От любви до ненависти и обратно

Исаак Рукшин
От любви до ненависти.
Поговорка гласит, что от любви до ненависти – один шаг!? А наоборот? Сколько?
Меня этот вопрос заинтересовал в школе, в которой я работал учителем более четверти
века, из сорока двух лет жизни, посвящённых педагогической деятельности. История, приключившаяся со мной много лет назад, так и не получила продолжения и разгадки,
даже сейчас, размышляя о ней, с высоты моего серьёзного возраста, не могу для себя
составить подходящего объяснения.
   Вторым участником разыгравшегося действа был шестиклассник Вася, фамилию  которого
не привожу за ненадобностью знать вам такие подробности. Итак, Вася люто возненавидел
меня. Я не мог это спутать ни с неприязнью, ни с нежеланием видеть меня, ни с неудовольствием общаться со мной, хотя мы были связаны  отношениями: учитель – ученик, предполагающими
необходимость встречаться дважды в неделю, в соответствии с расписанием школьных уроков.
Началось всё с того, что я вдруг, на уроке в спортивном зале, где занимался с 6-м классом, почувствовал себя неуютно, явно ощущая угрозу сзади. Обычно на своём уроке я класс, после подготовительной части  распределял на несколько групп, давал задания для работы, назначал старшего в каждой, «групповода»,чем ребята очень гордились и,  переходя от группы к группе проверял исполнение задания, объяснял, помогал в работе, оценивал.
Быстро обернувшись к соседней группе мальчиков, следующей, к которой я должен был подойти, выполняющей по моему заданию акробатические упражнения, я поймал ненавидящий взгляд
мальчишки, направленный на меня. Это был – Вася. Миловидный, тёмноголовый , черноглазый пацан, ничем особо не выделявшийся ни подготовленностью, ни работоспособностью, ни своей
дисциплиной. Поймав мой взгляд, Вася резко опустил голову и отвернулся, спрятавшись за соседа.
Показаться мне не могло. За несколько лет работы с детьми я, благодаря хорошей педагогической
и психологической подготовке (за что особая признательнось моим институтским преподавателям
соответствующих дисциплин)  научился чувствовать их,  распознавая их физическое,  морально- психологическое , эмоциональное состояние  по движениям,  жестам,  походке,  мимике,  голосу, интонациям,  лексике, выражениям лиц, шуткам, смеху, реакциям на мои указания, команды, по разговору  с ними и т.п.
Да! Это была ненависть. Скрываемая, целенаправленная. Но за что? Почему? Чем я мог вызвать её у ребёнка? Конфликтов у меня ни с кем не было. Ко всем детям в школе я относился всегда ровно, приветливо. Никогда не повышал голос. Уроки строил с изрядной долей юмора, весело, чтобы не
тяжело было преодолевать определённые физические нагрузки. Всё-таки уроки физического воспитания, как по-настоящему называется необходимый для правильного физического и общего
развития человека предмет, в школьном расписание именуемый «физ-ра», против чего я всегда
протестовал, проводя в учительской и на классных собраниях разъяснительные беседы, так вот, они (уроки) требуют проявления повышенных требований к организму. И потерпеть приходится, и
 попотеть, и учащённо подышать, и сердцем поработать почаще, тренируя и укрепляя его.  Вот тут-то и приходит на помощь шутка добрая, смех не злой, поддержка товарищеская.
И вдруг.. Такое со мной случилось впервые. И с оценками я был справедлив. Бывало, что кто-нибудь не соглашался с ними, но я всегда свою правоту доказывал и объяснял, в результате чего дети, скривившись деланно, соглашались, оставив за собой право на исправление и получение более высоких баллов. И в этом у меня с Васей разногласий никогда не возникало. Тогда что?
Довёл я урок до конца, стараясь не смотреть в его сторону, отпустил класс в раздевалку и ушёл к себе в кабинет, ломая голову над возникшей проблемой. Игнорировать её я не мог, т.к. на каждом уроке я общался с каждым учеником. Решил проверить свои догадки на следующем уроке. Через три дня. Либо утвердиться в своём предположении, либо признать, что показалось. На урок в его класс я шёл с внутренним волнением, ничем внешне на проявляя его. Помня слова  на лекции  по педагогике  институтского профессора Шахвердова: - Учеников не волнует, что у вас на душе, дома, вне школы, какое самочувствие, настроение. Он пришёл к вам на урок, желая получить знания от спокойного, доброжелательного, умного, знающего, уважительного учителя – старшего товарища. (Здесь он многозначительно поднимал указательный палец. –« Хорошо, что Вы улыбаетесь моим словам. Значит понимаете, о чём я говорю, и будете такими, о ком я сейчас Вам нарисовал картину. А иначе в школе нечего делать!» )
   
Построив класс, быстро пробежал глазами по шеренге, проверяя готовность ребят к уроку, запоминая отсутствующих. Я упразднил нудную пофамильную проверку с выходом из строя, чем грешат некоторые учителя, считая, что эти несколько минут следует употребить на пользу урока. Успел увидеть, что Вася опустил глаза за мгновение до того, как мои двигались вдоль строя, чтобы не встретиться с ними.

- Так! - Отметил я про себя,- что-то надо предпринимать. За время урока необходимо придумать. Программу урока я знал хорошо и повёл его легко, играючи. Тем более, что по плану были подвижные и спортивные игры с мячом. Вася всё исполнял правильно, с азартом, который появляется в упражнениях, вызывающих у ребят повышенный интерес. Но когда я останавливал процесс для дачи дополнительных объяснений и новых заданий, Вася старался спрятаться за кого-нибудь, или опустив голову отвернуться, чтобы не встретиться со мной глазами.

Дав очередное задание, поручив контролировать его исполнение назначенному «групповоду»,  я на минутку отлучился в наш кабинет и попросил мою коллегу, Валентину Анатольевну, сидевшую там над бумагами в ожидании своего урока (у неё было, так называемое ''окно''  в расписании) выйти и посмотреть со стороны на поведение мальчика. До этого у меня с ней был мимолётный разговор на эту тему, но коллега только посмеялась, считая мои подозрения беспочвенными: «Ну за что ребёнок может Вас не любить? Вы со всеми всегда равно благожелательны. Я ни разу не слышала Вашего громкого голоса, тем более на уроках. Вам просто показалось.» Но выполнить мою просьбу не отказалась. До конца урока,- оставалось около половины отпущенного времени,- она просидела на скамеечке, наблюдая за ходом его.

 Когда я, отпустив класс зашёл в кабинет, Валя недоуменно пожала плечами. «Да, Вы были правы! Он не только прячется от Вас, он испытывает к Вам глубокую неприязнь, если не сказать больше. Не могу понять причины, но ситуация явно далека от нормальной. Даже не знаю, что Вам сказать. Может поговорить с ним?» Я отказался от выяснения отношений, но оставлять  такое положение вещей посчитал невозможным. Чтобы не травмировать ребёнка своим присутствием, уйти из его поля зрения, я решил уговорить Валентину поменяться классами, тем более, что у неё в это время было свободное время, а я брал её класс, приходящий на урок следующим. Уговаривать даже не пришлось, мы работали дружно, понимали друг друга с полуслова, к тому же Валентина высвобождалась на час раньше.

Договорились, что никому об обмене говорить не будем, кроме завуча. Тамара Васильевна должна была поменять наши фамилии в расписании. Она тоже ни о чём не расспрашивала, полностью доверяя нам. Надо, значит – надо. Когда Васин класс пришёл на очередной урок и к нему вышла Валентина, сказав, что теперь она будет работать с ними, ребята загалдели: «А где наш учитель?» Валентина успокоила шум: «С  И.М. (назвала меня) всё в порядке. Он будет работать в другом классе, есть такая необходимость. А сейчас прекращаем галдёж и начинаем урок. Все вопросы потом!»

Я знал, что в жизни бывают ситуации, когда люди с неустойчивой психикой, попавшие в сложные условия, различные неурядицы и т.п. ищут кто в этом виноват кроме них самих. Нужен объект ненависти, на кого можно «повесить» свои незадачи. А тут, кстати, чужаки, инородцы, цветом не такие, речью отличающиеся, понаехавшие, ващще масоны, которых надо было первыми назвать. Еще те, по-Высоцкому...’’у них денег куры не клюют, а у нас на водку не хватает!?’’ И, конечно же, которые в шляпе, или пенсне нацепили. С ними всё ясно, но откуда беспричинная (по-моему мнению) такая неприязнь у 12-летнего пацана? Я не сдался, я просто ушёл из его поля зрения и поступил правильно, что подтвердилось через несколько лет.

Я видел, как Вася недоуменно вертел головой, выискивая меня на первом представлении на уроке Валентины. А потом забылось. В школе всегда было много дел, которые перекрыли этот досадный эпизод в моей педагогической практике, запомнившийся, т.к. он был единственным за всё время.
   
Так прошло 3 года. Иногда он мне попадался на пути: в вестибюле, в коридорах, в столовой, в гардеробе на дежурстве, но теперь уже я отворачивался. Незаметно проскочили для того класса шестой, седьмой, восьмой и пришли не дети – подростки в 9-й класс, в котором положено было работать двум учителям. Раздельно – с мальчиками и девочками.

Первую часть урока (подготовительную)  мы с Валентиной проводили поочерёдно, а на основную часть забирали по полу. Когда я построил мальчишек, то ещё раз сказал, как они возмужали, окрепли, что рад их видеть, наметил программу работы на год. Осматривая их, я умышленно избегал остановиться глазами на лице Василия, не зная ещё, как он будет реагировать на моё повторное появление в его жизни. И не придумав ещё, как мне реагировать на него, если он сохранил в душе недоброе чувство ко мне. Деваться-то было некуда. Работа!

Начал урок. В начале года по программе всегда идёт моя любимая лёгкая атлетика. Самые естественные движения человека с древнейших времён: бег, прыжки, метания, помогавшие ему выжить в борьбе с Природой, Животным миром, стать человеком. В лёгкой форме я снабжал ребят знаниями в этой области, привязывая их к тому, что мы делали на уроке. Краем глаза я держал в поле зрения Васю. Если с другими мальчишками я разговаривал открыто, то к нему я обращался только в группе ребят, косвенно, несколько отстранённо, что меня тяготило до поры, хотя продолжалось всего несколько первых уроков.

Постепенно всё стало входить в норму. Но! Я стал чувствовать кожей на себе взгляды. Неожиданно оглянувшись, я поймал взгляд Василия, но отвести свои глаза уже не смог. Я выполнил какое-то упражнение, которое предлагалось ребятам для изучения, особенно удачно, за что удостоился от некоторых подобия аплодисментов. Он был в их числе и смотрел на меня восторженно. Его глаза блестели. Деланно раскланявшись на все стороны, я предложил мальчишкам повторить или сделать лучше.

 - «Что Вы? Разве мы сможем так?» – ребята веселились, как и положено на уроке, требующем приложения физических сил, напряжения, преодоления усталости и пр.

- «Что Вы? Я только на это и расчитываю. И никак иначе!» - отвечал я в их тоне.
С тех пор Вася стал моим первым помошником. Первым вызывался на исполнение заданий, если я вызывал  добровольцев, кидался принести что-либо, исполнить необходимое для урока. Я не узнавал его. Рассыпался в догадках о случившейся перемене. Может, кто-то из старшекласников, участников КМЛ,  рассказал ему обо мне, видя меня месяц почти круглосуточно, что я из себя представляю  как человек, как отношусь к детям, предоставленным и доверенным мне на целый месяц. И как дети относились в лагере ко мне, о чём мне сказал на второй год нашего пребывания в «Светлане» дядя Гоша, бригадир того участка совхоза, на территории которого мы жили в лесу и работали на полях.

Он выразился по-простому (как сам пояснил) –« А я ведь не полюбил тебя в первый год. Думал, что не пущу к себе больше. Ты мне показался каким-то важным, что-то из себя строящим, задающимся.»
 -«А что потом изменилось? Почему сейчас пустили и даже встретили наше появление приветливо» - спросил я.
–«А я посмотрел, как к тебе ребята относятся,(надо сказать, что он каждый вечер проходил через наш лагерь, принося закрытые наряды за прошедший день работы и давая наряд на завтра, наши повара угощали его чаем и какими-нибудь вкусностями) а ребят не обманешь. Да и ты к ним был хорош,) -заключил он.

 А потом я понял: Вася стал самим собой. Что-то, может быть, лежащее за пределами школы озлобило его и объектом выхода своей ненависти он избрал меня. Теперь я ловил за спиной взгляды близкие к обожанию, что тоже меня смущало, но это было лучше, чем страшное далёкое прошлое. Для учителя ничего не могло быть хуже. Тогда я выход нашёл, но когда вспоминаю то время, то мучаюсь вопросом: -«Почему?» Потом мне удалось получить ответ!

Быстро пролетели годы и вот класс Васи пришёл на последний звонок. Привычный ритуал, знакомый мне много лет, но всегда трогательный. Вручение медалей (если они есть в выпуске), аттестатов. Дети вручают учителям цветы, говорят трогательные слова. Девочки и учительницы плачут. Я их понимаю – сам еле держусь. Ведь от нас уходят в жизнь НАШИ дети, многие из которых  пришли к нам в 7 лет и через 11 лет покидают нас и родную (так говорят искренне) школу.

С большим букетом цветов Вася подходит ко мне, смущённо протягивает его мне, говорит слова благодарности:- «За всё – за всё!». Я притягиваю его голову к себе, чтобы никто не слышал, и спрашиваю тихонько: -«Вася! Скажи, пожалуйста, за что ты так ненавидел меня в 6-м классе?!»

По его вспыхнувшему румянцу и смущению я понимаю, что он всё помнит, что это мучало его так же, как и меня, что он хочет забыть прошлое, как наваждение, как недоразумение, неразумение.

И он отвечает, глядя прямо в глаза:-«Что Вы, Исаак Михайлович? Вам это показалось! Не было этого! Разве Вас можно не любить?!»