В моей жизни были два студенческих стройотряда (ССО), имеющих характерные для физиков названия: «Фотон-72» и «Электрон-73». В составе первого своего строительного отряда, сформированного на базе Физико-технического факультета Харьковского госуниверситета, я работал летом 1972 года в Казахстане в целинном совхозе. Если быть более точным, то это был совхоз имени Тимирязева Урицкого района Кустанайской области (до Харькова около двух с половиной тысяч километров). Строили мы большое гаражное здание для стоянки и ремонта сельхозтехники, работа вполне обычная для целинных строительных отрядов. Жизнь в этом совхозе была вполне комфортна, разместили нас в уютном одноэтажном здании местной школы. Погода стояла тёплая и даже жаркая, а питание на совхозных харчах отменное. Я специально делаю акцент на условиях проживания, ибо они, в следующем моём стройотряде, о котором мой рассказ, будут совсем иными. Проработали мы в целинном совхозе два месяца, с 12-часовыми рабочими сменами, с одним единственным выходным в день Строителя (13 августа). Тот день запомнился ещё тем, что руководство совхоза подарило нам большой бочонок пива, литров на сто. Бочонок получили, а вскрыть его долго не могли, затычка плотно сидела в дубовой бочке. Наконец, за дело взялся комиссар нашего стройотряда. Он взял молоток, размахнулся, стукнул сбоку по затычке, и … получил в лоб. Затычка с шумом вылетела, процарапала до крови по касательной лоб нашего комиссара, и врезалась в потолок. Нас, окруживших бочку, облило пивной пеной, а потом присыпало сверху потолочной побелкой. Всем было весело, кроме нашего комиссара, он, прикрыв лоб ладонью, отправился на перевязку. Ему ещё повезло, пробка лишь задела его, а могла бы и прямо в лоб, или в глаз. Вскоре он появился с повязкой на голове и присоединился к пиршеству.
В целом наша жизнь на целине протекала без особой экзотики, было полное ощущение, что ты работаешь в рядовом советском колхозе, коих много в моих родных краях. Годом ранее, в сентябре 1971 года нас первокурсников отправили на месяц в один из харьковских колхозов. Особой разницы между ним и целинным совхозом я не увидел, те же люди, та же техника, те же порядки. Однако понимание того, что ты находишься далеко от дома, появлялось, стоило покинуть по стройотрядовским делам территорию совхоза. Через некоторое время пути совхозные здания скрывались за горизонтом и вокруг оставались лишь безбрежные степные просторы, ровные и пустынные, словно находишься в открытом море. Ни одного здания до самого горизонта, ни ручейка, ни деревца, ничего, одна пыльная дорога. Тогда только осознаёшь, что ты не дома, а в далёком чужом краю. Стройотряд «Фотон-72» оставил в моей памяти очень приятные воспоминания, дружный коллектив, хорошие условия проживания, приличная плата за работу и много другое. Заработок рядового бойца нашего стройотряда был чуть более 600 рублей, обычный результат труда для целинных студенческих отрядов того времени. Это были существенные деньги в сравнении со стипендией, которую получали студенты нашего факультета, её размер был равен 45 рублям.
Поначалу я хотел вернуться на целину в следующем 1973 года, однако этого не случилось, я отправился на север Тюменской области. Этот выбор определил тот фактор, что тюменский стройотряд (его назвали «Электрон-73») в основном состоял из ребят нашего курса, то есть тех, которых я хорошо знал. Это были либо мои близкие друзья, либо просто приятели. Комиссаром отряда был назначен Шурик Елин, самый большой мой друг студенческой поры. Он был комиссаром и первого моего стройотряда «Фотон-72», но лишь один месяц, а затем уехал домой в гипсе с переломом руки. Случилось это во время работы в составе бригады на бетонно-растворном узле. Задача была простая, засыпать в ковш в нужной пропорции цемент и песок, а затем дать отмашку оператору узла, чтобы тот включил электродвигатель, поднимающий ковш наверх к бетономешалке. В тот день оператором узла был Шурик Елин, он включил мотор и ковш с песком и цементом медленно отправился к нему наверх. И тут раздался его крик, ребята бросили свои лопаты и побежали Шурику на помощь. А произошло следующее, рука Саши Елина попала под трос ковша, который наматывался на вал электродвигателя. Во время движения ковша трос часто сползал с пазов на валу, приходилось выключать электродвигатель и возвращать трос на место, что вело к потере времени. Шурик приноровился поправлять трос, не останавливая движения ковша, что было грубым нарушением техники безопасности. Одно неловкое движение, и его рука попала под трос, а до выключателя далеко, до него не дотянуться. Помощь пришла, но с опозданием, до выключателя надо было ещё добежать. Для моего друга всё закончилось печально, с переломом руки он отправился домой, сдав свои комиссарские дела другому. Прошёл год, и Саша Елин вновь стал комиссаром, теперь уже тюменского отряда, мы опять были вместе в одном стройотряде, чему я был очень рад.
Главным в студенческом строительном отряде был командир, от его организаторских, человеческих и деловых качеств зависело практически всё: дисциплина, климат в коллективе, работа и в конечном итоге наш заработок. Командиром стройотряда «Электрон-73» стал Владимир Панченко, ещё один близкий мой друг студенческой поры. Володя был моим ровесником, но в свои девятнадцать (в 1973 году) он выглядел гораздо старше. Панченко после смерти отца ещё школьником переехал из Херсонской области в Харьков к своему брату Ивану. Тот заканчивал наш факультет, жил в студенческом общежитии, куда в качестве исключения поселили и Володю. Вано (так он просил себя называть) был Володи вместо отца, а летом брал его с собой в тюменские стройотряды, хотя тот был ещё школьником. Стройотрядовский опыт у него был большой, поэтому среди ребят нашего курса он был самой удачной кандидатурой на роль командира отряда. И вообще, Володя был очень общительным человеком с определённым обаянием, обладал неформальными лидерскими качествами, вокруг него всегда было много друзей, ещё больше желали с ним подружиться. Мне не пришлось искать с ним дружбы, она случилась сама собой, ибо случайным образом в начале первого курса нас поселили в одну комнату общежития. С того времени до конца нашей учёбы в Университете у нас с ним сложились хорошие приятельские отношения. На последнем пятом курсе, я со съёмной квартиры вновь вернулся в общежитие, и получил от Володи Панченко предложение заселиться в ту же комнату номер 425, в которой жил на первом курсе. Володя проживал там всегда, и сам подбирал себе соседей по комнате, если не считать первого курса, где этот вопрос решили за него. Разумеется, я с большим удовольствием согласился с его предложением.
Бойцом студенческого строительного отряда мог быть любой студент нашего физико-технического факультета, подавший соответствующее заявление. Проблема была только в том, что из-за высоких северных заработков желающих попасть в тюменские стройотряды было намного больше, нежели вакансий. Обычно стройотряд формировали по своему усмотрению командир и комиссар, критерием отбора были трудовые навыки и физическая крепость. Володя Панченко и Шурик Елин в первую очередь взяли в стройотряд своих друзей, а ещё однокурсников. Некоторые из бойцов отряда вообще не были студентами, например брат командира Вано Панченко или всеобщий любимец Лёша Макар, ударник нашей факультетской рок-группы, давно исключённый из Университета. Собранный из друзей и приятелей «Электрон-73» был скорее похож на сборище шабашников, нежели на студенческий отряд молодых строителей коммунизма. Наш коллектив был шумный и весёлый, что вызывало невероятное раздражение у вышестоящего начальства университетских стройотрядов. Командира и комиссара неоднократно вызывали на ковёр, особенно досталось Шурику Елину, ему обещали по возвращению серьёзные неприятности по комсомольской линии. К счастью, угроза не была воплощена в жизнь.
По нормам того времени для бойцов стройотряда централизовано шилась форма, брюки и куртка защитного цвета, цена за них была невысокой, вполне доступной для студентов. К форме ССО придавались две эмблемы, нагрудная и нарукавная. Первую, общую для всех студенческих стройотрядов города Харькова, я пришил, а нарукавную эмблему нашего ССО «Электрон-73» оставил на память. Она у меня хранится до сих пор, как и эмблема целинного стройотряда. Фасон куртки к началу 70х годов явно устарел лет на десять-пятнадцать, он мало кому нравился, поэтому мы с энтузиазмом приняли предложение нашего командира перешить свои стройотрядовские куртки в ателье так, чтобы они напоминали джинсовые куртки. Конечно, это было не по правилам, на что командиру и комиссару было указано, однако дело было сделано, наш отряд по форме отличался от других и всем нам это очень нравилось. Форменную стройотрядовскую одежду полагалось носить всегда, за исключением рабочей смены.
В первом часу ночи 3 июля 1973 года поезд Харьков-Лабынтанги отправил нас к месту назначения на север Тюменской области. Поезд повёз нас в сторону Москвы, обогнул её по кольцевой железной дороге и направился на северо-восток. Дорога заняла три дня и чем дальше бы отъезжали от Москвы, тем унылее был пейзаж за окном вагона. Где-то вдали мимо нас проплывали невысокие горы северного Урала. Наконец, мы прибыли в заполярный посёлок Лабытнанги, конечный пункт нашего железнодорожного маршрута. Посёлок в те времена имел весьма затрапезный вид, была даже такая поговорка: «Две помойки, три яранги - это город Лабытнанги». Яранг я не видел, но невысокие деревянные дома, в основном одноэтажные, реже двухэтажные выглядели весьма убого. Посёлок Лабытнанги расположен на одном из мелководных протоков Оби, а на противоположном правом берегу находится глубоководный порт Салехард, там стоял большой пассажирский теплоход «Механик Калашников», на нём мы должны были отправиться дальше. Добирались до него на Омике (Ом-342), так звали небольшие речные теплоходы. Чтобы перевезти университетские стройотряды в полном составе Омик сделал несколько рейсов. На это ушло несколько часов, всех разместили по каютам, и теплоход «Механик Калашников» поплыл по Оби дальше по течению на север.
Наш стройотряд разместили в нижних каютах без иллюминаторов на носу теплохода. В них было тесно, душно и неуютно, поэтому мы (я и несколько моих приятелей) долго там не находились, отправившись на экскурсию по теплоходу. Вдоволь набродившись, мы уселись на небольшие лавочки на прогулочной палубе. Теплоход плыл так, что нам хорошо был виден левый берег реки Обь. Он был пустынным, тундра есть тундра. Однако иногда на берегу попадались отдельные особи оленей, пришедшие на водопой. Подняв свои мордашки от воды, они с интересом наблюдали за проходящим теплоходом. Людей рядом не было, возможно это были дикие олени, но в этом я не уверен. А ещё вдали мы видели небольшое стадо бегущих по тундре оленей, это было очень красивое зрелище. Поздним вечером мы отправились спать, хотя вечер в июле для Заполярья понятие относительное, было так светло, словно это был полдень. Койки были голые, без постельного белья, но в молодые годы это никого не смущало. Я забрался на верхнюю полку и тут же отключился, уснув крепким сном.
Меня разбудил странный, приглушённый шум, который доносился из репродуктора над моей головой. Прислушался, по внутренней трансляции корабля шёл разговор на повышенных тонах. С теплоходом, как я понял, что-то случилось, он стоял на месте и как-то странно дёргался. Может быть, мы тонем, а никто ничего не предпринимает, думал я, лёжа на койке, надо бы посмотреть что там наверху. Глянул на часы, был третий час ночи, очень хотелось спать, но я пересилил себя и отправился на прогулочную палубу. Наверху всё стало ясно, мы сели на мель, наверное, из-за низкой осадки. Это было следствием перегрузки судна, число взятых на борт пассажиров было превышено сверх всякой нормы. Я посмотрел, как теплоход пытается самостоятельно слезть с мели, дёргаясь по команде капитана вперёд-назад и вправо-влево, но всё было безуспешно. Капитан ругался, на палубе его голос в репродукторе был хорошо слышен, однако толку от этого было мало. Так и не дождавшись положительного результата, я вновь отправился спать. В том, что мы сели на песчаную мель не было ничего страшного. Я был уверен, так или иначе, теплоход с неё вытащат.
Утром я вновь отправился на прогулочную палубу. Мы были в открытом море, берегов не видно, это была Обская губа. Дул пронзительный, холодный ветер, на открытой палубе находиться долго было невозможно, пришлось возвратиться в свою каюту, неуютную, но тёплую. Через несколько часов теплоход «Механик Калашников», остановился, дали команду на выход. Мы поднялись наверх, и стало понятно, это не конец пути, а только пересадка. Из-за мелководья, теплоход остался в открытом море, а мы перебрались на ждавший нас новый Омик (Ом-341). Небольшой теплоход поплыл в сторону правого берега Оби, зашёл в устье реки Надым и через несколько километров пристал к берегу. Здесь была пристань, где шла перевалка груза с больших речных кораблей на баржи, только они могли дальше по малой реке доставить груз в надымский порт. Мы тоже в определённом смысле были грузом, ибо до места назначения нас доставляли по дешёвому варианту. Вертолёты были не нас, ими пользовались только постоянные жители посёлка Надым, конечного пункта нашего путешествия. Несколько часов мы провели на берегу реки Надым, пока Омик не перевёз на берег все университетские стройотряды и пока готовили для нас баржу, на которой мы должны были двинуться дальше.
Погода стояла весьма прохладная, чтобы согреться на берегу разожгли костры, благо валежника вдоль реки было предостаточно. Кое-кто из старожилов тюменских стройотрядов достали рыболовные снасти и отправились на рыбную ловлю. Рыболовные принадлежности были странные, без удочки и поплавка, только моток лески, крючок и грузило. Казалось, у рыбаков с такими примитивными снастями рыбы не будет, но это было не так. Они насаживали наживку, забрасывали её метров на 10-15 и сразу же тащили обратно, каждый раз на крючке билась рыбёшка, похожая на плотву. Река просто кишела голодной рыбой, которая бросалась на наживку, не обращая внимания на крючок. Такой рыбной ловли я никогда в своей жизни не видел, и вообще, это была не ловля, а изъятие рыбы с воды на берег. Вдоволь надивившись на чудо-рыбалку я отправился к нашему костру, удобно прилёг к нему спиной и задремал.
Меня разбудили, когда подали к причалу нашу баржу, на которой мы должны были отправиться вверх по течению реки Надым. На металлической барже сидячих мест не было, сидели на чём придётся, чаще всего на своих рюкзаках, или просто стояли. Чтобы не замёрзнуть прямо на палубе разожгли костры. Со стороны наша баржа выглядела, как плавучее стойбище кочевников. Так и поплыли, небольшой теплоход-толкач с трудом преодолевал встречное течение реки, поэтому двигались очень медленно. Дорога была весьма утомительной, одно радовало, места вокруг были очень живописны. И ещё, у меня было ощущение, что нас везут на край света, туда, откуда уже не выбраться. На сто километров пути нам потребовалось около девяти часов, никак не меньше. Наконец, мы добрались до Пристани Надым, однако это ещё был не конец пути, сам городок находился на расстоянии двенадцати километров от реки. На берегу нас ждали грузовики с лавочками на борту, они привезли нас прямо на нашу базу. Итого, из Харькова мы выехали 3 июля в 0 часов 45 минут, а прибыли в город Надым 8 июля в 0 часов 30 минут, на дорогу ушло ровно 5 дней.
Стройотряд встретили квартирьеры, наши ребята, сдавшие досрочно летнюю сессию и приехавшие неделей раньше нас, чтобы обустроить нам место проживания. Главным объектом нашей базы была столовая, небольшой деревянный домик с кухней и комнатой для приёма пищи. Там не только питались, в столовой проводились планёрки, мы там отдыхали в свободное от работы время, писали письма или просто общались. А ещё слушали музыку (разумеется, рок-музыку), катушечный магнитофон захватил с собой наш командир, Вова Панченко. Жили мы в больших палатках с деревянным полом, в которых стояло от четырёх до восьми кроватей с постельным бельём, которые предоставили нам наши работодатели. Условия были спартанские, с минимумом удобств. Ночью в разгар лета было холодно, спать раздетым могли только закалённые люди, я к таковым не относился и ложился в постель в тёплом шерстяном спортивном костюме. Что удивило больше всего, так это песок под ногами. Он был всюду, абсолютно чистый, без примеси земли, явно речной. Как я понял, река Надым не была изначально судоходна, её фарватер углубляли земснарядами, а намытый песок привозили в строящийся город за двенадцать километров от реки. Для строителей это было очень удобно, для изготовления бетона или раствора песок не надо было заказывать, он был под ногами, в нужное место его подгребал бульдозер. Так что, все дома в городе Надым были построены на песке, в полном смысле этого слова.
Город, в который мы прибыли долгое время был маленьким рабочим посёлком на правом берегу реки Надым. В 60е годы там располагалась база геологов, которые были заняты поиском газовых месторождений. В двенадцати километрах от реки на левом берегу находилась сухая площадка, возвышающаяся среди болот для складирования приходящих в навигацию грузов, она тоже была частью посёлка. В 1967 году в тех краях открыли крупное газовое месторождение Медвежье, оно было сдано в эксплуатацию в 1969 году. Тогда же из посёлка Надым было решено сделать базовый город для тех, кто в тех краях добывал газ и строил газопроводы. Подходящая по размеру площадка для строительства города была только на левом берегу реки. Уже в 1971 году там стали строить капитальные сооружения, промышленные объекты и первые пятиэтажные дома. Летом 1971 года в Надым впервые прибыли студенты Харьковского университета, этот город с того времени надолго был закреплён за нашими стройотрядами. В 1972 году Надым получил статус города, тогда в нём проживало около пятнадцати тысяч жителей, которые добывали газ, строили газопроводы, промышленные объекты и жилые дома. В 1973 году в городе было ещё мало многоквартирных домов, в основном жители жили в бытовках, они были всюду. В настоящее время Надым - это красивый, благоустроенный город, в котором проживает около 50 тысяч жителей.
В городе Надым главной задачей нашего стройотряда «Электрон-73» была заливка бетонного пола для строящегося промышленного здания. Оно находилось не очень далеко от нашей базы, так что на работу, с работы и на обед мы ходили пешком. Здание имело только металлические опоры, фермы перекрытия и торцевые стены из бетонных панелей. Оно было широким и весьма протяжённым, поэтому площадь заливки была большой, мы трудились на этом объекте вплоть до отъезда домой. Заливку бетонных полов выполняли две бригады, одна в дневную, а другая в ночную смену. Две бригады работали на растворобетонном узле, который находился в ста метрах от нашего объекта. Прежде чем залить бетонный пол надо было уложить сантехнические трубы, это делала ещё одна бригада нашего стройотряда. Я работал в дневную смену на растворобетонном узле и меня эта работа вполне устраивала. Она была не очень трудной и, что очень важно, давала время для кратковременного отдыха. Нам опускали пустой ковш, в который мы высыпали из мешков цемент, затем совковыми лопатами загружали песок. Оператор растворобетонного узла поднимала ковш наверх, высыпала цементно-песочную смесь в бункер, подавала воду, после чего в течении нескольких минут вертела бетономешалку. Потом замес выливался в кузов самосвала, а у нас в это время был перекур, мы отдыхали.
Оператором растворобетонного узла была весёлая молодая женщина лет тридцати, её звали Люба. Пока мы, двадцатилетние молодые ребята, засыпали ковш, она развлекалась тем, что отпускала в наш адрес всякого рода шуточки. Мы тоже в долгу не оставались, отвечали тем же. Никто ни на кого не обижался, пока однажды, из-за сущего пустяка веселью не пришёл конец. Ковш, наполненный цементом и песком, пошёл наверх и тут один из наших парней выдал: «Люба, слазь с дуба». «Щас!» - ответила Люба, остановила движение ковша и стала спускаться вниз. Мы с недоумением смотрели на неё, ничего не понимая. Тем временем она подошла к парню, как нам казалось, сказавшему, в общем-то вполне безобидную прибаутку. Оказалось, что эти слова для Любы страшная обида.
«Я тебе, что? Дура?» – крикнула она обидчику и замахнулась, чтобы дать ему по физиономии. Оплеухи не получилось, наш товарищ вовремя увернулся от её ладошки.
«Дура и есть!» – в свою очередь крикнул он, добавив ещё грязное ругательство.
Началась перепалка с использованием нецензурной лексики, а мы стояли между ними и пытались их успокоить. Наконец, Люба замолкла и удалилась восвояси. Куда она ходила, я не знаю, может жаловаться на нас, а может просто поплакать. Минут через десять она вернулась и продолжила работу. С той поры она с нами не разговаривала, работала молча, всем своим видом показывая, что мы перед ней виноваты.
Ещё одна неприятная история случилась с бульдозеристом, который был прикреплён к нашему растворобетонному узлу. Для изготовления бетона нам был нужен песок, его время от времени подгребал бульдозер. Для этой работы бульдозеристу требовалось минут пять каждые 2-3 часа, в остальное время он спал или уходил по своим делам. Казалось, мужик должен был рад такой, мягко говоря, нетрудной работой. На деле он был вечно всем недоволен, и каждый раз подгребал нам песок, словно делал для нас огромное одолжение, хотя эту работу ему поручило его начальство. Тем не менее, среди нас были ребята, которые завели с ним с приятельские отношения, как я сейчас понимаю, на почве выпивки, несмотря на то, что у нас в отряде был сухой закон. От новых приятелей нашего бульдозериста мы и узнали, почему он постоянно пребывает в скверном настроении. Оказалось, мужик трижды был женат, трижды развёлся, от каждой жены у него по ребёнку. Соответственно по исполнительному листу на алименты с него снимали половину заработка. Месячная зарплата у него была 660 рублей, после налогов и алиментов на руки он получал около 300 рублей, что для севера было очень мало, если ещё учесть его склонность к выпивке. Так вот, однажды утром он объявил забастовку, обвинив нас в том, что мы украли у него бутылку коньяка. Мы, конечно, были возмущены такому обвинению, и возвращать деньги за коньяк не собирались. Прибыло начальство, которое достаточно быстро уладило конфликт. Мне казалось, что бульдозериста просто поставили на место и заставили работать. Только через много лет Шурик Елин, комиссар нашего отряда, рассказал мне, что бутылку коньяка в самом деле украли наши ребята с ночной смены и их быстро тогда вычислили. Ребят наказали штрафом, а бульдозеристу вернули деньги с извинениями, конфликт был исчерпан.
В основном я трудился в бригаде на бетономешалке, но не весь срок. Какую-то часть времени я занимался заливкой бетонного пола, работа тоже была не очень трудной. В ожидании машины мы готовили опалубку для заливки, на сколько квадратных метров хватало бетона в самосвале, было известно заранее. Приезжал грузовик, высыпал бетон до последнего килограмма, один из нас очищал поднятый кузов самосвала до самого дна. Затем растаскивали лопатами бетон равномерно по всей площади. И последний этап, уплотнение, которое делалось теми же лопатами или электровибратором. Это всё, вся работа. Она всех вполне устраивала, и меня тоже. Однако некоторые проблемы были, за пределами нашей основной работы и эти проблемы серьёзно отравляли жизнь, по крайней мере, мою.
Первой проблемой была бытовая неустроенность. Всё познаётся в сравнении, условия проживания моего целинного стройотряда в 1972 году были несравненно лучше надымского быта год спустя. Там мы жили в небольшой совхозной школе, по-домашнему чистой, тёплой и уютной. В ней было почти все прелести цивилизации: туалеты, умывальники с холодной и тёплой водой. Не хватало душа, но он тоже был нам доступен, вблизи нашего места работы, время от времени мы там могли помыться. В Надыме всё было не так, там был суровый быт в полевых условиях Крайнего севера. Неуютные и душные палатки для проживания, холодная вода в допотопных рукомойниках, душа не было вовсе. Конечно, мы пытались, раздевшись до пояса, утром и после работы основательно помыться. Этот процесс приведения себя в порядок обычно был недолог, от холодной воды мало удовольствия, а вокруг ещё тучи комарья, которые только и ждут того, чтобы ты разделся.
Кровососущие насекомые севера, имя которым гнус - это вторая проблема, которая нам очень сильно мешала жить и работать в Надыме. Город расположен небольшой возвышенности, словно остров, вокруг которого болотный океан, кишащий насекомыми-кровососами. Мы приехали в Надым в июле, в самое «гнусное» время, когда в тех краях насекомых, в первую очередь комаров, тьма тьмущая. Они вились тучами вокруг каждого человека, лезли в уши, нос и рот, а некоторые пытались пробиться к голове через шевелюру. Мои ладошки постоянны были в деле, шлёпая без устали тут и там комарьё. Первым эффективным средством против этих кровососов была плотная одежда, закрывающая всё тело, за исключением лица и рук. Второе средство – мазь, отпугивающая насекомых. Правда, с мазью были проблемы, под действием пота (мы ведь работали) она сходила, оголяя руки и лоб. Поэтому домой с работы мы часто приходили с покрасневшими от комариных укусов лбами и руками. Однако комары были мелкими неприятностями в сравнении с местными мошками, крохотными кровососущими мушками. Эти злобная тварь, по-другому её не назовёшь, не кусала сразу, а заползала под одежду, ища подходящий участок кожи. Потом её прокалывала, вводя слюну, содержащую обезболивающие вещества, боль в этот момент совершенно не чувствовалась. Напившись крови, мошка выползала из-под одежды и улетала, а через некоторое время на месте укуса появлялась сильнейшая боль. Вечером, переодеваясь, видишь очередную крохотную красную точку от укуса, а вокруг на коже оттёк, вызывающий боль и жжение. Мошки доводили меня до белого каления, до психоза, ибо отдельным мошкам всё же удавалась пробиться под мою одежду, несмотря на плотную одежду и мазь, спасения от них не было. Хорошо было то, что количество насекомых-кровососов падало с каждой неделей лета, к концу августа они практически исчезли.
Третья большая проблема была обычной для районов Крайнего севера, это скудное и однообразное питание. На целине в 1972 году нас хорошо кормили, совхоз снабжал свежим мясом и овощами, что-то покупалось в местном продовольственном магазине. Еда была отменная, у наших Татьян, поваров целинного стройотряда была возможность готовить для нас вкусную и здоровую пищу, они ею в полной мере воспользовались, все были довольны. В Надыме всё было не так, рацион питания был очень скудный, почти всё мы привезли с собой. Это тушёнка, рыбные консервы (для супов), макароны (рожки, ракушки), крупы (манка, перловка, рис), сухое молоко, сгущёнка (молоко, какао), сухофрукты, чай и сухой кисель. Плюс хлеб, который мы покупали в Надыме, и всё, больше ничего не было, ни свежего мяса, ни овощей, ни фруктов. И такое питание каждый день, весь полуторамесячный срок работы нашего стройотряда. Мне было немного жаль наших девушек поварих, когда мы, уходя из столовой, благодарили их за вкусную еду. Все понимали, и повара в первую очередь, что это говорилось ради вежливости, и для того чтобы девчонок успокоить, они делали всё что могли в тех условиях. С той поры не люблю тушёнку, я её наелся тогда до конца своей жизни. В День Строителя, в наш единственный выходной, я решил обойти все местные продовольственные ларьки в поисках колбасы. И нашёл, то были кусочки колбасы, запакованные в консервную банку, ничего подобного я никогда не видел. Колбаса была не настоящая, но что-то колбасное в этом продукте было, наверное, запах. Я с удовольствием её съел, отвёл душу.
Была ещё одна проблема, сверхурочная работа на новой котельной, продолжавшаяся недолго, дней пять, но оставившая в моей памяти не очень приятные воспоминания. Рабочая смена в нашем стройотряде продолжалась 12 часов с часовым перерывом на обед, могли бы работать и больше, 13 или 14 часов, но в том случае, если не делать перерыв на ужин. Он расслабляет и лишает тонуса, который нужен для эффективного труда. Я на своём личном опыте убедился в том, и со мной были согласны многие наши ребята, что ещё одна работа после ужина есть издевательство над организмом человека, если ужину предшествовал тяжёлый двенадцатичасовой труд. Недалеко от нашей базы была построена новая котельная, и как обычно в таких случаях с массой недоделок. Комиссия не принимала этот объект без выполнения работ по теплоизоляции котлов, труб, резервуаров для тёплой воды. Монтаж утеплителя (это была стекловата) взял на себя наш стройотряд, а начальство (командир и мастер) решило поручить это первой смене после ужина. Работа была не трудная, но малоприятная, особенно если учесть то, что необходимых защитных средств от стекловаты (респираторы, очки) нам не дали, если не считать рукавиц. Особенно тяжело было укладывать утеплитель на дно водяных резервуаров. Под них мы заползали на спине и в таком положении закрепляли стекловату. Разумеется, стекловатная пыль падала нам на лицо, в волосы, в глаза и мы её вдыхали. Потом, перед сном, долго и осторожно всё это смывали. Однако главной проблемой было то, что эта работа шла очень вяло, ибо её делали смертельно уставшие люди, которым требовался отдых. Со временем до начальства это дошло, сверхурочные работы были отменены, а монтаж утеплителя на котельной сделала отдельная новая бригада, быстро и эффективно.
Единственным выходным за весь период нашей работы в стройотряде было воскресенье 12 августа, День строителя. Для жителей Надыма этот день был главным профессиональным праздником, отмечали его весело и с размахом. Все горожане, в подавляющем большинстве рабочая молодёжь до 30 лет, вышли на митинг, где начальство доложило об успехах своих коллективов. Митинг продолжался недолго, после него выступал местный вокально-инструментальный ансамбль. Хотя их репертуар был традиционным для того времени, порядком надоевшие хиты советской эстрады начала 70х годов, я получил от концерта удовольствие, ибо соскучился по живой музыке. Было весело и по другой причине, многие молодые люди по случаю праздника прилично хлебнули, поэтому во время концерта их тянуло на подвиги. Тут и там по этой причине возникали стычки, но их быстро гасили. Мы тоже сделали себе праздник, купили вина, закуски и устроили небольшой дружеский пикник. В этот праздничные день наше начальство на нарушение сухого закона закрыло глаза. С их стороны было только одна просьба, знать меру и вести себя прилично. Сие было выполнено, все мы хорошо отдохнули, происшествий в этот день в отряде не было.
Хорошо отдохнув в День строителя отряд вернулся к ставшей привычной работе, наша надымская эпопея перешла в стадию завершения. Последние рабочие дни промелькнули быстро, 24 августа мы отправились в обратный путь. На дорогу выдали сухой паёк и 50 рублей аванса. Почти все часть денег сразу же потратили на спиртные напитки и закуску. Сухой закон для бойцов стройотряда формально оставался в силе, однако наше начальство на его нарушение уже закрывало глаза, пить было можно, но только соблюдая приличия, по-тихому. К пристани нас отвезли те же грузовики с лавочками на борту, на которых полтора месяца назад мы прибыли в Надым. Подали баржу, на неё загрузился университетский стройотряд, теплоход взял нас на буксир и потянул в сторону Оби. В этот раз плыли быстро, вниз по течению реки и на буксирном тросе. Река Надым имеет многочисленные изгибы, поэтому на поворотах баржу круто заносило к берегу, приходилось за что-то держаться, чтобы не выбросило с баржи. Добрались без происшествий, в конце пути нас ждал старый знакомый, прогулочный Омик (Ом-342), на нём в июле мы плыли от порта Лабытнанги к теплоходу «Механик Калашников». Уже там, на Омике нас всех «обрадовали«, сообщив, что в этот раз большого комфортабельного теплохода не будет, до Лабытнанг предстояло плыть на маленьком Омике в совершенной тесноте.
Места на теплоходе были только сидячие на жёстких скамейках, но никто не унывал. Мы плыли домой, с нами было вино, хорошая закуска, а рядом друзья, с которыми можно от души поболтать, настроение было прекрасное. Плыли весь день, к вечеру хмель и усталость взяли своё, народ потянуло ко сну. Спать было негде, разве что на полу, между сиденьями. На полу, так полу, некоторые ребята начали доставать из рюкзаков что-то из одежды, расстилать и укладываться спать, подложив рюкзак под голову. Это сделал один из нас, потом второй, пространство между сиденьями стало стремительно таять, я понял, мне тоже пора укладываться спать, а то придётся спать сидя, что нездорово. Приготовил импровизированную постель рядом со скамейкой, на которой сидел, лёг и мгновенно уснул. Проснулся от сильного удара в голову, меня двинул своей ногой мой сосед по скамейке. Он спал на ней полулёжа, согнув ноги и нет ничего удивительного в том, что по время сна мой сосед решил свои ноги вытянуть. Разбудил товарища, сосед извинился, принял прежнее положение, и мы продолжили спать. Однако через полчаса всё повторилось, я вновь получил удар в голову. На этот раз я поступил по-другому, соседа будить не стал, а развернулся на 180 градусов и продолжил свой сон. Больше мне ничего не мешало, до утра спал спокойно.
В посёлок Лабытнаги мы прибыли утром, а поезд отбывал в Харьков только поздним вечером. Местный железнодорожный вокзал был очень мал и не мог разместить бойцов университетских стройотрядов в полном составе. Студентов на день приютила местная школа, в нашем распоряжении были спортзал и школьные коридоры, в классные помещения нас не пустили. Понятно, что мебели не было совсем, мы расположились прямо на полу. Наш стройотряд нашёл себе место у стеночки в коридоре, ребята отправились по магазинам, делая последние закупки перед дорогой. Некоторые вернулись обратно с изделиями из меха оленя (унты, шапки, варежки) или с оленьими шкурами. Меня эти вещи крайне заинтересовали, я тут же отправился за ними, желая привезти домой северный сувенир, шапку или варежки. Увы, опоздал, обходя, дом за домом, посёлок аборигенов я добыл только шкуру оленя. Её и привёз домой родителям в подарок.
Вечером в коридоре школы мы устроили небольшой товарищеский ужин, достали каждый свою закуску и пустили по кругу пару бутылочек вина. Настроение у всех было приподнятое, особенно хорошим оно было у нашего весельчака и балагура Лёши Макара. Он хлебнул вина, прислонился спиной к стеночке, поднял глаза и громко запел.
Hey Jude, don't make it bad.
Take a sad song and make it better.
Remember to let her into your heart,
Then you can start to make it better.
Это была его любимая битловская вещь, пел он её замечательно, получая от исполнения кайф. Шум в коридорах школы мгновенно затих, все слушали Лёшу. Он между тем продолжал петь, пока не дошёл до последней строчки основного текста песни.
Better better better better better better, oh.
Наступила пауза, народ зааплодировал. Лёша лишь снисходительно улыбнулся, для него это только середина песни, а дальше припев, который поётся хором. Однако широкая публика этого не знала. Если бы Лёша был в своём кругу продвинутых меломанов, то припев они бы обязательно подхватили, а он действительно прикольный:
Na, na na nananana, nannana, hey Jude... И так девятнадцать раз.
Поздно ночью наш поезд отправился домой, в родной город Харьков. В дороге ничего примечательного не произошло, за исключением одного презабавного спектакля в исполнении всё того же Лёши Макара. Сие действо произошло на одной из узловых железнодорожных станций, где наш поезд сделал получасовую остановку. Лёша тогда дремал на второй полке в одних плавках, подстелив под себя оленью шкуру. Его разбудили, предложив прогуляться по перрону. Лёша с готовностью согласился, ему надо было купить жаренных семечек. Он натянул на голое тело оленью шкуру на которой отдыхал, взял гитару и в таком виде пошёл к вокзалу покупать семечки. Весь наш эшелон высыпал на перрон и со смехом наблюдал за бесплатным спектаклем. Похожий на дикаря, долговязый и небритый Лёша Макар с серьёзным видом ходил вдоль торговых рядов, пробовал на вкус семечки и спрашивал у бабушек-старушек цену. Те лишь испуганно крестились, никто семечек ему так и не продал.
Двадцать девятого августа наш поезд прибыл в Харьков, на отдых после поездки было всего два дня, а дальше начинался новый учебный года, для меня третий. В середине сентября с нами произвели окончательный расчёт за работу в стройотряде, мы получили на каждого рядового бойца чуть более 1000 рублей. Как и годом ранее, всё заработанное отдал родителям, я знал как им материально трудно, когда двоим взрослым сыновьям надо дать высшее образование. Мне было понятно, эти деньги всё равно будут потрачены на нас с братом, а как, так это им виднее. Правда, на этот раз родители решили часть средств истратить исключительно на меня. Они приобрели дорогой и очень красивый столовый сервиз с тремя видами тарелок, с супницей, салатницами, селёдочницами, соусницами и с прочей мелочёвкой. Сервиз родители решили отдать мне после моей свадьбы, а до этого хранить его у себя. Через десять лет сие знаменательное событие в моей жизни произошло, и столовый сервиз поступил в распоряжение нашей семьи, что было очень кстати. И сейчас, много лет спустя, слегка поредевший он стоит в нашем шкафу на почётном месте и достаётся оттуда по большим праздникам. Мои дорогие родители поступили очень мудро, столовым сервиз стал для меня приятным напоминанием о той знаменательной поездки в далёкий северный город Надым в составе студенческого строительного отряда «Электрон-73».
2017