Мы познакомились через месяц после моего прибытия из Гаваны в небольшой промышленный городок Моа, расположенный на юго-западе острова и населенный работниками комбината кубинцами и командированными специалистами СЭВ, в основном из Советского Союза. Весь этот месяц у меня болела голова о двух вещах: во-первых, практически все энергохозяйство комбината, которое я должен был курировать, состояло из двигателей и генераторов: мощных синхронных монстров, асинхронников и машин постоянного тока помельче, числом в несколько сотен. Короче, сплошной привод, с которым последний раз я сталкивался на экзамене в институте по курсу электрических машин. Учебной литературы не было. Во-вторых, что было неизмеримо актуальнее первого, мне тупо нужна была самка. Нужна до дрожи в ногах, до видений наяву, до… Нормально спать я не мог: мучили сны. Вернее не сны, а какое-то суперэкзотическое порно с элементами зоофелии в полудреме. И почему-то все картинки возникали с фасада: попы, попы… Никак я их не мог развернуть по-человечески. В общем – бред.
Купить проститутку я не мог. Местным тропическим бабочкам на деньги было начехать. Им нужно было нечто более материальное и более надежное, желательно ароматное, яркое и прочное. Одеколон, например (можно шипр или тройной), нейлоновые бюстгальтеры и нижнее белье. У меня не было. Познакомиться с кем-либо на улице или на работе я не пытался: мешал языковый барьер и, что греха таить, природная застенчивость. Так я промучился месяц, пока…
На очередной вечеринке с «холостяками» я нажрался до чертиков, помню вышел на воздух проветриться и… очнулся в подъезде незнакомой «хрущевки» на лестнице между первым и вторым этажами. Я сидел, пригнувшись к коленям и, обхватив голову руками, ревел о родном: холодном и бескрайнем. «Степь да степь круго-ом, - ностальгически, с надрывом выводила моя глотка, - «путь далек лежи-ит. В той степи-и глухо-ой за-амерзал ямщи-ик». Слезы текли по моим щекам и бесследно исчезали в бороде, как ночные грезы о далеком и недоступном.
Обитатели ближайших квартир пооткрывали свои двери и с интересом внимали, указывая на меня и комментируя. «Плевать», - безвольно решил я и затянул свою любимую: «То-о не ве-этер ве-э-этку клонит, не-э дубра-а-вушка-а-а шумит. То мое-о, мое сердечко сто-о-нет, ка-ак осе-энний ли-и-ист дрожит».
Молодая мулатка с первого этажа что-то громко сказала. Впрочем то, что она мулатка и молодая, я заметил позже. Сейчас же я мог разглядеть только общий силуэт в косынке и халате.
-Я? – спросил я, прервавшись.
-Йо, йо! Йо кьеро кафе? Силуэт издалека сверлил меня пальцем.
Кажется, я понял и надолго задумался. Потом собрался с силами и встал во весь рост: «Кофе? Хочу!»
Позже она часто вспоминала эту нашу первую встречу, как я шатаясь поднялся со ступенек - лохматая громадина с всклокоченной бородой, и она съежилась, отступила на шаг, испугалась своего опрометчивого предложения.
Потом я сидел за столом в небольшом помещении однокомнатной квартиры и, пока хозяйка колдовала на кухне с напитком, пытался оценить, как они, кубинцы, живут. Так. Телевизор советский, как у меня дома в Москве. Радиола тоже советская, из Прибалтики, первого класса. У меня такой нет. Нормально живут, - решил я.
Когда девушка принесла кофе, маленькую чашечку грамм на 25, я разглядел, наконец, и хозяйку. Худенькая, роста среднего. Черты лица более африканские, чем европейские: крупные губы, большие глаза с красными прожилками, смуглая кожа. Но носик симпатичный, не приплюснутый как у негров, но лишь слегка расширенный у ноздрей.
-Пейте кофе. –Она указала на мою чашечку и пригубила из своей. Я повертел наперсток в руках и маханул одним глотком.
-Ой! –Девушка удивленно заморгала глазами, а потом быстро заговорила, как бы убеждая и одновременно упрекая меня в чем-то. Я понял только одно слово: poko-poko. Чуть-чуть, значит.
-Нормалек, - отмахнулся я, и только сейчас заметил, как она молода.
Все то время, пока я находился в квартире своей новой знакомой, а прошло уже более получаса, меня не покидало ощущение пустоты и незавершенности окружающего интерьера. Чего-то здесь явно не хватало. Все вокруг казалось зыбким и временным. Казалось, что вот сейчас приедет машина, доберет оставшиеся вещи и увезет их туда, где царит монументальность и постоянство.
Я еще раз обвел глазами комнату. Так. Два шкафа с одеждой и посудой. Стол, диван, мягкие креслица. Полки с какой-то безделицей. Стоп. Нет книг. Нигде ни одной. Вот, оказывается, в чем дело! «Молчаливые грузные тОмы хранят вековые… » Что они там хранят? Вековую мудрость, наверное. Мудрость отсутствовала. Передо мой сидело молоденькое, немного испуганное и любопытное легкомыслие. Кажется, я протрезвел окончательно.
-Сколько тебе лет? - спросил я по-английски.
Она кисло улыбнулась и вопросительно посмотрела на меня. Не поняла. Тот же вопрос, через пень-колоду, задал по-испански. Она что-то ответила, а потом взяла ручку и написала на газете число 19. Угу. Я рядом подписал 32.
Потом я зачем-то стал объяснять, путая английские и испанские слова, что в Москве у меня остались жена и маленькая дочка трех лет, - я выставил три пальца. На Кубе по контракту старшего инженера на комбинате (major injenero!). Она собрала свои мясистые губы в трубочку и закатила глаза: вот, мол, какая птица к ней залетела! По инерции я хотел похвалиться, сказать, что являюсь советником главного энергетика, но осекся, вспомнил, что ничего не понимаю в приводе, и загрустил.
Появился традиционный альбом с фотографиями. Так. Это в младенчестве, это в школе, это в пионерах ( галстук такой же, как у нас в Союзе), с мальчиком, с подругами.
А здесь она очень даже ничего… Где это? А-а, выпускной вечер… А это где? Понятно, фамилия. Семья, значит. Это братья? Красавцы.
На общей семейной фотографии где-то на пляже, вокруг родителей сгрудились их потомки: три сына – взрослые молодые люди с фигурами микельанжеловского Давида, только в негативном изображении, и девушка. Господи! Тростиночка. Узкобедрый подросток. В чем только душа держится. Но симпатичная. Улыбка до ушей и прикольные косички. Я перевел взгляд на хозяйку: сняла бы она эту дурацкую косынку!
В центре экспозиции белокурая мать с голливудской улыбкой обнимала мужа, хмурого, в позе бурлака с картины Репина, негра.
Подступившая к окнам осенняя тропическая ночь ласково дохнула свежестью через москитную сетку. Я поблагодарил хозяйку за угощение и откланялся.
Добравшись до дома, услыхал подозрительный шорох, доносящийся из моей комнаты. Попугай Андрюха, сожитель моего соседа-холостяка, раскурочив электрическую розетку, сосредоточенно пытался перекусить провода. Ну не дубина? Удивительно, как его не шарахнуло током. Я схватил протестующего шалопая в охапку и выставил за дверь. Уф-ф! а теперь спать, спать, спать…