Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».
Глава 698. Калининград. Дивизион-экипаж БПК «Свирепый». Счастье встречи с мамой. 06-08 мая 1972.
Фотоиллюстрация из первого тома ДМБовского альбома автора: Калининград. Моя мама, Нина Васильевна Суворова (Максимова) и я, матрос-рулевой БПК «Свирепый», Александр Сергеевич Суворов. Самая счастливая встреча и самое счастливое общение с мамой в моей жизни. 8 мая 1972 года.
В предыдущем:
Я так и знал! Вот и пришла беда, отворяй ворота…
Если кто-то думает, что воины ВС или матросы ВМФ живут и служат в отрыве от дел и событий на гражданке или в семьях, среди родных и близких, что все наши мысли и помыслы сосредоточены только на службе, на боевой и политической подготовке, то этот кто-то будет неправ.
Весь смысл нашей военной службы не в том, чтобы бегать по тревогам и стрелять в какие-то цели, а в том, чтобы защищать наши семьи, наших родителей, родных и близких, наших детей, племянников и племянниц, внуков и внучат, наш народ, нашу страну, нашу Отчизну и Родину.
Известие о том, что мой брат Юра вторично разводится и оставляет Галину с Олежкой одних, как когда-то, совсем ещё недавно развёлся и оставил одних свою первую жену Олю и дочку Светлану, не просто оглушило меня, а ударило наотмашь, как известие о войне, о реальной «боевой тревоге», о беде.
Теперь я ждал приезда мамы не как увеселительного путешествия, а как серьёзной «штабной командной деловой игры» - обсуждения реальной тяжёлой ситуации. Я точно знал, что для мамы этот второй разрыв семейных отношений у старшего сына является крушением всех её надежд, мечты и планов по изменению к лучшему всей нашей жизни, по выходу их тяжкого бремени дочери репрессированного и расстрелянного в1937 году священника, её отца, протоиерея отца Василия.
Мама с гордостью и счастьем видела в нас, своих сыновьях, в Юре и во мне, воплощение своей мечты быть гордой, свободной, правильной, счастливой, такой, какими они были, когда жили с её папой, отцом Василием Никитичем, мамой Юлией Александровной, старшей сестрой Марией и младшим братиком Коленькой. Моя мама была определённого высоконравственного врождённого родового воспитания и для неё то, что совершал импульсивный, горячий и влюбчивый старший сын, было трагедией, непонятной, неразрешимой и оглушающей разум проблемой.
Я думаю, что мама ехала ко мне в Калининград на побывку, чтобы убедиться, что я, её младший сын, которого она (по её признанию – автор) оставила себе наперекор жизненным обстоятельствам, как утешение в своей нелёгкой судьбе, не поддался соблазнам окружающего мира, не сошёл с «пути правильного» (мама говорила «пути праведного» - автор), не «скурвился», не превратился в жёстко жестокого матроса, способного бездумно ломать, крушить, убивать…
Моя мама, Нина Васильевна Суворова (Максимова) обладала исключительным врождённым даром и талантом любить и быть любимой. Недаром она перед войной с отличием закончила Орехово-Зуевское медицинское училище (фельдшерско-акушерскую школу) не просто сестёр, а военных сестёр милосердия и работала операционной сестрой в знаменитой Басманной больнице или Городской клинической больнице скорой помощи № 6 (Новая Басманная улица, 26, Москва), участвовала в Финской войне 1939-1940 годов и в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов.
Естественно я не мог ничего изменить в поведении моего старшего брата Юры и в его судьбе, потому что он был не из тех людей, кто позволяет кому-то руководить собой или даже пытаться это делать, но я мог так вести себя, чтобы не совершать его ошибочных поступков.
Для меня, Юры и нашего отца, Суворова Сергея Ивановича, самым тяжким проступком было огорчение нашей мамы, которая не ругала нас, не бранилась, не вспыхивала обидой, а серьёзно и глубоко огорчалась, жалела нас за наши проступки и говорила, что горько скорбит, что мы такие у неё глупые и неразумные, что ей за нас стыдно…
Нам в 1000 раз было бы легче, если бы наша мама, как все, ругнулась на нас, замахнулась полотенцем, шлёпнула или стукнула кулаком по столу, но она этого не делала, она – огорчалась, замолкала, замыкалась в себе, ненадолго отстранялась от нас, временно переставала с нами общаться, просила прощения у тех, кого мы вольно или невольно обидели, и это было для нас самым тяжким наказанием…
Я старался понять маму, понять её такую манеру поведения и отношения к жизни и людям, а мой брат Юра считал такое поведение мамы неправильным, он всегда говорил, что «жизнь не терпит слабых и податливых», что «жизнь уважает сильных и жёстких», что «решения в жизни нужно принимать сразу, без долгих раздумий, а то времени для подвига не останется»…
Мой брат Юра был сильным, мужественным, дерзим, азартным, решительным и настроенным на подвиг, на героический поступок человеком. Он был отличным офицером в милиции и отличным мичманом на флоте, он преодолел множество непреодолимых жизненных препятствий, чтобы исполнить свою и только свою мечту – стать героем.
Вот почему я теперь готовился к приезду мамы не как к увеселительной прогулке-путешествию, а как к душевному общению, обмену духовной энергией надежды, любви и уважения. Я ждал маму, чтобы защитить её от её страхов и сомнений.
Странно, но мне вдруг начали помогать в подготовке к приезду моей мамы и командир БЧ-1, старший лейтенант Г.Ф. Печкуров, и замполит, капитан-лейтенант В.А. Тихонов, и старпом, капитан-лейтенант А.А. Сальников и мой уже друг и старший товарищ, секретарь комитета ВЛКС экипажа БПК «Свирепый», лейтенант Николай Судаков, и мой командир отделения рулевых, старшина 1 статьи Александр Кузнецов, и Толя Телешев, Петя Немирский, Толя Мартынов и Александр Булат. Что-то такое произошло, что все вокруг меня вдруг тоже стали с волнением ждать приезда моей мамы…
Признаюсь, я немного, совсем немного, поделился сведениями и историей моей семьи, моих родителей, той ситуацией, которая сложилась в нашей семье к данному времени…
Приближался праздник Первомая и День Победы. Наш экипаж новостроящегося БПК «Свирепый» активно осваивал корабль, участвовал в его доработке и оснащении, строем ровными рядами и колоннами маршировал по улицам заводского района Калининграда и радовал горожан, детей и девушек своим бравым видом и строевой удалью.
Работы было так много, что мы по вечерам просто без сил ужинали и валились спать, командир корабля и старпом понимали нас и не мешали всем спать, сколько захочется. Главное, чтобы опять утром мы могли весело идти с песней и свистами по улице к воротам завода и на наш корабль, который мы все хотели быстрее «поставить на волну»…
Вот так в трудах и заботах, в поту и в веселье ударной работы пришли майские праздники и телеграмма от 6 мая 1972 года о выезде моей мамы на поезде «Янтарь» №из Москвы.
В субботу 6 мая 1972 года в Калининграде было по-весеннему тепло: с утра температура воздуха была 7.6°С тепла, днём - 12.3°С, а в полдень и вечером - 18.7°С. начинался мелкий весенний дождик (0,5 мм осадков).
В 11:30 мама добралась в Москве до Белорусского вокзала и два чача простояла в очереди за билетами на поезд «Янтарь» в Калининград. Мест на этот фирменный поезд не было, потому что массово ехали ветераны ВОВ, участники штурма Кёнигсберга на встречи с воинскими частями, с однополчанами, на разного рода праздничные мероприятия Дня Победы 9 мая.
Моя мама случайно попала в ту кассу, в которой обслуживались инвалиды ВОВ (Великой Отечественной войны – автор) и ветераны труда, она рассказала кассирше по какому поводу едет на три дня в Калининград к сыну и та сжалилась, дала ей билет из «брони» как «инвалиду», причём в вагон №13 (число 13 у нашей мамы было «счастливым» числом ещё с войны – автор).
Из дома, из Суворова, мама ехала в Москву почти «налегке», всего-то большая сумка с домашними продуктами, да папина плетёная корзинка с крышкой со стеклянными банками, сумку «дамскую» с документами и личными вещами мама за груз не считала. Теперь в Москве у Белорусского вокзала она сходила в гастроном, в булочную и купила всего того, что хотела привезти в Калининград в качестве «гостинцев» и подарков мне и моим друзьям-матросам…
Всё бы ничего, нормально, но путешествовать с сетками и пакетами ей пришлось по подземным переходам, поэтому папину корзинку и свою хозяйственную сумку она отдала в камеру хранения, потому что «руки дрожали от напряжения»…
Мама купила (всё это я рассказываю по письму моей мамы моему папе, который остался дома в Суворове «на хозяйстве» - автор): яблок свежих, лимоны, орешки фундук и грецкий орех очищенный, зефир в шоколаде, печенье, вафли, много разных конфет, шоколадки, блоки сигарет болгарских и наших («Прима»), полукопчёной колбасы и себе что-то покушать в дороге.
Притащила всё это на вокзал, взяла вещи из камеры хранения и заняла место ожидания вблизи от выхода на перрон к поезду, подала мне телеграмму о приезде в Калининград поездом «Янтарь» вагон №13 место №16.
В Калининграде в это время жила Маша Мамаева, подруга моей мамы по ВСП №29 во время войны, которая осталась на время в Кёнигсберге в 1945 году с ранеными в госпитале, да так там и прижилась. Адрес Маши Мамаевой был известен, но вот телефона у неё не было, а то бы они встретились в Калининграде на вокзале…
- Болит голова, поволновалась или устала, только бы до поезда, место 16, думаю, что внизу, так что сразу лягу. Ну, вот, дорогой уважаемый папочка, я «двинулась» на Калининград. Что то там меня ожидает! Получит ли Сашок телеграмму? Будем надеяться на хорошее. Будь здоров, не забудь поливать помидоры, цветы и чеснок в огороде. Целую, Нина. 06.V.72 15:00.
Мама всегда все свои письма, записки и документы, которые писала, отмечала датами и временем написания, так было заведено у них в ВСП №29 во время войны.
В это время, в свой «почтовый день» 6 мая 1972 года я писал маме и папе встречное письмо…
- Здравствуйте мои дорогие мама и папа! Только что получил твоё письмо, мама (в котором она сообщала о разрыве отношений между Юрой и Галей – автор). Большое спасибо, а папино письмо, видимо, ещё в пути задержалось, но это не беда, верно, папа?
- У меня всё хорошо и всё нормально, получил на 1 мая подарок – книгу за активную работу и т.д. Подписана (книга) большим начальством. Время совершенно занято военной подготовкой и учёбой. Вот, в перерыве занятий пишу вам письмо.
- Итак, многое всплывает наружу, хотя и просвечивало сквозь глубину! Юре я раньше писал письмо, в котором говорил, что «Жить – это вообще-то значит, совершать подвиг». «Подвиги – писал я Юре, - совершаются однажды, а когда делаешь подвиги постоянно, неотрывно подвиг от подвига, то это дело превращается в каторжный труд, когда работаешь на износ, когда от тебя остаются «рожки да ножки».
Я писал Юре это письмо в тот момент, когда мы реально и действительно героически круглыми сутками, преодолевая сумасшедшую боль в пальцах, в руках и глазах, с потрескавшимися губами от постоянной диктовки каких-то секретных текстов, печатали и печатали документы Книги боевых расписаний БПК «Свирепый».
- Мне понятна эта Юрина постоянная геройская работа на двух и более работах – оно продиктовано необходимостью покончить с нуждой в семье, чтобы были деньги, чтобы было материальное благополучие, чтобы все были довольны, чтобы все смеялись от счастья.
Кто же этого не хочет? Только вся разница между обычным трудом и героическим с целью обеспечения своего благополучия в том, что простой обычный труд обеспечивает обычную простую жизнь, которой Юра не хочет, - он хочет необычной, яркой, насыщенной, богатой жизни. Он не хочет постепенно становиться богатым и счастливым, он хочет этого здесь и сейчас, он хочет этого не как «работяга», а как «герой-добытчик». Не зря его любимым выражением было: «Глянь, Сашок, что я добыл!».
- Когда быстро не получается, Юра сражу же теряет интерес и ищет чего-то нового, быстрого успеха, быстрого и решительного деяния с наивысшим эффектом результативности, а нудная проза жизни его тяготит, мучит, коробит. В одно время он погорячился ломать свою жизнь, сейчас наступает подобный момент.
- Ладно, папа съездит в Севастополь, поговорит с Юрой и с Галей, посмотрит, что к чему и мы все спокойно во всём разберёмся. А вообще мне очень жаль Юру до самого, что ни на есть предела…
- Всё, писать больше не о чем. Передавайте всем большой привет. Крепко целую, Саша.
Мама ехала фирменным поездом «Янтарь» №029Ч по маршруту Москва-Калининград по той самой дороге, по которой не один раз их военно-санитарный поезд ВСП №29 курсировал между Москвой и Западным фронтом. Потом мне мама рассказывала, как она всю дорогу, не отрываясь, смотрела в окно вагона и узнавала места, где они были со своим поездом-госпиталем…
От Белорусского вокзала поезд отошёл ровно 17:20, как и до войны. В 20:32 проследовали Вязьму, в 22:30 – Смоленск-Центральную, в 00:03 въехали на территорию Белоруссии и проследовали Оршу-Центральную, потом в 01:37 – Борисов.
Потом мама ненадолго уснула под мерный стук вагонных колёс и ей эти звуки живо напомнили о войне, о молодости, о тех событиях, которые тогда происходили, отчего мама не спала, а впала в какое-то забытьё, в котором отчётливо отсчитывала километры и станции…
В 02:37 прибыли в Минск на станцию «Минск-Пассжариская», ровно в 03:00 отправились снова в путь и в 04:08 были в Молодечно, потом в 04:42 прибыли в Сморгонь, затем в в 05:12 в Гудогай, а в 05:11 заехали на территорию Литвы и прибыли в Кяна.
С этого момента мама уже не спала, а смотрела на окрестности Вильнюса в 07:23, готовилась в приезду в Калининград, побоялась выйти на станции Кибартай в 10:11, уже с нетерпением считала километры пути, проезжая в 11:12 станцию Нестеров, потом в 12:36 Черняховск, а потом уже почти в тамбуре она жадно всматривалась в привокзальные интерьеры конечной станции-вокзала «Южный» в Калининграде. Эти стальные арки и своды Южного вокзала ей были очень хорошо знакомы…
Поезд «Янтарь» преодолел 1285 километров пути и прибыл точно в указанное в билетах время – в 13;48 07 мая 1972 года. На перроне вокзала маму встречал я – балтийский военный моряк Суворов Александр Сергеевич.
Далее всё шло как надо и как планировалось:
жаркая бурная радостная встреча;
объятия, слёзы и поцелуи;
торопливое собирание вещей и переноска их на стоянку такси;
лихая поездка на такси по заранее договорённому маршруту, чтобы капельку показать маме город Калининград;
приезд и заселение в гостиницу «Москва», где маму администратор и горничные встречали с улыбками, с поздравлениями и с обращением «Нина Васильевна, наконец-то вы приехали!» (я им все уши «прожужжал» о том, какая у нас хороша мама – автор);
угощением домашним и сладеньким;
обустройство в номере гостиницы;
разговоры, расспросы, расспросы и разговоры обо всём сразу…
Мама настояла на том, чтобы я после угощения домашними заготовками и яствами, обязательно отдохнул и вздремнул, а за это время (я смотрел за мамой сквозь опущенные ресницы – автор), она проверила весь мой аттестат и осмотрела мои пальцы ног, между которыми недавно возникли какие-то болячки…
Я делал вид, что сплю «счастливым безопасным и безмятежным сном младенца», а моя мама просто сидела и тихо копошилась вокруг, наслаждаясь тем, что она не одна, что рядом с ней её ребёнок, сын, что она снова мама…
У меня было увольнение на сутки, но я после пробуждения решил вернуться в дивизион, чтобы дать возможность маме немного прийти в себя и заняться своими «женскими» делами. Да она и сама к вечеру спросила меня: «Когда тебе обратно в часть? Когда у вас вечерняя поверка?».
Я сказал, что ещё не скоро и честно ответил на все мамины вопросы, подробно (насколько позволяла военная тайна – автор) рассказал ей о службе, о моих обязанностях, о взаимоотношениях с ребятами, офицерами и мичманами, показал ей книгу, которой меня неожиданно наградил командир нашего дивизиона, о наших паланах и режиме жизни в дивизионе и о б условиях работы на новостроящемся корабле.
- Я вижу по тебе, - сказала мама, слегка усмехаясь, не материнским, а профессиональным тоном военного фельдшера-фронтовика, - как вы живёте и служите. Худой, усталый, работаете на износ, глаза блестят лихорадкой, въевшаяся грязь под ногтями, запах пота трудовой и болезненный, да ещё грибок на ногах…
- Ну, ничего, - сказал решительно мама. – Это всё дело наживное и лечится. Главное, чтобы у тебя не было ничего лишнего и бесповоротного, венерического, - это главное.
Я заверил маму, что ей и папе об этом нечего волноваться, так как мы учимся, тренируемся и работаем так, что ни на что «иное» сил просто не остаётся и это была правда.
Вечером мы немного поговорили с мамой о доме, о папе, о том, что растёт в нашем саду и огороде, а потом мама меня отпустила, чтобы наконец-то отдохнуть и поспать за эти напряжённые дни подготовки к поездке и переезду из Москвы в Калининград. Никуда она идти уже не хотела, хотела просто лежать и ни о чём не думать, она успокоилась…
Дежурный по дивизиону не удивился, когда я появился на КПП и пришёл в расположение экипажа. Я доложил по форме о прибытии из увольнения, напомнил, что у меня ещё весь завтрашний световой день и пошёл спать в кубрик-казарму. По пути я всем дежурным, в том числе и дежурному по дивизиону, раздавал мамины гостинцы и часть ребят в кубрике проснулись, а потом мы ещё с час сидели и я рассказывал им о маме, о доме, угощал их все без исключения, - завтра ещё будет...
На следующий день в понедельник 8 мая 1972 года мы с мамой с 10:00 пошли в город по магазинам и по достопримечательностям и я показал её всё то, что уже успел узнать и увидеть в Калининграде. Мамам с удовольствием всё смотрела и осматривала и сравнивала увиденное с тем, что было тогда в мае 1954 года, когда вокруг были одни руины и разрушенный опасный город.
Везде, где мы были, я с радостью и гордостью знакомился с людьми, с продавщицами, говорил им, кто была моя мама и папа в 1945 году во время освобождения города и везде нас встречали очень уважительно, с радостью.
Мама сама выбрала себе большое янтарное ожерелье, а я купил папе янтарную заколку на галстук (на большее у меня не хватило денег – автор). Мама почти насильно заставила меня купить себе чёрные кожаные перчатки, но не на меху, а на матерчатой подкладке. Я уже не хотел этого, потому что уже была жаркая весна и надобность в перчатках отпала, но мама очень хотела купить мне то, о чём я «мечтал», чтобы мои руки «забыли те цыпки и страдания, которыми ты подвергал себя зимой» - сказала мама. Пришлось уступить…
Потом эти перчатки, которые к концу их срока жизни уже стали маленькими, скукожились, вытерлись, я хранил и использовал до 1982 года, пока они совсем не превратились в «рабочие перчатки». Когда я их «хоронил» в огне костра, я плакал…
В 12-47 8 мая 1972 года на перроне Южного вокзала я провожал мою маму на поезд №030Ч «Янтарь» в обратный путь по маршруту «Калининград-Москва». Мама увозила с собой все письма, которые приходили ко мне за прошедшее время, фотографии, сувениры, подарки. Мы с ней сфотографировались в фотоателье и она просила не задерживаться с отправкой этих фотографий ей в Суворов. Отдельное письмо мама везла моему папе с моей благодарностью за то, что он отпустил маму ко мне на побывку…
Конечно, нам обоим было грустно расставаться, но моя мама, прежде всего, боевой офицер медицинской службы, она провела инспекционную поездку и сейчас было довольна, даже тем, что продиагностировала моё физическое и душевное состояние, а болячку на ногах она с уверенностью считала вполне излечимой, нужную мазь от грибка она уже купила в аптеке…
О Юре, о Гале, об Олежке и их судьбе мы так толком и всерьёз не поговорили, потому что решили, что все серьёзные разговоры будем вести после того, как наш папа съездит в Севастополь на разведку и сообщит нам своё мнение…
В 12:47 фирменный поезд №030Ч «Янтарь» отошёл от перрона «Южного вокзала» города Калининграда, я до самого поворота махал рукой уходящим вагонам, а потом решительно, не видя сквозь дождливую пелену в глазах никаких патрулей, пошёл пешком к себе на улицу Суворова, дом 54 – в расположение 115-го отдельного дивизиона новостроящихся и ремонтируемых кораблей ДКБФ.
Моя военно-морская служба продолжалась…
Через 19 часов 31 минуту в 09:18 9 мая 1972 года, в День Победы, моя мама вышла на перрон Белорусского вокзала, опять совершила вояж по московским магазинам, полюбовалась на праздничную Москву и совершенно спокойно с Киевского вокзала на электричке доехала до Калуги, потом на автобусе до Суворова, вручила моему папе всё, что привезла, рассеянно ответила на его вопросы, с аппетитом покушала борща, который он ей приготовил и под звуки его голоса с докладом о проделанной работе в её отсутствие, уснула глубоким и впервые за многие дни и месяцы спокойным сном.
- Ты же мне сказал, Саша, что всё будет хорошо, - писала мне об этом и обо всём, что было с ней и папой во время её поездки и в праздники, моя мама.