Оружие меня увлекало с самого детства. Еще совсем недавно казалось, что я хорошо знаю, почему оно так случилось. Совершенство простых, и в то же время идеальных линий и форм, полированное ладонями благородное дерево приклада и ложе винтовки, едва заметная гравировка на металле старинных ружей, красота и удобство рукоятки, которую бесконечно хочется сжимать пальцами. А сизый блеск ствола ружья, или револьверного барабана! Ну как не прикоснуться, как не принять в руки, слиться с этим изумительно красивым и опасным произведением оружейного искусства...
Сейчас мне за пятьдесят, возраст определенной сытости и довольства собой, однако чего-то важного не хватает, что-то не дает покоя, время от времени будоражит мысль: "Ну как ты живешь? У тебя - никакого оружия, ни-ка-ко-го, даже простецкого обреза нет. Какой ты мужчина, защитник?" Иногда в голове возникает настоящий кавардак: ум лихорадочно начинает выискивать тайные истоки надоедливого недовольства, ошметки воспоминаний тянут меня в... нет, не в детство, ведут меня к отцу. Вот и на этот раз я пришел к нему, на знакомый обрывистый берег Днепра...
- Здорово, отец!
- Это ты, сынок? Здорово! Пришел-таки... Видимо, что-то необычное случилось, может, вляпался в очередную историю? Что-то натворил? Признавайся. Или приснился я тебе опять?
- Да нет, я просто так...
- Врешь... Ты же просто так на кладбище ко мне не приходишь.
- Ну, если уж хочешь знать... Слушай... Помнишь, ты хвастался сколько раз, давно, когда я бегал в школу, а ты... ты еще живой был, о трофейном вороненом парабеллуме. Ну, тот, черный, со сломанным предохранителем. Еще ты упоминал какое-то круглое озерцо на окраине Холмеча, где якобы он закопан, помнишь?
- Ну... Может, и говорил что-то такое, разве сейчас вспомнишь, да и что тебе с того?
- Так ты тогда не врал, действительно был тот парабеллум?
- Может и был, только что-то я не понимаю, зачем ты о нем вспоминаешь сейчас.
- А затем! Может он еще где-то там лежит, не совсем ржавый, это же, знаешь, сейчас какой ценный раритет.
- Вот куда ты клонишь, тебя вновь потянуло к оружию. Я думал, что детство у сына давно закончилось, а он по-прежнему приключений ищет. Скажу так: был ли он, или не был, тебя это не касается. Всё. На этом точка.
- Эх ты... ничего не понимаешь. Твой парабеллум сейчас и не оружие вовсе, а так, игрушка, ржавая безопасная игрушка. Антиквариат, можно сказать, музейный экспонат... Вряд ли им можно воспользоваться по назначению.
- Твои экспонаты мне давно известны. Скажи лучше спасибо, что я мальцом тебя избавил от несчастья - от обреза "мелкашки", который ты прятал под сараем, возле виноградника. Что, думаешь, я тогда ничего не знал? Спасибо теперь говори, что не влип, что человеком остался, а мог бы нагородить такого, за что и на нары бросают... Считай, избавил тебя от приключений глупых тогда.
- Ага, вот оно что! Мои давние подозрения оправдались: тогда, в школьные годы, обрез нашел отец, больше никто не мог, тихонько нашел и забрал, догадывался, видимо, о моем опасном и неожиданном приобретении. Только почему неожиданном?
Летом, после восьмого класса, когда мы со сверстниками увлекались взрывами и различными самодельными стрелялками, по жизни подвыпивший Вася из соседнего села, исподтишка показал мне обрез, изготовленный из обычной мелкокалиберной винтовки ТОЗ-8. У него был короткий ствол и наполовину спиленный приклад. Я безумно загорелся заполучить обрез любой ценой и через некоторое время Вася согласился-таки отдать обрез за 70 рублей. Деньги были большие, где их взять? Как добывались те семь червонцев - отдельная история. Целый месяц жёг руки на кирпичном заводе, снимая с конвейера после печи алые кирпичи, шастал по ночам в колхозном саду, исподтишка стряхивая незрелые яблоки, чтобы потом сдать их заготовителю Довжику.
И вот обрез – мой, а с ним первые дурно-сладкие приливы адреналина, восторга и едва уловимого ощущения опасности: "А вдруг кто заметит оружие, а вдруг отберут родители?". Вместе с обрезом появились новые заботы: где прикупить патронов, куда спрятаться, чтобы настреляться вволю, но как-то те волнующие заботы решались. Уходили с соседом под гору на раздольные днепровские луга, или в глухой заболоченный олес. Там и отводили душу, целясь по жестянкам из-под консервов. Правда недолго, так как обрез неожиданно исчез через пару месяцев, исчез бесследно с надежного, как казалось тогда, схрона.
- А знаешь хоть, сколько он стоил, обрезик мой, как деньги на него доставались? Небось закопал где-то, как свой парабеллум, пусть гниет тоже?
- Было бы там что закапывать! Утопил я его, отвез на лодке в Евинскую затоку и ухнул на дно. Туда ему и дорога.
Я на мгновение почувствовал, как тело покрывается гусиной кожей, невольно дотронулся рукой до большого пальца на левой руке, нащупал под кожей едва заметный и твердый выступ - давнюю свинцовую горошину, застрявшую в теле после случайного ранения.
Подростками, вместе с соседом, ввязались в сумерках в дурацкую драку "улица на улицу", которые когда-то происходили в деревне. Нас - двое, они - втроем. И вдруг взгляд мой на мгновение зафиксировал нечто нестандартное, сработал извечный инстинкт самосохранения: рукой я машинально прикрыл лицо. Хлопнул выстрел, дробь часто застучала по деревянным воротам. И уже отбежав и переведя дух, я заметил кровь на большом пальце левой руки. Ранка быстро зажила, а на пальце остался серый шрамик. Я часто его ощупываю, чувствуя, как под кожей перекатывается та крупинка свинца.
- Что молчишь? Обижаешься может? Я тебе больше скажу... Я тебе припомню старую тулку, которую ты, свинья, отдал милиции. А мало ли ты с ней по лугам рыскал да уток домашних лупил из двух стволов?! Или забыл, чего мне стоило соседей ублажить, чтобы заявлений не писали о ваших дурацких побоищах! Ну подумаешь, выстрелил тогда отец через раскрытое окно в небо несколько раз, отсалютовал хорошему настроению. Так ты, ящерица бесхвостая, сдал меня, предал, влез на чердак и вытащил двустволку, кормилицу мою. Забыл разве, сколько отец перетащил с ней дичи: зайцев, уток и этих, как их там, куропаток. Нашелся Павлик Морозов на мою голову.
А теперь вот ты о парабеллуме вспоминаешь. Считай нет его больше, придумал я всё.
- Не обманывай, не мог ты придумать, очень уж точно рассказывал о том озере, о жестянке немецкой из-под патронов, в которой парабеллум закопал на берегу, под вербой.
- Все, отстань от меня. Парабеллум захотел... Он же не игрушка, это вещь опасная, боевая. Я же его в солидол, считай полностью, укатал. Разве только патроны пришли в негодность. Не будет он твоим. Давай, езжай лучше назад, в свой Минск, наговорились. Лучше вот, слышишь, летом приезжай, рыбы на Днепре половишь, детей возьми. А оружие, сынок, это не для тебя.
- А ты что, ангелом разве был? Ладно, я в детстве дурью маялся. А сам что творил, забыл, может? Так напомню. Помнишь, из-за чего тебя поперли из железнодорожных охранников? Вспомни же, как в Бахмаче вы, горе-охраннички, украли из железнодорожной цистерны кастрюлю спирта и ты, не дойдя пару шагов до караулки, шлепнулся прямо на путях, а твой раздолбанный револьвер системы «Наган» подобрал железнодорожный обходчик и вернул начальнику караула. Если бы наган не отыскался тогда - загремел бы сам на нары. А теперь вот учишь тут меня...
- Ты отца не имеешь права судить, я работал, деньги зарабатывал, чтобы тебя сопляка, вырастить, дать образование. Да и о мертвых плохо не говорят.
- Ага, как же, растил ты... И тогда, как военные склады под Гомелем охранял, да-да, когда глаза залив портвейном и намертво обхватив пальцами цевье карабина СКС, расстреливал в упор молодые сосны, пока вас, одуревших от пьянства "вольных стрелков", милиционеры не обезоружили, и без работы оставили. Достаточно уже по ушам ездить.
Я достал из кармана пачку сигарет, прикурил... успокоился...
Внизу, под горой, плавно и лениво изгибается Днепр, за ним старое русло, озера, промоины, лозняки и камышовые джунгли. Как для непосвященного - настоящие лабиринты. Эта тайная территория известна мне с детства и поэтому мне в кайф сейчас осматривать речные пейзажи, свою настоящую родину. А дальше, на востоке, теряются в легкой дымке нескошенные луга, черту которым подводит темная стена глухого леса. Тревожный сейчас тот лес, опасный. Говорят, слишком много там развелось волков, даже и по грибы сходить боязно...
- На вот! Оставлю тебе сигарету, на блюдце с конфетами, что с Радуницы остались, покуришь, может когда...
Нет, теперь понимаю, эстетическая притягательность оружия, по-видимому, здесь ни при чем. Наверное, другая причина есть, что-то такое, неощутимое пока, что непреодолимо тянет к стволам. Это же если задуматься, да сопоставить всяческие жизненные моменты, то что получается?
Вот первое четкое воспоминание. Лето. Стая подростков опустошает чужие огороды. Я – в рваных кедах на босую ногу и, на весь экран - настоящая винтовка Мосина, такая длиннющая, что прицел пронизывает, кажется, далекий зрачок неба. Последний блестящий патрон у соседа в руках и стрел "винта" в днепровские дали. Может как раз тогда и подцепил я эту неизлечимую болезнь - искушение владеть огнестрельным оружием.
Затем - ярко и незабываемо - армия, где в отличие от большинства солдатиков, мне повезло вдоволь передергивать затвор "калаша", обстреливая из глухой засады или во время ночных диверсий "зеленых" кадетиков военного училища. Холостыми, конечно. Был и более опасный соблазн: заступив на дальний пост в караул, влупить из АКМ боевыми, очередью в седую даль карельских сопок. Главное - магазин потом дополнить до законных тридцати патронов. Любил сильно я свой АКМ, любил несмотря при этом на то, что моим он никогда не будет.
Ну и о чем та любовь? О том, как все мишени валил во время стрельб на полигоне - и на 100, и на 250 метров. А нормативы по сборке-разборке! Это же просто песня! 8 секунд и на столе в казарме - рядком - все детали автомата, еще 16 секунд - АКМ готов к стрельбе. Кто еще так быстро мог справляться с автоматом - не припомню даже. Я и до сих пор помню номер любимого боевого друга: ХН1191.
Только мало было двух длиннющих военных лет, чтобы вдоволь насладиться опасными развлечениями. Не потому ли после дембеля устроился в школу военруком? Тут я уже пазабавился на всю, правда арсенал мой был напрочь мелкокалиберный: обычные спортивно-тренировочные винтовки ТОЗ-9 и ТОЗ-12. Зато в полном распоряжении был стрелковый тир и неограниченное количество золотистых патронов. Такая тихая и непристойная радость обычного белоруса.
Низко мчались, кувыркались с горы далеко за Днепр пушистые облака, бескровно забирая в плен солнце. Тени облаков размывали на какие-то минуты блестящий портрет отца на мраморном надгробии. Так же, как надвигающиеся на освещенный холм тени, набегали и набегали на меня воспоминания. Я стряхнул с джинсов несколько одуванчиковых парашютов, разминая затекшие от долгого сидения на корточках ноги.
Что было еще... Тяжелый, как медленная смерть, шестизарядный газовый револьвер, купленный еще во время ярмарочной экспансии на Польшу. Он мог бы остаться со мной и до сих пор, если бы не пальцы, которые неодолимо тянулись к курку, заворожено крутили барабан с яркими фланцами блестящих патронов. Часть боезапаса в виде холостых и безобидных патронов закончилась достаточно быстро, тогда я перешел на другие, начиненные слезоточивым газом. И как-то на городской площади под новогодней елью мой револьверный салют неожиданно завершился большой проблемой: плакали, хватались за лицо дети, терли глаза взрослые и апофеозом - банальный мордобой. Спасибо, что милицию не вызвали. Через несколько дней револьвер срочно продал охраннику ювелирного магазина - принял решительный ультиматум жены. Да и не жалел о том много. Ведь держал в ладони и лучшее: гладкий, с хромированным стволом пистолет Стечкина: вот где настоящий монстр, которого не каждый и в глаза видел. Даже магазин его, в двадцать патронов, было, опустошил, правда в мишень почти не попал, тут же сноровка особая нужна.
- Где ты там? Не уснул еще? Не обижайся, сын, не будет у тебя оружия. Я же не Остап Бендер, и парабеллума тебе не дам.
- Ну, если по-твоему будет лучше, чтобы он в труху ржавую превратился ...
- Почему в труху? Не сказал сразу, прости, он же здесь сейчас, со мной. С парабеллумом то и на том, точнее на этом, свете спокойнее. А вот ты так и не объяснил толком, зачем тебе это... Хотя и не трудно догадаться: para bellum? Так?
- Это ты, батя, ничего не понял... Волков развелось вокруг много, голодных чужих волков...
Февраль, 2017.