К весне 1970 г. работа над диссертацией на тему «Роль тектонического фактора в формировании угольных месторождений Тувы» была завершена. Перед защитой я отправил ему телеграмму такого содержания: «Ждем со щитом». 24 марта 1970 года в Новосибирском государственном университете состоялась ее защита. Все для отца прошло успешно, но эта многолетняя эпопея с диссертацией не прошла для него бесследно – здоровье пошло на убыль.
Отец приехал в Волгоград накануне своего дня рождения. Настроение – приподнятое. Он был на коне, «со щитом» и от того явно в ударе. 18 апреля 1970 г. ему исполнилось 58 лет. За столом было шумно и весело. Отец позволил мне даже выпить несколько маленьких рюмочек коньяка.
Но очень скоро у него появились проблемы. Все началось с работы. Он долго не мог ничего подыскать более или менее подходящего. Осенью устроился в Нижне-Волжский трест инженерно-строительных изысканий, который находился позади Центрального универмага в глубине двора. Не скажу, что он был в восторге от инженерной геологии, ибо это не совсем то, чем он занимался всю свою жизнь. Но более интересной работы, к своему удивлению, ему не предлагали. С этим отец столкнулся впервые в жизни – раньше он всегда был нарасхват. Думаю, это обстоятельство сильно уязвляло его самолюбие и сыграло не последнюю роль в развитии болезни. Для самого отца светлой отдушиной стали курсы геологов, которые были организованы трестом для своих же сотрудников и где он преподавал. Лицам, успешно окончившим эти курсы, присваивалась квалификация техника-геолога. Отец серьезно готовился к лекциям, писал заковыристые вопросы к экзаменационным билетам, очень гордился тем, что преподаватели курсов не уступали вузовским – сплошные доктора и кандидаты наук.
Осенью отец почувствовал сильные боли и жжение в груди. «Это грудная жаба», – говорил он мне. Сдаваться он не собирался и, начиная с зимы, стал регулярно ходить на работу и с работы пешком. В любую погоду – в лютый мороз и метель, в дождь и слякоть. Расстояние от дома до треста – около пяти километров, и столько же обратно. Десять километров в день – очень приличная дистанция. Такая интенсивная тренировка для сердечно-сосудистой системы была бы наверняка полезной, если бы не курение. Отец курил всю жизнь, причем не менее четырех пачек в день. До Норильска это были папиросы «Беломорканал», а в Норильске перешел на болгарские сигареты без фильтра «Шипка», которые курил до самой смерти. Эта вредная привычка сводила на нет терапевтический эффект от его тренировок.
К 60 годам отец чувствовал себя уже совсем неважно. Он заметно постарел, сильно сутулился, отчего казался ниже своего роста. Частенько сидел дома на больничном или находился в стационаре. Во всех карманах – нитроглицерин, который он глотал пригоршнями. По улицам ходил медленно и с остановками, – прихватывало сердце. По утрам все больше и больше мучил нескончаемый изнуряющий кашель.
Однако уходить на пенсию, несмотря на наши уговоры, он не собирался. «Если я уйду с работы… если я пойму, что мои знания, опыт никому не нужны – я помру через три дня», – говорил он, и я понимал, что это не просто слова. Конечно не последнюю роль в этом сыграла и финансовая сторона вопроса. Отец прекрасно видел, что материальное положение семьи в этом случае заметно ухудшится, а допустить этого он не мог ни при каких обстоятельствах.
Вспоминаю те времена. Вот он читает после работы «Литературную газету» или книгу, делится со мной впечатлениями, зачитывает отрывки, вот пишет очередную статью и неистово, в клубах сигаретного дыма, барабанит на своей швейцарской пишущей машинке, а вот готовится к лекциям на курсах, придумывает вопросы для экзаменов. Последняя его статья «Город Михайловка и инженерно-геологическое районирование его территории» была опубликована в 1973 г. в книге «Вопросы инженерной геологии, проектирования и строительства оснований и фундаментов в Нижнем Поволжье». Любопытно, что отец не только подготовил статью, но и оформил обложку, сделав рисунок и написав заголовок, где он скрупулезно вычерчивал каждую букву прежде чем отдать в типографию. Это теперь современные дизайнеры могут сделать подобную обложку быстро и, быть может, намного лучше этой. Ведь в распоряжении нынешних – компьютер, всевозможные дизайнерские программы, а тогда приходилось делать все самому вручную от начала до конца.
В это же время он заинтересовался волгоградскими сувенирами на патриотическую тему, которые решил во что бы то ни стало усовершенствовать. Отцу не давало покоя, раздражало то обстоятельство, что многие из них сделаны из пластмассы. «У нас в области достаточно природных минералов, которые придали бы сувенирам более достойный вид», – говорил он. Отец решил добавить к изделиям «Родина-Мать» и «Стоять насмерть» подставку из натурального песчаника, напоминающую своим видом Мамаев курган. Был и такой образец: по его эскизу в мастерской на полированном куске природного минерала выгравировали схему Сталинградского котла, где была изображена 6-я армия Паулюса, окруженная со всех сторон советскими войсками (на стрелках указаны названия армий и направление удара). Действительно сувениры стали смотреться значительно благороднее. Потом отец связался с главным художником Художественного фонда, который не поленился и приехал к нам домой (отец был тогда на больничном). Внимательно просмотрев образцы, художник одобрил идею, обещал переговорить с кем надо, чтобы реализовать этот интересный проект в жизнь.
Это еще раз говорит о том, насколько талантливым, разносторонним и увлеченным человеком был отец, и ведь это совсем незадолго до смерти.
В 1973 г., окончив университет, вернулась в Волгоград моя сестра Наташа. Вернулась не одна, а со всем своим семейством. Ее маленькой дочурке Олечке было всего три месяца. Отец не мог спокойно смотреть на внучку. Каждый раз его лицо расплывалось в улыбке, когда он подходил к ее кроватке. Он осторожно брал ее на руки, и носил по всем комнатам, о чем-то разговаривая и что-то напевая.
В тот год по настоянию матушки мы (отец, мать и я) посадили во дворе напротив дома три деревца абрикоса, одно из которых сыграло в моей жизни очень важную, почти мистическую роль. Два деревца засохли почти сразу, а то, которое посадил отец, прижилось. Я в то время не придал этому факту никакого значения.
А мир вокруг нас между тем сильно изменился. В процессе взаимодействия двух политических систем происходило взаимное проникновение идей, взглядов и черт культуры. В развитых странах капитализма в результате такого взаимодействия социализма стало больше, чем в СССР. Произошли изменения и в нашем обществе. Абсурдный радикализм 20–30-х, а вместе с ним борьба с новогодними елками и западными танцами давно канули в Лету. Достоянием истории стали репрессии 37-го. Как относился отец к социализму? Философски… «Науки, и общественные науки в том числе, должны развиваться, и это нормально, – говорил он, выпуская клубы сигаретного дыма. – Ненормально, когда наука превращается в догму. А у нас марксизм, к сожалению, стал догмой». «Учти, сын, идеального ничего в мире нет. У капитализма и у социализма есть свои плюсы и свои минусы». Отец стряхивал сигаретный пепел в китайскую пепельницу и продолжал: «А вообще, надо четко дифференцировать две вещи – власть и Родина. Как говорил твой дедушка: власть приходит и уходит, а Родина остается… Никогда не смешивай эти понятия, сын».
Приближался день рождения отца. Я долго ломал голову, что ему подарить, а потом осенило: ведь он любит классическую музыку. Я купил набор пластинок к опере М. Мусоргского «Борис Годунов». Пластинки были уложены в специальную плоскую коробку, на которой был изображен сам Годунов в царском одеянии. На внутренней стороне коробки я сделал коротенькую дарственную надпись: «Отцу в день рождения. 18.04.74. Леня» Отец был явно растроган. «Кто же исполняет партию Бориса? – спросил он. Я посмотрел: «Александр Пирогов. Запись 1949 года». Отец закивал. Я поставил пластинку на проигрыватель, и мы молча прослушали одну из арий. Отец выпускал клубы сигаретного дыма и улыбался...
Он умер 6 июня 1974 г. в возрасте 62 лет. Умер в кардиологическом санатории недалеко от города Калача-на-Дону. Причиной смерти были названы выраженный атеросклеротический коронарокардиосклероз, гипертоническая болезнь и бронхиальная астма.
На похороны из Москвы приехали его старший сын Юра с женой и сестра бабушки – старенькая тетя Дуся. Когда гроб стоял во дворе, переполненном от нахлынувших соседей, коллег из экспедиции, треста и научно-исследовательских институтов, я вдруг услышал слова одного старика. «Надо же, – тихо проговорил он, – хозяин умер и дерево засохло». «Да, да, да…», – подхватили вполголоса соседские бабульки. Я резко обернулся: абрикоска, посаженная отцом, действительно стояла совершенно засохшая. Она умерла. Казалось, с отцом уходило все…
Каково же было мое изумление, когда на следующий год абрикоса зацвела пышным цветом. Она не умерла, а будто накапливала силы, чтобы пробудиться для новой жизни. Прошло еще немного времени, и вот уже мои дочурки Катя и Ира собирают с дерева деда в свои детские ведерки сочные абрикосы для компота и варенья.
А вот уже и XXI век на дворе. Грохочет майский гром, сверкают молнии, хлещет проливной дождь. Мой младший десятилетний сын, названный в честь отца Алексеем, надевает дождевик с капюшоном, резиновые сапожки, берет детскую лопатку и выскакивает во двор. Через весь двор мчится широкий бурный поток. Ловко орудуя лопаткой, он делает канавку к нашей абрикоске. Проходит пару минут, и вся лунка вокруг дерева наполняется водой. Юный Алексей Леонидович оборачивается и гордо смотрит в наше окошко. Абрикоса весело шелестит мокрыми свежими листочками. Я улыбаюсь и показываю большим пальцем вверх. Молодец, сын!
Жизнь продолжается!
2002 год