Утром, после завтрака, Елену повели по тюремному коридору в приёмную адвоката. Несмотря на то, что бритая голова была повязана косынкой, она сразу же почувствовала злорадное внимание идущих навстречу зечек. Они без стеснения смеялись над ней, обзывали кровопийцей и шлюхой, а их конвоиры лишь делали им замечания или подталкивали в спину. Такого позора Елена никогда не испытывала и с содроганием думала о встрече с адвокатом.
К её удивлению, тот не выказал бурных эмоций. Наоборот, защитник отнёсся к свершившемуся факту по-деловому:
– Побрили, значит... И ещё, наверное, наносили удары. Не так ли, Елена Павловна?
Не поднимая глаз, она отрицательно покачала головой:
– Нет, не били. Простынь скрученную на шею накинули, чтобы я не сопротивлялась.
– Отлично! Это можно квалифицировать, как попытку лишения жизни через повешение. И за волосы ответят: надругательство над личностью! По этому случаю мной будет написано заявление, а пока поговорим о нашем деле.
Мне удалось добиться психиатрической экспертизы, которая должна подтвердить вашу невменяемость во время убийства сына. Она назначена на двадцать четвёртое августа. Вы что-нибудь о полиграфе слышали?
– Нет, гражданин адвокат.
– Этот прибор подтвердит, что вы действительно не помните, как произошло убийство сына. Психиатры будут задавать вопросы, ответы на которые позволят им установить вероятность полной амнезии при совершении вами этого ужасного преступления.
– Но я его не убивала!
– Елена Павловна! – давайте будем придерживаться выбранной мною версии, а именно, что вы ни-че-го не помните. Так будет лучше и надёжнее.
– Простите. Я забыла...
– Слово не воробей, если оно вырвется, назад не поймаете. Следователь или обвинитель на суде сразу состряпают из него «чёрную ворону» обвинения. Будьте внимательными. А теперь – о пресловутом мотиве. Я внимательно прочитал дневник Серёжи. Документ, конечно, серьёзный с точки зрения обвинения! Но вам повезло: ваш сын казался хорошим конспиратором. В его записях не имеется прямого указания на вашу причастность к событиям, изложенными в дневнике. Буква «М» сама по себе ни о чём не говорит, к тому же, контекст записей весьма лаконичен. После смерти Серёжи больше некому подтвердить вашу половую связь с подростком. Так что статья УК о совращении несовершеннолетних, думаю, вам не грозит. Но вопрос о мотиве убийства остаётся и требует от нас однозначного ответа.
Адвокат замолчал, пытливо посмотрел на подопечную. Елена, не до конца понимая ход его мыслей, тоже молчала.
– Насколько я помню, – задумчиво продолжил он, – в тот день вы изрядно выпили алкоголя. Судя по анализам, около полутора промилле. Для женщины – это не мало, что равно, примерно, двум стаканам водки. Добавим сюда и то обстоятельство, что изрядно выпившая мать видит, как бесцеремонно уводят от неё сына, которого она воспитывала практически без мужа и любила без памяти. К тому же пассия сына заявила ей о своей беременности, как о уже совершившемся факте! Такие новости могут показаться не только шокирующими для любой матери, но и очень обидными. Тем более, что сыну-то всего восемнадцать! Ему ещё надо учиться, отслужить в армии, а тут – нате: ей, матери, сразу объявляют, что скоро, без году неделя, она станет бабушкой.
– Я все равно никогда бы не смогла полюбить её.
– Нет, нет. Сейчас я говорю о нормальных отношениях, которые складываются между матерью и сыном. В таком случае, какая мать не мечтает, чтобы сын женился, имел семью и детей? Вдумайтесь хорошенько. Я чувствую, вам трудно такое представить. Но это нужно сделать.
– Кажется, я догадалась, что вы имеете в виду, хотя могу судить об этом лишь по рассказам подруги. Её сын также, в семнадцать лет, захотел привести в дом беременную от него девку. Ну, знаете, как сейчас молодёжь относиться к браку! Главное, они говорят, была бы хата да постель.
Подруга, Вера её звали, запротестовала, но когда вернулась с работы, её чуть кондрашка не хватила: оба лежали в её двуспальной кровати. От злости она схватила на кухне нож – и к ним. Обоих сдуло как ветром. Теперь они упрашивают её впустить их жить вместе с ней в одной квартире. Да только она говорит: «Куда я их, Лена, устрою двоих да ещё с малым! Мне что, на балконе жить? Квартира у нас однокомнатная. Хорошо, что я её приватизировала на себя, и так просто эта пройдоха ко мне не войдёт. Пусть снимают квартиру. «Сумели сделать – умейте и доделать», – сказала я им.
– Так, так... А у Серёжиной девушки своя жилплощадь в Москве имеется?
– Да нет. Одна. Из деревни приехала. Снимает комнатушку.
– Отлично! Похоже, что у неё была солидная мотивация, чтобы выйти замуж именно за москвича. Не так ли? – повеселел адвокат.
Елена промолчала.
– Я вас хорошо понимаю, Елена Павловна. То, что вы рассказали о своей подруге, не тот случай. Но у меня нет иного выбора, как оправдать аффект не столько сильным опьянением, сколько эмоциональным всплеском, вызванным неожиданным и неприятным для вас сообщением со стороны совершенно незнакомой девушки.
– Вы меня хорошо поняли, Елена Павловна?
– Да.
– В последствии мы разовьём и уточним этот вариант. Думаю, он и должен лечь в основу защиты. В таком случае совершённые вами деяния будут квалифицированы, как попытка убийства гостьи в состоянии аффекта и убийство сына по неосторожности тоже в состоянии аффекта.
Повторюсь, срок отбывания по этим статьям небольшой, и проведёте его вы, наверно, в колонии поселения или общего режима. Там будете иметь возможность, при хорошем поведении, получить короткий отпуск для посещения могилы сына. Он захоронен родственниками на городском кладбище. К вам ещё никто не приходил из них?
– Нет! – разрыдалась Елена. – Они считают меня убийцей...
– Что поделаешь, – поднялся из-за стола защитник. – Кстати. Чуть не забыл. Через день назначен следственный эксперимент. Его проведут в вашей квартире в присутствии экспертов и свидетелей. Во время эксперимента будет предложено объяснить и точно показать, что вы делали сами в момент убийства. Но поскольку, Елена Павловна, вы действительно ничего не помните, то об этом и заявите ещё раз. Не поддавайтесь на их провокационные вопросы. Вы ничего не помните, никакого ножа на кухне, разумеется, не брали. Не так ли?
Адвокат уже стоял перед Еленой. Он приподнял её голову за подбородок и заглянул в глаза. Это был ужасный взгляд. На какое-то мгновение в их чёрной бездне, она увидела всю свою прошлую жизнь. Её тело затряслось в раболепном послушании, а ослабевшие руки повисли, как плети. «Держись, девочка! Скажешь им во время эксперимента, что ты ничего не помнишь и ничего не знаешь о том, кто убил твоего сына. А теперь очнись…», – как бы с того света услышала она его властный голос и почувствовала лёгкое похлопывание по щеке.
– У вас, кажется, был обморок. Выпейте водички, – поднёс адвокат стакан с водой к губам Елены. – Вам надо отсыпаться, употреблять в рацион витамины: фрукты, овощи... зелень. Ну что ж... Мне пора идти! Будьте здоровы и не забывайте о моих наставлениях.
Защитник оскалил на прощание зубы, подошёл к закрытой двери и, не дотрагиваясь до неё, растворился в проёме.
Через некоторое время в приёмную зашли конвоиры. Ругаясь между собой, они стали спорить, кому вести «эту общипанную курицу». Наконец, договорились.
– Руки назад! Пошла скорее, – приказал разозлённый сопровождающий. – Мужики! – крикнул он через несколько шагов. – Оставьте хоть глоток, а я – по-быстрому.
– Будешь так вести – не успеешь! – расхохотались собутыльники.
– Вот суки! – сплюнул конвоир. – Пошла! – подтолкнул он дубинкой ослабевшую Елену. – Совсем что ли ходить разучилась?..
* * *
После обеда заместитель начальника СИЗО Гладков Виктор Степанович сидел в кресле и ковырялся в зубах спичкой, пытаясь вытащить из дупла съеденного кариесом зуба застрявший там кусочек мяса. «Вот повара! Даже своим не могут как следует прокрутить. Одни жилы. Воруют по-чёрному!», – с раздражением размышлял зам. Затем оставил это занятие, выплюнул окровавленную спичку и крикнул:
– Следующий! – Перед ним предстала молодая фигуристая женщина с красивыми, нежными чертами лица, но повязанная наглухо платком. Гладков сразу понял, кого привели к нему в кабинет. – Завьялова? Слышал, слышал о вас. Присаживайтесь, – указал он на стул. В ответ Елена вытащила платочек и приложила к глазам. – Садитесь и не переживайте: здесь вас никто не собирается обижать. Наоборот, я хочу узнать, кто эти негодяйки, которые надругались над вами прошлой ночью и даже, как пишет адвокат в заявлении начальнику СИЗО, пытались удавить простыней.
– Я боюсь называть их имена, – расплакалась Елена и сквозь рыдание пояснила: – Они могут изувечить меня бритвой.
– Так, так... Все понятно, Завьялова. Вы правы, придётся нам самим искать обидчиков. – И Гладков, подняв телефонную трубку, стал отдавать приказы: – Двадцать пятый, слушай мою команду: бери ребят и сделай по-быстрому «шмон» в пятидесятой камере. Необходимо найти опасную бритву. И вообще, прочистите там всем дырки, но чтобы через час названный вещдок был у меня.
А вас, Елена Павловна, попрошу пройти под охраной в медсанчасть для снятия с тела следов насилия. Какие-нибудь просьбы ко мне будут?
– Нет. Спасибо.
– Конвой! – крикнул Гладков. – Отведите её в медсанчасть.
* * *
Когда Елену отконвоировали в камеру, в ней уже не было зечек. Присутствующие здесь охранники перевернули всё кверху дном: шёл обыск. Тогда её повели к «отстойнику», в котором обыскивали сокамерниц. Из его коридора, через открытое окошко в двери, она увидела, как женщины из охраны обыскивают арестанток, раздевая каждую до гола. Мужчины-охранники стояли здесь же, в коридоре, и наблюдали за «шмоном».
— Ой, мальчики! Помогите ей трусы снять, — орала Громова, тряся жирной задницей перед хрупкой девушкой в военном и отказываясь снимать нижнее бельё. Охранница применила дубинку, но так и не смогла пробить жировые складки на теле арестантки. – На помощь подбежала вторая охранница, и они, уже вдвоём, еле стащили с заключённой трусы. — Ой, мальчики! Смотрите, пока разрешают, — ещё громче заорала Громова, став на четвереньки. – Молодые охранники за дверью покраснели и отошли от окошка. Но тут Громова заметила в нём лицо Елены и заорала благим матом: — Вот кто на нас «шмон» навёл, девоньки-и!! Смотрите. Стоит, гнида, любу-у-ется! А сама, небось, уже и под замом побывала...
Зечки стали оборачиваться в сторону окошка и ругаться матом.
— Нашли! — подбежал к двери «отстойника» командир охранников, делавших обыск в камере зечек. — За раковиной в щель была засунута! — доложил он через окошко Марии Николаевне, находящейся внутри камеры и наблюдающей за осмотром арестанток.
Та сразу побежала на пост звонить Гладкову.
— Вот и хорошо! Пусть теперь этот адвокатишка успокоиться, а то больно прыткий оказался. На дознавателей настрочил в местную прокуратуру. Там идёт разбирательство. Интересуются, где били Завьялову — в ОВД или у нас. Ещё от этого надо отбрыкиваться. Так что — поздравляю за оперативность.
— Служу Советскому Союзу, — шутя ответила подчинённая.
— Да на хрена тебе Советский Союз, Маша! Хватит и того, что ты мне верой и правдой служишь в постели, — и Виктор Степанович громко расхохотался в трубку.
— Не смешно, — оборвала инспектор — А ещё начальник...
— Ну ладно, Машенька. Не обижайся. Больше не буду.
— То-то же... На первый раз прощаю. А теперь скажите, Виктор Степанович, куда мне эту «курицу» девать? В других камерах с ней будет то же самое, да и обидчики достанут. Видать, не из боязливых. Значит — достанут.
— Да не морочь голову, Маша! Помести в одиночку. Пусть посидит до суда, а там видно будет. А этому адвокатишке скажем, что боимся за драгоценную жизнь Завьяловой и будем охранять её теперь как зеницу ока. Ха-ха-ха! — снова рассмеялся заместитель начальника СИЗО.
* * *
Наутро Елена проснулась в одиночной камере, куда её перевели в тот же день после посещения кабинета начальника и медсанчасти. От спёртого воздуха у неё разболелась голова. Но открыть форточку было невозможно. Во-первых, она располагалось слишком высоко, а во-вторых, — не на что было встать, чтобы дотянуться. Стол и тумбочка оказались наглухо привинченными к бетонному полу. Кровать – прикреплена на металлических петлях к стене. Рядом с туалетом находилась плохо отмытая раковина с водопроводным краном. Недалеко, на привинченном к полу стуле, стоял бачок для питьевой воды. Он был наполнен всего наполовину какой-то ржавой и тухлой жидкостью. Елена открыла кран. Сначала из него потекла ржавая вода, которая постепенно приобрела светло-жёлтый оттенок. Она умылась, а затем с удовольствием вытерлась собственным махровым полотенцем.
По радио объявили подъём. Утренние лучи солнца уже заглянули в небольшое тюремное окно, отчего в помещении стало невыносимо душно. Немного подумав, Елена подошла к питьевому бачку, поставила его на пол и потащила к высоко расположенному подоконнику. Там она залезла на прогибающуюся под её ногами крышку бачка, чтобы дотянуться до форточки. Кончиками пальцев Елене удалось открыть её, и свежий воздух ворвался в тесную камеру.
Спустя какое-то время в двери с лязгом открылась небольшое окошко.
– Жрать будем, мадам?! – послышался из него молодой женский голос. — Елена схватила кружку и быстро подошла к двери. Через окошко на неё смотрела круглолицая девушка с хорошо очерченными бровями любопытных и насмешливых глаз. – Куда спешишь? Теперь без очереди получать будешь, – улыбнулась раздатчица и стала накладывать в алюминиевую миску нечто похожее на рисовую кашу. – А теперь держи чай, – подала она наполненную кружку. – На обратном пути заберу грязную посуду. Так что больно не рассиживайся, — и захлопнула окошко.
Начался обход. В камеру зашла дамочка в военной форме. У Елены, уже по привычке, была заправлена кровать и вымыт пол. Женщина одобрительно окинула взглядом помещение, проверила чистоту санузла. Но и там Елена успела навести порядок и даже заполнила бачок чистой водой.
– Завьялова Елена Павловна? – уточнила вошедшая.
– Да, гражданин помощник
– Вы ошиблись. Я куратор по воспитательной работе, Ширяева Светлана Васильевна. Кстати, вам не приходилось участвовать в художественной самодеятельности? Может быть, вы играете на каком-нибудь музыкальном инструменте?
– Нет, Светлана Васильевна. Я всего лишь школьный учитель астрономии. Да и появляться мне среди арестантов опасно.
– Ах да! Я это вижу в вашем деле. Простите, а в бога вы верите?
– В бога?
Собственно говоря, в существование бога Лена раньше не верила. Она даже гордилась своими атеистическими взглядами, и когда ученики, как бы шутя, спрашивали её, есть ли бог на небе, она всегда уверенно и с улыбкой отвечала, что астрономы наблюдают Вселенную не одно тысячелетие, но вот бога там ещё не обнаружили. Правда, добавляла она, древние астрономы называли некоторые звезды и созвездия божественными, но современные телескопы и полёты в космос развеяли эти мифы. Нас окружает, объясняла она любопытным ученикам, бесконечная и вечная материя, а сам человек является только продуктом её саморазвития.
– В бога я не верю, – медленно начала отвечать Елена, – но... в последнее время стали одолевать какие-то сомнения.
– Вот и хорошо! Если желаете, я могу устроить встречу с нашим тюремным священником. Он поговорит с вами. А если захотите, сможете даже исповедоваться у него и получить от батюшки духовную помощь. Договорились? – и воспитательница поставила галочку в личном деле Елены.
* * *
Встреча с священником СИЗО должна была состояться через три дня. За это время Елену обследовали психиатры. Полиграф подтвердил, что она ничего не помнит о произошедших событиях, связанных с моментом убийства сына. Однако на заключительном заседании комиссии её глава, профессор научно-исследовательского института, голос которого был решающим, засомневался в чистоте ответов Елены на его вопросы.
– Знаете, что я вам скажу, коллеги! – обратился он к членам экспертной комиссии. — Я много чего видел и могу твёрдо сказать: Завьялова находится под воздействием сильнейшего гипноза.
– Простите, Борис Михайлович, – возразил один из присутствующих психиатров, – такого предположения ни у кого, кроме вас, не возникло. Да. Завьялова немного заторможено отвечала на вопросы, вела себя вяло и пассивно. Но после пережитого стресса, связанного со смертью сына, пребывания в тюрьме (а она недавно оказалась ещё и в одиночной камере), любой бы из нас не выказал особого оживления во время проведения экспертизы.
– И всё-таки, друзья, – воодушевлённый своей идеей, продолжил глава комиссии, – я бы попробовал ввести подозреваемую в состояние глубокого транса и раскрыть её тайну.
Подходило время обеда. Члены комиссии подустали и спешили подписать заключение психиатрической экспертизы.
– Борис Михайлович! – взял слово другой коллега. – Это запрещено законодательством. Вы прекрасно знаете, что даже, если чего-нибудь мы и «накопаем», результаты нельзя будет «пришить» к делу. Но, если уж вам очень хочется, можете проводить эксперимент в частном порядке, и так, чтобы мы об этом не знали, – резонно парировал он. – Поэтому давайте подпишем общее решение и пройдём в столовую. Там нас ожидает неплохой обед.
* * *
На другой день, ничего не объясняя, Елену забрал конвой. Её повезли в неизвестном направлении. На улице была уже осень, из-за чего накрапывал дождь и дул сильный ветер, который неожиданно прилепил к переднему стеклу машины мокрый кленовый лист. Механический дворник, спустя некоторое, время убрал его, но лист успел напомнить Елене счастливое лицо Серёжи, сидящего за рулём подержанного жигулёнка.
В тот день тоже была осень, и к лобовому стеклу точно также прилип кленовый лист. Сначала Серёжа хотел его убрать, но Елена попросила этого не делать.
– Тебе нравится машина, мой мальчик?
– Ещё бы! Это – мечта всей моей жизни!
– А я думала, что твоя мечта – только я.
– Мам! Как ты могла так подумать? Я люблю тебя больше всех на свете.
– Ладно. Я это знаю. Потому и купила машину. Теперь можно будет уезжать в лес. Там нас никто не увидит: только мы да зелёные деревья. Они ведь ничего не расскажут. Правда? – и Елена ещё крепче прижалась к родному плечу...
Милицейская машина резко повернула и въехала в просторный двор какой-то больницы. Елена успела прочитать на фасаде большого серого здания: «Научно-исследовательский институт им…». Затем машина ещё развернулась и остановилась напротив ступенек парадного входа.
В сопровождении охранников она вышла наружу. Затем её повели внутрь здания и на лифте доставили в холл на восьмом этаже. Один из сопровождающих постучал в дверь с большой табличкой «Профессор НИИ Заболотный Б.М.». На приглашение войти охранник лишь заглянул в приоткрытую дверь и доложил о прибытии. «А-а, Завьялову привезли!» – послышалось из кабинета.
Вскоре оттуда вышел высокий мужчина в белом халате. В нём Елена сразу же узнала председателя комиссии психиатрической экспертизы.
– Борис Михайлович! – представился он. – Вспомнили?
Она кивнула головой. Именно этот психиатр задавал много вопросов во время проведения экспертизы и пытался буквально вывернуть её душу наизнанку.
– Да, мужчины! – прервал начало разговора хозяин кабинета. – Вы можете осмотреть кабинет, а потом посидеть в холле и подождать около часа. Ваша подопечная отсюда не убежит. Это отдельный блок.
Осмотрев кабинет Заболотного, охранники уселись в холле на большой диван.
– Пожалуйста, проходите, – пригласил профессор Елену.
Он усадил её на диван, отошёл к большому столу и опёрся на него.
– Я пригласил вас, Елена Павловна, чтобы наконец разобраться в том, кто убил вашего сына.
– Но я же ничего не помню.
– Да, да. Комиссия подтвердила этот факт, но разве вам самой не хочется узнать правду?
Елена молчала, не зная, что ответить. С одной стороны, адвокат строго-настрого запретил ей говорить что-либо о своих догадках, а с другой, этот вежливый и, должно быть, очень умный мужчина предлагает докопаться до истины. «Неужели, можно узнать, кто на самом деле убил моего сына?» – подумала она.
– Хорошо. Я согласна. Что мне надо делать?..
– Ровным счётом ничего, – засуетился профессор. – Сейчас моя ассистентка усадит вас в специальное кресло с датчиками и наденет на голову электронную шапочку. Потом я буду задавать вопросы, а вы – отвечать. Пройдите, пожалуйста, в смежную комнату.
В другом комнате, действительно, стояло большое кресло с всевозможными приборами. Ассистентка, приветливая женщина в белом халате, указала на него и, когда Елена уселась, закрепила на её пальцах датчики, а затем надела на голову наушники вместе с серебристой шапочкой, переливающейся разноцветными огоньками.
– Вы готовы, Елена Павловна? Вам уютно, хорошо? – послышался в наушниках голос профессора.
Елена кивнула головой и сразу услышала монотонное урчание, раздающееся из-под шапочки.
– Вы можете расслабиться и даже заснуть. Сон не помешает нашему общению.
После этих слов Елена сразу же почувствовала сильную сонливость и провалилась в необычный сон.
Она увидела, как мчится с сыном на катере по зеркальной глади спокойного моря мимо песчаного пляжа, по которому передвигаются полуголые отдыхающие. От берега неслась бодрая музыка и слышались крики купающихся детей.
Затем гул мотора катера сменился джазовой музыкой, а сама Елена оказалась напротив Серёжи, сидящего за столиком ночного ресторана.
– Где вы находитесь сейчас и что с вами случилось в тот день?
– Это было... в Анталии, – медленно проговорила Елена.
– И что с вами тогда случилось, Елена Павловна? – снова раздался голос профессора, прозвучавший уже почему-то сверху.
Но ответ не последовал.
– Я спрашиваю: что случилось с вами в тот день? Отвечайте!
Такой грубый и нетактичный вопрос оттолкнул Елену от воспоминаний, и она потеряла нить происходящих во сне событий.
– Я не помню...
– Вы должны вспомнить! – потребовал голос сверху. – Я вам приказываю!
Елена истерично заметалась в кресле, к ручкам которого были пристёгнуты её локти и запястья.
– Стоп! – услышала она команду и сразу впала в первое умиротворённое состояние.
Умиротворение в этот раз перешло в картину застолья, после которого был убит Серёжа. Раздался смех подруги сына, только что сообщившей Елене, что она скоро станет самой молодой бабушкой во дворе.
– Я её за это сразу возненавидела...
– За что вы её возненавидели и что сделали потом?!
– Я... не могу сказать. Ничего не помню...
– Говорите! Я вам приказываю!!
Елена почувствовала, как стала терять сознание, и в это время раздался истошный крик ассистентки:
– Борис Михайлович! Что с вами?.. Врача! Скорее врача...
Монотонный гул приборов прекратился, и Елена пришла в себя. Первое, что она увидела, было тело профессора, лежащее на полу с закрытыми глазами. Тут же ворвалась охрана и вывела её в холл. К кабинету бежали люди в белых халатах.
Через какое-то время из его открытой двери послышалось: «Похоже, на инфаркт! Срочно – в реанимацию...».
* * *
Когда Елену доставили в камеру, к ней сразу же пришла помощник начальника СИЗО. Это была стройная, спортивного сложения женщина в хорошо сидящей на ней военной форме. Она окинула взглядом помещение и стоящую по стойке смирно арестантку. Затем прошла к окну, захлопнула форточку резиновой дубинкой.
– По инструкции, и вы это знаете, Завьялова, не разрешается открывать окно камеры. – Елена раскрыла рот, чтобы оправдать свой поступок, но вошедшая подняла руку, давая понять, что её не интересует ответ. – У меня будет другой разговор, Елена Павловна. Сегодня вас осматривал профессор Заболотный, который во время проведения эксперимента почувствовал себя плохо. Сейчас он находится в реанимации, но врачи не ручаются за благоприятный исход. В случае его смерти начнётся разбирательство, в котором может выясниться и ваше участие в исследовании, проводимым профессором.
Руководству СИЗО не желает, чтобы вы, Завьялова, фигурировали в этом деле. Оно предлагает не сообщать о случившемся адвокату и навсегда забыть обо всём, что произошло с вами сегодня.
Помощник начальника посмотрела на Елену пронзительным взглядом, пытаясь угадать, какое впечатление на собеседницу произвели её слова. Но та застыла в нерешительности и непонимающе вглядывалась в лицо говорящей.
– Что молчишь? Может быть, хочешь назад, к своим сокамерницам?
– Нет, – испуганно ответила Елена. – Я буду молчать.
– То-то же! А окно разрешаю открывать. Только ненадолго, для проветривания.
http://proza.ru/2017/04/14/2414