(отрывок из воспоминаний об экспедиции "ТРОПЭКС-73)
Начиная со следующего дня, у нас с американцами установились нормальные дружеские отношения. На корме всё чаще и громче звучал англо-русский «суржик», искренний хохот или возгласы негодования – нормальная рабочая атмосфера. Да и в кают-компании исчез дух Кентервильского замка. Застолье стало естественным, с возможностью обсудить качество блюд или рассказать анекдот. В общем, жизнь наладилась.
Оставалась последняя неясность – что они там меряют? Просто всем давно уже хотелось сравнить их результаты с нашими, как когда-то мы сравнивали аппаратуру Вячеслава и свою. Но для этого, по словам американцев, им нужен был специальный декодер, чтобы расшифровать их магнитофонную ленту и получить конечные величины. Приходилось ждать.
На следующий день после нашего с Джимом спора суда должны были сменить точки измерений и построить новый треугольник, покрывающий ещё необследованный соседний район Атлантики. Поэтому мы спустили аэростат почти до палубы, принайтовали его за швартовые концы и сняли аппаратуру. С этого момента для нас наступала пора короткого, но настоящего круиза.
Во время утренней станции, когда мы праздно торчали на палубе, начало оживляться движение между судами. Каждые полчаса в волнах возникали буруны – это дежурные катера перемещали членов руководства и ответственных лиц на совещания и согласования. На один из таких катеров мы посадили Джима, и он отправился на свой «Рисёрчер» за декодером. Он погрузился в катер и убыл, но назад не вернулся, сообщив по рации, что прибудет завтра, уже на новой точке. Джон что-то ворчливо выговорил ему (мы не поняли!), и остался в одиночестве. Побродил по палубе, но скоро понял, что его несколько странная фигура в тёмной рубахе, толстокожих ботинках и почти чёрной бейсболке привлекает повышенное внимание. Постоял у ракетной установки и грустно удалился к себе в каюту. Сказал, что пойдёт спать.
А мы остались на палубе, ожидая начала перехода. Но вскоре узнали, что его перенесли на вторую половину дня. Поэтому решили пойти в лабораторию и до обеда провести профилактику наших аппаратов. Всё-таки море, соль, то, сё…
Толик занялся лебёдкой, а мы со Славкой быстро протёрли контакты разъёмов, прогнали тесты и свернули деятельность. Решили сбегать в артелку (к баталеру) за вином. Заперли лабораторию и пошли, предупредив Толика. Он только успел крикнуть, что сейчас закончит и побежит за нами.
Артельщик был на месте. Мы быстро получили своё лекарство и собрались, было, уходить, но тут я заметил, что соседняя дверь была приоткрыта. За ней, как говорил артельщик, был таинственный «компАс». Оставив пакет с бутылками, мы осторожно заглянули в комнату.
В ней спиной к нам стояли двое. Один что-то подкручивал, второй смотрел на прибор в руке. А за ними виднелась громадная ванна, вся в проводах и трубках. В ванне располагался и ворочался с боку на бок большущий шар, тоже весь опутанный проводами. Это был гирокомпас – тяжёлый волчок на кардановом подвесе, раскрученный электромотором до десятков, а может, и сотен тысяч оборотов в минуту и упрятанный в чехол в виде шара. Этот шар плавал в какой-то жидкости и казался живым. Он позвякивал и пощёлкивал в такт своим движениям, а изнутри него доносился урчащий звук с негромким посвистом.
Зрелище было просто уникальным. Мы стояли, разинув рты, не произнося ни слова, словно мальчики-колокольчики из сказки Одоевского «Городок в табакерке». Регулировщики обернулись и жестами пригласили подойти поближе. Повторять было не нужно. Один из парней начал коротко объяснять назначение блоков и систем. Мы слушали его, но смотрели на компАс. Было в нём нечто гипнотическое.
Внезапно у меня в голове всплыла строчка из песни Ю.Визбора! «…И мурлычет, как котяра, гирокомпас, то есть компАс!» «Какое точное сравнение!» - подумал я и сказал об этом вслух. И Славка, и ребята-регулировщики согласно поддержали эту мысль. Поражало, что этот круглый «котяра» сохранял своё положение в пространстве, не шевелясь. А иллюзию его «шевеления» создавало наше качание и движение относительно него, поскольку на нас постоянно действовали ветра, течения и вращение Земли.
Пока мы выбирались с нижней палубы к себе, разговор шёл только об этом чудесном аппарате. Поражала конструкторская реализация известного физического эффекта. В общем, мы получили ещё одно очень сильное экспедиционное впечатление.
Мы отнесли «удовольствие» в каюту и отправились на обед. За столом делились впечатлениями, описывая вид компАса. Народ внимал. А когда подали третье, все почувствовали, что «Королёв» дал ход.
Мы высыпали на палубу, чтобы обозреть окрестности, да и просто для того, чтобы подышать ветром. Сказать честно, мы уже соскучились по движению. Не сговариваясь, всем кагалом пошли на нос, чтобы лучше ощущать скорость.
Мексиканец с горизонта исчез. Справа в полумиле, точно на траверзе коптил небо «Рисёрчер». Чувствовалось, что его высокооборотный дизель трудился в полную силу. Корабли шли ноздря в ноздрю параллельными курсами.
Толик сбегал в лабораторию, посмотрел на приборы и доложил, что мы уже разогнались до 16 узлов. Это соответствовало сухопутной скорости 29 км/час. Но в океане скорость ощущается по-другому, на чувства действуют ветер, качка, буруны от форштевня и звук машины. Мы чувствовали себя как на аттракционе в парке отдыха. Было просто здорово: ветер в лицо, на курсе – чисто!
Подошёл Джон, молча встал рядом. Мы потеснились, чтобы ему было удобно смотреть вперёд. Но он смотрел на «Рисёрчер». Правда, не с грустью, а заинтересованно.
Внезапно он громко крикнул «Лук!», что означало «Смотрите!», и показал рукой на «Рисёрчер». Мы все как один повернули головы и поняли, в чём дело. Американец вырвался на треть корпуса вперёд, и пошёл дальше, плавно наращивая скорость. Это было хорошо видно по увеличившимся бурунам. Да и кильватерная струя стала помощней. А мы явно отставали.
Джон заметно оживился. Я тут же вспомнил наш спор и подумал, что он всё-таки излишне азартен. А он, между тем, замахал руками, словно его могли увидеть с борта американца, и начал подбадривать соотечественников какими-то кричалками, типа «давай!» и «вперёд, Америка!». Нам стало обидно, а у некоторых тоже начал просыпаться азарт. Михалыч вытащил сигарету, но не закурил, а тихо выдал: «Ничего, сейчас и мы разгонимся!»
Что значит экспедиционный опыт! Михалыч ни секунды не сомневался, что наш капитан не допустит такого безобразия, чтобы какой-то американский «переделок» сумел бы нас обставить. И точно, мы даже на себе ощутили, как наши низкооборотные дизеля добавили оборотов, и «Рисёрчер» перестал удаляться. Через несколько минут, когда наши семь с половиной тысяч тонн подразогнались, мы сравнялись с нашим выскочкой и уверенно начали его обходить.
Внешне почти ничего не изменилось. Только ветер чуть усилился, да рыбки от форштевня стали отлетать подальше. Да ещё Джон примолк и перестал махать руками. Мы старались щадить его самолюбие и не ликовать слишком громко, тем более, что соревнование ещё не закончилось.
«Рисёрчер» наддал. Дым над трубой загустел и стал стелиться более полого. Но он не знал, что мы только-только начали разгоняться. Какое-то время мы снова пошли ноздря в ноздрю, но через несколько минут «Королёв» вырвался вперёд. И начал всё быстрее обходить американца. Толик снова сбегал в лабораторию и сообщил, что лаг показывает больше 19 узлов! Неслыханно! Мы все знали, что максимальная скорость хода нашего судна 18 узлов. А тут!
«Рисёрчер» ещё наддал. Всё-таки в прошлой жизни он был военным кораблём. Честно говоря, я с самого начала был уверен, что американец нас «сделает». Иначе, какой же он вояка? Но… я ничего не знал о его внутренних переделках, поэтому с большим чувством радости и удивления смотрел, как мы неторопливо и со вкусом разделываем наглеца.
Наш корабль, почти не добавляя оборотов, что было слышно, а лишь увеличивая шаг винтов, уверенно наращивал скорость. Уже 20 узлов! Для такой громадины это было красиво! «Рисёрчер» в последний раз сравнялся с нами, но вдруг… выбросил струю чёрного-чёрного дыма и резко стал отставать. Все сначала замолчали, потому что подумали, что у американцев авария. Но нет. Просто это было морское признание нашей победы. У нас над головами довольно рявкнул тифон. Не знаю, что говорили друг другу капитаны в радиообмене, но мы, зрители, громогласно крикнули «Ура!» и стали хлопать Джона по плечу, утешая лицемерными словами. А спокойный Михалыч закурил, наконец, сигарету и веско сказал: «Надорвался!» После чего отправился на кнехты.
Да, действительно, русские долго запрягают, но быстро ездят! «Королёв» не сбрасывал скорость ещё более получаса, до тех пор, пока отставший «Рисёрчер» не приблизился к горизонту. А потом плавно снизил обороты и вернулся к скорости 16 узлов. Ведь идти нам было недалеко, а график нужно было соблюдать.
Солнце клонилось к закату, и жара начала постепенно спадать. Фраза, конечно, стандартная, но и вечер по погоде ничем не отличался от предыдущего. Заканчивался день перехода на новую точку. Близилось время расстановки судов по расчётным координатам. «Королёв» на малом ходу приближался к своей точке дрейфа, позади правым пеленгом, словно послушный ученик, плёлся «Рисёрчер». После «гонок» он вёл себя смирно, не смея высунуть нос дальше траверза кормы «Королёва». И даже особо не дымил.
* * *