Всю жизнь меня занимал вопрос: откуда у людей деньги? В очередь на покупку машины – не пробиться. А если без очереди, то плати двойную цену. Чтобы купить машину даже по госцене – мне надо было несколько лет не пить, не есть, не одеваться. Ну, доктор наук или, тем более, академик мог накопить, а работник торговли наворовать. Это понятно. А остальные? Неужели суммарное количество профессуры и спекулянтов превосходит количество выпускаемых в Советском Союзе машин? – думал я, с завистью наблюдая, как какой-нибудь счастливчик выводит на прогулку из гаража свое сокровище: «шестерку» или «восьмерку». Были, правда, еще те, кто несколько лет проработал за границей. Короче, выездные. Но они в очередях не стояли, а покупали сразу на чеки «внешпосылторга». И на «жигули» не разменивались, а брали, в основном, «Волги». Иногда с дизельным двигателем. Как-то возле валютного магазина «Березка» в толпе зевак наблюдал такую машину с надписью через весь капот латинскими буквами «dizel». Хозяин чудо-техники, пожилой мужчина в рыжей замшевой куртке и джинсах, заправленных в серебристые сапожки с кривыми молниями, добродушно отвечал на вопросы любопытных.
Как же я хотел машину! Мне снилось: я за рулем, плыву в потоке машин и где-то на вираже вдруг отделяюсь от асфальта и лечу невысоко над улицей с замирающим сердцем. Но вот впереди троллейбусная линия, какие-то провода через всю улицу. И нет пространства, чтобы увернуться. Просыпаюсь в ужасе, а сердце стучит тревожно и сладко.
Из конторы, где я работал, людей иногда направляли в длительные заграничные командировки. Не в Европу, конечно. Но в африканские страны, на Кубу или в Монголию при должном желании и определенном везении уехать было возможно. Желание у меня было всегда. В Африке советский специалист получал денег на порядок больше, чем на Родине. На Кубе – приблизительно в 5 раз, зарплата министра. Да и мир посмотреть была охота. Через 5 лет бесплодных желаний мне, наконец-то, повезло. Волей случая я оказался на овощной базе бок о бок с начальником отдела кадров нашего объединения. И каким только ветром занесло и опустило до нашей юдоли этакую птицу!
Во время перекура я воспользовался моментом и фальшиво поплакался ему, не веря, впрочем, в успех предприятия. Ребенок, мол, маленький, жена не работает, сам весь в долгах, хорошо бы того, заграницу бы на пару лет… К моему нытью чиновник отнесся, на удивление, с пониманием, и обещал поспособствовать. Думается, виной этому нашему взаимопониманию на тот момент послужили скользкие от дождя полиэтиленовые мешки с капустой, которые мы на пару с ним таскали в закрома овощехранилища, разгружая прибывающие с колхозных полей машины.
Через полгода он с какого-то перепуга вдруг вспомнил обо мне и предложил контракт старшего инженера на Кубу сроком на 6 месяцев. Когда все справки были собраны, характеристика утверждена, а я все еще не мог поверить, что уже через неделю на гаванском или черт его знает каком пляже смогу вот так вот разогнаться и с разбегу, обязательно с разбегу, рассекая на скорости воду, плюхнуться в океан и замереть, раскинув руки, покачиваясь на волнах… Или сидеть в продуваемом бунгало в сигарой в зубах, со стаканчиком рома на столе, вытянув вперед ноги, и слушать рассказы черноволосых барбудос о штурме казармы Манкада… В общем, когда я еще не успел уверовать до конца в ожидавшее меня чудо, нас вызвали в ЦК партии на смотрины – последнюю инстанцию перед отъездом. «Пустая формальность, но о текущей политике надо иметь представление. Просмотрите последние газеты», - предупредил нас куратор из «Зарубежцветмета».
Вторая половина сентября в Москве выдалась жаркой. Я выгладил американские джинсы фирмы «Lee», свою гордость, купленную не так давно у фарцовщика за полтора оклада, надел белую футболку, и уже к десяти часам мы сидели с Володькой Кривцовым перед указанным нам кабинетом в здании на Старой площади.
-Володь, - спросил я, - что там нового в политике? А то я не успел сегодня газеты просмотреть.
-А-а. – Кривцов, в черном тяжелом костюме-тройке, придушенный галстуком и с кирпичной от жары физиономией, вяло отмахнулся. – Все то же самое. То ли Брежнев кого-то встречал, то ли его куда-то провожали… Не бери в голову.
В кабинет нас запустили вдвоем. Высокий седой старик с лицом аскета, обращаясь ко мне, спросил со злым вызовом:
-Вы куда пришли?!
-Как ку… Нам сказали в этот кабинет, - неуверенно начал я, но старик перебил, еще более возвысив голос:
-Я спрашиваю: КУДА вы пришли! – И не дожидаясь ответа провозгласил:
- Вы пришли в Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза! Вы только посмотрите, кого они рекомендуют заграницу, - обратился он к двум своим коллегам, сидящим за столами.
Я ничего не понял, но холодок грядущей трагедии, непоправимости чего-то, холодным змеенышем шевельнулся где-то в районе копчика. Я бросил взгляд на Кривцова. Тот съежился, забрался поглубже в свой черный футляр и сосредоточенно изучал узор на ковре.
-Кто вас надоумил так вырядиться?! В ЦК партии! – старикан захлебнулся от возмущения.
-Тк… жарко, ведь, - промямлил я.
-Вы слышали? Ему жарко! Вы газеты читаете? Сегодняшнюю «Правду» видели?
Он схватил со стола газету, развернул передовицей ко мне и щелкнул пальцем по фотографии Брежнева на трапе самолета и свитой внизу.
-А Леониду Ильичу не жарко? Видели, КАК он одет? – Несколько секунд смотрел с любовью на фотографию. Мне даже показалось, что он сейчас прослезится от умиления. Потом положил газету на место, сказал жестко:
-Вы недостойны представлять великую страну за рубежом, рано вам, не доросли.
И отвернулся к окну. Я не поверил. Не мог поверить, что вот так вот бездарно, непонятно вообще за что, да ни за что, собственно, меня снимут с дистанции на последних метрах. Да просто бред какой-то! Я обвел взглядом помещение, ища сочувствия, может быть поддержки, у присутствующих. Кривцов еще более раскраснелся и бесстрастно смотрел в пространство перед собой. Два партийных функционера пересматривались о чем-то, известном лишь им двоим, постукивая ручками по столам. Потом один из них встал со стула, подошел к старику и, склонившись к нему, что-то быстро стал говорить, активно жестикулируя ладонями и пожимая плечами. Закончив, вернулся на свое место.
-Сколько вам лет? – спросил старик, обернувшись.
-Тридцать два, - с тремоло в голосе ответил я.
Я поймал надежду. Схватил ее на лету, птицу вольную, и держал за самый кончик перышка, трепещущую, рвущуюся прочь. Вырвется – не вырвется, вырвется – не вырвется…
-Да-а, молоды, только жить начинаете… - Он помолчал. – А начинаете с неуважения. – Опять замолчал, размышляя. Во мне все трепетало. Надежда боролась с отчаянием.
-Мы здесь посовещались с товарищами, - сказал, наконец, откашлялся, - сделали скидку на ваш возраст, понимаете… Надеюсь, вы нас больше не подведете и будете достойно представлять страну э-э… Куда летите?
- На Кубу! - выпалил я.
-…На дружественной нам социалистической Кубе. Вот так. Идите. И вы идите, идите, - махнул рукой Кривцову.
Мы вышли из кабинета, прошли по коридору, сбежали по лестнице и вывалились на волю. Как же сладок воздух свободы! Володька ударил меня по плечу и затряс в экстазе руку, а я только прохрипел, мотая головой: «По стаканУ!
- А кстати, - вкрадчиво спросил Кривцов, - Лелика на фотокарточке встречали или провожали?
Мы посмотрели друг на друга и в голос заржали, шокируя ментов, охранявших святая святых - здание ЦК КПСС. Остановись мгновение – ты прекрасно!