Наконец, настал вечер, освободив Надежду от этого кошмарного душного дня. Разрешил ей смириться с неудачей, и со спокойной совестью, расслабиться, принёс успокоение. И только ощутив на себе приятную вечернюю прохладу, она, забыв обо всём: о головной боли, об унижениях, и даже, о чувстве голода, с которым как-то мирилась весь этот день, поспешала на маршрутку – и в парк!
Она не хотела тратить ни минуты, Столько времени она мечтала и рассуждала об этой встрече, что теперь совсем не могла терпеть и спешила со всех своих отчаянных сил. Спешила туда, где её скорее всего не ждут, и возможно, уже совсем забыли.
Каждый вечер, перед сном, она доставала из ящика несколько смятых и грязных листов бумаги – посланий от Стрёма, оставленных в парке. Перечитывала, и прикасалась своей душой, к чему-то светлому и приятному. Тому, что непременно её успокаивало, позволяло забыться и слиться с этим светом воедино. Это не лишало её еженощных отчаянных рыданий, которые стали теперь традицией, но настраивало её на особый романтичный лад. И рыдания теперь не выглядели такими беспричинными. Ей хотелось думать, что она плачет из-за чего-то несбыточного и прекрасного, а не от своего бессилия и страха перед неизвестностью.
Всё в этой поляне, напоминало ей о неожиданной встрече. Теперь весь этот ненастный мир для неё сузился до двух, всего двух людей во вселенной. Ничто больше не занимало её мыслей настолько, насколько эта сегодняшняя встреча, от которого Надя ждала массу приятных и волнительных неожиданностей.
И вот она здесь – стоит у почти символической арки, оглядывает территорию – конечно же, никого в округе нет. Она, как всегда, пришла первой. Подошла к фонтану и села на то место, где она была ближе всего к Стрёму, и о чудо – на этом самом месте лежало письмо. Точно такое же послание, какие она находила здесь раньше. Это такой же лист бумаги, положенный под камешек, что бы не улетел. На нём фрагмент безоблачного закатного неба, и стихи:
Ты знаешь, какова она – любовь?
Ты знаешь, каково оно – смиренье?
И в венах твоих льётся, уж не кровь,
А сладкая поваренная пена!
Ты знаешь, каково узнать пароль?
Ты знаешь, каково взломать системы?
Лететь, утратив всяческий контроль,
Забыв о том, что есть за гранью стены...
Её сердце сильно забилось – как будто это ей. И сомнений быть не может! Конечно, она ему тоже не безразлична и сегодня всё, наконец разрешиться. Она перечитывала снова и снова, вдумывалась в каждую строчку, в каждое слово; искала там ещё какой-то скрытый смысл, пыталась угадать, что он чувствовал, когда писал эти стихи. Увидеть, как он, склонившись над листом бумаги, сосредоточенно ловит чуть ощутимую дымку вдохновения.
"Но с чего я решила, что это мне? – Внезапно, уколола сама себя. – С чего я решила, что это не о той девчонке, которую она видела в их компании прошлый раз. Это глупые необоснованные фантазии, которые не имеют под собой никакой почвы. Нужно забыть об этом всём! Мало ли симпатичных девиц ещё есть в их Компании, которые имеют больше шансов привлечь его внимание". Что значит её бежевая блуза, по сравнению, с чёрным кожаным корсетом? Что её розовая помада, по сравнению с белой пудрой и чёрной тушью? Вне всякой конкуренции! "Нет! Так нельзя, я не буду вести себя так глупо! Я обязательно выясню, в чём здесь дело! Я всё узнаю. Непременно найду ответ и кончу эти глупые мысли единым махом. Докажу прямо сегодня, что это всё глупые фантазии. Я обязательно добьюсь, для какой из мерзких сучек это написано. Узнаю, кто она и вырву её патлы! Запихну этот листок в её глотку и буду смотреть, как она кашляет и задыхается!"
Блаженный трепет сменился злостью. Теперь этот маленький безобидный листочек вызывал в ней ярость, ревность, злобу на него, на ту, для кого это всё было написано. Ей хотелось лист порвать, втоптать в землю. Бросить в лицо Стрёма мелкие клочки бумаги и убежать, пообещав себе больше никогда его не простить за это. Нетерпение росло, злость менялась отчаянием, и Надя рисковала сию же минуту разрыдаться, не дождавшись его прихода.
Когда послышался шелест травы и показались чёрные фигуры, Надя встрепенулась и всё удерживаемые слёзы, теперь, хлынули наружу тёплыми потоками. Заливали, горевшие от стыда, щёки, попадали, на раздутые от обиды и злости, губы. И не было ни единого шанса их остановить. У неё кружилась голова от сильного давления и ещё от голода, который теперь в разы обострился. Она опустила вниз лицо, и распустила волосы, что бы хоть как-то скрыть своё лицо. Пока они шли, достала платок и отвернувшись с усилием стала вытирать в миг опухшее лицо и красные глаза. Выглядела она жалко. Не было придела стыду, который она ощущала теперь, когда её застали врасплох. Но главное теперь было снова не разреветься.
Стрём с Могилой заметили её состояние, но не знали как реагировать. Им было жаль её но они не понимали, как поступить в подобной ситуации. Их дискомфорт ровнялся её смущению. Могила хотел разрядить обстановку, но попал в самую больную точку:
– Листок нашла? И как тебе? – Спросил тот, указав на то, как она сжимает в руке совсем помятый лист бумаги.
– А, да. Очень красиво написано. Мне понравилось. – Протянула лист Стрёму, как будто возвращала его владельцу. Пытаясь скрыть ещё дрожавший и сбивчивый голос.
– Оно и видно. – Бесцеремонно пошутил Могила. – Так понравилось, что разрыдалась?
Надя печально улыбнулась:
– Нет. Это не от того. Здесь другое. Просто, так всё складывается, нехорошо…
– Можешь не говорить, если не хочешь. – Осипшим голосом, сказал Стрём. И протянул листок обратно Наде.
– А, здесь, и говорить нечего. Просто, вчера уволили с работы, а новую, оказывается, не так просто найти.
– Тебе, есть кому помочь, в случае чего? Ну, родственники там… родители..?
– Вообще-то есть, но я с ними в плохих отношениях… В общем, длинная история… Главное - пока справляюсь.
– Ну, смотри. – Влез Могила. – Если что, наш рыцарь готов придти на помощь нуждающимся!
Надя снова улыбнулась, боясь очередной раз посмотреть кому-то из них в лицо, что бы не блистать своим замученным видом.
– Ты слышал, сегодня на районе у нас какой-то бомж замёрз. – Сказал Могила Стрёму.
– Ну, ты нашёл тему для разговора. Обычное дело зимой. – Ответил Стрём.
Надя не выдержала:
– Как можно замёрзнуть, если на улице лето?
Парни смотрели на неё, не понимая её удивления.
– Но сейчас не лето. – Изумился Могила.
– Но, и не зима. Это же противоречит всем законам физики! Бред какой-то.
– Почему бред?
– Но, как человек, может замёрзнуть, при двадцати градусах тепла?
– Ну, как видишь, может…
– Не верю! Не может!
– Почему, не может? Почитай газеты, если мне не веришь.
– Если там такое написано – то и газеты врут! И ты врёшь! И ты... – Она, с надеждой, посмотрела на Стрёма. – Ты ему веришь?
Стрём внимательно посмотрел на её опухшее лицо, красные глаза из которых уже снова были готовы хлынуть новые рыдания, и заметно заколебался с ответом:
– Я, лично, этого не видел, но у меня нет оснований не верить Могиле…
– Зачем мне врать? Такая фигня... Было бы что. Думал, просто перевести тему... – Обижено фыркну Могила.
Наступило напряженное молчание. Стрём заметно переживал, поминутно смотрел в сторону Нади, терзая себя мыслями о том, как её утешить. Могила был не в настроении и погрузился в свои мысли не желая заводить новый разговор. И вдруг со стороны Нади послышались всхлипы.
– Врёте! Всё врёте! И газеты ваши врут! И телевизор врёт! Вы… вы… все… вы сумасшедшие! - Она быстро встала. – Не верю ничему. Никогда не поверю, что это правда! Всё здесь до последней капли ложь! Вы сами ложь! Вас тоже нет…
Её дыхание сбилось и ей тяжело было говорить. Надя минуту помолчала, вытирая лицо мокрым платком и пытаясь восстановить сбитое дыхание. Стрём с Могилой испугано смотрели на неё. Совершенно завороженные происходящим. Надя почувствовала, что завладела их вниманием, и ей почему-то это было приятно, и она, уже без слёз, но с прежним исступлением продолжила монолог:
– А я думала вы другие. Я сразу обрадовалась, когда вас увидела. Решила, вот они настоящие, они поймут, они тоже видят этот обман. Но нет, вы тоже, как и все здесь, не существуете! Это сон. Да, это всё мой страшный сон. Я проснусь и этого всего не будет. Вас не будет! И я буду рада. Я снова буду счастлива. Я вернусь в школу и попрошу у мамы прощение. Но это будет потом. А здесь, во сне, я не хочу. Ничего не хочу! И вас теперь я тоже ненавижу! Вы такие же как и все – ненастоящие! И врёте так же как они. И ты, Стрём, неужели ты тоже..?
Надя не знала как продолжить начатое. Понимала, что наговорила лишнего, но с укором смотрела на растерянного парня, который теперь, от чего-то чувствовал себя виноватым перед ней.
– На, забери это! – чуть ли не бросила в него смятый, уже порванный лист со стихами. – Это тоже обман! Его тоже не существует…
И она снова зарыдала, но уже на ходу, быстро убегая подальше, от этого места, от них – горемычных свидетелей её очередной истерики. Бежала и обещала больше никогда сюда не возвращаться.
Состояние Нади, когда она шла по тёмным аллеям, по вечернему ожившему парку, было крайне тревожным. Слёзы уже перестали катиться по щекам, и высохшие глаза, имели какой-то застывший пустой вид. Ей настолько всё это надоело: и вечерний парк, и опавшие листья под ногами, и сияющий высоко в небе яркий полумесяц, и люди веселившиеся по сторонам, что она готова была плюнуть на всё это разом и отправиться куда-нибудь подальше. Да хоть бы и на этот ровный полукруг луны!
Примерно в таком состоянии её застала всё та же компания, на которую Надя вчера потратила все свои деньги.
– Э-э! Надя! Приве-ет! - Неистово заорала какая-то пьяная девушка. - Иди к нам! Вась, звони Сёмке!!! Его Надя пришла!
Наде было неприятно это обращение, это место и вообще, все эти пьяные люди, находившиеся в густом облаке сигаретного дыма, но она не придумала ничего другого, как подойти к ним и объяснить, что сегодня не в настроении.
– Это Лёха! Это Катька! Это Валера! Это Никитка! Это Ирка! - тут же цепко схватив Надю за руку, всё та же девчонка, стала тыкать коротким толстым пальцем в каких-то, не обращающих на неё, никакого внимания, людей. Надя узнала здесь несколько лиц, но ни эта девчонка с коротким пальцем, ни те люди, которых она показывала, Наде были не знакомы и совершенно неинтересны. У неё кружилась голова, хотелось спать, и вообще, хотелось скорее попасть домой к своей постной гречке - которая для неё теперь была приделом желаний. Принять душ и обнять родную подушку. Ей хотелось просто забыть о последних нескольких днях и продолжать жить прежней жизнью - ненавидеть этот мир, а не себя, презирать это летнее солнце, а не Стрёма.
Не успела Надя и слова сказать, как ей в руку всунули пластиковый стаканчик с прозрачной жидкостью и второй – побольше, с ярко-зелёным напитком, шипящим от газа. Она уже хотела всё это отдать обратно и начать извиняться и прощаться со всем этим сбродом. Но когда она начала пробираться через людей и тянутся к лавочке, что бы поставить туда стаканчик, её взору открылось невероятное зрелище. На лавочке, вокруг корой стояли все эти люди, застеленной полиэтиленовыми пакетами, лежали одноразовая посуда с бутербродами и какими-то салатами. Оттуда доносился запах водки и еще (о чудо!) колбасы!
Надя уже не могла так просто отказаться от этого всего. Первым делом, она поставила стаканчик с зелёной жидкостью и схватила маленький бутерброд с колбасой и помидором. Она проглотила его так быстро, что никто и не заметил. Потом все дружно, по команде, начали пить горький напиток. Надя последовала их примеру и после съеденного бутерброда и недопитой водкой, ей вдруг стало тепло и хорошо. Теперь мысли об уходе пропали без следа. Спустя ещё один стаканчик, ей уже стали приятны эти люди, а когда она уже совсем опьянела, наконец, появился взволнованный и трезвый Семён.
Надю приятно обрадовало, что на этот раз от него не несло перегаром, а приятно пахло, какой-то, мужской туалетной водой. Его большой живот, на этот раз, был облачен в элегантную рубашку. И это вся свежесть так приятно повлияла на Надю, что она не смогла удержаться и снова весь вечер провела у него на коленях. Слушала его наивную лесть и уклонялась от настырных приставаний.