Одна из самых больших радостей моей беспокойной жизни – это вечерняя прогулка с собакой. Приятно, никуда не торопясь, беспечно брести по Поварской, притихшей и почти безлюдной улице. В один из таких вечеров я впервые увидела ее, эту старую даму, которую потом встречала довольно часто. Возвращалась домой она обычно поздно, около одиннадцати, и всегда в сопровождении молодого человека. Спутник у нее каждый раз был новый, но неизменно приятной наружности, хорошо одетый и раза в три моложе самой дамы. Он бережно поддерживал ее под руку, а она занимала его разговорами.
Дама, одетая в кокетливую шляпку, длинное платье (или пальто – смотря по погоде), украшенное развевающимся шелковым шарфом, и обутая в туфли на каблуках, казалась гостьей из другого мира. Все было в ней старомодно, мило, слегка нелепо. Глядя на нее, можно было подумать, что это знаменитость и очень важная персона, ведущая, несмотря на свой возраст, бурную светскую жизнь. А юные красавцы, провожавшие ее, как бы подтверждали это предположение. Да, скорее всего, это какая-нибудь звезда кинематографа, или выдающаяся пианистка, или великая театральная актриса, которую боготворят ученики.
Вскоре я сделала открытие: оказалось, что дама ведет не только ночную светскую жизнь, но и днем постоянно окружена вниманием. Она проводила долгие часы на скамеечке под вязом, а рядом с ней всегда сидела новая спутница и, участливо улыбаясь, слушала, кивала головой, изредка вставляя какие-то фразы. Вот это известность! И какой широкий круг знакомых. У меня было ощущение, что только одной мне неведомо, кто она. Что ж, ничего удивительного, утешала я себя, мы живем здесь недавно. Придет время, бог даст, познакомимся. И наше знакомство состоялось. Как-то в жаркий полдень, проходя по дорожке сквера, я услышала резковато-требовательный старческий голос:
– Скажите мне, который час?
Обернувшись на голос, я увидала старушку в линялом пыльнике и черной смятой шляпке, похожей на вымазанное сажей осиное гнездо. Она сидела на лавочке, привалившись к спинке. Короткие ноги ее не доставали до земли, что придавало ей вид слегка комический – она напоминала старую ватную куклу. Смотрела она на меня, не мигая, черными тусклыми глазками, как хищник на добычу.
– Двенадцать, – бросила я на ходу, полагая, что разговор исчерпан.
– Подойдите ближе, не слышу! – повелительно произнесла фигура в пыльнике.
Приблизившись, я тут же узнала ее – это была та самая дама!
– Садитесь здесь, это хорошее место, тут всегда тень и совсем не жарко, – сказала она, не предлагая, а приказывая.
Сидение на лавке в мои планы не входило, но почему-то я опустилась рядом с ней. И, не успев даже вопросительно взглянуть на нее, услышала зловещий шепот:
– Мои соседи хотят меня убить! Вы представляете, какие ужасные люди! Да-да, они уже дважды пытались отравить меня. Но им это не удастся. Скорее я их всех отравлю.
Я невольно отодвинулась, но она, тут же вплотную приблизившись ко мне, зашептала в самое ухо:
– Интриги, одни сплошные интриги! Вот когда я работала в театре…
Значит, мое предположение оказалось верным: она актриса и, должно быть, в свое время известная. Лицо кажется знакомым. Только вот я никак не могу припомнить, где она играла.
– Сам N пригласил меня в театр. И я играла главные роли. А потом началось - cплетни, интриги… Они завидовали мне, потому что режиссер очень хорошо ко мне относился. И эта бездарная выскочка! Она же ничего не умела! Но как-то ловко окрутила его, а про меня наговорила такого! И пошла настоящая травля… Мне пришлось уйти из театра. Но я этого так не оставлю! Я их всех выведу на чистую воду. Я уже обращалась в министерство культуры… Я им покажу! – она на мгновенье остановилась, чтобы перевести дух и насладиться произведенным эффектом.
Потом она продолжала свой пламенный монолог о предстоящем торжестве справедливости, возмездии, каре господней… Размахивая короткими ручками, поправляя съехавшую набок шляпку, старушка что-то шептала мне в самое ухо, опасливо оглядываясь по сторонам.
– Вы представляете… – донесся до меня конец какой-то фразы.
– Что вы говорите! – машинально произнесла я.
А в голове вертелось: сколько лет она живет этой обидой, жаждой мести, верой в свой непризнанный талант, иллюзией собственного величия. Она одинока, обитает в коммунальной квартире, до смерти надоела своим соседям. Она затаилась тут под вязом, ловит случайных прохожих и часами рассказывает им историю своей неудавшейся жизни. А они сидят подле нее, как пригвожденные, – долго, терпеливо, часами.
Теперь я понимаю, почему слушатели все время разные: дважды этого никто не выдержит. Но все-таки, почему они не уходят? И почему тут уже битый час сижу я?
Старуха замолчала, как-то беспокойно взглянув на меня:
– Вы меня слушаете?
И, не дожидаясь ответа, продолжила свой бесконечный монолог.
«Это не старушка, это какой-то кошмар, – думала я, пропуская мимо ушей зловещий шепоток. – Ну ладно я, по своему беспечному легкомыслию попавшая в старухины сети, или какие-нибудь сердобольные женщины, принимающие этот бред за чистую монету. А элегантные красавцы, которые провожают ее до «дома со львами» по ночам – их-то она на что ловит? Ведь за все время я ни разу не видела с ней ни простоватого мужика, ни старичка в затрапезном плаще. Видимо, я все-таки обозналась. Нет, не может же быть, чтобы эта безумная старуха обладала такой притягательной силой! Конечно это не она, а другая, похожая на нее, в темноте-то не разберешь».
Мое заключение выглядело вполне правдоподобно, и мне так хотелось, чтобы оно было правдой. Наконец я осмелилась прервать ее:
– Извините, мне пора идти.
– Как, уже уходите? А я вам еще не все рассказала. Ну хорошо, тогда в следующий раз. Вы завтра сюда приходите в это же время. Я тут всегда гуляю… – скороговоркой выпалила старушка.
– Непременно. Будьте здоровы, – уже сделав несколько шагов в сторону, пообещала я и поспешила уйти.
Через скверик под вязом я с тех пор проходила осторожно, тщательно осмотрев все скамейки. Временами мне казалось, что старуха ждет, притаившись где-то за кустом, свою «добычу». Какие же мы легковерные и наивные! И как доверчиво идем на поводу у таких вот тиранок, прикидывающихся поначалу овечками.
В разгар лета старая дама вдруг пропала. «Наверно, уехала куда-нибудь в дом отдыха ветеранов сцены, – облегченно вздохнула я. – И не такая уж она была страшная, просто несчастная одинокая старуха, у которой не сложилась жизнь. Сумасшедшая, конечно, но ведь она не виновата… А такой интересный, колоритный тип…»
Поздним августовским вечером, возвращаясь из консерватории, я свернула у Большого Вознесения налево и привычным маршрутом направилась к Поварской. Безлюдный переулок выглядел тихим и уютным. Никого. Благодать-то какая!
– Вы только не торопитесь, голубчик! А то я за вами не поспеваю, – услышала я громкий кокетливо-капризный голосок.
Впереди меня на противоположной стороне переулка из тени лип выплывала пара: та самая дама в сопровождении юного кавалера. Тяжело стуча каблуками, она висла у него на руке и, не переставая, что-то возбужденно говорить ему.
«Еще один попался, – ехидно подумала я. – Но какова старуха! Вот уж действительно талант. Да, ее явно недооценили когда-то в театре. И с тех пор почти полвека она играет роль оскорбленной добродетели, выбирая зрителей по своему усмотрению». Они завернули за угол и скрылись из виду. И как тут не вспомнить Шекспира: мир – театр, люди – актеры.
А может быть, старая дама все это выдумала? Просто так, чтобы казаться интересной в глазах других. На самом же деле не было никакого театра, соперницы-актрисы, интриг. Но ей захотелось именно так переиграть свою несостоявшуюся жизнь.
А может быть, все это выдумала я? Просто так, чтобы развлечь читателя. И живу я в Отрадном, а совсем не на Поварской, и нет у меня никакой собаки, а есть кошка Дуня, ужасная стерва…