Красиво в деревне зимой, всё белым-бело, чистенько, словно хорошая хозяйка прибиралась. Домики низенькие стоят в рядочек, шапочками снеговыми прикрыты, словно близнецы. Из каждой трубы лёгкий дымочек вьётся. Раньше дым был густой, тяжёлый, стелился иной раз, к земле жался, припадал, словно примерял к себе доказанное физиками земное притяжение. «Небо низкое, угольный дух по деревне идёт» - ворчали надысь недовольные старухи. Нынче жизнь изменилась – в каждой деревне газ. Вот и поднимается в небо из оставшихся печных труб, лёгкий сизый дымок и растворяется на высоте без остатка. Рядом с домами, так же накрытые снегом, жмутся друг к другу всевозможные сараюшки, летние домики, бани, насыпные погреба. За ними огороды с теплицами, разбросанными то там, то тут. А дальше, за огородами – поле. Белая нескончаемая равнина, слепящая глаз искрящимися снежными брызгами в солнечную погоду, разорванная словно простыня, на две части хорошо укатанной дорогой. Вьётся эта дорога по полю, жмётся к кривым почерневшим от времени деревенским заборам, и обрывается на самом краю деревни – у Хромовского дома.
- Кристинка, ну где тебя нелёгкая носит, - Толик всплеснул руками, как только дочь вошла в дом. – Мы тут с мамкой уже все глаза проглядели, а тебя нет и нет. Даже Арслан спать без тебя ложиться не хочет.
- Папочка, не ругайся. Лучше погляди, кого я вам привела, - Кристина отстранилась, и Толик увидел стоящего за её спиной своего боевого командира Саньку, нервно мнущего шапку в руках. – Я дядю Саню сразу узнала, он прямо такой же, как на вашей фотке, ничуть не поменялся. Только голос у него другой, чем я себе представляла.
- Санька, брат, - Толик раскрыл руки для объятий, – ты чего в дверях мнёшься? Господи, как же я рад-то тебе, братуха. Чего не позвонил, я бы тебя встретил. Зилька, Кристинка, ну вы-то чего замерли? Гость у нас дорогой, самый желанный гость в мире. Бабы тащите на стол, всё, что есть в холодильнике.
- Погоди, Толян, не суетись, - Санька нахмурил брови, - по делу я к тебе. Перетереть бы проблему для начала.
- Как скажешь, Сань, - Толик посерьёзнел. Накинул телогрейку, висевшую на крючке у входа, достал из кармана куртки пачку сигарет, зажигалку. – Пойдём, перетрём.
На улице Санька долго молчал, не зная с чего начать разговор, жадно вдыхал и выдыхал через нос сигаретный дым, фырчал при этом словно норовистая лошадь, загнанная в стойло, потом внезапно заговорил:
- Красиво у вас тут, братуха, тихо, а у нас война. Слыхал, поди.
- А как же? Каждый день новости глядим, от телевизора не отрываемся. Я как про обстрелы услыхал, звонить тебе начал, только ты не отвечал. Перестал. Помню нашу клятву – брат брату всегда поможет, но только когда тот позовёт. Так что – ждал. Я так понимаю, что пора.
- Нет, Толян, я к тебе с другой просьбой. Девочек моих можешь у себя где-нибудь пристроить на время? Как только вышибем бандеровцев с Донбасской земли, так я их заберу.
- Не вопрос, Сань. Привози своих девчонок, и стариков тоже привози. Всем рады будем. Хочешь сам оставайся, мы тебе тут работу найдём, - после этих слов Санька поглядел ледяным взглядом на Толика так, что он смутился. – Ладно, братуха, проехали. Не гляди так. Понял уже, что глупость сморозил.
- Мать с отцом не поехали. Сказали, что пока силы есть, будут бойцам помогать: кормить по мере возможности, патроны подносить, если надо. Батя ещё и на передовую рвётся. Ты прости, что я тебя с собой не зову – не твоя это война, Толян.
- А в Афгане тогда, это прямо наша с тобой война была, кровная.
- Уже не важно чья. Прошлое, Толик, должно оставаться в прошлом. Только в том прошлом, мы с тобой одной страной были, а теперь, видишь, какая хрень выходит. Вроде как, не братья мы с тобой больше: ты русский, я хохол. Хотя, если подумать, какой я к чёрту хохол? Полукровка, ни дать, ни взять. Бабка-то моя с Урала была.
- Ты чего за пургу гонишь, Санька, - не понял Толик.
- Это не я, Толян, это те, кто нас рассорить хочет. Только чую я – не выйдет у них ничего. Вон погляди, весь рабочий Донбасс поднялся. До последнего будем стоять, а наше братство под ноги бандеровщине не сложим.
- Короче, слушай меня, Санька. Я тебе так скажу: твоя беда – моя беда. Не важно, чья это война, между нами нет границы. Завтра с утреца поедем за твоими девчонками, а после я у тебя на Донбассе гостить останусь. Ладненько? Ну, из гостей-то ты меня не выгонишь?
- За женой с дочкой ехать не надо, в машине они за околицей. Только там ещё…
- Чего мнёшься-то, братан, говори как есть. Кто там ещё?
- Бориска малолеток. Хороший пацан, смышлёный. Вроде как племяш мой. Брат на Лизке женился, когда Борька у неё уже был. Теперь вот брат на блок посту стоит, а Лизка, - Санька вздохнул и перекрестился, - царство ей небесное… Когда заваруха началась, Лизка наотрез отказалась в Россию уезжать, мотивировала тем, что медики на фронте всегда нужны. На передовой так ни разу и не побывала, не привелось. Бабку чужую из хаты в убежище выводила, когда вражины залпом по деревне махнули. Лизку с бабкой накрыло, не успели спастись. Брат вот просил Бориску увезти от греха подальше. Такие дела у нас, Толян.
- Ладно, Санька, мы с тобой можем долго разговоры разговаривать, а вот твои в машине уже, поди, замёрзли. Веди их в дом. Сейчас Зилька с Кристинкой всех накормят и напоят, спать уложат. Вот тогда в тишине мы с тобой и обсудим план действий. Не горюй, братишка, прорвёмся! – Толик похлопал Саньку по плечу.
Дети освоились в непривычной обстановке первыми. Бориска и Арслан, не успев выскочить из-за стола, залихватски катали по полу мяч. Юлька время от времени тёрла кулаками глаза, тыкала тоненьким пальчиком в живот плюшевой собаке, которую потом прижимала к груди. Собака таким же, как у её хозяйки, писклявым голосом уверяла: «Я люблю тебя!» Взрослые сидели за столом, разговаривали «за жизнь», время от времени горестно вздыхали. Хоть как-то изменить ситуацию решила Кристина.
- Так значит, дорогие взрослые, поздно уже. Пойду я, пожалуй, к Лариске, у неё переночую.
- Ещё чего, - запротестовал Санька, - мы с Ольгой можем и в машине перекантоваться до утра.
- Короче, - Толик всех остановил жестом, - никто никуда не пойдёт. Малышню уложим в детской, Санька с Ольгой отправятся в нашу спальню, а ты дочка в гостиной себе постели.
- А вы с мамкой куда? – удивилась Кристина.
- А мы с мамкой на кухне. И никаких протестов не принимаю. У нас с Зилькой разговоров – до утра хватит. Досплю потом в машине, в то время, как Санька рулить будет. Вот и всё. Вопросы есть?
Вопросов не было. Все разом засуетились, закопошились, заняли свои спальные места. Зилола в детской укладывала малышей, Толик следил за женой сквозь приоткрытую дверь. Когда Зилола укрывала одеялом Арслана, он вдруг обнял мать за шею, чмокнул в щёку и зашептал ей в ухо:
- Мам, а вы с папкой сказку мне почитаете?
- Давай я тебе завтра сказку почитаю, а сегодня будем спать. Хорошо? – также шёпотом ответила Зилола.
- Хорошо, мамочка, - шумно вздохнул Арслан.
- Я тоже хочу сказку, - внезапно очень громко сказал Бориска.
- И я, - писклявым голоском проговорила маленькая Юлька.
- Сказку, так сказку, - махнул рукой Толик, - только потом, чтобы все спали крепко-крепко до самого утра, пока вас Зиля с Ольгой ни разбудят. Лады?
- Лады, - разом загудели детские голоса.
- Что будем читать? Командуй, сынок, - обратился Толик к Арслану.
- Почитайте «Маленького принца», пожалуйста. Ты папка за Принца, а мамка за Лиса.
Толик одобрительно кивнул, открыл цветную книжку там, где лежала закладка, и начал:
- Кто ты? Какая ты красивая…
- Я Лиса, - ответила Зилола.
- Поиграй со мной. Мне так грустно, - продолжил чтение сказки Толик.
- Я не могу с тобой играть. Я не приручена, - Зилола оторвала взгляд от книжных строчек и ласково поглядела на мужа. – Приручи меня, пожалуйста.
- Я бы рад, - Толик уронил взгляд в книгу, - но у меня так мало времени. Мне ещё надо найти друзей и узнать разные вещи.
- Узнать можно только те вещи, которые приручишь. Если хочешь, чтобы у тебя был друг, приручи меня, - Зилола провела рукой по небритой щеке мужа.
- А что для этого надо сделать?
- Надо запастись терпеньем. Сперва сядь вон там, поодаль, на траву — вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днем садись немножко ближе… И возвращайся скорее, приходи всегда в один и тот же час. Вот, например, если ты будешь приходить в четыре часа, я уже с трех часов почувствую себя счастливой. И чем ближе к назначенному часу, тем счастливее. В четыре часа я уже начну волноваться и тревожиться. Я знаю цену счастью! – Зилола вздохнула и замолчала. – Ты ведь уедешь на рассвете, Принц?
- Нужно соблюдать обряды, Лиса, - Толик наморщил лоб. - Нет у меня выхода, миленькая ты моя, нет. Там Санька. Он мне как брат, понимаешь? Он меня тогда, в Афгане, прикрывая собственной шкурой от пуль, на руках вынес. Разве я могу его сейчас оставить? Ты прости меня, Зиля, непутёвого. Я всю жизнь, как перекати-поле, слоняюсь по свету. А ты ждёшь меня. Я тебе обещаю, что это последний раз. Вот вернусь и привяжу себя к тебе на семь узлов самой крепкой верёвкой. Отгонять будешь, не отгонишь.
- Т-с-с-с, дети уснули, - Зилола прикрыла ладошкой рот мужа. – Пойдём, на кухне договорим.
Свет не зажигали, на цыпочках прошли мимо спящей в гостиной Кристины. Потом долго сидели, тесно прижавшись друг к другу, и молчали, словно были в раздоре, словно не о чем было поговорить. Наконец, Зилола попросила:
- Ты мне историю, про то, как Саша спас тебя никогда не рассказывал. Расскажи.
- Ой, Зилька, там не история, там сказка про Ивана Дурака, то есть про меня. Иди ко мне, - Толик притянул жену к себе, Зилола уткнулась носом в шею мужа и крепко обняла его. – Давно это было, но из памяти не вышибешь ни чем. Санька в сержантах ходил, когда я в Афган прибыл. Там опасно было, по-настоящему опасно. Честно скажу, что если бы знал, что в Афгане таким вот образом дела обстоят, вряд ли добровольно туда отправился. Но, сама понимаешь, юношеский максимализм. Хотелось как-то реабилитироваться после малолетки, самому себя зауважать что ли. Я туда за приключениями ехал, а там – война. Настоящая война, Зилька. И вот раз на нас душманы напали, такая пальба началась. Пули свистят, воздух режут, я так и оторопел от такой неожиданности. И вдруг на меня из-за камня душман выходит, и целится. Я стою, пошевелиться даже не могу, только в мозгу мысль бьётся: «Конец тебя, Толян». Голос Санькин долетает до меня откуда-то: «Стреляй в него, придурок!» Какой там стрелять, я себя не чую. Руки автомат сжимают, а перед глазами мать: «Не убей никого, сынок». Наверно, тогда бы и закончилась моя жизнь, если бы ни Санька. Я глазом моргнуть не успел, как он и душмана обезвредил, и меня в безопасное место оттащил. Я когда в себя полностью вернулся, осознал, как я его чуть не погубил своими прибабахами. Пока он меня собой прикрывал, его шкура сильно пострадала. Пуля-дура прошлась по Саньке. Спасибо врачам – вытащили с того света братуху.
- Толя… - Зилола хотела что-то сказать, но Толик её перебил:
- Утро скоро, обопрись на меня и поспи немного, моя ласточка. Мен сени яхши кураман, Зилька.
- И я тебя люблю, Толя. Ты так часто мне это говоришь, и каждый раз эти слова звучат по-особенному.
- Я буду тебе их повторять пока смогу. Жизнь такая странная штука, Зилька. Живёт себе человек, а в любой момент его может не стать. Поэтому, пока я жив, я буду тебе повторять «мен сени яхши кураман», чтобы потом, когда меня вдруг не станет, ты помнила это.