Машина с фирменной эмблемой ладьи, спрыгнув с асфальта, нырнула в гущу огромной нетронутой поляны и «поплыла» субмариной по самому её дну. Дальше капота ничего не было видно. Михаил Беспалов спокойно сидел за рулём своей «девятки», так как знал это тихое укромное место как собственную хижину, со всей её скромной обстановкой и расположением выключателей в каждой комнате. Доверившись своему внутреннему навигатору, словно умному коню, знающему дорогу домой, он просто ехал вперёд, любуясь высокими луговыми травами и цветами, лобзающими со всех сторон его машину и норовящими, прижавшись к стёклам, рассмотреть его в кабине и поприветствовать своим почтением. И вот «Лада-амфибия» (жизнь всему научит) вывезла его на набережную и через несколько метров остановилась. Под небольшим пологим обрывчиком, в тени крон шевелюристых ракит, располагалась естественная, ровная, практически театральная площадка с небольшим выступом в реку. Этот «помост» был почти вровень с поверхностью воды, возвышаясь лишь слегка, чтобы оставаться сухим. На нём ещё позапрошлым летом Михаил сколотил столик со скамейками и иногда отдыхал здесь с друзьями за чашкой вечернего чая. Но часто и сам любил уединяться со своими мыслями или релаксациями. Водная гладь, над которой низким густым арочным тоннелем сплелись деревья, была как бы приподнята до уровня сцены. В этом месте она делала плавный изгиб и бесконечно уходила в сводчатую даль. Природа не перестает восхищать своими декорациями, более мягко, но и более проникновеннее цепляя нутро. Посмаковав в который раз театр без актёров, Михаил разделся и, пройдя по крепкому кругляковому настилу рыбацкого пирса, сооружённому тут же неведомым энтузиастом на треть реки, остановился на последней его жёрдочке. В прозрачной толще воды виляли хвостиками рыбки. «Радуются встрече!» — подумал Михаил и «бомбочкой» десантировался к ним.
Сегодня второе августа, Ильин день. Но купаться народ будет ещё долго.
«Деревня Жостово как обычно отмечает свой день рождения, — ежегодно навещающее это вспоминание явилось без предварительного предупреждения в тот момент, когда Михаил показывал рыбкам как надо нырять. — В этот день там у них проходят концерты, турниры по футболу между соседними деревнями, награждают лучших жителей. Эту дату, — уже мысленно он стал рассказывать щекочущим его ноги пескарикам, — легко запомнить, потому что это был день рождения моего любимого деда». В том, что безмолвные создания телепатически улавливают каждое его слово, он не сомневался и потому не заметил, как погрузился в прошлое: «А вот, когда мне было семь лет, помню, к нам пришёл незнакомый мне мужик. Они сидели с матерью на кухне за столом, сервированным солёными огурцами, салом и бутылкой самогона. Мать подозвала меня к себе, и, когда я подошёл, она схватила меня за уши и стала тянуть. При нашем контрасте роста и её силе, меня приподняло кверху так, что ноги болтались, как у висельников в предсмертный миг, и я заплакал. Больше не от боли, а от обиды, стыда и страха, что прямо при посторонних я сейчас отведаю огненную порцию воспитательной похлёбки, не зная ещё за что. «Ты чего? — удивилась мать. — Ты же не провинился. У тебя сегодня день рождения!» Это был первый в моей памяти мой день рождения.
Дед был, можно сказать, не родной. Когда они сошлись с бабушкой, она уже растила мою маманьку и тётю Валю. А первого своего мужа, отца двух дочек, где-то как раз в этих краях, в таких же высокорослых травах луга, таким же августовским жарким солнечным утром зверски лишил жизни науськанный бандит с целью ограбить. Он возник из зарослей как привидение. Огромный, одетый во всё чёрное, со страшным квадратным лицом, покрытым рябой коричневой кожей. Бабушка нутром чуяла, что не надо в этот день никуда ехать, что в проданном доме можно было ещё несколько дней пожить, на что дед, прошедший гражданскую, Финляндскую, и Отечественную войны, ей отвечал: «Волков бояться — в лес не ходить!» Прообраз сатаны мгновенно по самую рукоять пырнул ножом деда в живот, потом нанёс ещё множество ударов по всему телу и в голову. А напоследок задрал его гимнастёрку, как холстину вспорол загорелую кожу и вывалил кишки наружу. Трудно представить, как бабушка, тогда молодая женщина с младенцем и пятилетней дочкой, всё это пережила! А потом, много времени спустя, она сошлась с моим неродным дедом, которого уже я знал и любил.
Бабушка забеременела мальчиком. За пару месяцев до родов они с дедом меняли штакетник со стороны соседа. И надо было ломом приподнимать и отодвигать старый, чтобы на его место вставлять новый. Лом соскользнул, и дед нечаянно ткнул им бабушке в живот — прямо в темечко будущему своему ребёнку. Мальчик родился, конечно же, мёртвым. Дед сильно голосил. Это был бы первый его ребёнок, несмотря на то, что ему было пятьдесят четыре года, а бабушка была на шестнадцать лет его моложе. До этого он женат не был и детей внебрачных не имел. Он был военным пекарем, поэтому его часто перебрасывали из города в город по воинским частям. А когда у них родились Лена с Сашей, он оставил работу, чтобы нянчиться с детьми, обожать их и ублажать. Сашу (младшенького) любил таскать в подоле рубахи. Так же потом он обожал и внуков, в их числе и меня.
Пенсию не заработал вообще. Были проблемы с документами, точнее с их отсутствием. И хотя во время войны он был пекарем только на передовых огневых точках, демобилизован был как просто «пекарь», что понималось, как «тыловик», поэтому и военную тоже не получил. Местные власти ему предлагали устроиться хотя бы временно, хоть на короткое время на какую-нибудь работу, чтобы от государства можно было теперь уйти на пенсию, но он сказал: «Мне и так всего хватает…» И дома бабушке тоже так говорил. Когда часто приходилось есть только картошку с «соличкой», действительно довольствовался этим, ни разу даже не намекнув о скудности этой однообразной пищи».
Каждый раз жадно бросаясь в воду, Михаил проделывал один и тот же трюк. В моментально возникающей из капель блестящей ширме, необходимой магу для фокуса, исчезала вначале его кудрявая голова, затем загорелая спина, а затем, точно приклеенные, белые ноги. И почти уже у самых пят неизменно пестрел соскользнувший кусок кроёного ситца на резинке, который Михаил снова подтягивал на своё место, дабы не потерять и не вводить в заблуждение оголодавших щук.
«Хохлома, — вернулись мысли к истоку, когда он, интенсивно мотая головой, стряхнул по-собачьи влагу с волос, — знаменита своими огненными росписями, Дымковская слобода своими глиняными игрушками, а наше Строганово, которое образуют множество близлежащих деревень и посёлков, говорят, было очень знаменито тем, что тут строгали деревянные кораблики. От бумажных игрушек до точных копий отлитых из железобетона морских судов воплощены были в твёрдых и мягких породах дерева, с мастерством передачи не только формы, но и материала. Говорят, не было ещё человека, который в «бумажном» строгановском кораблике смог сходу распознать липу. Только вот они теперь никому не нужны, хотя до сих пор их, вроде бы, строгают и строгают. Иначе невозможно. Руки разуму в этом деле не послушны. Хотелось бы посмотреть на знаменитое творчество».
Михаил вылез на берег. Когда-то грозный орёл теперь виновато улыбался во всё плечо. Татуировка — ошибка молодости. Попрыгав на одной ноге и отшлёпав себя ладошкой по уху, потом на другой ноге и по другому уху, он слил остатки воды и обтёрся махровым полотенцем.
«Может, попробовать проехаться по незнакомой дороге. Думаю, она с той стороны всё равно выведет к домику». Михаил жил отдельно от родителей. Дёшево купил в соседней деревушке небольшой домик и так и называл его «домик».
Обратный путь повёл по набережной, потом — мимо квакающих болот и поющих птичьими голосами кучкующихся деревьев, снова — по лугам и посадкам и, наконец, показал какое-то селение. Здесь тоже почти у всех домов поменялись их облики, как и в его деревне. Следы строительной возни: пристроек, поломок, отделок, переделок — были раскиданы повсюду. Теперь в деревнях у домов отламывают парадные крылечки, на которых обязательно были скамьи. На этих скамьях каждодневно сиживали хозяева, особенно к вечеру. Своего рода телемост в прямом эфире местечкового вещания и без всякой телеаппаратуры. Пока пройдёшь по деревне, чтобы, например, коров развести, в формате дайджеста ознакомишься со всеми свежими новостями. А кто наоборот, свою встречает, тот то около одного крылечка задержится потрещать, то около другого. А днём детвора на них резвилась: то в карты играли, то в шахматы, то просто сидели и болтали ногами и языками.
Исчезли висячие замки. Заканчивается и эпоха проволочек, которые в разном ассортименте обычно развешаны на гвоздиках на задних стенках сараев. На смену пришла эпоха всемогущего скотча.
Проехав деревушку почти до конца, справа, чуть в сторонке, на краю большой поляны, за реденьким разломанным штакетником, он увидел огромную необычную какую-то гору рядом с почерневшим от времени дощатым сарайчиком. Михаил выключил зажигание и подошёл к условному ограждению. Часть пролётов отсутствовала, место для калитки не угадывалось. Похоже, что раньше это был загон для свиней. Но сейчас, каждый шаг, обостряя зрение, позволял разглядеть в копне мелкой ряби целый склад тех самых знаменитых корабликов! Он подошёл вплотную и захлебнулся воздухом. В отдельности это были, как говорят, «штучные работы». Попадались среди них настоящие произведения искусства, достойные красоваться в коллекции рядом с теми же Богородскими. От яликов до фрегатов, от катеров до ледоколов и даже попалась пирога с фигуркой индейца и ажурная церемониальная лодка Мао Цзэдуна. Всё это были очень кропотливые работы миниатюрной резьбы, довольно подробно имитирующие множество даже мелких деталей. Михаил присел на корточки и поочерёдно стал брать первые попавшиеся. Он с жадностью всматривался в скрученные канаты яхт, тростниковые коврики, постеленные на полу плоскодонки, шпангоуты, на которые словно натянута плетёная береста, и даже рассмотрел клёпки на обшивке теплохода и колёсики самолётов на авианосце. Но вместе это была невзрачная куча посеревшей древесины, словно огромная гора напиленных на долгую зиму чурок, в одночасье ставшая ненужной, потому что успели в тот год провести в дом газ. И вот лежит она здесь, всё сильнее сливаясь цветом с землёй, покинутая уже много лет.
На складе были какие-то работники. Они ходили иногда с деловыми бумажками, иногда с деловым видом, не обращая внимания на скопище «щепок».
— Здравствуйте! — поднялся Михаил и обратился к проходившей пожилой женщине в синем халате. — Скажите, пожалуйста, почему все эти кораблики свалены здесь в кучу?
— Здравствуйте, молодой человек! Да кому они нужны теперь? Посмотрите, что в стране творится! Каждый четвёртый — за чертой бедности! (На слове «за» она сделала ударный акцент.) Люди не то что кораблики, хлеба вволю не в состоянии уже купить. А что ЖКХ вытворяет? Была б моя воля, расстреляла бы их на … (и дальше она прочитала затылком слово на боковой стенке сарайчика). Эти три буквы на устах — это не те три буквы (кивнула на только что «прочитанное» слово), которые у некоторых вызывают мимолётное возмущение. Эти вызывают постоянный ужас, — тут женщина вылупила глаза. — Звучат, как расстрел в упор: основной и два контрольных. Ведь то, что ЖКХ является потомком НКВД, к Малахову не ходи, без ДНК понятно: все наследственные повадки налицо. Нет управы на этот орган. Беспредельщики! В Курске начали капремонт одного дома за тридцать два миллиона: сломали крышу, срезали полностью отопление и исчезли на несколько месяцев. Хорошо, что канализацию не успели раскурочить, а то бы половина дома повесилась. Квартиры дождями уже на три этажа вниз позалило. А простые работяги говорят: «Нам денег не платят!» Вот что вытворяют! Зато под флагом защиты планеты от перенаселения и сохранения бюджета страны рассылают жуткого содержания листовки, которыми запугивают всё население. Особенно страдают, конечно, пенсионеры: они или уходят к другим источникам света вместе с инфарктом или, кто покрепче, доходят от голода. Моя подруга скончалась в течение пятнадцати минут, когда получила счёт, превышающий её пенсию… А в Первоуральске вон, вообще счета прислали на семьсот, на сто пятьдесят, на двести пятьдесят тысяч, когда пенсия-то всего шесть тыщ… Там, говорят, очередь в управляющую компанию была такой, каких Мавзолей в лучшие свои времена не припоминает. А толку-то? Вот так полная безнаказанность и позволяет им истреблять наш народ без суда и следствия. Сидят бедолаги на электрическом стуле под напряжением, а ЖКХ своими тарифами рулит этим напряжением. Чуть рукоять вверх — херрак, — и стране ещё колоссальная экономия по пенсионному фонду и себе капитальная прибавка по ассенизаторскому.
— Так, может, их бы тогда снести к реке? Пусть, если и не много повидают, то хоть счастье движения познают. А так будут лежать…
— Молодой человек, да кто хоть это делать будет, кому это нужно? Мне это тоже не нужно… Разве что дождаться ливневых дождей, и они потоком унесут эту кучу прямо под гору, там река как раз протекает. А так, не волнуйся, с ними ничего не случится…
— Вот именно! Так с ними ничего не случится! А ливней таких может вообще не быть… — Михаил на минуту призадумался.
— А можно мне взять несколько штучек, я их сам запущу?
— Да хоть все, если есть желание! Я вижу: ты хороший человек… Может, их кто-нибудь увидит и про наше уникальное творчество узнает. Скорее всего, это будут не наши…
Здорово, что можно было брать ненужные изделия и давать им вторую, но скорее всего, главную жизнь. «Возьму-ка пока штучек пять и попробую их раскрасить», — подумал Михаил и потянулся за приглянувшимся корабликом. Потом он выбрал другой, с двумя трубами, расположенными поперёк палубы. А когда стал вытягивать третий, в руки ему посыпалось ещё несколько штук. Он сложил их в подол рубашки и так понёс до машины. Женщина сочувственно посмотрела ему вслед. Михаил сложил всё на заднем сидении и обернулся:
— А вы не подскажете, этой дорогой… я в правильном буду двигаться направлении?
— Да, в правильном, — рассудила она о припылённой грунтовке. — На развилке, она там одна будет, вправо уходи. И больше тут петлять негде.
Михаил заглушил машину перед домом. Сосед то задумчиво бродил по своему палисаднику, то, широко расставив руки, обнимал свой дом. Потом, перехватив рулетку на отметку, царапнутую ногтем, обнимал дальше.
— Витя, привет! — поздоровался Михаил.
— Привет соседу! — дружелюбно, но не отвлекаясь от финального объятия, отозвался Витёк.
— Вить, — раздался в открытое окно голос его жены, — посмотри, что лучше: красное платье или синие?
— Синее вроде лучше…
— Нет, это больше для вечера. А сейчас надену красное.
Шуршание, присутствующее в супруге, удалилось в глубину дома. Витёк почесал затылок, пришлёпнул губами воздух и под конец, сосредоточенно сдвинув брови, стал заново рулеткой опоясывать фасадную стенку дома.
— Сегодня вечером футбол! Ох, это будет, думаю, захватывающий матч! — зная Витькины интересы, поделился настроением Михаил.
— Да я смотреть не буду. Счёт знаю, сегодня утром в новостях объявили. Они ж вчера поздно ночью сыграли, а нам в записи уже покажут.
«Витёк же — спортивный фанат. Как не посмотреть такую игру?!. — почему-то не ожидал от соседа такого Михаил и начал из машины аккуратно доставать кораблики. — Видимо, его не интересует «ручная работа»… А я с восхищением смотрю на любую высокопрофессиональную работу мастеров. Асы есть в любом деле, будь то резьба по дереву или врезка канализационных люков в асфальт. А что, к примеру, вытворяют спортивные виртуозы?! Или стеклодувы?! То есть, нравится даже больше смотреть, как работает сам мастер. Микс точности, скорости, твёрдости и минимального количества движений. Это настолько завораживающая магия, от которой трудно оторвать взгляд.»
— Витя, дурью бы ты не маялся! — Витькина супруга вышла на улицу в зелёном сарафане и обратилась к нему. — А лучше бы наворовал разной красочки, да и красиво дом покрасил. Не смотри на меня, а посмотри вокруг: не воруют только ленивые… Ты, кстати, чего в прихожей полку справа повесил, слева ума не хватило?
— Я немного сомневался, но подумал, что там она высоковата, а тут, около двери, во-первых, нишка, словно для неё была сделана, а во-вторых, очень удобно: и рядом, и с руки будет, если что-то брать с неё.
— А там она сразу со входа красуется! А у тебя вечно какие-то глупые оправдания. Но не переживай, я её туда сама уже перевесила… Я в магазин пошла. Скоро День строителя, кстати. Ты ж вроде как строитель. Может, тебе купить чего-нибудь: минералки твоей любимой или салатницу (видела красивую)? Строители ж салаты едят?!
— Давай тогда возьмём лазерный уровень? — затеплилась Витькова мечта. — Я видел недорогой.
— Зачем он тебе? Ты же шлангом от колонки прекрасно обходишься!.. Да, салатницу как раз на твой праздник на стол и поставить можно, — недолго думая, решила она.
Методичное прививание апатии к жизни.
— Миша, привет! — заметила сквозь заросли палисадника Михаила, что-то прячущего в подоле рубахи, и, улыбнувшись на его приветствие, ушла, по-видимому, за салатницей.
Витёк сухо сплюнул, то ли на незапоминающиеся замеры, то ли по другой причине и, шаркая пятками, ушёл к себе во двор.
Михаил отомкнул входную дверь, и в его домике закипела творческая работа. Слава богу, руки росли откуда надо. Необходимое для отделки что-то имелось, что-то постепенно подкупалось: кисти, краски, лаки, различные декоративные ткани, кусочки цветной слюды и кожи. Всё шло в дело. Два стола он составил вместе, чтобы удобнее было работать. Приходилось и шить, и плести, и сверлить, и строгать, и даже знакомиться с цветовым кругом и специализированной литературой. Свои представления о гармонии в этом мире он реализовывал в появившемся увлечении. И теперь даже при блёклом освещении слабо читаемые рельефы были подчёркнуты отделкой и вкусным колористическим решением.
Много воды унесло много корабликов. Однажды, разгуливая по песочному пляжу на Чёрном море, Михаил Беспалов увидел «свою» «флотилию»! Адреналиновый взрыв при массовом скоплении полуобнажённых людей он принял весь на себя. «Как они сюда добрались?» — недоумевал он. Нет, конечно же, как они сюда добрались, он догадывался: вначале до Сейма, те, кто не ушёл в другое русло или просто банально не застрял, потом до Десны, а там и Днепр. Но преодолеть такое расстояние таким крохопеткам казалось немыслимо! И вот их даже несколько здесь. Они неподалёку устраивали импровизированное водное шоу для всех обступивших их случайных зрителей из посетителей пляжа. Среди русских эмоций доносились и какие-то турецкие реплики, с выплесками, не то «Воу!», не то «Вах-вах!» Вот уж была полная неожиданность! Иголка в миллионе стогов! Михаил теперь безошибочно мог узнавать по стилю Строгановские кораблики и помнил все модели, к которым приложил когда-то свои старания. И узнав их, машинально, словно своим друзьям или подопечным, он махнул им рукой. Но они не видели его. Лишь один кораблик, легко поймав приливную волну, подплыл к берегу, к самым ногам Миши, и уже оставался тут, непрерывно покачиваясь и кланяясь, словно за всех своих собратьев (и понимающих, и не осознающих), благодарил его — человека, запустившего их когда-то с того рыбацкого пирса, ставшего для них корабельным, в это непростое, но увлекательнейшее путешествие.