минуты на минуту выйти.  А вот и они!

          Первой  грациозно переступила высокий порожек молодая  женщина с удивительно тонкой талией,  в дорожном костюме и легкой соломенной шляпке. Она несла небольшой саквояж и шляпную картонку. За ней показался мужчина в серой паре, худощавый, среднего  роста, с щегольски под-крученными усиками. Его багаж был объемным и по весу немаленьким; возница спрыгнул с облучка и помог устроить и багаж, и пассажиров. До отправления недавно пущенного поезда (в считанные дни появилась частушка с припевом  «Ростов-Таганрог-Чаплино-Кривой Рог») оставалось совсем немного времени. 

   Извозчик рванул «с ветерком». Молодые люди весело смеялись, поддерживая друг друга. Ее при крещении нарекли Ольгой, но  почему-то все родные, подруги, знакомые звали ее Люсей. Его звали Федор.  Молодоженов  ждало замечательное путешествие вдвоем, долгожданный «медовый месяц», отложенный после венчания  до окончания учебного года в женском четырехклассном училище, где преподавала Люся.  А потом поездке помешали срочные дела в Земельном банке, где служил Федор…

    В поезде Люсе под монотонный стук колес  вспомнилась свадьба- скромная, без певчих, только священник и диакон, родственники и множество нарядных учениц. Казалось, в Митрофаниевскую  церковь Таганрога  пришел весь выпускной четвертый класс женского училища, чтобы присутствовать на венчании своей «классной дамы». И рядом взволнованный, счастливый Федор с букетом, в «визитке» и белых перчатках...

    Святые Горы… Белокаменный монастырь на высоком берегу Северского  Донца  оказался сказочно красивым. От подножия горы,  от Успенского собора обители, поднимались к вершине  часовни в зелени вековых деревьев. Несколько раз молодые поднимались по хорошо утоптан-ной тысячами паломников тропе к Святой Скале, в храм святителя Николая;  побывали и в подземной церкви, где службы проходили в студеные зимы- меловой камень хорошо держит температуру, и круглый год  в пещерном храме сухо и прохладно.

    Гостиница, где поселились молодые, располагалась на территории обители. Просторная светлая комната двумя окнами выходила на реку, и теплыми летними вечерами Люся и Федор подолгу сидели у открытого окна, наслаждаясь тишиной, красотой намоленного места и близостью друг друга.

    День отьезда выдался пасмурным, прохладным. Казалось, сама при-рода давала напутствие в будущее молодых- «медовый месяц» короток, впереди нелегкие будни. Сквозь звон колоколов Успенского собора, находящегося близко от гостиницы,  доносился звонкий голос разносчика газет. Федор, ласково коснувшись Люсиной руки, сбежал вниз по лестнице и у самого парадного входа у чумазого мальчишки купил свежую газету. И за-стыл в дверном проеме: на первой странице сразу бросалось в глаза напечатанное крупным шрифтом слово ВОЙНА.

   На календаре был июль 1914 года. Началась Первая Мировая война. А впереди-появление на свет  сына Миши,  рождение и скорая кончина дочки Наденьки, голод, кончина в 1919 году от свирепствовавшего  тифа бабушки и еще нескольких близких родственников, а затем и ненаглядного Феденьки.   Сын Миша, военврач, в Финскую кампанию спасет  жизнь десяткам солдат, оперируя в полевом лазарете раненых и обмороженных,  чтобы погибнуть осенью сорок первого в «котле» под Киевом. 
 
    Давно покоится на старом Таганрогском кладбище Люся,  Ольга Владимировна,  моя бабушка. Она пережила  Федечку  ровно на полвека и похоронена с ним рядом, а кладбище в том же году было закрыто.

   …Я в юности долго искала на карте Святые Горы. Откуда мне было знать, что в начале двадцатых городок рядом с монастырем был переименован и искать следовало Славяногорск, расположенный на стыке Донецкой, Харьковской и Ворошиловградской областей, а сама обитель в 1922 году была закрыта и в ее стенах расположился дом отдыха… Только в 1992 году мне попалась статья о восстановлении обители, и сразу же вспомнились бабушкины рассказы. В начале этого столетия я дважды побывала в восстановленном монастыре- теперь он носит название Свято-Успенская Святогорская Лавра. Остались в памяти и на фото белокаменные стены храмов и часовен, подземная церковь, меловые пещеры, лесистые склоны горы…

    Ровно через 100 лет после той уже подзабытой войны началась новая, бессмысленная и жестокая. Стены монастыря, видевшие и пережившие за многие столетья немало войн и горя, верю, выстоят. И сохранят для наших потомков несказанные красоты Святых Гор, не обезображенных войной. 
38 На конце телефонного провода
Елена Брюлина
Мама, как набрать номер, хочу спросить уроки у Юльки.
Юлька, привет! Угадай, откуда  я тебе звоню?
Не-а, не с угла.
 Не, у булочной всегда очередь у автомата.
 Из до - ма!
 Телефон вчера подключили. Красненький, темно-красный. Красивый!!! С белым диском.
 Спасибо! Что в школе? Что задала нам Карга?
 Ах, ну да, да, прости, Елизавета Карловна.
 Угу.
 Записала, да. Спасибо.
 Нет, завтра уже приду.


Маша, тебя!
Алло.
А, привет, Юлька! Чего тебя сегодня не было-то? Мы ж договорились вместе на контрольной...
Температура? Жалко.
Сейчас скажу, там не много. Только быстро, а то мама зовёт ужинать.
Так... Чтение - стихотворение о весне. Любое! Записала?
Дальше. Математика: задача триста двадцать семь, русский: списать правило на странице шестьдесят.
Ну все, пока.  Мама зовёт.

Юлька, что так долго не подходишь?
Спала? Да ещё даже не одиннадцать вечера. Представляешь, мне сейчас Димка звонил! Да! Звал на танцы в пятницу в клуб. Сказал, там наши будут.
Ха! Седьмой класс. Пусть попробуют не пустить. Ты с нами?
Ну, отлично! Иди, спи дальше. До завтра!

Алло. Да.
Привет.
Не очень, готовлюсь к контрольной.
Ну, а я-то чем могу помочь, если он не звонит? Лучше подумай, как завтра напишешь, все- таки переводная контрольная.
 А, ну-ну...

Привет, Юлька!
Я поступила!
Спасибо!  Пойдём отмечать?
А когда ты поступишь, ещё раз пойдём!
Да ладно тебе! Витька с Мишкой тоже идут. Тебе ж только история осталась, а по ней у тебя твердая "пять".
Конечно, сдашь, не сомневаюсь.
Ну, как хочешь. Пока.

Алло.
Юля? Что случилось?
 Как не прошла?
 Всего два балла… Очень обидно, конечно. И куда теперь?
А, ясно. Там баллов хватает?
Ну и славно!
Нет, прости, сегодня никак не могу.
Нет, я Витьке ещё на той неделе обещала.
Ну, прости.
Да, понимаю. Но не приду.

Юль! Юля!
Угадай, зачем я тебе звоню?
Ну, с тобой не интересно. Да, представляешь, вчера вечером.
Пришёл такой нарядный, торт к чаю принёс.
Не, родители не против. Папе вообще все равно. А что мама? Слезу утерла и спросила, когда планируем свадьбу.
Как когда, после диплома, конечно. Будешь свидетельницей?

Алло.
Привет, привет!
Куда отправляют?
Ничего себе, а поближе распределений нет?
А нас оставили в Москве, мы ведь ждём ребёнка.
Да!
Просто хотела попозже сказать, срок совсем маленький.
Предположительно, в марте.
Спасибо!
Счастлива наверное. Ещё не поняла.
Юлечка... Ты знаешь... Прости, не смогу приехать.
Да понимаю, что на два года. Но вот никак, не обижайся. Буду писать часто. Ладно?

Привет, Юля!
С днём рождения дочки!
Здоровья всей вашей семье.
Ты знаешь, я одна приду.
Сашка на пятидневке, а Витя... Витя, в общем, он ушёл.
Вот так.
Совсем.
К Ленке со старой работы.
Да, честно, я вообще не хочу никого видеть.
Было бы здорово.
Серёга бы с Анюткой погулял, а мы бы посиделки вдвоём.
Спасибо тебе, Юль.

Алло.
А, Юля.
Да, могу немного поговорить.
Что с Анютой?
Со смещением?
Ух, ну, слава Богу. Напугала!
Кто ждёт ребёнка?
У вас будет ещё один?
Ну, ты смелая!
Конечно, смогу помочь.
В какую больницу отвезти?
Ой... это так далеко? Боюсь, я тогда не успею Сашку с продленки забрать. А он ведь, сама знаешь, там балбесничает и дома только из-под палки уроки делает. Может, такси вызвать?
Да у меня сейчас у самой мышь в холодильнике повесилась.
Точно?
Ну, если что звони.

Привет. Это я.
Знаешь, с кем я сегодня встретилась?
Ни за что не угадаешь?
Да, мужчина.  И да, очень симпатичный. Это, наверное, угадать не сложно. А вот кто он? И ты его знаешь, если, конечно, память после рождения третьей дочки не пострадала.
Нет.
Опять нет.
Ладно: это Димка!
Такой!
Помнишь, седьмой класс, танцы, нас не хотят пускать...
Да! Умница! Он самый! Попросил мой телефон.
Да я сама за себя рада. Ну, все, целую. Побежала в парикмахерскую.

Алло.
А это ты.
Жду.
Уж не тебя.
Юль, ну прости.
Да, снова поругались. Он никак не может решить, туда или сюда. Вроде и не хочет к ней возвращаться. Так говорит, во всяком случае.
Юль, а почему я должна решать?
А, то есть, я виновата, что он изменяет жене? Я вообще не знала, что он женат, если хочешь знать!
А что потом?
Юль, вот тебе легко говорить, у тебя все хорошо. Чудесный муж, три умницы-красавицы дочки, одна вон в такой институт поступила. А я одна! Мне 40 лет. Моего оболтуса выперли из ПТУ с последнего курса. Теперь в стройбате орудует.
Да, да, я все понимаю. А ты, собственно, чего звонишь?
Просто так? А я уж думала, нужно чего.
Ну, тогда давай!
До свидания.

Юль! Юлька, ты меня слышишь?
Как не кричать? Это кошмар!
Мой-то Сашка что удумал! Женится! Да на этой своей... а она уже и с пузом!
Что хорошего?
Какая я бабушка?
Тебе нравится с внуками сидеть, сиди. И потом у них же свои квартиры. А эти тут жить собираются.
Да не хочу я веселее! Я спокойствия хочу!
А если Сергей вернётся? Это ты от зависти так говоришь, ты-то только своему старику и нравишься.
Ага.
До свиданьица...

Да! Алло!
Алло! Вас не слышно!
А, Юля. Здравствуй.
Что - всё?
Что - Вася?
Как нет?
Умер... Когда?
Только что...
А ты не говорила, что он в больнице.
И не старый совсем ведь.
Юль, соболезную...
Ты поплачь, поплачь...
Ну почему одна? У тебя такие девчонки! Зятья тебя обожают. Васек у тебя -  только и слышно " Бабулечка, бабулечка, что тебе привезти". Да и внучки заботливые. Шутка ли - девять внуков и внучек. А я вот одна. Сашка почти не бывает. Внуков не привозит.
Ах, ну да, да...
 Держись там.

Ну что, Семеновна, здорово тебе.
Как там в европах?
Аль не понравился дочерний подарок?
Устала, значит. Даже сил нет с подругой поговорить?
Перелет тяжёлый...
Ну-ну. А я тут глаз не сомкнула, волновалась как ты там.
Ладно уж, прощаю.
Мне? Сувенир?
Спасибо. Забежишь завтра?
Почему?
А потом сумки разобрать нельзя?
Хорошо. Тогда до послезавтра.

Да, алло.
Здравствуй, Юля!
Жду тебя, жду!
Да как же так? Мне и продукты уже соцработник принесла. Я ж без тебя не приготовлю. И не уберусь. А так к Пасхе хотелось.
Так прям плохо?
Ну, может, хоть супчик сваришь?
Эх! Видно, так голодной да в грязи и помру.
Да не причитаю я.
Хорошо, хорошо. Жду.

Здрасьти вам, мне б Юлю, ну, Юлию Семеновну.
Как в больнице? Она же обещалась мне прийти помочь? Я без неё как без рук.
Да, это Мария Николаевна.
Ко мне пошла? А говорите, в больницу!
По дороге упала? И что?
Инсульт...
А я-то тут причём.
Ну, пусть поправляется, пусть поправляется…
Вот ведь люди..

Да. Алло.
Мария Николаевна, Мария  Николаевна это.
Что?
Не может быть. Я же только вчера с ней разговаривала.
Юлечка... Как же так?.
Милая моя... Подруженька... Самый мой близкий человечек…
А как это случилось?
Да.
Да.
Понимаю.
А много будет народу?
Понятно.
Нет, не смогу. Ноги болят. Уж и не выхожу сама-то. Сашка мой с супружницей своей заграницу уехал.
Ох, ну спасибо, коли заедете.
Хоть попрощаюсь. Ближе нее и нет у меня никого. А теперь вообще одна в целом свете осталась.

Что-то давно Юльке не звонила. Как она там?
Да куда ж этот телефон запропастился? И неудобный, и теряется все время.
А, вот!
Кто ж эти кнопки-то придумал – руки оторвать надо – ну никак по ним не попадаю.
Так, Юлька… какой же у нее номер?
Начинается на один семь два, кажется.  Или на три семь два?
Вот ведь – не помню. Все-таки тройка первая.
Мама, как мне Юльке позвонить?
И нажать не получается – все плывет перед глазами.
Мамочка!
Ох!
Больно.
Что же это…
Темно.
Холодно.
Ма-ма!
Ю-ля!
39 Родной человек
Елена Брюлина
- Привет, Котенок!

- Ой, привет!

- Я, как всегда, наверное, не вовремя!

- Да, что ты? Нет! Я рада слышать тебя! Как ты там? Давно не звонил!

- Кручусь на работе. И тебя боюсь потревожить…

- Ну… Я очень рада, когда ты мне звонишь и заходишь!

- А вдруг вы там с Андреем, или тебе опять спешить куда-то нужно.

- Ты же знаешь, всегда найду для тебя время. Или скажу, что занята. Если, конечно, буду сильно занята!

- Как Андрей?

- Работает. Много больных у него сейчас. Дома редко бывает.

- Может, тебе помощь нужна? Купить что-то? Ты скажи.

- Спасибо, пока не нужно. Но если что, попрошу. Может, зайдешь вечерком?

- Вечерком?

- Ага, дети еще на занятиях будут. Посидим, чайку попьем. Я тебя ужином накормлю.

- Ужином?

- А потом провожу тебя и как раз их встречу после занятий.

- Дети, значит, на занятиях, а муж на работе? А ты совсем одна? Бедная моя!

- Не бедная, богатая я, ведь у меня еще ты есть! Ну, так придешь?

- Котенок, обещать не буду. Старый я стал, устаю вечером.

- Ну, какой ты старый?! Я так соскучилась по тебе!

- И я по тебе, малышка!

- А помнишь, как мы вдвоем на море ездили, в Крым?

- И обошли все кафешки на набережной?

- А потом полезли в ночи купаться, а вода была холоднючей!

- И ты закуталась в мою рубашку…

- И я закуталась в твою рубашку…

- Она прилипала к твоему телу и совсем не грела…

- А ты меня обнимал, согревал своими большими ручищами…

- А потом мы шли в кромешной мгле южной безлунной ночи, и я держал тебя, как маленькую, за ручку.

- Да!

- Сколько тебе лет тогда было? 20?

- Не, 17! Как раз после выпускного поехали.

- Точно! Вот ведь забыл! После твоего школьного выпускного.

- Кажется, это было только вчера…

- Кажется… Но ты замужем, да у тебя дети скоро будут, такими как ты тогда в Крыму.

- Не так уж и скоро. Но время бежит, убегает сквозь пальцы и телефонные провода.

- Да. Ты не жалеешь, что так все сложилось?

- Нет, ну что ты? Я счастлива! Во многом благодаря тебе!

- Я люблю тебя!

- Я тоже люблю тебя! Приходи вечером!

- Ну, посмотрим, дочь, как силы будут. Целую тебя, родная!

- И я тебя целую, пап! Спасибо, что ты у меня есть!
40 Доктор
Светлана Барашко
Стоял сентябрьский день. В природе чуствовались отголоски лета, некий интегрированный с осенью его континиум. Стелла возвращалась из парикмахерской. Лучи Солнца переплетались с чем-то веселым и бодрым. Ей показалось, что они желают слиться с огромным простором голубого неба и воссоздать яркую и впечатляющую картину чего-то иного. Вот она уже и дома.

- Стелла, как называется твоя стрижка?
- Я даже не знаю. Но челка называется"тяжелой".
- Отрастила бы ты длинные волосы! Тебе так идут длинные волосы!

Стелла протянула маме журнал с модными прическами.

- Мне нравится стрижка вот с такой небрежной челкой.
- Но если нравится, тогда, что и говорить!

Стелла подошла к стене и открыла дверь. За дверью было очень много окон, некоторые из них Стелла открывала ключом, другие открывались сами.

- Стелла, если кто-нибудь узнает об этих окнах!
- Со временем очень многие узнают об этих чудесах! Наверное,напишут в газетах.

Стелла вошла в окно, которое открывалось само, через пять минут она вошла в комнату.
- Стелла, ты можешь привести сюда своих пациентов для излечения?
- Нет,только я могу входить в эти окна и больше никто. 

 Стелла работала в одной из клиник доктором, она никому не рассказывала о чудотворных окнах, войдя в которые она заряжалась энергией. Здоровье у нее было прекрасное, хотя она знала, что в случае любой болезни она получит исцеление. Ее огорчало то, что она не могла привести сюда своих пациентов.Кроме того, еще большее огорчение резало ее словно нож. В клинике стали проводить эксперименты над людьми.

Среда...
Стелла возвращается домой из клиники.

Дома ее встречает мама.
- Сегодня был ужасный день! Я уволилась. Я больше не могу работать в этой клинике! Здесь проводят эксперименты над людьми! Завтра я выхожу на работу в новую клинику. Я заберу всех своих пациентов и буду их лечить!
- Замечательно, Стелла! Только забирай всех сразу! Как плохо, что они не могут входить в эти чудотворные окна!

Четверг...
Стелла спешит на работу в новую клинику. Лучи сентябрьского Солнца напоминают о лете и о том, как хорошо быть здоровым.
41 Красота будет жить
Лев Вишня
(фрагмент из романа "Проект Психокуб")


Ирина проснулась в два часа ночи. Жара, духота, головная боль некстати…  Она лениво потянулась, потом одела халат в котором болтался колокольчик Валерии, ключи от квартиры и еще какая-то мелочь, пошла на кухню. Поковырялась в холодильнике, стала искать сок и таблетку цитрамона. Нашла, налила и взяв таблетку на язык, раскусила ее, потом поболтала сок. А вернувшись в комнату…
… сок упал на пол…
На полу комнаты сидела красивая стройная женщина, свернув ноги в позу лотос. Это женщина была в темно-синем платье. Ее лабутенские шпильки «Карден» стояли рядышком, как две сестренки, а ожерелье из черепов на груди светилось идеальной пастельной белизной, как зубки младенца.
- Не ори! – сказала женщина, глядя не моргая в глаза Ирине - ты должна молчать.
- Я, я… я… - Ирина забыла все слова русского языка в одну секунду.
- Не бойся меня! Я не причиню тебе вреда, - ответила женщина и продолжила рассматривать что-то, что держала в руках.
- Ма… Мамочка, - прошептала Ирина, а женщина, продолжая сидеть в позе лотоса рассматривала и разглядывала… рисунки юной Валерии Авербах.
- Как она красиво рисует, - произнесла женщина, - это правда ее рисунки?
- Е… е… она… ва… Валя…
- Ты слишком волнуешься. У нее есть талант! Посмотри на этого единорога. Он как живой!
Мегера протянула Ире рисунок Валерии в 12 лет. Красивый сказочный единорог. Карандашный детский рисунок, но с пониманием формы, теней и цветоделения.
- Неужели ты это не понимаешь? Она - гений! Ты - подруга гения!
- Е… мама… мама… господи…
- Что ты сказала?
- Это… это … это она была ребенком. Совсем юная. Я... а я ее учила!
- Правда?! А это тогда, что такое?
Мегера показала Ирине следующий рисунок. Там было изображение «смерти» из сна Валерии и еще маленькой девочки так похожей на саму Авербах, стоящую перед чудищем на коленях. Рисунок страшный и пугающий, словно нарисованный больным воображением маленького больного человека.
- Это плохой рисунок, очень плохой! На нем показана мерзость! – Сказала Мегера, - люди не должны знать, что она рисовала такую мерзость. Это будет уничтожено, как и кое-что другое.
Мегара встала и достав из-за спины папку «Проект Психокуб» бесшумно подошла, буквально подплыла к Ирине.
- Вот, читай, здесь все написано! – сказала она, протягивая девушке папку.
Ира сразу поняла, что сопротивляться бесполезно и глупо. Либо она откроет папку, либо ей отсекут голову, но все равно любопытство хохлушки взяло вверх, и она спросила:
- Скажи, зачем?
- Что «зачем»? – раздражено уточнила Мегера.
- Почему вы… Почему вы так поступаете с нами с людьми?
Женщина в темно-синем платье с ожерельем на обнаженной груди задумалась, а потом взяла «плохой» рисунок Валерии и…
… мгновенно у нее вылетели из промежутков между пальцами пять «когтей-ножей» Она положила рисунок Валерии, где изображалась «смерть» прямо себе на когти и произнесла:
- Эта мерзость будет уничтожена…
Она легко дунула на свои пальцы и рисунок из ватмана, тихо расслоившись на шесть лепестков, бесшумно упал на пол.
- А тот единорог останется. Красота будет жить!
- Я… Я поняла тебя, - ответила Ирина и решительно выхватив из рук Мегеры папку, открыла ее. Резко рванула, буквально выхватила из рук!
42 А я верила в тебя героя!
Никонова Елизавета
Давно я не вспоминал ту историю. Казалось, с момента её наступления прошло столько лет и пора уже забыть и не вспоминать вовсе, но я не могу. Что-то по-прежнему сжимается в груди, и я  совсем не по-мужски хлюпаю носом, стараясь не давать воли чувствам. 
Я помню тот день, так же ясно, как и сегодняшнее утро. Небо хмурилось, непрерывной стеной лил дождь и возмущённо мотал ветер кроны девственно зелёных деревьев. Мне нравилось стоять у окна и всматриваться в эту хмурую, но такую не по-осеннему живую картину.  Мама в тот день долго ругала меня, так как я не хотел идти в школу. Стоять у окна и слушать музыку мира мне нравилось намного больше, чем монотонный урок биологии, от которого клонило в сон, да и химию я не особо жаловал, поэтому смел предполагать, что делать в школе нечего и ничего полезного я от туда не вынесу, всё, что хотел, я искал сам и мне этого с головой хватало. Но, как и любого подростка, слушать меня не хотели и упёрто отправляли «учиться». 
-Андрей, ты опаздываешь! – кричала мне мама с кухни, а я устало закатывал глаза. –Андрей, ты оглох? А ну брось эту пакость! – вообще мама моя женщина добрая и мягкая, но как увидит очередную книгу в моих руках приходит к крайней степени не довольства: Совсем от жизни отстал! От рук отбился! – ворчала она, мне шестнадцатилетнему парню, который ещё толком не пожил.
Книгу пришлось отложить. Я с грустью проводил взглядом Беляева.
-Мне сегодня к третьему. Я в любом случае не опоздаю.
-А ты уроки сделал?  - спросила меня мама, но я отмахнулся от её слов, как от назойливой мухи:
-Что надо, то перед уроком прочту. – буркнул я, запихивая в портфель пару учебников и две изрядно мятых тетради.
-Да, я вижу все твои старанья! – она обвиняюще указала на мой разом вспухший неопрятный портфель, -Меня снова вызвали в школу! Андрей, тебя могут отчислить! Кем же ты будешь? – под конец мама устало плюхнулась на табуретку возле двери, мне вдруг стало совестно зато, что  Бог послал ей меня, вместо какого-нибудь вундеркинда, поэтому я ответил:
-Инженером. –не знаю почему, но именно это слово имело для неё какое-то огромное значение и действовало успокаивающе.
-Вот видишь! У тебя же есть планы! Ты станешь великим человеком Андрюша! – она подошла и обняла меня, на своём опыте давно понял, что отпираться бесполезно, поэтому молча обнял её в ответ. –Как твой отец!
Я понуро кивнул, а мама, довольная, упорхнула на кухню.  Быстро собравшись и всё-таки прихватив с собой «Человек амфибия», я ушёл грызть гранит науки.
Дождь всё ещё шёл. Наблюдать и радоваться дождю, я мог хоть целую вечность, но вот пребывать и мокнуть под этим самым дождём мне совсем не хотелось, но взять из дома длинный белый ещё бабушкин зонт, казалось унизительным, поэтому я шёл молча и мокнул. Школа была на расстоянии нескольких остановок. Я не торопился, хотя и отчётливо осознавал, что не торопиться глупо. Позади меня послышались шаги.
-Андрей, привет! – звонкий голос одноклассницы Веры прервал мои мысли о дожде, дороге и вымокшей насквозь одежде, жаль, я бы с удовольствием подумал на эти темы ещё, вместо сомнительного удовольствия идти с ней до школы.- Ты чего это без зонта?! На улице ливень! Ты же продрог весь! Вдруг простынешь! – каждое её простое предложение кончалось опостылевшим восклицанием.
Красный зонт как флаг вспыхнул над моей головой.
-Мне и так было хорошо.
-Героям нельзя впустую рисковать! – зачем-то сказала она.
-Вера, я не герой.
-Герой, Андрюша, самый настоящий герой! – я растерялся: Я ещё помню, как ты снял того котёнка с крыши! – пояснила свои слова она.
Я весело хмыкнул, вспоминая тот случай.  Соседский кот Вася решил в коем-то веке поохотиться, но это дело не увенчалось успехом, он умудрился забраться на крышу сарая и застрять там, никто спасать его не хотел, он давно всем надоел, а я поднялся и снял, больно жалобно он мяукал.  Вера на мою беду оказалась рядом, и мой незначительный добрый жест, вдруг обрёл героические краски.
-Ты просто не веришь в себя! – вскрикнула она, когда я рассмеялся, и её щёки гневно вспыхнули, став схожими по цвету с зонтом.  –Ты ещё вспомнишь мои слова, когда станешь великим!
Мы зашли на крыльцо, оказавшись под навесом. Вера  встряхнула зонт, и когда мы зашли, скрылась в толпе учащихся.
Урок литературы  начался.
-И так, десятый «А», кто мне ответит на вопрос, кто такие герои? – Марья Ивановна внимательно оглядела взметнувшийся как по команде лес рук, я делиться своим мнением не любил, поэтому просто приготовился слушать ответы одноклассников. -Солнцев, -  среди стольких желающих взгляд учительницы замер на мне.
Я с явной не охотой встал.
-И так, Солнцев, кто же такие герои? – серьёзный взгляд Марь Ивановны из под очков,  был уверенным и нисколько не сомневающимся в том, что я не отвечу. –Порадуй нас! Хоть раз ответь на заданный вопрос Андрей, -класс засмеялся, хотя мне не казалось это веселым.
-Герои, это люди, что совершают подвиг во имя благополучия нашей Родины – прошептал Никита, мой сосед по парте.
-Кульков, мы с классом не просили Вашего ответа, нам нужен ответ Вашего товарища! – громко сказала Марья Ивановна, как будто хотела устыдить меня и его в чём-то.
-Герои – это те в кого мы хотим верить, кого ждём лишь для того, чтобы они решили наши проблемы… - договорить мне как обычно не дали.
-Солнцев! Проявите уважение! – начала было она, но в этот раз договорить не дал уже я.
-Вы хотели узнать, что я думаю по этому поводу, я ответил.
-Два, Солнцев! Вы вновь получаете два! Вот ребята пример для вас того, до чего может довести безответственное отношение к учёбе! Ваш товарищ не отдаёт дань уважения тем, благодаря кому наше социалистическое общество процветает!  - в порыве, Марья Ивановна даже стукнула кулаком по столу: Стыдись, Солнцев! – она остановилась и, оправив пиджак, как ни в чём ни бывало, продолжила вести урок. –Кто ещё готов ответить?
Вера обернулась и с виной во взгляде подняла руку. Марья Ивановна с радостью и гордостью выслушала её ответ и поставила очередную пятёрку в журнал.
Прозвенел звонок с последнего урока. Я обрадовался возможности покинуть место своего временного заключения.
-Андрей! – и снова меня остановила Вера. – Ты куда?
-Гулять! – ответил я так, что любому стало бы ясно, что ко мне лучше не навязываться, но Вера, видимо, не входила в эту группу людей. 
-Я с тобой! – обрадовано воскликнула она, - Сейчас, только куртку возьму, и мы вместе пойдём в парк!  - она убежала.
Я раздражённо вздохнул и, с силой распахнув дверь, покинул территорию школы. Да, может я и поступил некрасиво, но сколько раз я не объяснял Вере, что не хочу с ней общаться, она упорно не желала меня слушать.
Дождь закончился, а я и не обратил сразу на это внимание.
Я шёл через дворы и, наконец, добрался до  парка, а потом дошёл и до дуба, у которого часто проводил время, читая книги. Неподалёку от него был пруд, и обычно там веселилась ребятня, но на этот раз вместо неё около пруда трудились пионеры, расчищая территорию от  излишней высохшей травы и листьев. Несколько минут я смотрел на их работу, но потом всё же решил, что они занимаются этим зазря и, облокотившись о ствол дуба, я достал книгу и погрузился в выдуманный мир, что интересовал меня куда больше, чем пионеры, их работа и пруд. 
Увлекательная история кончилась, и я грустно улыбнулся. Очередной мир, что я недавно открыл – закрылся, к сожалению, не взяв меня на свои земли.
С пруда доносился веселый задористый смех и жаркие споры.
-Я смогу! Вот увидите, что смогу! Я пионерка, а мы ничего не боимся! – голос этот, я готов узнать из тысячи, это же Верка выкрикивает девизы и лозунги.
Мне стало любопытно, и я, вскочив, подбежал к толпе ребят. Вера стояла на обрывистом берегу, с которого удобно летом было нырять в пруд. И размахивая руками, что-то объясняла толпе.
-Ты же плавать не умеешь! – выкрикнул кто-то.
-Умею! – возразила Вера, хотя все знали, что она до ужаса боится воды.
-Тогда прыгай! Чего ты ждёшь? – сказала ей белобрысая девчонка, лучшая подруга Веры, Любовь.
Вера, растеряв всю решительность, обернулась. На улице было холодно, осень, сырая земля, что никак не успела оправиться после дождя.
-Трусиха! – обличающе крикнула ей в лицо Любовь.
Вера вздрогнула, как от пощёчины, сняла куртку, скинула коричневые лодочки, и подошла к самом краю. Она смотрела на воду, как на свой самый главный страх и мне стало невыносимо видеть, как она пытается доказать другим, что она лучшая во всём. 
-Вера, стой! – крикнул я и хотел подойти и увести её отсюда, как было уже поздно, один весельчак столкнул её в воду.
Вера закричала, но крик оборвался, когда над её головой сомкнулась толща воды. Я встал, как вкопанный, не веря, что эти ребята могли так поступить.  Они все склонились над водой, всматриваясь и ожидая момента, когда Вера выплывет, но прошла секунда – другая, а она не появлялась.  Я первый понял, что случилось что-то страшное, и мы все смотрим сейчас в воду, бездействуя, теряя драгоценные секунды, когда Вера может быть умирает. Я ринулся в воду,  скидывая куртку на ходу, но  почему-то не отпуская портфель- настолько мне стало страшно за Веру (портфель я отпустил будучи уже в полёте). Вода была ледяная, я ничего не видел и просто плыл вниз, шаря руками вокруг себя, но Веры не было рядом, как будто она исчезла. Когда воздух закончился, я всплыл и нырнул ещё раз,  а потом ещё и ещё. Отчаянье заполнило душу. Во всём виноват я… Я! Рука! Это была Вера…  О боже, это была Вера!
Не помню, как вытянул её на берег, как опустился на колени и пытался докричаться до неё, пока другие смотрели, замерев от ужаса. Я вспомнил всё, что когда-то мне рассказывали на уроках ОБЖ, и когда моя надежда начала угасать, она очнулась. Кашляла,  выплевывая воду, судорожно дышала и тряслась, цепляясь за меня. В этот момент она была похожа на маленького котёнка, но почему то именно тогда я понял, что не смогу жить без неё. Без её голубых глаз, смотрящих на мир с позитивом. Без её улыбки и вечной ничего незначащей болтовни…
Я помню тот день! Он навсегда изменил мою жизнь и создал моё будущее.
-Андрей! Ты дома? –звонкий голос Веры раздавался с порога. Она вернулась домой.
-Да, - ответил я ей.
 Вера вошла в комнату. Уставшая, после долгой работы.
-Как прошёл день? Я слышала,  про пожар в детском доме! Вы всех спасли? – она как обычно спросила с волнением и участием, для нас обоих это было важно. –Обошлось без жертв?
Я счастливо улыбнулся.
-Значит да? Андрей, это же замечательно! – Вера кинулась мне на шею, как делала всегда, после того как узнавала об итогах спасательных операций: Мой герой! Я всегда говорила, что ты станешь великим!
-Мама тоже верила в меня великого инженера! – шутливо возразил я, всматриваясь в любимые глаза.
-А я верила в тебя героя!
43 Чернуша
Марк Дульгер
Телефонный звонок от мамы раздался в канун Нового, 2017-го года. Лев снял трубку, ожидая услышать новогодние поздравления и мысленно приготовив ответные вежливые пожелания. Он не жил с родителями вот уже восемь лет. Эти редкие звонки от них были ему в тягость. Сам он не звонил никогда. И сейчас желал поскорее «отбыть номер».

Мамин звонок, однако, не был связан с праздником. С явной тревогой в голосе она сообщала, что папа в критическом состоянии, и врачебный прогноз очень плохой.

- Лёвочка, я думаю, тебе надо срочно приехать. Папе очень плохо, - проговорила мама, подытоживая разговор.

Сидя в кресле самолёта, Лев попытался проанализировать свои чувства к отцу, этому умному и сильному человеку. Что произошло в их жизни такого, что они стали чужими друг другу? Когда наступил перелом в их отношениях? Мысленно Лев вернулся в родной город, в 1998 год, когда пошёл в первый класс…

…Той зимой Лёвка нашёл щенка. В один из морозных вечер они с Гришкой, его самым близким другом, с которым сидели за одной партой, забежали в Лёвкин подъезд погреться. Мальчики поднялись на пролёт между первым и вторым этажом, где была горячая батарея. Свет в подъезде был тусклый, и если бы маленький черный комочек, спрятавшийся под батареей, не стал жалобно скулить и тереться о Лёвкину штанину, друзья бы и не заметили щенка.

- Ого, - воскликнул Лёвка. – Да у нас тут гость!

Он поднял дрожащий комочек и показал Гришке. Тот взглядом знатока посмотрел на собачку:

- Дворняга, - уверенно сказал он. – Но надо же какого чернущего цвета! Прямо уголёк настоящий! Как же он попал-то сюда?

- Не знаю, - Лёвка растерянно глядел на щенка. – И что с ним делать? Может принести творога или сметаны?

Гришка вдруг испытующе посмотрел на друга:

- Я бы взял Черныша к себе, но ты же знаешь, у меня Жулька уже.

Жулька была пожилой белой болонкой, которую Гришкина мама обожала, пожалуй, не меньше чем сына.

Лёвка неуверенно покачал головой. То есть, конечно - же, иметь дома собаку было его давней мечтой. Он завидовал каждому мальчику, ведущему на поводке четвероного друга, особенно если собака была большой. Даже Гришке завидовал. Ведь его Жулька, пусть и маленькая, зато такая дружественная и так ластится к Лёвке, когда он приходит к товарищу делать домашние задания. Но Лёвкины родители были категорически против любой живности в доме. Вернее, категорически против был папа. А мама всегда и во всём ему вторила. Она вообще была папиной тенью. Тихая и кроткая, мама всегда находилась дома. Она была хорошей швеёй и брала заказы на дом из ателье. Папа, наоборот, дома бывал мало. Он был намного старше мамы, имел звание профессора, работал заведующим кафедрой истории в университете и пропадал на кафедре с утра до вечера. Папу уважали все соседи. Если во дворе возникал спор на какую-нибудь мудрёную тему, посылали гонца к Лёвкиной маме, мол, спроси у Михаила Львовича, пусть рассудит. Дворничиха баба Маша говорила Лёвке:

- Тебе, Лёвочка, учиться надо хорошо. Чтобы папе за тебя стыдно не было. А вырастешь, тоже в профессорах ходить будешь.

Лёву папа, безусловно, любил. Но никогда не проявлял этого внешне. Он вообще был строгим и неулыбчивым человеком. А в последнее время становился всё более мрачным и раздражительным. Нередко Лёвка слышал, как вечерами в кухне папа что-то излагал маме возмущенным тоном. Часто звучали слова «правительство», «бардак», «зарплата», «предательство интересов». Мама молча слушала, изредка вставляя:

- Да, да. Ты конечно прав, Мишенька…

Папу Лёвка и уважал, и побаивался. Нет, за всю жизнь Михаил Львович ни разу не ударил сына, но если тот был виноват, папа смотрел на сына таким уничтожающим взглядом, что Лёвка сжимался как от удара. При папе мама тоже разводила руками и принимала осуждающий вид. Но потом, наедине, жалела сына, обнимала и говорила:

- Видишь, опять ты расстроил папу. Ты уж постарайся, Лёвочка, так больше не делать. – И целовала его в кудрявую макушку.

И вот сейчас, стоя в подъезде на руках с крохотным Чернышом, Лёвка набирался решимости. Пойти. Да, пойти и сказать, что это судьба привела Черныша в их подъезд. Что Лёвка будет всё-всё делать, чтобы пёс как можно меньше беспокоил папу. И что он будет рано вставать и сам каждое утро сам гулять с собакой, а если та сделает лужу, то Лёвка сам всё тут же уберёт. И вообще, щенок скоро вырастет и принесёт пользу - будет охранять дом. И ещё. Лёвка слышал, что чёрная собака, в отличие от чёрного кота, приносит в дом счастье. К тому же момент был чрезвычайно удобный – папа только вчера уехал на неделю на какую-то конференцию, а во-вторых сейчас период школьных каникул, И Лёвка сможет целыми днями приучать щенка ходить «по-маленькому» и «по-большому» в специально приготовленное корытце с песком, такое же, как у Гришкиной Жульки.

То ли Лёвка был на редкость красноречив, то ли аргумент насчёт счастья в доме оказался убедителен, но мама решила оставить щенка хотя бы до приезда папы, а там «барин приедет, барин рассудит». Наутро мама с Лёвкой купали Черныша. В результате мама объявила, что щенок вовсе не мальчик, а девочка! Это обстоятельство сбило Лёвку с толку, как же теперь назвать Черныша? Выручила мама:

- Дадим ей имя не Черныш, а Чернуша.

Шесть дней Лёвка старался приучить Чернушу к купленному собачьему отхожему месту, заставил маму залезть в интернет и прочесть всё о кормлении щенков (сам-то он пока читал по слогам и слишком медленно). Ждали папу из командировки.

Папа вернулся с конференции задумчивый и молчаливый. Казалось, он поглощён какой-то новой мыслью или идеей. Увидев Чернушу, сладко спавшую в уголке Лёвиной комнаты возле блюдца с простоквашей, папа задал единственный вопрос:

- И какого же размера достигнет эта псина в зрелом возрасте?

Вопрос был неожиданным, Лёвка об этом как-то не задумывался. Но желая, чтобы ответ папе понравился, быстро выпалил:

- Чёрные собачки большими не вырастают, пап. И ещё, она породистая!

Неожиданно папа даже улыбнулся:

- Первый раз слышу о влиянии цвета собак на их размер. Ну а порода у псины, сразу видно, дворянская…

И ушёл к себе в кабинет. Судьба Чернуши была решена положительно!

Прошло два года. Лёвке исполнилось девять. Чернуша выросла в крупную добродушную дворнягу абсолютно чёрного цвета. Только глаза были светло-коричневыми. Папа и Чернуша, хотя и обитали под одной крышей, жили как - будто в параллельных мирах. Папа не обращал на собаку никакого внимания, а Чернуша инстинктивно чувствовала, что лучше как можно меньше попадаться Михаилу Львовичу на глаза, и когда тот возвращался с работы, старалась не выходить из Лёвкиной комнаты.

Единственный раз, когда папа вмешался в жизнь Чернуши, это когда он потребовал её стерилизовать. Решения папы не оспаривались. Мама тут же сказала, что для собаки это будет полезно и упреждающе строго посмотрела на сына. Лёвка плакал накануне операции, обнимал Чернушу и не спал всю ночь. После операции уложил собаку на матрас и накрыл пледом, каждый день менял ей бандаж, надевая на любимицу чистую и обязательно выглаженную попону.

С Лёвкой у Чернуши была настоящая большая дружба. Она понимала мальчика с полуслова и полу-жеста. Лёвка завёл за правило выбегать с Чернушей рано утром на школьный двор и заниматься её обучением. Школьные и дворовые пацаны, завидев Чернушу, подходили погладить её по холке и угостить чем-нибудь вкусным. Чернуша, с её добрым характером, позволяла себя гладить, а в ответ сухим, горячим языком  облизывала гладящую её руку. Еду, однако, брала только с разрешения Лёвки. Сначала посмотрит на хозяина, а съест, если только тот кивнет.

Чернуша даже с Жулькой подружилась. Поначалу, когда Чернуша была игривым щенком, Жулька превосходила её в размерах. Не расположенная к живым игрищам в силу своего возраста, она довольно грубо усмиряла дворнягу. Теперь же, когда Чернуша выросла, эта разнокалиберная чёрно-белая парочка являла собой пример взаимовежливых отношений. Чернуша зла не помнила.

Прошлой зимой Чернуша с удовольствием «работала» лошадкой. Запряженная в санки, она лихо катала младшеклассников по свежему снежку. А вот съезжать с горки, сидя в санках, отказывалась наотрез – тут же выпрыгивала и пыталась удержаться на скользком склоне.

В учебные дни мама выпускала Чернушу из дома за полчаса до окончания занятий, и собака смирно сидела у ворот школы, дожидаясь хозяина, провожая настороженным взглядом каждого выходящего ученика. А завидев Лёвку, радостно мчалась навстречу и тормозила рядом с мальчиком, боясь сбить его с ног своим весом.

Горестное известие пришло к Лёвке от мамы совершенно неожиданно. Однажды в кухне, во время обеда, мама села напротив сына и тихо сказала:

- Лёвочка, через две недели мы улетаем.

- Куда? – спросил Лёвка. – Надолго? И кто – мы?

- Мы улетаем всей семьёй. Навсегда. Из этой страны. В эмиграцию.

Это слово Лёвка слышал впервые. Оно показалось ему каким-то тревожным и чужим.

- Как это – навсегда? – тихо произнес он. Тысячи вопросов возникли у сына одновременно. – А где мы там будем жить? Полетим на самолёте? Вы уже купили билеты? А на Чернушу тоже нужен билет?

- Вот об этом я и хотела с тобой поговорить. Дело в том, что собаку придётся оставить. Нам там надо будет начинать новую жизнь. Можно сказать, с нуля. А собака – лишняя обуза.

Она специально не назвала Чернушу по имени, а произнесла обезличенное «собака», как бы уже дистанцируясь от этого четвероногого члена семьи. Лёвка понял, что мама озвучила папино окончательное решение, но никак не мог поверить, что всё это правда, и его разлучат с Чернушей.

Только теперь Лёвка припомнил, что в последние месяцы папа стал раньше приходить с работы, часто и подолгу разговаривал по телефону, несколько раз в неделю вечерами уходил. Мама говорила – на курсы. Что такое курсы и зачем на них ходить – Лёвка тогда не спрашивал. Потом стали приходить люди и осматривать их квартиру и мебель…

Лёвка заплакал. Горько, навзрыд. На его плач в кухню протрусила Чернуша, положила большую голову мальчику на колени и преданно заглянула ему в глаза. Лёвка порывисто обнял чёрную голову и прохрипел:

- Я никуда не лечу! Я Чернушу не оставлю! А вы летите, куда хотите!

Мама вдруг тоже разрыдалась и, ничего не сказав, вся в слезах ушла в спальню.

Вечером пришёл папа и, после короткого разговора с мамой, направился в комнату к Лёвке. Папа был сосредоточенным. Он старался придать мягкость выражению своего лица. Папа заговорил. Говорил он долго, тон был мягкий и уверенный. Говорил что-то о Лёвкином будущем, о его образовании, о справедливости и несправедливости, об уровне жизни, о свободе, демократии. Говорил, как с взрослым. Пытался на простом, понятном ребенку, языке объяснить какие-то сложные понятия… Лёвка молчал, не перебивал. Он перестал вникать в смысл папиных слов уже на первой минуте. Может быть, при других обстоятельствах сын и постарался бы понять, о чём речь, но сейчас ему было ясно – папа хочет убедить Лёвку в том, что дальше у него не будет Чернуши. Папа даже говорил о том, что когда-нибудь потом, когда у них будет возможность, они заведут другую собаку. Тоже чёрную, и тоже назовут её Чернушей. Произнесенное имя собаки вывело Лёвку из оцепенения.

- Никогда, - глухо вымолвил он, - Никогда не будет у меня другой Чернуши. Мне нужна только эта.

Папа замолчал. А потом выпрямился и уже бесстрастно сказал:

- Ну, не будет, так не будет. Решение уже принято. У тебя есть две недели придумать, куда ты её пристроишь. Не придумаешь, придётся отдать в приют для собак…

На следующий день в школе Лёвка всё рассказал Гришке. Когда рассказывал, несколько раз срывался на плач. Потом они долго молчали. Наконец Гришка произнёс:

- Оставишь Чернушу у меня. Ненадолго. Маме я всё объясню. Да она и так будет не против. Чернушу она любит. И Жульке компания. Главное, ты сразу сообщи свой новый адрес. А мы с моим папой тебе Чернушу вскоре привезём. Ну не выгонит же дядя Миша её обратно! Первый раз щенка не выгнал же…

Лёвка утёр слёзы и улыбнулся:

- Правда? Ну, Гришка! Ты настоящий друг! А получится у вас приехать?

- Ты забыл, кто у меня папа? Он же мичман! Может поплыть куда угодно. А если я его попрошу, может взять и меня, и Чернушу! У меня, правда, паспорта нет для заграницы. Но уж Чернушу точно сможет взять. Скажет что это его собака. Собакам же паспорт не нужен.

- Как классно ты придумал! Давай так и сделаем. Я перед отлётом отведу её к тебе, а ты жди от меня письма с адресом.

Лёвка окончательно успокоился и повеселел. Гришкина затея казалась ему вполне осуществимой, а в друге он не сомневался. Дома он, конечно, ни словом не обмолвился об их хитром плане. Посмотрев на спокойное Лёвкино лицо, мама и сама успокоилась. Подумала, что муж убедил-таки мальчика…

…Уезжали рано утром. На пять утра было заказано такси, которое должно было увезти семью в аэропорт. Всю мебель уже распродали, так что последнюю ночь спать пришлось на положеных на пол матрасах. В корридоре стояли три огромных чемодана. На следующий день в квартиру должны были въехать другие люди.

Накануне вечером Лёвка отвёл Чернушу в соседний двор к Гришке. Прощаясь, старался не смотреть собаке в глаза, но Чернуша вдруг жалобно заскулила и стала лизать Лёвкино лицо.

- Скоро увидимся, Чернуша моя, - прошептал он и резко отвернулся, чтобы собака не увидела слёз на его лице.

Утром встали в четыре часа, оделись, перекусили. Без четверти пять собрались выходить. Внезапно зазвонил телефон. Папа удивлённо снял трубку.

- Михаил Львович, извините, это Гриша, Лёвин товарищ. Мне надо что-то срочно сказать Лёве.

- Это тебя, - сказал папа и передал мне трубку.

- Лёвка, Чернуша только что убежала! – проорал Гришка. – Мама открыла окно, а Чернуша мимо неё и со второго этажа сиганула! Жди, сейчас у тебя будет!

Гришка не успел договорить, как в дверь заскреблась собака.

- Этого только не хватало! – вскричал папа. – И что прикажете делать? Так, ладно. Лёва, бери её и веди к гаражам во дворе.

Папа выхватил у Лёвки телефон и отрывисто проговорил в трубку:

- Гриша, слушай. Мы сейчас привяжем собаку к гаражу, а ты потом придёшь и заберешь её. Всё, некогда. Прощай.

Лёвка с папой привязали собаку к дверной ручке одного из гаражей. И побежали обратно в квартиру за чемоданами. Два чемодана нёс папа, третий тащили мама с Лёвкой на пару. Такси уже стояло на противоположной стороне проспекта. Чернуша была в поле зрения и надрывно лаяла, пытаясь сорваться с привязи. Лёвкино сердце разрывалось. Он старался не смотреть в сторону собаки. Несмотря на ранний час, проспект был достаточно оживлён, и им пришлось стоять ещё пару минут, пережидая поток машин. Всё это время Чернуша не унималась.

Наконец перешли через дорогу и начали загружать чемоданы. Лёвка повернулся к гаражам. Чернушу периодически закрывали проезжающие машины. В какой-то момент Лёвка прощально помахал Чернуше рукой и вдруг увидел, что собака огромными прыжками несётся к нему. По-видимому, ручка не выдержала собачьих рывков и отлетела от двери гаража. Лёвка инстинктивно рванулся навстречу. Резкий звук тормозов заставил родителей повернуться в сторону проспекта. Мама истошно закричала. Краем глаза Лёвка заметил летящий на него сбоку грузовик. Они должны были сойтись в одной точке – Лёвка, Чернуша и грузовик. В последний момент мчащаяся к Лёвке Чернуша напомнила ему сцену их встреч после школы. Так же, как и тогда, Чернуша радостно повизгивала в предвкушении встречи. По-другому произошла сама встреча. Видимо, Чернуша тоже в последний момент увидела надвигающийся грузовик и не затормозила перед мальчиком. Наоборот, собака всем своим весом налетела на Лёвку и вышибла его с полосы движения автомобиля. В одной точке сошлись только двое – грузовик и Чернуша…

Лёвка сидел на дороге и во все глаза смотрел на распростертое неподвижное тело большой чёрной собаки. Он не видел бежавших к нему родителей, остановившиеся автомобили, выходящих из них людей…

…С тех пор минуло почти семнадцать лет. Чернуша много раз появлялась в Лёвиных снах. То щенком, трущимся о его штанину, то беспомощной, неподвижно лежащей под пледом после операции. А иногда Лев просыпался от ощущения сильного толчка в грудь, который когда-то спас ему жизнь. Что касается трагических событий того далёкого утра, они не только не стёрлись из памяти молодого человека, а наоборот, ощущались более остро. Разбились в памяти на отдельные мгновения, на застывшие кадры.

Можно сказать, что тогда, после падения на дорожный асфальт, Лёвка поднялся с него другим человеком. За одно мгновение даже не повзрослевшим, а постаревшим мальчиком с окаменевшим сердцем и замерзшей душой. Тогда он не проронил ни слезы, просто очерствел и потом долго не реагировал на окружающее. На папу он не мог смотреть даже, когда с ним разговаривал. Вернее, не разговаривал, а только отвечал, да и то по большей части односложно. Сколько это длилось, Лев теперь уже не помнил. Но папа тогда ничего не сказал в своё оправдание или в утешение сыну. Возможно, посчитал, что так, как случилось, даже лучше? Лев не знал…

И вот теперь, Лев сидит у постели смертельно больного отца. Он вглядывается в черты осунувшегося неподвижного лица. Знакомого и одновременно незнакомого, родного и в то же время чужого. Лев взял папу за руку. У отца дрогнули ресницы, медленно приоткрылись глаза, взгляд стал осмысленным и тревожным. Он узнал сына, захотел что-то сказать, но губы двигались почти беззвучно.

- Не надо, папа, не напрягайся, - проговорил Лев, крепче сжимая руку отца. – Тебе это вредно. Всё хорошо между нами.

Лицо отца разгладилось, глаза вновь закрылись…
44 Скорый поезд
Нина Гаврикова
Скорый поезд

Громко стучали колёса пассажирского поезда, не совпадая с их тактом, бешено колотилось сердечко Риты. Она умилённо смотрела на спящего сына. Ритина мать на верхней полке беспокойно ворочалась, пытаясь заснуть. События прошлой недели повернули жизнь вверх дном. Они возвращались домой.
…Рита задумалась, почему папа её сына так поступил? Перед глазами открылась дверь в длинный коридор прошлого, женщина понеслась по тоннелю памяти, опять очутилась в деревне. Она только что приехала на весенние каникулы к тёте Марусе. Вечером вместе с двоюродной сестрой, возвращаясь с танцев, Рита увидела его. Согнувшись знаком вопроса, парень прямо на дороге разбирал мотоцикл. Девочки хотели обойти стороной ремонтника, но он резко выпрямился:
– Соседка, может, познакомишь нас? – смышлёные бирюзовые глаза встретились с растерянными чёрными горошинами Риты. Он протянул ей запачканную руку, произнёс:
– Эдуард.
…Они словно попали в магнитное поле. Юноша скромно ухаживал за своей избранницей. Казалось, будто сама её величество Любовь захватила их в свои объятия, усадила на пушистое облако счастья.
Осенью Эдуарда призвали в армию. Созванивались редко, поэтому писали письма. Уголёчком одиночества царапала девушка по бумаге, описывая щемящую тоску. Последние дни тянулись, как долгая северная ночь. Но она дождалась! Эдуард приехал в первых числах декабря. Счастливая пара не расставались ни на минуточку. Он возмужал. Короткий ёршик белёного льна на голове добавлял юноше шарма. В бирюзовых глазах появились искорки, какие-то еле уловимые чертовщинки. Греческий нос, узкие губы. Девушка уступала избраннику. Она, как дюймовочка: симпатичная, хрупкая тростиночка и бледная – в чём только душа держалась? Но счастливая! В тёмных глазах сверкали салюты радости: ей казалось, что Бог, наконец, и на неё внимание обратил. Она ликовала:
– Сквозь открытое оконце в душу заглянуло солнце. Заглянуло и осталось, с милым чтоб не расставалась.
Молодые попробовали жить в городе. Промыкавшись три месяца, решили жить в деревне. К тому времени ждали пополнение. Лето выдалось жарким. Смена климата и
беременность давали о себе знать: будущая мама плохо себя чувствовала, часто теряла сознание. Свадьбу запланировали на июль. Поэтому решили отремонтировать дом бабушки Эдуарда, в котором никто не жил. Рита радовалась, как маленький ребёнок, ей хотелось скорей навести порядок. Дом был просторный. В середине – белой медведицей стояла русская печь. Перегородка отделяла кухню от комнаты. Только жених постоянно пропадал на работе. Он устроился в совхоз шофёрить.
На помощь приехала Ритина мама, которая быстро организовала ремонтную бригаду. Сама же, как богатая купчиха, заботилась о приданом. Съездила в город, купила не
только продукты на свадьбу, но и обстановку: стенку, кухонный гарнитур, стиральную машинку. Как-то раз она вскользь обмолвилась: если что-то в жизни пойдёт не так, то она и дочь, и мебель заберёт к себе. Никто не мог предположить, что слова окажутся пророческими.
– Дал Бог счастья на минутку, не сумела удержать,– шевелила губами молодая мама. В середине сентября появился малыш, похожий на папу, как его фотография. Оказалось, что в роддоме ребёнку занесли инфекцию стафилококка. Малыша срочно госпитализировали в область. В три недели мальчику под наркозом чистили кость левой ножки. Через неделю процедуру повторили, но наркоз ребёнок мог не перенести,
поэтому обошлись без него. Душа у Риты сжалась в спичечную головку, сама становилась прозрачной тенью. Изнывая от безысходности, твердила, что должна всё выдержать. В октябре приехала мама. Она, как маятник часов, моталась между деревней и больницей. То увозила грязные вещи, привозя взамен чистые, то оформляла документы. Однажды она заглянула к подруге, рассказала, что дочь угодила в капкан
беды. Та, выслушав, посоветовала заказать сорокоусты о здравии в монастыри. Ритина мама так и поступила. Как по волшебству, через три дня ответы анализов Виталика показали, что болезнь отступила. Рита не могла дождаться выписки. Ей хотелось просто выспаться, пока мама здесь. Жизнь налаживалась.
Удушающий ком в горле перекрыл дыхание, женщина невольно всхлипнула.
Наклонилась к малышу, поправила одеяльце. Тяжёлые мысли грозовыми тучами нависли над головой. Судьба смеётся над семейной жизнью. Вечером, после
возвращения из больницы, Рита нашла какую-то непонятную иголку, воткнутую в стену на кухне, около вешалки. Она аккуратно взяла непрошеную гостью куском газеты, бросила в печь. Присела на приступок и стала ждать супруга. Хотелось
узнать, кто приходил в гости, пока она была в больнице. Эдуард, как всегда, задерживался на работе. Входная дверь крыльца предательски проскрипела, зашевелились ссохшиеся половицы, послышались неторопливые шаги в коридоре, потом открылась дверь в избу. Мужчина остановился в нерешительности.
– Где ты был? Зачем иголку в стену воткнул?
На вопрос жены не стал оправдываться. Не хотел ничего рассказывать, сославшись на то, что она начала накручивать себе невесть что. Вспомнил, как тёща во время свадьбы нашла чужой нож на столе, а теперь ещё какие-то иголки мерещатся. Когда тётя Риты позвонила директору совхоза и узнала, что Эдуард ни одной ночной смены не работал, были шокированы все. Только прижатый к стене неопровержимыми фактами
Эдуард сознался. Оказалось, что он навещал «даму сердца». Когда начинало темнеть, чтобы тётя Риты не увидела его в окно, он с выключенными фарами, тихонечко, выезжал за околицу деревни. И лишь потом давил на газ, мчался в соседнюю деревню. Под утро возвращался, а через час уходил на работу. Рита поняла, что любовница была на свадьбе как родственница мужа.
…– Подлый, – невольно произнесла измотанная горем женщина. Мать Риты спустилась с полки, села рядом и тихо, чтобы не разбудить соседа по купе,
проговорила:
– Доченька, слышу, что не спишь. Я вот что подумала. Знаешь, я отправляла записки в монастыри. Один из них находится в Муроме, там поклоняются святым покровителям
семейного очага. Может, помощь святых оказала на твоего мужа такую силу?
– Может быть. Мам, теперь нам надо с тобой думать, как Виталика на ноги поставить. Как хорошо, что ты у меня есть. Ты ведь меня не бросишь? Правда? Мам, мне почему-то кажется, что вся моя семейная жизнь, как этот скорый поезд. Осветило в темноте светом мощного прожектора, а я не зажмурилась, подумала, что это – настоящая любовь. Но теперь поняла, что просто не на тот поезд села. С мужем я разведусь, ему «жрица любви» дороже, чем родной сын. Я им шлагбаумом на дороге становиться не буду.
Мать крепко обняла дочь. Колёса мелодично стучали: до-мой до-мой, до-мой до-мой. Начиналась новая жизнь. От шепотка проснулся сосед, он слышал весь разговор,
спустился вниз. Подтянутый, в военной морской форме, коренастый, черноглазый, курносый солдатик протянул руку:
– Давайте познакомимся, Роман.
– Мы не знакомимся в поездах, – строгим взглядом оценив собеседника, ответила за дочь Надежда Петровна.
– Не обижайтесь, – бархатным баритоном настаивал морячок,– я слышал, что вы за помощью обращались к святым покровителям семейного очага.
– А вам какое дело до нас? – не унималась мать.
– Дорога дальняя, хочется рассказать, кому вы писали свои записки. Моя бабушка много рассказывала о них. Святой князь Пётр и святая княгиня Феврония – Муромские чудотворцы. Князь Пётр вступил на престол в 1203 году. За несколько лет до этого он заболел проказой, от которой никто не мог его излечить. Во сне князю было открыто, что его может исцелить дочь пчеловода из деревни Ласковой. Пётр послал в ту деревню своих людей. Когда он увидел Февронию, то полюбил и дал обет жениться после исцеления. Дочь пчеловода исцелила князя и вышла за него замуж. Супруги
пронесли любовь друг к другу через все испытания, – моряк изучающе посмотрел на спутниц. Обе женщины сидели в оцепенении, с широко раскрытыми глазами, внимательно слушали. Вдруг Рита спросила:
– Откуда вы знаете их житие?
– Просто я родился 8 июля, в день поминания святых. В детстве ездил к бабушке в Рязанскую область. Там встретил свою судьбу. Мы долго переписывались. Сейчас невеста поставила мне условие: сможет выйти замуж только после того, как я подробно расскажу ей о святых. Бабушки давно нет, спросить не у кого, вот, я и ездил в монастырь. Теперь и я хочу поставить ей условие.
– Какое – интересно знать? – обеспокоилась Надежда Петровна.
– Простое, – улыбнулся юноша, – предложу ей венчаться в монастыре.
– И что думаете – согласиться? – заинтересовалась Рита.
– Куда денется? Мы же с ней любим друг друга.
– Любим, – эхом повторила Рита, отвернулась к стене.
Разговор прервала проводница:
– Простите, вы просили разбудить, скоро ваша станция.
Дамы начали торопливо складывать вещи.
– Простите ещё раз, – не унимался морячок, – я слышал разговор, не хочу быть назойливым, но примите эту крошечную иконочку – подарок моей бабушки. Пусть она поможет вашему малышу, – протянул пожелтевшую старую газету, сложенную несколько раз. Рита недоверчиво взглянула. Парень развернул бумагу и извлёк содержимое.
– Я не могу это взять, бабушка подарила её вам.
– Моя бабушка была очень доброй, сама попросила бы меня помочь вам. Я с чистым сердцем отдаю.
– Спасибо, но мне нечем отблагодарить вас.
– Не понимаю, о чём вы?
В перепалку вмешалась Надежда Петровна:
– Доченька, это сам Господь хочет тебе помочь, бери.
Прошёл год, Рита с сыном приехала в областную больницу на плановое обследование. Врачи развели руками:
– С таким диагнозом выживает один ребёнок из ста.
Чудеса, да и только
45 Письмо из прошедшей юности
Галина Гостева
     Выйдя в мае 2015 года на пенсию, Ольга Семеновна, еще статная моложавая женщина, решила, наконец , навести порядок  в своих многочисленных коробках, стоящих на антресолях.
 
     Прошел уже целый год, как она похоронила мужа Геннадия, с которым прожила в мире и согласии  34 года. Отгоревав по нему, отплакав  горько в подушку,  она  принялась  устраивать свой вдовий быт в  двухкомнатной хрущевке.

      Двое ее детей с внуками жили в другом городе, но она не захотела переезжать к ним, рассудив, что так будет лучше для всех. Соседям она честно объяснила свой отказ: « Что уж говорить, характер у  меня  не мед. Последние годы,  работая главным бухгалтером в крупном ведомстве, привыкла все контролировать, постоянно рассчитывать, во все вникать; привыкла, что подчиненные беспрекословно выполняют все мои распоряжения , а начальство ценит и  уважает за профессионализм и мудрость. А невестка и зять – не подчиненные. Разве им это по нутру придется?!  В гости буду приезжать, помогать буду, а жить пока здесь останусь».

      Проведя в квартире текущий ремонт, она решила избавиться от  многочисленных  безделушек и сувенирчиков, накопившихся за долгую жизнь. Уже вторую неделю она разбирала все эти милые сердцу и душе вещички, заново переживая нахлынувшие воспоминания.

      Дошла очередь и до мужевых деревянных коробочек с рыболовными причиндалами,  дробью, шурупами, гвоздиками, болтиками, отвертками, кнопками, обрывками бумаги с номерами телефонов и адресов родственников.

      На самом дне одной из коробочек под картонкой  лежало письмо. Нераспечатанное. На  штампе  почтового отделения стояла дата:  14  августа  1986 года. Письмо было адресовано ей. От ее бывшего жениха Сергея. И пришло оно, это письмо, почти 29 лет тому назад.
 
      Они с мужем в тот год отмечали пятилетний юбилей совместной счастливой жизни. Их  сыну  Александру уже исполнилось четыре  года. Родители помогли им купить на окраине города небольшой домик с огородом. Половину огорода муж засадил саженцами фруктовых деревьев, а на второй половине мирно уживались всевозможные овощи и пышно цвели  многолетние цветы: розы, гладиолусы, лилии, тюльпаны, пионы, дельфиниум, флоксы и ромашки.

     Соседи любили забегать к ним по вечерам, чтобы посидеть в беседке , стоящей посреди фруктовых деревьев и обсудить житейские новости. « У вас, как в раю, только райских птиц не хватает!» - шутили соседи. Хозяева подумали и завели  десяток куриц с горластым петухом. Получился  почти настоящий деревенский рай на земле.

      С бывшим женихом Сергеем  Тканевым Оля рассталась еще за год до свадьбы с Геннадием. Тогда ей было всего 19 лет, а ее возлюбленному уже 25. Это был известный в городе бард, высокий красавец с яркой цыганистой внешностью: черные пронзительные глаза с пышными длинными ресницами, густые брови, прямой нос, капризно-изогнутые пухлые губы, ямочки на щеках и подбородке, золотая серьга в левом ухе, золотой перстень на среднем пальце правой руки.

      Когда Сергей небрежно прижимал ее к себе, ей казалось, что она слышит неземной хор ангелов, и видит, как миллионы радуг загораются на небе, превращая  серые, промозглые осенние вечера в феерический калейдоскоп, чарующий ее дивной красотой и блаженством.

      Она благоговейно взирала на него, словно малое дитя на диковинную игрушку, и ее невинные  зеленоватые глаза излучали восторг и готовность следовать за ним хоть на край света.

       « Глупышка ты моя ненаглядная! Наив! Наив!» - называл он ее в минуты нежности.Скоро ему прискучила ее детская простота и наивность и он стал избегать встреч с ней.

       Она пыталась ревновать, устраивать ссоры с ним, какие-то разборки, даже
делала слабые попытки наставить его на путь  истины. Все напрасно.  Тончайшая нить любви уже оборвалась в их душах и связать ее снова узелком он не хотел, а  она была слишком молода и неопытна.

       Сергей отправился на гастроли по городам  нашей необъятной страны,  а ей  пришлось только надеяться и ожидать его возвращения.

       Друг Сергея Геннадий постоянно оказывался с ней рядом: утешал, помогал по дому, водил в кино и театр, дарил подарки и цветы, удивлял своими гипнотическими фокусами. Оказалось, что в этом некрасивом, нескладном, тихом пареньке с веснушчатым лицом и соломенным чубом, таился дар гипноза.

       Однажды к ним в город приехал знаменитый гипнотизер Юрий Озеров . Вечером  в театре он проводил  со зрителями массовый сеанс гипноза: « Устраивайтесь  поудобнее. Не торопитесь! Не волнуйтесь! Сделайте несколько глубоких вдохов и выдохов! Расслабьтесь! Успокойтесь! Вам хочется дремать! Вас клонит ко сну! Вы …»

       Вдруг он прервал свое выступление и обратился прямо к Геннадию: « А Вас, молодой человек, я попрошу: или покинуть зал, или прекратить меня усыплять».

        Начало сеанса было сорвано. Зал восторженно стал хлопать Геннадию. Ольга  в изумлении глядела на юношу и поняла,что именно он и есть ее вторая половина.

       После сеанса знаменитый гипнотизер долго беседовал о чем-то с Геннадием. Тот отказался учиться на гипнотизера, и , по-прежнему,  продолжал свою работу Старшего Следователя по особо важным делам.

        Говорят, что от начальства он получил выволочку за свое непродуманное, непрофессиональное поведение в театре. После того случая в театре в криминальной среде города о нем стали ходить настоящие легенды и байки.

       Когда их сыну Александру исполнилось 11 лет, у Геннадия и Ольги Назаренко  родилась долгожданная доченька Юленька, будущая любимица отца и брата.

       Дети выросли. Выучились.  Александр , как и отец, работает следователем. Юля – Главным бухгалтером в банке. Обзавелись семьями. Нарожали себе детей, а дедушке с бабушкой долгожданных  внуков.   И вдруг эта неожиданная смерть отца.  Инсульт. Прямо на работе…

       Был человек. И все. Нет его. И никакого ему дела нет больше : ни до работы, ни до семьи, ни до рыбалки, ни до друзей, ни до врагов. Мертвые сраму не имеют. Можете, что угодно говорить о нем. Хотя есть поверье, что о мертвом : или хорошо, или никак.

       Сидит Ольга Семеновна с письмом бывшего жениха и не знает,  что с ним делать. Решилась все-таки прочитать. Лучше поздно, чем никогда. Зачем то, ведь, написал его Сергей?!

        « Здравствуй, любимая Оленька! Не знаю, ожидала ты моего письма или нет, но я все же считаю, что написать тебе можно. Не так ли? Да и что особенного в том, если кто-то кому-то пишет письмо. Вот так и я тебе пишу. Помнишь, когда-то ты говорила, что я не могу запретить тебе писать мне любовные записки, так вот и ты не в силах поставить пломбу на мою руку.

       Прошло уже 6 лет, как мы неожиданно расстались. Слышал, что ты вышла замуж за моего бывшего одноклассника и  друга Геннадия, что у вас растет сынишка. Рад за вас.

      А я по-прежнему один. Фигурально так сказать. Поклонниц и любовниц тьма. Жены нет. Вот сижу в гостинице после концерта и размышляю. Уже 4 часа утра, а спать совсем не хочется. Все думаю о тебе. Появилось вдруг страшное желание поговорить с тобой о чем - нибудь.

     Прошу тебя, не думай, что я пишу это письмо тебе ради забавы. Вовсе нет! Помнишь, как во время каждой нашей встречи, хотя их было не так уж и много, мы всегда о чем-то спорили, но никогда не приходили к общему знаменателю. Честное слово, и смешно сейчас и чуточку тоскливо.

     Знаю, что ты все еще в обиде на меня, даже сердишься. А за что?! Что такого я сделал?! Что я могу поделать с собой, если есть во мне что-то такое невозможно- авантюрное, как ты однажды выразилась, что можно только  смыть с души лишь  железной мочалкой с большим количеством соды. Правда,  ты не пояснила какой соды: пищевой или каустической.

      Только не злись на меня за эти слова.Если бы ты могла заглянуть в мою душу, в мое сердце, в содержимое моей грудной клетки… Не знаю, как поточнее выразиться.  Пишу безо всякой иронии. Не веришь?! Ну, честное, самое честное слово, какое я могу только сдержать.

      Знаешь, мне порой очень хочется снова увидеть тебя, поговорить с тобой, как прежде, но только без тех резких дискуссий, в финале которых ты обычно начинала сердиться, а я слова твои  воспринимал, как бык симфоническую музыку. Сейчас было бы все по- другому.

       Я понимаю, что, наверное, поздно, что уже все ушло или прошло, но почему ты еще тогда не взяла «соду и мочалку» и не смыла эту, замеченную тобой, во мне накипь?! Почему?! Или ты предоставила это сделать кому-то другому?

         Так вот знай, ни с кем я не разговаривал так, как разговаривал с тобой. Ни одну девчонку я не понимал так, как  понимал тебя. Ото всех  их пустых, жеманных слов становилось тошно.

        А с тобой мне было интересно и совсем не скучно. А если начистоту, хорошо. Но ты, по-видимому, не испытывала этого. Скажи, так это, или не так?

      А что, если бы мы неожиданно встретились? Как бы ты отреагировала на эту встречу? Только скажи честно. Скажи сначала себе, а потом мне напиши.

      Хотела бы ты, чтобы мы снова встретились, ну, хотя бы, просто друзьями?  Только напиши прямо, не бойся меня обидеть. Я все от тебя стерплю, лишь бы не сердилась ты.

       Надо же нам все-таки установить причину нашей размолвки, ссоры, как бы это назвать поточнее. Вообщем, ты сама прекрасно понимаешь о чем я пишу.

      У меня просто мозги заклинило думать об одном и том же дни и ночи напролет. Постоянно перебираю в памяти часы и минуты нашей последней встречи с тобой. Все было так чисто и нежно. Я не обидел тебя ни словом, ни жестом, да и не смог бы это сделать, даже если бы и хотел.

      Я просто сходил с ума от взгляда твоих миндалевидных огромных зеленых глаз, от  твоих длинных русых волос , пахнущих летним лугом и последождевой  свежестью, от твоих родинок на  левой щеке и  мочке твоего крохотного правого уха.

       Я мог дотронуться до тебя, я мог обнять тебя… Глупец! Не могу разумом принять, что не увижу больше тебя никогда. Я, все равно, найду тебя, где бы и с  кем бы  ты не была. Ничто на свете не помешает мне любить тебя».

       Ольга Семеновна несколько раз прочитала  это  послание Сергея. Читала и плакала. На мужа обиды не было. Спрятав письмо, он  уберег ее от будущих измен, лжи и потрясений.  Уберег своего сына от возможности жить не с отцом, а с отчимом. Дал шанс дочери родиться именно в их семье.

      Ольга Семеновна плакала и от жалости к Сергею, к  его несостоявшейся любви и несбывшимся ожиданиям, к его одиночеству среди толпы фанатов и поклонниц.
 
     Сквозь слезы она прошептала: « Господи! Прости моему мужу Геннадию это, спрятанное от меня, письмо, а я его уже простила , и даруй ему Царствие Небесное.

      И еще прошу тебя, Господи, будь милостив к Сергею. Даруй ему возможность встретить женщину, которая сможет зажечь огонь любви в его отчаявшемся сердце и сделает его счастливым. Спасибо тебе, Господи, что выслушал мои просьбы и
исполняешь их».

       Неожиданно на ум  ей пришли слова,  словно выплывшие  откуда –то  из глубин памяти: « Любовь – как река в половодье. Все сметает на своем пути. Затем, отбушевав, снова входит в  свои берега жизни, плавно неся вдаль воды-чувства, постоянно пополняя их  из неиссякаемого источника души. Бывает и так, что время высушит эти  воды - чувства до последней капельки жалости, обнажив пересохшее, растрескавшееся дно-душу, замусоренную какими-то осколками,обрывками,щепками, скелетами некогда дорогих и ценных вещей, воспоминаний, отношений,людей.  И только новой любви под силу оживить и очистить от грязи эту, истосковавшуюся по гармонии и свету, душу».
46 Мелодии любви
Ирина Христюк
                             МЕЛОДИИ  ЛЮБВИ


            Время властно и виртуозно шелестит страницами моей жизни то нежно и робко, то водопадом чувств журчит, то баюкает и колыбелит, то обнимает чистотой и любовью, то гласом Божьим, то звоном колокольным. И я иду по торной дороге вслед за его музыкой, шаг за шагом, такт за тактом, проникаясь его настроением, его чувствами,  вбирая звуки и ноты. Иногда бреду  по закуткам, и слуховая память, навевая звуки счастья,  как пазлы, собирает картинки любви, стараясь не расплескать драгоценное чувство, наполняющее собою воздух, искрящееся, нежно звенящее волшебной гармонией и на крыльях музыки плавно уносящее в облака. И такое блаженство разливается в душе! И мир мой возрастает до вселенского масштаба добра и радости, чистоты и щедрости! И космический ток глубоко пронзает сердце и разум, а в душе то вихрем скрипок, то мягким, кантиленным, тембром флейты звучит божественный напев. И кажется, что любовь – блаженство мира.
 
            То сужается  до масштаба одного единственного человека, дарящего свою симфонию любви. И я звонкой капелью несусь в его объятия, и в моё сердце проникает рай мягких и нежных звуков, а в душу – предчувствий мёд и сладкая истома. Он – музыка моих недосказанных слов и нерастраченных чувств. И в ней глубоко и упоительно, искренне и щемяще звучит и моя боль, и моя страсть, и моя радость. В этом сладостном ощущении, обволакивании звуков незримой силы  магнетизма, мощи и воздушности звучаний от «Мелодии слёз» Людвига ван  Бетховена до ноктюрна No 20 Фредерика  Шопена навечно останется в плену моё сердце. 

            Со временем мелодия жизни, а с ней и мелодия любви, переходят на более медленный, спокойный музыкальный  темп  адажио «Лунной сонаты» Бетховена или Адажио Альбинони, приобретая при этом глубокий смысл и  глубокое раздумье. И эта чудесная мелодия, полная неизъяснимой красоты, плывущая свободно над нами по-прежнему заставляет сердце волноваться, как в молодости.

            Но жизнь так многозвучна! Не успеешь оглянуться, как глубокий лиризм адажио любви, поиска смысла жизни, сосредоточенности и тонкости мысли, постепенно замедляя темп, уже сменяется на глубинное ларго* Вольфганга Амадея  Моцарта или фортепианной сонаты № 7 Бетховена, тяжело и торжественно, то жалобно и плачевно, то затухая и умирая, переходящее в темп граве*…

             Я с волнением и благоговением прислушиваюсь к шелесту последних страниц и понимаю, что моё остинато* – мой музыкальный рисунок, проходящий через всю музыку моей любви, - это величественная и волшебная мелодия колоколов, затрагивающая самые глубинные чувства и сопровождающая всю мою христианскую жизнь. А мой внутренний колокольный звон, строгий и спокойный, волнующий мою душу, - моя молитва радости и любви.

                                    * * *
*Адажио» — медленно, спокойно — медленный музыкальный темп,  отличается  романтичностью характера.

*Самый медленный темп из возможных - это ларго*( largo), но есть ещё и граве* (grave) – это очень  медленно, тяжело, торжественно, значительно.
 
*Остинато — настойчивый, неотступный музыкальный рисунок, проходящий через всё произведение.
47 Лейтенант Ржевский. В степи за Доном. 1942
Владимир Репин
Над раскаленной степью кружил ястреб, наблюдая, как взвод вгрызается в пересохшую пыльную землю. Принявший взвод два дня назад лейтенант Ржевский потребовал углубить стрелковые ячейки до полного профиля и соединить их траншеей, сработать по паре запасных позиций для каждого из выделенных на взвод ПТРС и для "дегтяревых". Он понимал, что два противотанковых ружья с расчетами, приданные взводу, и гранаты с бутылками - слабый щит против танков Гота, рвущихся к Сталинграду. "Максим", замаскированный в утешение во второй, запасной траншее, взвод встретил было ропотом: только что вышел и был доведен до войск Сталинградского и других фронтов приказ Ставки ВГК № 227.

"Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – НИ ШАГУ НАЗАД БЕЗ ПРИКАЗА высшего командования...
Таков призыв нашей Родины. Выполнить этот призыв – значит отстоять нашу землю, спасти Родину, истребить и победить ненавистного врага... Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах.
Народный комиссар обороны    И. Сталин"

Пришлось собрать взвод и пояснить, что пихать станковый пулемет в первую траншею может только не слишком умный командир: убирать его с бруствера трудно, видно его хорошо, попасть в такой, стоящий, как хряк-рекордист на ВСХВ, легче легкого. А уж если немец до первой траншеи доберется, то и пулемет потерян, и прикрыть отход бойцов во вторую некому будет.
Строевого командира, успевшего повоевать в Прибалтике и под Ленинградом, со свежей нашивкой за тяжелое ранение, бойцы слушали внимательнее, чем политрука.
- Товарищ лейтенант, а как же мы танки удержим? Я в последнем бою, еще за Доном, пулял-пулял - не берет их ружье!
- Куда целил?
- Сначала в лоб...
- Ну, тут понятно. Они ученые стали, на лоб  дополнительную плиту вешают, получается не 30, а 60-70 мм.
- Так я и в борт бил, уже когда прорывались!
- В катки, что ли?
- Обижаете, товарищ лейтенант! в борт, под башню, где боезапас.
- Бери ружье, пойдем в балочку, постреляем...

Глядя на разбитые крупнокалиберными пулями тыквы, Ржевский пояснил:
- Бой у ружья отличный, прицел не сбит. А вот ты, друг ситный, выстрела боишься, и когда за спуск дергаешь, глаза зажмуриваешь, сам того не замечая. Нет, я понимаю, грохот и отдача у него - будь здоров! Но не в белый же свет палить! Жми на спуск быстро, но плавно. Ты не должен знать, когда сорвется боёк. Вот пальнёт - и тогда моргай на здоровье! Давай еще!... Ну во-о-от: это же совсем другое дело! Продолжай, а я пока на хутор загляну. Закончишь - поговори со вторым наводчиком: вдруг и у него такая ошибка есть.

***

- Хозяюшка, мы тут на вашей бахче похозяйничали, пяток тыкв покрушили, вы уж извините. Я вам заплачу даже, всё равно деньги по аттестату отсылать некуда. Только вот продайте нам остальные тыквы. Не все, а только такие вот плоские, серо-зеленые. Жёлтый сорт не надо! И еще: сварите нам киселька, вёдер двенадцать. Даже лучше, если пожиже и несладкий - клейстер такой мучной. И лейку одолжите! Но это надо до вечера сделать! привезти-то есть кому?
- Да Стёпка на телеге подвезет. Сварю, и тыквы берите. Но деньги вперед, мне! А что ж так с аттестатом - не осталось никого, что ли?
- Отец - майор, они с мамой в Либаве были, он служил там, пропал без вести в первые дни. Транспорт санитарный с семьями немцы утопили. Так что некому мне деньги отсылать... Взвод - моя семья сегодня. А я им - отец-командир. В двадцать один год!
- Сынок, а давай я тебе борща налью? - хозяйка закусила кончик платка, пристально глядя на лейтенанта.
- Нет, хозяюшка. Я и так тут задержался, меня во взводе ждут. Вот тысяча - хватит? Мы за балочкой стоим, там, где столбы телеграфные - отправляйте Степана туда. Пусть лейтенанта Ржевского спросит.

***

К вечеру приехал Степан с тыквами и бидонами с клейстером.
- Погоди, Стёпка, мы тебе сейчас бидоны отдадим. Лейка у тебя прихвачена?
Через несколько минут бронебойщики уже поливали из лейки землю на основных и запасных позициях. У Стёпки даже губы задрожали от такого кощунства:
- Мы старались, варили, везли, а вы, значит - вот как!? Выливаете?
- Мы, Стёпа, фашистов обмануть хотим. А уж как получится - посмотрим. А вы бы уходили куда, или хотя бы в погреб спрятались, если стрельба начнется. Забирай лейку и бидоны и дуй отсюда! Спасибо!
Стёпка уехал, гремя пустыми бидонами.
- Сержант, берёшь тыквы, режешь вдоль аккуратненько, на ровные половинки, в центр забиваешь пустую консервную банку, чтобы на пару сантиметров торчала. И расставляешь их метров за пятьдесят перед окопами.
- Так банок не хватит!
- В соседнем взводе собери! Расставишь в две линии в шахматном порядке. Маскировать не надо.
- Немца дурить будем? Так они и поведутся, ищи дураков...
- Главное, чтобы им в самый ответственный момент что-то непонятное привиделось, а там посмотрим. У нас во взводе ворошиловские стрелки есть?
- Как не быть, есть, наверное...
- Уточни, собери. И охотников, если найдутся. И вот еще - городошников заядлых во взводе нет, случаем?
- В городки с фашистами играть будем?
- Ну, вроде того...

***

- Ваша задача - офицеры, унтеры. Узнать их просто - у рядовых винтовки "маузер", а у этих - автоматы. Их надо выбить в первую очередь. Ближе подойдут - бейте во фланг, влево-вправо, пехота за танками кучкуется, а меткий стрелок их и на двести метров достанет. Выгоните из-за танков - вам товарищи помогут их в поле добить. Не старайтесь непременно наповал застрелить. Не убил - так напугал! Даже если в руку-ногу зацепит - он уже не солдат, а рассадник паники. Лишний визг нам только на руку.

Прицел по дальности не переставляйте, нечего в бою время тратить. Цельте в корпус: далеко - получит в брюхо, близко - в голову. Лучше расстрелять две обоймы и ранить семерых, чем за то же время выцеливать и убить четырех с пяти патронов. Отобъём атаку - сами помрут или дострелим. А не отобъём - всё без толку, и патроны сэкономленные нам уже не понадобятся. И другим объясните: лучше стрелять в бок с ровной мушкой, чем в грудь с перекошенной. И не дёргать, не дёргать за спуск!

Городошники! Ну, про противотанковые гранаты особо говорить не буду, тут главное попасть, лучше спереди под башню - там и у механика-водителя лючок над головой, и снаряды недалеко. А вот со связками, если до них дойдет - только под гусеницу положить, как под "бабушку в окошке". Тогда есть шанс, что траки порвёт. А тут у вас опыт, я на вас надеюсь. А уж я к медали представлю, если будет возможность.
Вопросы есть?...

***

Танки, рыча двигателями, выкатывались из балки. Осталось 500, 400, 300 метров.
Ржевский разглядывал их в бинокль. Только средние, Панцер-3. Пять, семь... восемнадцать!
За танками шла негустая цепь мышиной пехоты.

- Бронебойщики, огонь по гусеницам!
Захлопали выстрелы.
Танки заводили пушками, но заметно было, что они не могли сразу понять, откуда бьют бронебойщики, и куда им надо стрелять. Тем временем один распустил гусеницу и развернулся боком, сразу получив попадание в бок - искра на броне была видна даже на солнце. Ржевский оценил преимущество ПТРС - бронебойщики стреляли споро, зло и точно; всё же магазинное ружье в обороне, где его не надо долго таскать, лучше однозарядной суперберданки ПТРД.

Вот остановились еще два танка, один вспыхнул. Пехоту стрелки сумели отсечь и положить носом в ковыль. Но и до окопов осталась сотня метров. Бронебойщики с запасных фланговых позиций лупили панцерам в борта, от которых летели длинные яркие искры. Рикошеты? И тут некоторые танки вдруг начали притормаживать и разворачиваться  вдоль окопов. Другие шли прямо, но скоро в них полетели гранаты и бутылки. Младший политрук Ерофеев, сменив бронебойщика, азартно расстреливал панцеры с фланга, в моторную группу, и попадал, попадал... Это видно было по разгоравшимся факелам Pz 3.

Один из танков все же дошел до второго бронебойщика, переехал окоп, но завертелся на месте, сбрасывая разорванную гусеницу. Бронебойщик сиганул было из траншеи, но, пробежав метров десять, снова спрыгнул в нее. А в танк уже летели бутылки, пламя плясало на броне, и падали в огонь встреченные пулями танкисты, пытавшиеся выскочить из люков.

"Вот уж точно - охота пуще неволи!" - удивился Ржевский, увидев вылезшего из окопа бойца с полудюжиной бутылок, бережно прижатых к груди левой рукой. Боец, матерясь, бежал вслед за прорвавшимися танками и забрасывал их бутылками. Убедившись, что все три горят, он побежал в окоп за винтовкой, и спрыгнув в траншею, принялся палить в выскакивающих немцев...

***

К сумеркам бой затих окончательно. Лейтенант собрал бойцов. К его удивлению и радости, во всем взводе было только два легко раненых. Ни тяжёлых, ни убитых. Потеряли одно ПТРС. Боеприпасов осталось на четверь часа такого же боя.
- Пузаков, как же ты ружье не уберёг?
- Дык, товарищ лейтенант, он, паразит, на окоп наехал, и давай елозить. А второй номер на основную позицию за патронами побёг. У меня ни бутылки, ни гранаты... Щас утрамбует - и всё! И такое меня зло взяло, такое зло, что я ему незаряжено ружжо в гусеницу и сунул, под звёздочку. Его заклинило ходом, подёргался туды-сюды, гусеница и лопнула. Я потом ружжо вытащил, но с него теперь только из-за угла стрелять. Зато трак у танка - на хрен! Дерьмовая у них сталь супротив нашей! Товарищ лейтенант, да вы не думайте, мне бы где по дороге кузню найти - мы поправим!
Ржевский еле сдержал улыбку:
- Ладно, Пузаков! За утрату оружия - выговор тебе!
- Есть, товарищ лейте...
- А за уничтоженные танки - благодарность!
- Служу Советскому Союзу!
- Сержанты! Как только окончательно стемнеет, танки, что просто подбиты - сжечь! Чтобы ночью не вытащили. Разделитесь на команды, ориентиры на "свои" танки наметьте заранее. Перед этим - распотрошить! Оружие, патроны, гранаты, бинокли, паёк, карты. Да не игральные, Рождественский, нечего хихикать! И документы.

К полуночи подошел ротный. Ржевский доложился по танкам и потерям, попросил подкинуть патронов, бутылок КС и гранат.
- А во втором взводе немцы бронебойщиков после нескольких выстрелов накрыли из пушек:  сушь, пыль от каждого выстрела над позицией столбом, хоть дульный тормоз снимай. А без него плечо вынесет отдачей. А у тебя как?
- А я перед ячейками ПТР землю жидким клейстером пролил, пыль коркой схватилась и засохла.
- А мне почему не доложился?
- Проверить надо было. Теперь знаю - работает.
- А танки у тебя почему вдруг стали борта подставлять?
Ржевский рассказал про противотанковые тыквы. Ротный только головой покрутил:
- Ну, это ты учудил! А ведь здорово вышло! Купились фрицы...

В степи зарычали двигатели, потом грохнула пара взрывов, поднялись языки пламени, захлопали выстрелы.
- Лейтенант, что у тебя там? - встревожился ротный.
- Не иначе как мои сержанты решили немецкие тягачи-эвакуаторы дождаться и сжечь всё сразу! Ухари...

***

Чуть свет вместо ожидаемых Юнкерсов затарахтел мотоцикл. Капитан, не слезая с седла, крикнул:
- Кто тут лейтенант Ржевский?
- Ну, я!
- Капитан Вольский, из штаба дивизии. Ваш ротный передал: снимаетесь, уходите! Они уже на большак потянулись, приказ на отступление у него на руках. Комдив сам поздравил с успехом, велел наградные документы готовить. Быстро соберетесь - догоните!
- Да ладно, товарищ капитан, успеем. Как там Тимофей, все так же вокруг комдива нашего кругами ходит?
- Тимофей? А что ему сделается? Ходит.
- Усы не сбрил?
- Усы? Да ты что, лейтенант, проверять меня взялся? Нет у Тимофея никаких усов! И не было!
Ржевский дважды выстрелил капитану в грудь:
- Тимофей - штабной кот, любимец комдива!
Подскочил Рождественский с трофейным автоматом.
- Гляди, сержант! Двадцать километров от Сталинграда, а у него на галифе ни пылинки! У нас даже рации нет, с полком связаться не можем, а этот хрен поздравление от комдива передает! Коз-з-злы, ну какие же козлы!!!

Ситуация была аховая: патронов почти нет, отступать без приказа нельзя, держаться нечем, фланги открыты, комроты и два неполных взвода браво маршируют к Сталинграду на расстрел в соответствии с приказом "Ни шагу назад!"

Через полчаса в небе затрещало, и за окопами сел связной По-2.
- Где командир?
- Я командир!
- Получи  пакет, лейтенант, распишись и вали отсюда! Приказ на отступление, отходим на внутренние рубежи обороны, немцы выходят к окраинам города.
Самолет разбежался, пару раз подпрыгнул  и взлетел.
- Сержант, кто у нас на мотоцикле гоняет? Живо в седло - и за ротой. Тормозни их, пока не догоним, у них приказ липовый! Настоящий у меня. Взвод, выходи строиться!
48 Жрецы Бога
Марго Па
«Дождь не может идти вечно»
(из кинофильма «Ворон»)

Синий московский вечер. Увидела мельком своё отражение в окне и снова подумала о заключённой внутри рамы, внутри молчащего дома, внутри одиночной камеры, где отчаянно ловишь звуки весны, доносящиеся с улицы. Воркование голубей на соседском подоконнике, визг разыгравшихся детей, которых мамы тщетно зовут домой на ужин, шелест шин по мокрому асфальту куда-то спешащего автомобиля. Я люблю звуки весны, но подчас они невыносимы, потому что гонят из дома прочь.
Вышла на балкон. Во влажном воздухе тают огоньки окон окрестных домов. Море разноцветных огней за бортом балкона. И ветер дышит вечерней свежестью в лицо, и морская соль ощущается на губах. В моём море есть даже маяк. Так я называю окно писателя в доме напротив. Маяк светит в ночь, порой до самого рассвета, нежно-зелёным отблеском, когда все другие окна вокруг давно погасли. Так бывает, если письменный стол стоит у окна, а на столе – старинная лампа под зелёным абажуром. Иногда верится, что писатель нам всем сочиняет новую счастливую жизнь. А иногда кажется, что никакой он не писатель, а человек, страдающий бессонницей. Счастлив ли он? Не знаю, я никогда его не встречала. Одни люди летают друг к другу на самолётах, за тысячи километров, чтобы обняться в аэропорту, а другие проходят по одной и той же улице под окнами друг у друга тысячи раз – и никогда не встретятся. 
Я проникаю сквозь пелену мигающих огней – и мысленно, как ветер, лечу над московскими улицами, проспектами, эстакадами, площадями и двориками.  В дом, где на балконе уже пустил побеги виноград. К лету созреют первые ягоды, но они несъедобные. Виноград – декоративный, посажен «для красоты».
«Не могу смотреть на эти унылые дома напротив, –  как-то сказала мне Оля. – Серые стены, решётки на окнах, напоминают тюрьму. А виноград отвлекает от «бетонного пейзажа», радует глаз – и спасает душу».
«Спасение утопающих – дело рук самих утопающих», – вспоминается горькая шутка на платформе. Филёвская ветка московского метрополитена, северный край – открытые платформы, где свищет сквозняк, и куда ни встань, течёт за шиворот. Дождь… Он всегда куда-то идёт. Люди суетятся, приезжают и уезжают. Про себя называю это место «метафорой жизни»: они все перемещаются из точки «А» в точку «Б», из прошлого в будущее, мелькают перед глазами, а ты стоишь, промокшая до нитки, ждёшь непонятно чего – и смотришь им вслед. Точно провожаешь в другую жизнь, тебе недоступную. Этот эпизод я читала в сотнях книг: все писатели стоят на углу, перекрёстке, платформе… неважно где, главное – под дождём, а мимо идут в никуда люди под зонтами, и многократно повторённая, как в коридоре зеркал, картинка, превращается в маленькую вечность.
«Мы с тобой бледные, гибкие линии… Кто мы друг другу?» – кто-то наклеил стихи на дверь вагона прямо над надписью: «Не прислоняться».
«Спирохеты»,  –  захотелось подписать мне на листовке, но ручки в карманах не нашлось. Знаю-знаю, чёрный юмор свойственен людям с дурным характером, а все циники – разочаровавшиеся романтики.
Но до какой степени отчаяния нужно довести человека, чтобы он начал расклеивать свои стихи в вагонах метро? Психологи утверждают, что графомания – неизлечимая болезнь, потому что причина её – одиночество. Когда не с кем поговорить по душам. Когда никто не хочет не то чтобы войти внутрь – прислониться к твоей жизни. Даже краешком, на мгновение.
«…вдруг в ней всё ничтожно будет,
кроме этого мучительного с кровью:
«Граждане, послушайте меня...?!»
К слову сказать, я тоже называю себя писателем, потому что писаниной зарабатываю на жизнь. Когда очередную статью утверждают в журнал, иду в банкомат, снимаю деньги и обедаю в Камергерском переулке. Смотрю, как солнце бликами отражается в бокале красного вина. А когда статью не берут, вычёркиваю ещё один бесполезный день, сгинувший в четырёх стенах. Вечером кручу старую исшарканную виниловую пластинку с блюзами. «Господи, не дай мне умереть, не поняв, зачем жил…», – воет мертвец из колонок проигрывателя. Впрочем, в Камергерском я, разглядывая снующих туда-сюда людей, тоже задаюсь вопросом: «Зачем?». То есть, куда бегут, они все знают, но зачем…
«Я не думаю об этом, просто рисую. Я люблю рисовать, – бормотала себе под нос Оля, склоняясь  над альбомом и тщательно прорисовывая узоры на крыльях бабочки. Когда мне грустно, Юрий отправляет меня в парк – рисовать с натуры. По возвращении улыбаюсь от уха до уха – и он счастлив тем, что счастлива я. А однажды… – тут она оторвалась от альбома и задорно взглянула на меня, – сижу на скамейке, рисую, чувствую чей-то взгляд. Не успела опомниться, как рука мужчина протянулась к альбому со словами: «Я у вас это куплю!». Но мои рисунки не продаются, тянули друг у друга из рук, пока не порвался альбом. Пожалела его, нарисовала несколько этюдов. Так всё и приходит, само собой – из ниоткуда. Когда занимаешься любимым делом, жизнь кажется естественной, чем-то самим собой разумеющимся».
К выходу из вагона протиснулся мужчина – седовласый, с хвостиком и серьгой в ухе. В «косухе» и юбке до колен. Наверное, тоже почувствовал взгляд – обернулся. Я улыбнулась. Хотела сказать: «Я вам завидую. Нужно обладать недюжинной смелостью и мужеством, чтобы до седых волос оставаться самим собой».  Но створки дверей со «спирохетами» разъехались в разные стороны, и он шагнул прочь. Шла за ним метров сто, загадав, что если на перекрёстке коридоров метро свернёт на нужную мне линию, то и я когда-нибудь узнаю себя в зеркале.
Сейчас же я ощущаю себя ячейкой чужой памяти. Снаружи – дресс-код, внутри – цитаты. А блюзовыми вечерами окрестные дома мнятся мне матрицей, где мы все расфасованы по квартирам-клеткам. Часто, возвращаясь домой, не могу отыскать взглядом своё окно, даже когда оставляю в квартире свет.
«Вы – единственный человек, способный выполнить этот заказ, –  строго сказал мне клиент. –  Мы будем ждать столько, сколько потребуется».
Дело было в башне, где обитают «люди в чёрном», до дежавю похожие друг на друга, и так же до помешательства лабиринта похожи их пластиковые белые кабинеты; где небо за окнами всегда цвета долларовых купюр, потому что башня парит в едком тумане из смоговых облаков над городом, на вершине мира. Я хотела отказаться, слишком сложные термины, требующие «перевода» на понятный всем – русский язык.  Работа – для технического специалиста узкого профиля, а не для журналиста-копирайтера по принципу: «мели, Емеля, про что захочешь…».
«Вы – единственный человек, способный меня понять», – попросил он уже мягче.
«Почему?» – удивилась я. 
«Потому что вы задаёте вопросы», – ответил он.
Это неправда, что правильно заданный вопрос – половина ответа. Нет, ответы порождают новые вопросы – и так до бесконечности. Множество вопросов, внутри которого мечешься, как зверь в клетке, внимая голосам умерших с виниловых пластинок, читая книги мёртвых. Они не дожили до своих ответов. И завещали свои вопросы нам...
 «Осторожно, дерево – живое!», – завопил клиент, когда одеваясь, случайно задела куст в кадке. Листья – как из пластмассы, но рядом с кадкой – лейка.
Теперь я посмотрела на него, а не в бумаги. Дорогой костюм расстёгнут, но галстук затянут под горлом, мускулы проступают сквозь ткань рубашки, лицо безупречно выбрито. Просыпается по будильнику в пять утра, затем едет в спортзал и бассейн, целый день с перерывом на обед в ресторане сидит в башне. Ночью не видит снов – усталость. Днями за окнами башни тоже куда-то идёт никем не замеченный дождь, и кажется, это не дождь, а жизнь проходит. Мимо. Ему некогда даже завести кота, но нужно о ком-то заботиться – неосознанная и непреодолимая потребность  –  и потому он растит этот странный куст в кадке, как ребёнка, как зацепку на идеальной поверхности, чтобы не всё с неё соскальзывало без следа. Куст – его лекарство от чёрной меланхолии.
«Раньше у нас бывало много друзей, а теперь им некогда: сидят по домам, копят долги и следят друг за другом в окошечки социальных сетей. Никто не хочет радоваться – все  несчастны», – поделились со мной Оля с Юрием во время моего прошлого визита.
Несчастны… каждый по-своему, но одинаково глубоко. Жить – страшно, ибо сказано было: «Бойтесь несчастных!». Я ищу ответы на вопросы, потому что мир, поддающийся определениям, кажется безопаснее. Но никогда не найду, пытаясь объяснить беды и оправдывая невозможность радости, вместо того, чтобы вспомнить, когда мне самой было по-настоящему хорошо – просто так, без причины.
Фильм Ольги и Юрия так и назывался: «Просто трава». На стене мерцал не квадрат кадра, а точно дверь распахнулась в лето. В моё детство, когда прогуливала уроки в школе и лежала на траве. Смотрела, как колоски колышутся на ветру, снизу чудилось будто они – гигантские деревья неведомой планеты; как небо над головой простирается синим морем, и серебристые самолёты ныряют меж облаков, как дельфины в волнах.  По траве бегали обнажённые богини, тоже напоминающие маленьких девочек. В детстве все мы все обнажены для искренности.
Это было три года назад, такой же дождливой промозглой весной. Больше не возвращалась к ним – некогда.
«У вас долгие дни, словно живёте при советской власти, или вообще – в безвременье. А к нам пришёл Путин и обременил всех кредитами».
«Странно, что к нам не заглянул – обременить», – смеялись ребята, вспоминая шутку Довлатова: «Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И всё же я хочу спросить – кто написал четыре миллиона доносов?». 
Квадрат света на стене погас, и я задумалась с грустью, что изначально нам всем была присуща эта первозданная, языческая, сакральная радость бытия, свойственная человеку Эдема, но потом у нас её отняли. Кто и когда – не так уж и важно. Система существует в любом обществе. Разделили дух и плоть, наложили табу на красоту человеческого тела и на естественную радость жизни. Страх перед естеством внушает человеку нелюбовь к себе – и к другим. Нелюбящий не способен радоваться миру вокруг, живые природные ценности заменяются чем-то внешним, что продаётся. Так рождается зависимость. Человеком, который себя не любит, легко пожертвовать во имя «всеобщих» идеалов, он не самоценен. И таких сотни, тысячи брошены в огонь, и войны не прекращаются. Человека, заменившего природные ценности на искусственные, легко превратить в винтик системы. И всё, что нам остаётся, – искать «потерянный рай», но не внутри себя, а опять – где-то снаружи, шлёпая по лужам в тумане. 
Но среди людей во все времена жили жрецы Бога. Те, кто понимает, как прекрасна жизнь и земля, для кого облака, летящие по небу, волнуемая ветром трава, соприкосновение рук – дороже золота. Бог – великий художник, нельзя воспринимать сотворённый им мир как «тяжкое бремя времени» и «юдоль скорби». Любить – значит чувствовать в себе Бога, а рай – он здесь, на земле, у нас под носом. В капле дождя, покачивающейся на травинке.
Наверное, самый тяжкий грех – это неблагодарность. А что такое неблагодарность, как не отсутствие счастья?
… Синий московский вечер. Я стою у подъезда, поднимаю голову и вижу, как свет пробивается сквозь ветки винограда. Всё, что мне нужно сейчас – это сделать сто шестьдесят пять шагов по лестнице вверх. Ровно столько я насчитала, когда в прошлый раз спускалась во двор. Теперь понимаю: человек считает ступени, когда хочет остановить время, задержаться на миг там, где был счастлив.
Всё, что мне нужно сейчас – нажать на кнопку звонка. И дверь снова откроется.   
49 Добрые дела
Светлана Степанова
Анапе посвящается…


 - Маааам, что такое "последняя капля"?

Она судорожно смахнула набежавшие слезы, которые предательски пытались организовать водопад, внутренне собралась и посмотрела на свое сокровище в зеркало заднего вида. Ее всегда удивляло его умение не только интуитивно чувствовать все внутри нее происходящее, но и очень точно называть своими именами, от чего ей моментально становилось легче. Как тот враг, что страшен, пока не видим, но как только увидишь его и убедишься, что он обычен, то обесценивается моментально, и голова уже занята поиском способов победить его.

Он был прав абсолютно, её замечательный мальчик. Это пробитое на трассе колесо завершило череду неудач, последнее время преследовавших ее. Может, завершило и не колесо, а дождь, который беспросветно лил единым потоком, не давая ей возможности выйти из машины и поймать попутку. А может, неудачи ее и не закончились вовсе... И, конечно, весьма сомнительно, что найдется смельчак, который под дождем согласится помочь ей поставить запаску. Она бы могла поставить ее и сама, прекрасно зная теоретическую часть замены. Но на практике, ей просто не хватает веса, чтобы открутить болты на колесе, сколько ни прыгай на баллонном ключе. Да и полбеды открутить, главное же, хорошо потом прикрутить, чтобы не отвалилось оно в самый неподходящий момент где-нибудь на скорости да на повороте, чтобы не "утарахтели" они с Артемкой в какие-нибудь "тар-та-ра-ры".

***

- И как ты выпуталась?

Вечер. Уютное кафе. Приглушенный свет. Они сидят с подругой за столиком у огромного окна. Катя задумчиво следит за огоньками проезжающих машин. Замечает в отсветах фар, как капли дождя все больше перемешиваются с крупными снежинками и думает: «Нееееет, только не снег!!! Его еще не хватало!». Через два дня Новый Год и, казалось бы, снег неотъемлемая часть этого праздника, но в их южном городе он нечастый гость, поэтому зимней резины у нее нет, а если непогода задержится на несколько дней, это означает, что сидеть им с Артемкой все праздники безвылазно дома и грустить. И окончательно стало беспомощно и тоскливо. И в добавок появилась еще и злость. Непонятно на кого. На весь мир вокруг, наверное. Потому что отвечать на безобидный, в общем-то, вопрос Яны, начала она с наездом, на нерве, на эмоции.

- Как выпуталась?! Замечательно!!! Позвонила Андрею, он как всегда был с детьми у бывшей жены, у него там какие-то очередные бесконечные проблемы. Отчитал меня, что я ему звоню, как будто бывшая жена не совсем и бывшая, как будто я заранее должна предполагать, что он там торчит круглосуточно. Отчитал меня, что я поехала сама с ребенком по трассе на море, совсем забыв уже, видимо, что это он пообещал моему сыну свозить нас в дельфинарий в Геленджик и поплавать там с дельфинами, а потом выяснилось, что он наметил на этот день другие планы, совсем как-то не подумав, что ребенок до этой поездки дни считал… Я просто видеть не могла, как Темыч расстроен, когда узнал, что мы никуда не едем… Но разве же этому чурбану объяснишь? Похоже, что мой сын – это единственный мужчина, на которого я смогу положиться. Знаешь, что мне сказал? «Мам, как только я еще немного подрасту, то обязательно научусь менять колеса». Меня это так тронуло… передать тебе не могу… недавно статью про принцессу Диану читала. Когда она развелась с Чарльзом, Королева лишила ее титула "Высочество", так вот ее старший сын тогда сказал ей: «Когда я стану королем Англии, то верну тебе титул». Я так ревела, пока читала… это было так трогательно… и сегодня, после слов Артемки, чуть не разревелась... Еле сдержала слезы. Вышла из машины, конечно же, тут же поскользнулась в грязи, упала, на колготках две огромные дыромахи. Я вся мокрая, грязная, дождь льет сплошным потоком, туш потекла. Я выглядела как главная героиня фильма ужасов. Представь: горы, серость, едва заметный туман стелется дымкой, странная женщина, машина на аварийке… Стою с протянутой рукой. Все шикарно.

Представив всю эту картинку, как со стороны, они сначала обе прыскают от смеха, а потом хохочут. Еле успокоившись, Катя продолжает.

- Один-единственный, кто пожалел меня, был какой-то дедуля на стареньком белом «Москвиче». Остановился, колесо заменил, подсказал, где ближайший шиномонтаж, еще, не поверишь, и чаем из термоса напоил. И от денег отказался. Взял лишь обещание не пройти мимо нуждающегося в помощи. И уехал.

- Так надо было Андрею еще раз позвонить, ну психанул бы, но приехал и никаких проблем, – безапелляционным тоном сказала Яна, осторожно разливая ароматный чай по чашкам. Она была эффектной блондинкой с короткой стрижкой и ярким маникюром, уверенно рулившая жизнью, своими мужчинами и красным Мерседесом. В ее жизни не было проблем, которых бы не мог решить ее очередной претендент на звание будущего мужа, и она просто искренне считала, что если помощи не было, значит, Катя о ней слабо просила.

- Таких как Андрей, надо … и в музей. Нет, не вынуждай меня грубости говорить. Я как домой вернулась, набрала полную ванну горячей воды, возлежала в пене, себя жалела, и о нем думала. Нет у нас с ним ничего! Понимаешь? Прозрачности отношений нет! Все "призрак и морок". Далекое будущее, в котором, может быть, все повернется к лучшему. Я даже толком не знаю, любит ли он меня, или ему просто со мной удобно. Приходит, когда ему вздумается, печалится о горькой судьбинушке, советы выслушает, поспит, поест и уходит. Зато когда меня требовалось поддержать – что я выслушала… Недавно написала статью о воспитании детей. Ну да, каюсь, увлеклась художественной частью. Слишком уж завуалировала свои мысли. Опубликовала в детском электронном журнале. Что тут началось в комментариях… Порвали меня на "английский флаг". К каждому слову цеплялись. Столько гадостей наговорили, о которых я даже и помыслить не могла. Непонятно как они их вычитали в моем простом и совершенно абстрактном тексте. Мне казалось, там все просто и с юмором, а общее мнение свелось к тому, что я неадекватная. Ну знаешь же, какие в интернете все смелые, и как ловко развешивают ярлыки. И лишь считанные единицы, кто в тексте прочел то, что я действительно имела в виду, робко пытались меня защитить. Со статьей-то все хорошо закончилось. Когда я разъяснила основную мысль, то несколько особо ретивых критиков, даже извинились… Мне не их нападки обидны. Они меня не знают, я - их. Могла нечаянно зацепить какие-то больные струны души, получила реакцию. Это уже так, прошлое, разобрались – проехали. Обидно было, при попытке найти моральную поддержку в Андрее, услышать лишь, что он всегда считал, что писанина – это не мое. И никогда не понимал, ради чего я эти статейки клепаю. И моя идея написать книгу о принцессе Диане – глупее не придумать, на его взгляд. И знаешь, может, я и правда плохо пишу, и критика от партнера, это, наоборот, дорогого стоит в таком случае. Но вопрос в том, как мне об этом сказать. "С плеча рубить" или слова правильные подобрать. В которых забота сквозить будет. От которых у меня ощущение появится, что критика эта, не ради унижений, а объективный взгляд со стороны. Мне от мужика стержень нужен. Чего ты хихикаешь? Ааа! Ну ты что! – отсмеявшись на пару с подружкой неожиданной двусмысленности фразы, Катя продолжила - если всерьез, то мне нужно просто ощущение поддержки. Что я ему нужна. Что ему хочется быть вместе со мной. Чтобы не ждать от него подвоха. Чтобы говорить с ним обо всем, и не искать в словах двойного смысла. И смеяться, так же легко и просто, как, ну вот с тобой мы смеемся. Настоящая любовь – она... простая. И прозрачная очень. В ней все понятно с первых минут.   

Их разговор прервал официант, выставляя с подноса на стол бутылку шампанского и два бокала. На удивленные взгляды их, заговорщицким тоном доложил: «Комплимент от двух джентльменов за соседним столиком». Ловко откупорил бутылку, от которой послышался лишь легкий хлопок, дымок, с легким шипением разлил напиток по бокалам и удалился. Яна, со знанием дела, взглядом указала на бутылку:

- Не жадные джентльмены нам шампанское передали. Знаешь, сколько такая бутылочка стоит? Может, присмотришься к ним? Вполне себе респектабельные – заметив Катино выражение лица, грустно добавила - ты всегда хотела любви, идеала, но нет их таких, понимаешь? Так пусть хоть с деньгами будет. Машины, острова… райская жизнь…

- Скажешь тоже! Не хотела я идеала. Идеал – это принц, да еще и понимающий, открытый. Такие может и бывают, но как редкий вид, записанный в красную книгу красной ручкой. Ну их, принцев этих. Я же понимаю, что сама-то, мягко говоря, не принцесса. А деньги я тоже зарабатывать умею. Мне чужих не надо. И на острова полететь могу. Но хочу я полететь с тем, с кем можно радостью своей делиться, понимаешь? Тогда и остров не обязательно. Мне и нашего моря хватит.

- Но написать-то ты хочешь о Диане! О принцессе! О богатой жизни… Почему же не о любви в шалаше?

- Да потому что! Вспомни все детские сказки про принцесс? Она выходит замуж за принца, красивая свадьба и живут они долго и счастливо… И вот тебе Диана, исполнившая мечту миллионов девочек по всей планете, вышедшая замуж за принца, да не какого-то там принца, а самого лучшего. И была у нее шикарная свадьба. Все говорило о том, что должно было быть и счастье. А его-то как раз и не было. Потому что счастье не в принце, не в свадьбе, не в самом красивом платье. Оно может быть и без этого всего. Просто быть, понимаешь? Любви у них не было. Сплошная "тень на плетень" и только лишь взаимное неудовольствие, да претензии друг к другу. И как единственное оправдание их брака - двое замечательных детей… дааа, а с Андреем у нас даже детей общих нет, вообще не понимаю, зачем нам быть вместе? – как-то незаметно съехала обратно на разговор о себе, Катя.

Она возвращалась домой на такси. Уютно урчал двигатель, и поскрипывал на поворотах руль. За окном мелькали наряженные витрины магазинов, елки, гирлянды. Город укутался первым снегом и, словно, принарядился к празднику. Стал чистым, свежим и каким-то торжественным в блеске и сиянии новогодних огней. Попросила водителя остановить машину и высадить ее. Кате, вдруг, захотелось пройтись по городу. Подышать легкой морозной свежестью. Вспомнить, сколько восторгов вызывал в детстве снег, да если еще он выпадал под Новый Год. Она шла, ловила на перчатки крупные снежинки, разглядывала их причудливые узоры. Ей представилось, что сейчас идет она не одна, а с ним, тем самым, встречи с которым так давно ждет. Что идут они держась за руки под этим снегопадом, дурачатся, играя в снежки, а дома их ждет Артемка, и их собака, какой-нибудь лабрадор по кличке Архимед. И впереди Новый Год. И они будут прятать друг другу подарки под елку. И предвкушать, с каким восторгом Артемка будет разворачивать их совместный подарок ему. И поедут все вместе в горы, кататься на больших надувных плюшках, пить чай из горных трав… вспомнился чай в термосе на трассе, дедушка на Москвиче, и… обида на Андрея. Так тщательно придуманная картинка такого простого и возможного счастья, рассыпалась вдребезги на тысячу кусков. Нет. Предложи она Андрею погулять с ней под снегопадом сейчас, увидела бы лишь легкое недоумение глупости предлагаемой затеи. Не может с ним быть ни легкости, ни дурачеств. Ни-че-го.
 
Катя шла и вспоминала, как часто, когда она была маленькой, они с мамой, именно зимой, под Новый год, уезжали на поезде на Смоленщину, к прабабушке. Как вкусно пахло поездами на перронах, как приятно было спать под мерный стук колес и чувствовать, как плавно поезд укачивает ее, унося в страну грез. И бабушка всегда встречала их на пригорке, возле дома. Топила жаркую баню, к которой надо было пробираться через огород, среди сугробов в Катин рост. Называла ее ласково «дитятко», разливала чай из самовара, стелила ей на настоящей русской печке, и Катя представляла себя то Ильей Муромцем, который на печи лежал, то Емелей, который на такой же печке разъезжал… Там оживали все сказки. И даже часы были такие, настоящие, с кукушкой. Катя прислушивалась к ночному скрипу половиц, и ей казалось, что если притаиться и долго не шевелиться, то обязательно увидишь и домовенка Кузю с Нафаней. Потому что где же им еще жить, как не в таком же доме, как у ее прабабушки… А папа с ними не ездил никогда. Кате даже не приходило в голову спросить у мамы, почему. Не поехал и не поехал. Не смог, наверное.

А сейчас она шла и думала: «права Янка! А я не права. И принцесса Диана не права. Она хотела, чтобы мужчина был с нею всею душой. И я так хочу. Но так не бывает, видимо. Наверное, мужчины просто другой народ и то, что нам кажется совсем просто, для них слишком сложно. Открываться, впускать в свой внутренний мир - это просто не их история. Похоже, что все мужчины такие, как папа и Андрей. И других просто не бывает».

***

Тридцать первого декабря она проснулась с настроением: «празднику быть!». Неважно, присоединится к ним Андрей или нет, но они с Темой будут кутить! Весь день она изо всех сил пыталась поймать ощущение предвкушения какого-то волшебства. И все с большей грустью понимала, что чем старше возраст, тем, видимо, меньше магии в жизни и тем больше обыденности в ней. И тем сложнее поймать ощущение ожидания чуда. Вроде и способы были задействованы все: и елку с сыном старательно наряжала и огоньки развешивала, и готовила, и готовилась, и пыталась удержать в голове все те сто тысяч мелочей, которые так необходимы в эту ночь, и шампанское под куранты пила и салюты смотрела, а ощущение все не приходило.

Утром первого января они проснулись с Артемкой, когда казалось, вся страна еще спит. Попили чай с праздничным тортом, посмотрели на снег из окна и решили выйти погулять. Артем открыл дверь, и в нее зашла собака. Живая, настоящая такая собака, с черным кожаным носом, и четкой уверенностью, что пришла она по правильному адресу. Выгнать собаку они не смогли. Тема спросил: «Ты не укусишь?», и протянул руку, чтобы погладить ее по голове, а она подставляя голову для ласки, тут же, на радостях, надула лужу прямо в их коридоре. Видимо, чтобы они сразу осознали всю степень серьезности принятого ими решения. Предположив, что живет она у кого-то из соседей, прошлись с ней по всем этажам, но каждый раз она делала задумчивую морду, как бы говоря: «Ну не знааааааааю, кажется, я не здесь живу…». Отчаявшись, расклеили объявления по всем подъездам и терпеливо принялись ждать хозяйку.

Тема устроил с собакой веселую возню и подкармливал ее конфетами из новогодних подарков, и той вроде все нравилось, но временами она скулила и смотрела с такой печалью в глазах, как тот беспомощный ребенок, который понимает горе, но не может о нем сказать. Уже поздно вечером, Катя нашла на ошейнике крошечный кулончик, раскрутила его, оттуда выпала бумажка, в которой было написано, что собаку зовут Анапа, а также адрес ее и телефон хозяев.

«Так ты Анапа, да?!» – воскликнула Катя и собака тут же навострила уши, засеменила, забегала по кругу, замахала хвостом так, что он превратился в пропеллер, всеми доступными ей способами говоря: «Да! Да! Я! Анапа!». Катя рассмеялась счастливо, чмокнула ее в нос и принялась набирать номер, а Тема вцепился в собаку, зарылся носом в мягкую шерстку, уже предвидя неизбежную разлуку и нашептывая ей что-то свое, только их двоих касающееся. Счастье, едва начав загораться, снова померкло в ней, да и у любого бы померкло, кто мог бы вместе с ней наблюдать эту трогательную грусть. К огромному Катиному удивлению, владельцем маленькой коричневой пушистой собаки оказался мужчина, но с мягким и довольно приятным голосом. Он моментально ответил ей по телефону, пообещав тут же приехать и Анапу забрать.

И когда неслась Анапа со всех своих собачьих лап навстречу хозяину, весело прихлопывая лопоухими ушами, на Катю снизошло таки вот это ощущение Новогоднего Чуда. Неповторимого в своей магической простоте. И все было бы отлично, если бы, совсем по детски уткнувшись в нее, так отчаянно не всхлипывал Артемка.

- Парень, ну ты чего так расклеился? – хозяин Анапы присел на корточки и участливо пытался заглянуть к Теме в глаза – ну послушай, я недавно только переехал в ваш город, у меня здесь никого знакомых нет, а по работе приходится часто уезжать в командировки. Я как раз искал подходящего паренька, кто мог бы присматривать за моей собакой, пока я в отъезде. Я, правда, искал постарше, но Анапа – зверь небольшой, так что и ты легко справишься. Если, конечно, твои родители не будут против.

- Папы у нас нет, а мама не будет, - со всей детской непосредственностью тут же выдал все нюансы их семейной жизни Артем, уже поверивший в своем маленькое, но такое настоящее счастье, но все же, робко подняв глаза на маму, уточнил: "правда же?".

А Катя стояла, старательно разглядывала потолок, как будто там было написано, что-то очень для нее важное, но на самом деле, чтобы мужчины не поняли, что глаза ее полны, взявшихся неведомо откуда, слез. А собравшись, ответила:

- Я не против. Все это так невероятно, что тянет на какой-то сказочный новогодний рассказ.

- Так напишите... я бы с удовольствием почитал, если бы позволили. Никто и никогда еще не писал рассказ о моей собаке. Да у меня и собаки-то до этого не было никогда, - он улыбнулся искренне и открыто, поглаживая Анапу и осторожно расправляя сбившиеся кудри ее.

- Как же она убежала от Вас и как оказалась под нашей дверью?

- Как пришла именно к вам – не знаю. А убежала… вышли мы с ней салюты посмотреть. Мимо пацаны шли, кинули петарду, рядом с ней рвануло, и помчала Анапа не разбирая дороги. Я побежал за ней, звал. Но темно, салюты везде, грохот стоит... народа высыпало на улицу… толпа целая. Новый год! Расстроился ужасно... так привык к ней. Я и не задумывался раньше, как это важно, когда дома ждет тот, кто действительно любит.

- Ну скажите же, почему она – Анапа? Надо как-то объяснить читателям, откуда такое необычное имя, - Катя протянула руку и нежно провела по мягкой, шелковистой шерсти. Анапа зевнула, как будто улыбнулась ей, и, довольная собой, свесила набок язык.

- Я сам с Урала. И с детства мечтал увидеть море. Никак не получалось. Как-то у родителей денег не было, потом я много работал, карьеру строил, и было не до отпусков. А теперь переехал сюда, к вам, открывать новое направление для нашей фирмы. И в первые же свободные выходные, сел в машину и поехал на море. В Анапу. А там встретил эту собаку. Она как-то сама пришла ко мне, и весь день ходила по пятам, куда бы я ни пошел. Как будто она моя собака. Ну а к вечеру, как пришло время домой ехать, я просто забрал ее с собой. Как бы я ее бросил? Вот Вам и моя Анапа. Кстати, может завтра съездим все вместе туда, к морю? А что! Отличная же идея, по-моему! Надо мне вас как-то отблагодарить. Не шоколадкой же одаривать, в самом деле. И это так необычно - погулять возле моря второго января... Да и им же надо как-то привыкнуть, чтобы пареньку потом было проще присматривать за ней…   

Они стояли, смотрели друг другу в глаза и смеялись неизвестно чему, наверное, этой невероятной истории о собаке, которая всегда очень точно знает, куда ей надо прийти. И в Кате потихонечку снова просыпалась та робкая уверенность ее в том, что любовь, когда она "взаправду", это очень просто и сразу понятно. Главное, верить и успеть дождаться ее… 
50 Дай им второй шанс, внучек!
Иван Эр
          Огромный спелый персик, пробивая себе дорогу сквозь поредевшую листву, эффектно шмякнулся на Макаркину макушку. Единственный плод на этом дереве, уцелевший после сбора урожая, выбрал удачный момент и вдоволь насладился местью этим двуногим, которые вздумали питаться его братьями.
 
          - Чёрт, больно! - выругался старший менеджер семнадцатого отдела новых разработок компании «Вольные Игры».

          - Забудь про боль, прислушайся к космосу, сейчас в голову должна прийти гениальная идея! - едва сдерживая смех, посоветовал старик.

          - Брось, дед! На дворе 2051 год! В эту байку про Ньютона уже даже школьники не верят! - ответил Макар. - Идеи не приходят в голову от удара тупым предметом по кумполу! Ладно, мне уже пора, извини. Много работы, шеф вообще озверел после последней разработки наших конкурентов, требует от меня к понедельнику «что-нибудь новенькое».

          - Как же так, внучек? Ты же обещал на все выходные ко мне! - запричитал заслуженный пенсионер. - Завтра на озере такой клев будет! Я за приманкой в город специально ездил и червей накопал. Ну где ты там в своих каменных джунглях вдохновение искать будешь?

          Макар пнул ботинком безжизненный фрукт, проследил за его недолгим полетом и мысленно представил известную статую с весами в руке. Положил на одну чашу весов завтрашнее свидание с Верой, а на другую — долгожданную рыбалку с любимым дедом. Грустный, полный Надежды взгляд деда перышком лег на чашу рыбалки и помог ей перевесить Любовь.

          - Хорошо, твоя взяла! Я останусь, но с одним условием! - предложил Макар. - До завтрашнего утра я должен придумать то, чем порадую шефа в понедельник, идет?

          - Попахивает пошлым шантажом, Макарушка, - улыбнулся старик. - Эдак я начну подозревать, что ты ко мне сугубо из личной выгоды приезжаешь. Ну да ладно, согласен, расскажи мне над чем голову ломаешь? Что вы там на своей работе разрабатываете? Пойдем к столу, чайку выпьем и обмозгуем вместе.

          Макар подробно, стараясь не упускать мелких деталей, коим придавал особое значение, поведал деду о государственной программе, стимулирующей предпринимателей к разработке новых подвижных игр для молодежи. Дело в том, что к концу 2029 года человечество столкнулось с глобальной проблемой массового ухода молодых людей из нормальной реальности в виртуальную. Компьютерные игры, предложенные населению, были настолько великолепны, что человек не смог устоять перед ними. Тогда лидеры крупнейших государств собрали Большой Совет и властью, данной им народом, объявили компьютерные игры вне закона, оставив им жить ровно один час в сутки! С шести до семи вечера по московскому времени. Вы спросите, как они этого добились? Да очень просто. Собрали всех крупнейших производителей компьютерных игр, антивирусов, программного обеспечения. Пригрозили им пожизненным лишением лицензии и свободы. Обязали установить в своих продуктах специальную программу-таймер. В средствах массовой информации развернули активную пропаганду необходимости своих действий и мер. Сразу же возникла новая проблема. Если взрослые люди легко адаптировались и быстро нашли альтернативу, то дети взвыли страшными голосами! Большой Совет собрался снова и разработал программу развития подвижных игр для детей. Сильно выручил спорт, но человеческая натура всегда требует чего-нибудь новенького и интересного. Тогда правительства многих стран объявили тендер на создание различных натуральных игр и учредили специальную ежегодную премию лучшему разработчику. Корпорация «Вольные Игры», в которой трудился Макар, трижды становилась лауреатом государственной премии России, не считая серьезных доходов от продаж атрибутов своих игр. Мировое признание за все эти годы ей получить так и не удалось.
 
          - В этой истории я одного только не пойму, - оживился старик. - Почему для компьютерных игр выбрали именно это время, с шести до семи? Неудобно же, конец рабочего дня во многих конторах, людям домой ехать надо...

          - Ну почему же, - ответил внук. - Есть и существенные плюсы. По официальной версии время выбрали путем обычного жребия, ведь часовые пояса разные, а час игры должен быть единым по всему миру, иначе невозможно играть онлайн на международном уровне. Поначалу наши выразили протест и обвинили Вашингтон в мошенничестве. Но как признали через несколько месяцев члены нашего правительства, отчасти благодаря именно такому раскладу, во многих крупных городах России вечерние пробки практически исчезли, а почти 20% трудящихся вовсе отказались от компьютерных игр.
 
          - Погоди-погоди, как ты сказал? «ПРОБКИ ПРАКТИЧЕСКИ ИСЧЕЗЛИ»?! Эврика, Макарка! - закричал дед и тут же перешел на заговорщицкий шепот. - Кажется я знаю, чем тебя порадовать. Пойдем-ка за мной скорее, у нас часа два осталось, пока бабуля твоя из города не вернулась.

          Старик вынул из тумбочки заветный серебристый ключик, надавил на корешок одной из многочисленных книг, стоявших на верхней полке, и часть стены отъехала в сторону. Взору изумленного внука предстала потайная дверь.

          - Ого, деда, да ты никак бывший шпион? - удивился Макар. - А почему ты мне эту комнату раньше не показывал?

          - Всему свое время! - ответил старик. - Вот и твое пришло...

          Дверь плавно отворилась и пропустила обоих в настоящую сокровищницу. Чего там только не было! Слева стоял огромный плоский шкаф, скрывая своим стеклом от пыли несколько десятков почетных грамот. Рядом на позолоченном гвоздике висел красный матерчатый треугольник, на котором красовались значки и медали. Особо выделялся значок в виде маленькой белой мишени с надписью «Юный стрелок». Он пригвоздил своей иголкой к красной тряпице удостоверение «За первое место в стрельбе из пневматической винтовки» на имя деда, датированное 1991 годом.

          - Что это за комната? - спросил внук.

          - А ты не догадываешься? - улыбнулся старик. - Это комната памяти о моих достижениях, победах и сбывшихся мечтаний. Видишь, на самом почетном месте фотография твоей бабушки, мамы и тёти. Это моя главная победа и самое большое достижение в жизни!

          - Так ты, оказывается, хорошо стреляешь? Почему тогда рыбалка, а не охота?

          - Не люблю зверей убивать, да и не было у меня друзей-охотников в юности, - ответил старик. - А с этим значком забавная история получилась. Тем утром я по дороге в школу купил мороженное, но не успел его съесть. И вот поднимаюсь я на второй этаж, а там линейка в коридоре! Все три восьмых класса построены. Идёт поздравление победителей соревнований по начальной военной подготовке. И тут как назло, учитель объявляет меня победителем в личном зачете по стрельбе и вызывает из строя. Держу я, значит,  в левой руке за спиной мороженное, а правой жму ему руку и принимаю этот значок с удостоверением. А эти гады, мои одноклассники, покатываются со смеху, наблюдая эту картину. Учитель не поймет в чем дело, призывает их не ржать, а хлопать. В общем, кино и немцы!

          - Да, смешная история, - улыбнулся внук, разглядывая кубок «За первое место по дартсу в областной Спартакиаде Профсоюза работников народного образования и науки», стоявший между дипломом кандидата технических наук и книгой в черной обложке, на которой был изображен земной шар, расчерченный красными треугольниками. - Когда ты все это успел?

          - Раньше время текло иначе, медленнее что-ли, - задумчиво отметил старик. - И я его ценил. Ну да ладно, мы не за этим пришли, подай-ка мне вон тот коробок с верхней полки.

          Макар стал на цыпочки и вытащил на свет увесистую коробку из-под старинного импортного порошка. Красным фломастером на коробке была выведена надпись: «1000  КОНОВ». Внутри что-то приятно тарахтело и манило своей загадочной сущностью.

          - Пойдем-ка во двор, Макарка, - сказал старик. – У нас мало времени.

          Территория вокруг дома была вымощена тротуарной плиткой, но дед повел внука на асфальтированную площадку перед небольшим ангаром. Старик нарисовал мелом на асфальте прямоугольник размером 4 на 15 сантиметров, отсчитал от него десять шагов и прочертил белую линию.

          - Теперь открывай коробку, - взор старика затуманился и мысли его улетели в далекое детство.

                                       ***

          Суббота радовала солнцем и отсутствием всякого ветра. Электронные часы под самой крышей общежития зелеными цифрами сообщали народу дату «17 сентября 1988 года». Площадь перед зданием научно-исследовательского института, вокруг которого был построен поселок городского типа, украшали четыре пятачка с высоченными голубыми елями. Двое пятиклашек, спрятавшись в их кроне, сидели на широких ветвях и ждали своего часа. Прямо под ними на асфальте белел прямоугольник кона.

          - Тихо, идут! – прошептал Владик. – Секи правила и названия.

          Четверо местных хулиганов, чей возраст позволял никого не бояться, кроме милиции, подошли к месту, порылись в карманах, и каждый из них поставил внутрь белого прямоугольника по несколько пробок от различных одеколонов…

                                       ***

          - Что это? – спросил Макар, извлекая из коробки пригоршню разноцветных штуковин, которые радовали глаз ассортиментом и причудливостью форм.
 
          - Пробки, - ответил старик. - Очень давно, в эпоху Советского Союза, они  украшали флаконы духов и лекарств. Обрати внимание на пластик, из которого они сделаны, что скажешь?

          - Обычный дешевый полимер, скудное разнообразие цветов, - начал перечислять Макар. - Странно, не пойму, чем они меня так притягивают? 
   
          - Запусти руку в коробку и пошевели пальцами, - посоветовал дед.

          - Ощущение приятное, - с видом эксперта признал внук. - И звук тоже. Такое впечатление, что запустил руку в сундук с сокровищами.

          - Да, для нас они были сокровищами, как брелки, перочинные ножи и вкладыши от жевательных резинок, - улыбнулся старик. - Денег-то у нас не водилось, вот и заменяли их другими ценностями. У пробок особая магия, даже тебя, видавшего пластик во всей красе, зацепила, что уж говорить о тех временах! Но ты продолжай. Что еще видишь?

          - У них внутри резьба! - радостно воскликнул Макар.

          - Флаконы были стеклянными с резьбой на горлышке. Пробки накручивались на них, - пояснил дед. - Что еще?

          - Ну не знаю, - Макар покрутил в руке пробку, похожую на маленький граненый стакан. - Пластик дешевый, твердый...

          - Вот! - обрадовался старик. - Они твердые! Были еще мягкие, которые назывались «горшками» и не имели никакой ценности. Хотя, была одна пробка... Твердая, но широкая. От миновазиновой растирки. Лекарство такое. Тоже считалась «горшком», не знаю почему, то ли магии в ней было маловато, то ли дефицита. Были и те, кто играл под «горшки». Они считались мелюзгой или неудачниками.

         - Это мне знакомо, деда, - с грустью ответил внук. - Сейчас то же самое. Ничего не меняется. Бедняки играют дешевым поддельным инвентарем. Власти смотрят сквозь пальцы на плагиаторов с черного рынка. Понятно, что и бедным надо играть, но производитель-то страдает! Ты вываливаешь кучу денег на рекламу, переналаживаешь оборудование, следишь за утечкой информации, а потом новинки расходятся только первой партией, дальше нет смысла. И опять начальство требует от нас новых идей. 

        - Ты что, директор? Или хозяин «Вольных Игр»? - подмигнул старик. - Тебе платят только за идеи. Причем хорошо платят, судя по твоей новой тачке. Какое тебе дело до расходов и прибыли компании?

        - Да так, за державу обидно, как говорил Верещагин, - улыбнулся внук.

        - Ну так придумай не только идею, а еще как ее защитить и сделать долгоиграющей.

        - Ха, насмешил! Да тот, кто такое придумает, станет на место директора и обеспечит себе богатую старость! За последние 20 лет в истории было только три подобных примера и то не в нашей стране! Ладно, давай уже играть, пока солнце не село, - предложил Макар. - Что там у нас с правилами?

        Старик молча извлек из коробки пригоршню пробок и аккуратно разделил  их между собой и внуком.

        - Каждая пробка имеет свою цену и название, - начал объяснения дед. - Цвет и размер не имеет значения, важна только форма. Стоимость измеряется в «конах». Вот, к примеру, башня. Есть большая и маленькая, а стоят обе по два кона. Офицер, тоже два кона. Светланка и Гладиатор — один кон. Хан и Шахиня— пять  конов. Театр и слоник, оба по три кона, хотя пробки редкие.

        - Прикольные названия! - одобрил внук. - В этом что-то есть! И что с ними дальше делать?

        - Как ЧТО? Выигрывать друг у друга! - ответил старик. - Начнем с десяти конов за партию. Выбери среди своих несколько штук, чтоб их общая стоимость была 10 конов и поставь в тот прямоугольник, который я нарисовал на асфальте. Нет, не так. Дырками вниз! Что за молодежь пошла? Учить вас надо, как на лопату садиться!
 
        С этими словами дед опустил руку в карман и достал из него пару костей от коленного сустава какой-то мелкой рогатой скотины. Костяшки были покрыты лаком для ногтей. Красную он передал Макару, фиолетовую оставил себе. Костяшка удобно легла между трех пальцев, и Макар ощутил то первобытное чувство, когда с рукой сливается оружие.

        - Это «Айдан», бита, - пояснил дед. - Такие суставы есть у кошек, козлов, баранов и свиней. У некоторых народов он называется «Альчик». Кошачьи слишком мелкие, но не запрещенные. Свиные слишком большие, мы называли их «Байбаками» и к игре не допускали. Они разбивают и портят пробки, а еще дают преимущество в игре. От козла — в самый раз...

                                       ***

        Огромные и весьма оригинальные офисные часы Ростовского филиала корпорации «Вольные Игры» напоминали сотрудникам о том, что сегодня понедельник 29 мая 2051 года и до конца рабочего дня осталось всего ничего.  Раскрасневшееся лицо шефа и его судорожные итальянские жесты верещали на весь офис о скором прибытии акционеров. Макар сохранял победное спокойствие с горделивой улыбкой на лице.

        - Может все-таки мне сначала покажешь? - в двадцатый раз попытался удовлетворить свое любопытство шеф.

        - Феликс Филиппович, потерпите, пожалуйста, - стоял на своем Макар. - Сорок минут осталось! Вы же сами мне говорили, что Ваше мнение необъективно и может зарыть в могилу даже самые гениальные проекты. Сейчас ответственность на мне, хотите переложить ее на себя?

        - Ты мне это, Макар, не дерзи! - закусил губу шеф. Он полюбил это выражение еще в детстве, когда посмотрел «Приключения Электроника». Макара он тоже любил за то, что тот давал ему возможность частенько использовать эту крылатую фразу. - Давай уже, дуй в спортзал со своими атрибутами, не маячь перед глазами. И смотри у меня, если эти твои «крышки» - фигня очередная, в отпуск следующий раз в январе пойдешь, с первого по пятнадцатое!

        - «Пробки»! - попытался напомнить Макар.

        - Дубовое название, даже не запоминается, - оправдал свой склероз Феликс Филиппович. - А где приставка «Мега», «Супер»? Где все эти модные штучки? Ну да ладно, над этим еще поработаем. Надеюсь, сама игра получше...

        Помятуя о том, что дело это совершенно бессмысленное и чреватое потерей настроения, Макар не стал дальше полемизировать с шефом и отправился в спортзал, где обычно проводили презентации новых игр.

        Зал был что надо! Новый ремонт сделали пару месяцев назад, но легкий запах лакокрасочных покрытий еще возвещал о его свежести. Здесь было все, о чем мог только мечтать ребенок, играющий на маленьком островке резины, асфальта и песка между высотками.

        Акционеры прибыли ровно в 18-00, точно по расписанию. Их спортивные костюмы по стоимости не уступали классическим и были сшиты на заказ у самых модных кутюрье. Чем больше сегодня будет испачкано, порвано и безнадежно испорчено этих костюмов, тем лучше твоя Игра. Так любил приговаривать шеф перед началом каждой презентации. Макар не всегда соглашался с этой догмой, бывают же и менее травмоопасные игры, чем  «Печник» в прошлый раз.

        Выстроившиеся в одну шеренгу, но не по росту, акционеры приняли из рук длинноногой Оксаночки красиво упакованные наборы пробок. Внутри каждой коробки разливался разными цветами весь модельный ряд пробок, а в центре красовался Айдан. 

        Четвертая партия подходила к концу. Дорогие карманы самых ловких везунчиков топорщились и тарахтели. Азарт на раскрасневшихся лицах престарелых детишек радовал опытный глаз Феликса Филипповича как бразильский карнавал, о котором он мечтал уже третий год.

         -  Максим Максимович, спинку не гнем! Колени тоже, - то и дело выкрикивал Макар, выступавший в роли рефери. - Мимо! Семен Петрович, Ваша очередь. Выбивайте!.. Айдан не вышел из кона!
 
         - И что теперь? - заволновался Семен Петрович.

         - Для Вас эта партия закончена, - пояснял Макар. - Мы по три играли?Замените Айдан на шесть конов и ждите следующей партии... Да, две Башни, Светланка и Гладиатор, подойдет... Да, то, что выбили из кона забирайте себе... Нет, Вадим Андреевич, следующий Сергей Степанович, он ближе подкатил... Ну хотите рулеткой замерим... Ближайшая точка кона... Спину не гнем!

         Кульминационный момент наступил в конце седьмой партии. К Макару подошел крупногабаритный Семен Петрович.

         - Меня кажется обули, - смущенно пробасил он. - Мало Вы мне, Макар, пробок выдали, разогнаться не успел. Последний раз даже кинуть не дали, снайпера гадские.

         -  Ничего страшного. Вот, возьмите еще, - невозмутимо ответил Макар и высыпал в широкую ладонь пригоршню разнокалиберных пробок.

         - А почему у всех разноцветные, а эти белые? - поинтересовался Семен Петрович. Он был вторым по богатству среди акционеров компании «Вольные Игры» и, мечтая стать первым, никогда не упускал мелких деталей.

         - А, это для того, чтобы было видно кто играет на выданные вначале  пробки, а кто на купленные, - пояснил Макар и выпалил то, что смаковал весь этот долгий день. - С Вас, кстати, сто рублей. Здесь двадцать конов!

         В зале повисла гробовая тишина. После короткой паузы, которая добавила несколько седых волосков Феликсу Филипповичу, раздались три медленных сталинских хлопка. Их сотворили руки Мстислава Арнольдовича. Он отличался самой быстрой среди акционеров реакцией гибкого ума, принятием правильных решений и звериным чутьем на вкусненькое, поэтому и был первым по размеру кошелька.

         - Браво, молодой человек! - весело произнес он. - Вы ПРОДАЛИ нашему дорогому Семену Петровичу мяч во время игры! Давненько я такого не видал! Поздравляю!

         Зал заполнился скупыми, но вескими аплодисментами акционеров. 

         - Спасибо, - Макар набрался смелости и медленно начал говорить. - Я знаю эту игру, все ее плюсы и минусы. Если мне доверят возглавить производство и продажу, то я продержу ее на рынке не менее двух лет!

         - Рано зарекаться о плюсах и минусах, Макар, но Ваш настрой мне нравиться, - заявил Максим Максимович. Он был третьим по весу среди акционеров и стремился в лидеры. Его шаги были рискованными, не всегда верными, но иногда дающими приличный «выхлоп». - Как мы все знаем, долгоиграющие проекты в наши дни большая редкость, почти миф. Но я готов поставить три процента своих акций на то, что его ИГРА продержится не менее двух лет! Взамен прошу одобрения остальных акционеров сделать Макара руководителем проекта «Пробки», так Вы, кажется, зовете свое детище?

         - Да, совершенно верно! «ПРОБКИ», - ответил Макар и покосился на Феликса Филипповича, который стоял в стороне молча и бешено вертел глазами. - Но название еще не до конца утверждено.

         - Считайте, что до конца! Мне нравится это название. Я ставлю свои три процента против Максима Максимовича, но пусть Макар возглавит проект. Дорогу молодежи! - сказал Семен Петрович в надежде догнать наконец Мстислава Арнольдовича.

         - Ну что ж, - поджал губы Мстислав Арнольдович, застрявший между  сомненьями в способностях Макара и желанием оторваться по количеству акций от своего ближайшего соперника. - Так тому и быть, пусть Макар возглавит проект. Я надеюсь, остальные не против?

         Акционеров было семеро. Воздержался только один.

         - Весьма рискованно доверять проект неопытному юноше, - сказал он. - Игра действительно хороша на уровне идеи, но многое зависит от ее рекламы и продаж. Я бы все-таки сначала хотел услышать о планах нашего Макара. Задать ему несколько вопросов.   

         - Пожалуйста, задавайте, Николай Васильевич, - кивнул Мстислав Арнольдович. - Нам всем будет интересно.

         - Вот к примеру, подделки и дешевый аналог. Бич нашего бизнеса, - начал  Николай Васильевич. - Как Вы собираетесь с ним бороться?

         - В верхней части каждой из пробок, как и внутри Айдана, наша фирменная чип-метка. В стандартный подарочный набор входит приборчик для считывания кода. Если пробка настоящая, индикатор загорится зеленым. Если не загорится, то пробка - «горшок», не имеющий никакой ценности. Под них играть не очень интересно. Если игрок соберет определенное количество лицензионных пробок, то сможет обменять их на какой-нибудь приз в одном из наших филиалов. А под «горшки» будут играть лузеры, мечтающие сыграть по-настоящему! - четко ответил Макар.

         - Ну хорошо, допустим, - не унимался въедливый «Гоголь», как его тайком называли в Московском филиале корпорации «Вольные Игры». - А что заставит людей покупать белые пробки?

         - Они вдвое дешевле тех, что в подарочном наборе и будут продаваться в розницу, начиная с одного кона, - пояснил Макар. - Кроме того, обратите внимание на резьбу внутри каждой пробки. Эти пробки украсят парфюмерную продукцию наших спонсоров и станут приятным бонусом для детишек тех мам и пап, которые ее покупают. Ими можно закрывать некоторые напитки, помещать в пачки с чипсами и тому подобное. Это всем известные и работающие маркетинговые ходы. Есть и новые, необычные, непроверенные, но о них я промолчу, пока не опробую. Могу обещать только одно — будет весело и интересно!

         - Почти убедили, - улыбнулся Николай Васильевич. - Позвольте задать Вам последний вопрос. Что заставит людей не забыть о них через пару месяцев?

         - МАГИЯ ОБМАНА! - выпалил Макар, готовый на все сто процентов к этому потрепанному временем вопросу.

         - Не понял? - поднял брови «Гоголь».

         Макар молча извлек из тумбочки «Черный ящик», точно такой же, как в вечной игре «ЧТО? ГДЕ? КОГДА?». Плавным движением он снял с него крышку и поднес к Николаю Васильевичу. Ящик почти доверху был набит разноцветными пробками.

         - Здесь тысяча конов! Запустите в них руку, - предложил Макар. - Что чувствуете?

         - Странно как-то... - пробормотал «Гоголь», перебирая рукой пробки как драгоценные камни в своей сокровищнице. Пальцы его задрожали...

                                      ***
 
         Через неделю Макар переехал в новый кабинет и возглавил один из самых смелых и скандальных проектов за всю историю корпорации «Вольные Игры».

         В конце декабря 2051 года игра «Пробки» была признана лучшей игрой года в России. В мае 2052 года она была выдвинута на мировую премию.

                                      ***

         - Не зевай, Макар! - зашептал дед. - Смотри, поплавок потащило! Тяни! Э-эх, тютя, да что с тобой сегодня? О чем задумался?

         - Ты был прав, деда, история повторяется. Пробки отходят. Но я не думал, что это произойдет так быстро! Через три месяца объявят результаты международного конкурса, а наши рейтинги и продажи падают! Почему? Я ведь только начал раскручиваться! У меня восемь помощников, монстры продаж! Куча маркетинговых ходов, но ничего не работает! Мы сами рождаем скандалы, громко судимся с государством, отрицая причастность пробок к азартным играм. Кучу денег ввалили, а они едва окупаются. Их забывают. Их даже перестали подделывать! Знаешь деда, я даже ввел в оборот две новые пробки. Черный и белый  Принц. Белый заменяет Айдан, попавший в кон, а черным можно заменить все пробки, находящиеся внутри кона в любой момент игры.

          - Их скоро признают «горшками», - невозмутимо ответил дед. - В классику нельзя ничего добавлять! Любая приправа для нее — ложка дегтя. Знаешь что делает золото ценным?

          - Его свойства? Оно не ржавеет? - Макар сменил червя и закинул удочку.

          - Нет, самая главная ценность золота в том, что за всю историю человечества золота добыли меньше, чем добывают железа ежедневно. Дефицит — вот главная ценность сокровищ, а не твои «Черные Принцы». Так было всегда. Мы ходили на свалку пешком километров десять, чтоб добыть 50-60 конов, а сейчас можно свободно купить их в любом ларьке и недорого.

          - Ну и что же мне делать? - опешил внук. - Мы должны продавать пробки в каждом ларьке, чтобы получать за них деньги!

          - Зачем тебе восемь продажников? Уволь семерых, оставь одного, который вечно с тобой спорит. Добавь в свою команду археолога, математика, геолога и какого-нибудь профессора-историка.

          - Но они же ничего в продажах и этом бизнесе не понимают! - удивился Макар. - Зачем весь этот цирк?

          - Для генерации идей важна не квалификация, а плюрализм мнений, вечный спор ученых умов, в котором помимо истины может родиться хорошая идея. Причем ученые нужны опытные, побывавшие в полях, горах и реках. Пятерых пока хватит, - пояснил старик. - Далее. Заморозьте продажу пробок на время судебного процесса. Призы за тысячу конов оставьте, остальные уберите. Всех «Черных принцев» и прочую заразу объявите «горшками». Через полгода возобновите продажи. Так вы продлите им жизнь еще года на два...

          На церемонию вручения международной премии Макар не поехал. Он не мог пропустить последнюю рыбалку с дедом в уходящем году.