Глава 13
1
Проводив на вокзале Люсю и Нинель, шпионы направились к Молотковым.
Позвонили, постучали. Никто дверь не открыл. Из соседней квартиры высунулась женская голова, похожая на мужскую – короткие седые волосы, красно-фиолетовые мешки под глазами. Правда, без бороды и усов.
- Вы, ребятки, чево? До Соньки, что ль?
- К Молотковым, да…
- Так, ее нет. Она вчерася в Новосибирск ушастала… Все челночит… Неймется девке…
- А папаша ихний? – с тоской спросил Бык.
- Ой, горе какое! Папашу Сонька позавчерась как схоронила. Враз помер старик. Тромба какая-то в голове оборвалась…
Женщина вышла из-за двери. Она была в цветастом шлафроке и резиновых галошах на босу ногу. Пообзирав незнакомцев, женщина истово перекрестилась:
- Как этой тромбе не быть?.. Днями и часами у своего телевизера… Господи, прости его грешного! А вы-то, ребятки, кто им?
- Свои, - изрек Бык, - из Чулымского леспромхоза.
- Ну, ладно… Завтрась Сонька с товаром пришастает. Скажу ей, что заходили двое каких-то.
- Скажите, скажите, - обрадовался Василий, будто добрую весточку послал от себя Соне.
Когда вышли из подъезда, улицу уже обложили плотные сумерки. И тихо.
- Жалко Соню, - вслух подумал Селиверстов.
- Да и папашу жалко. Сколько ж передач не успел посмотреть!
Подошли к гостинице. Пантера глянул на памятник:
- А этим хоть бы хны! – выражение было записано в его книжечке и обозначало: "А им до лампочки" или "до фонаря", что тоже было помечено, как образное, в черном кондуите.
- Какие планы на завтра? К Молотковым опять?
- Нет. Завтра отправляемся в Чулым.
2
Сначала надо было ехать часа три на электричке. Потом с небольшой станции должен уходить местный автобус. Шпионы сели на самую первую электричку, отходившую так рано, что они еле успели на неё - благо, гостиница в двух шагах от вокзала.
Редкий народ дремал, в основном дачники. В теплых куртках и зеленых штормовках...
Пантера вспомнил, как судьба однажды забросила его на Аляску. Там были русские поселения и он должен был "пообвариться" в их кругу - послушать русскую речь, самому побывать в их обыденной жизни.
После трех проведенных там дней он понял, что жизнь в американском штате отличается, как небо от земли, от реальной жизни в России, которую Пантера знал по другим источникам. И катанул обратно в Вашингтон.
А напомнили о той поездке зеленые куртки с капюшонами, в таких щеголяли почти все жители Аляски зимой и летом, и назывались они там просто "алясками" ...
Пока электричка увозила шпионов дальше от Энска, Бык сладко дремал, привалившись к окантовке вагонного окна. Пантеру в это самое время опять одолевали воспоминания. В середине 1997 года его и Вилли Кросби пригласил к себе Отто Бремер и объявил:
- Через два дня вылетаем в Германию. Я остаюсь там, а вы недельку проведете в Чехии. В Праге бывает много русских из России. Вот и пообщаетесь с ними. Будет очень полезно, практика - она основа нашего дела!..
В небольшой пивнушке во Франкфурте на Майне, куда они прилетели из штатов, шпионы сидели втроем. Из окна была просматривалась широкая площадь, умощенная диким камнем, и старый готический собор.
Бремер находился в хорошем расположении духа и даже разоткровенничался, чего ранее за ним не наблюдалось:
- Ведь я, признаюсь, из этих мест, парни. Только родился на другой территории, там раньше господствовали коммунисты. Теперь нет той страны. Вот напоследок жизни хочу посмотреть места, где провел детство, где умер мой отец. Может быть, доберусь до его могилы... Карл Бремер...
Отто отхлебнул глоток вонючего шнапса. Помолчал. В его нетрезвой голове мешались воспоминания с ближайшими планами.
- Ведь у меня когда-то был там друг. Сын советского офицера. Женя.
Бремер замолчал и больше не возвращался к этой теме.
Поездка в Чехию оказалась для шпионов похожей на туристический вояж. Её организовал Бремер с одной целью - чтобы бесплатно поглазеть на свою, теперь уже историческую родину. А Пантера и Бык играли роль прикрытия в этой поездке.
3
Пантера и Бык имели паспорта на вымышленные фамилии. Пантера уже не помнил их. Прилетели они в Прагу под видом коммерсантов, занимающихся закупкой металлургического оборудования. Поселились в Гранд-Отеле, рядом с Вацлавской площадью.
Целыми днями вдвоем и по одиночке колесили они по центру города, забитому тысячами туристов.
По нескольку раз пересекли Влтаву по Карлову мосту, детально изучив все тридцать скульптур, установленные по обеим сторонам моста. Помнится, задержались на Староместской площади, захотелось посмотреть, как на здании ратуши начнут играть астрономические куранты. Дождались, когда фигурки апостолов на часах двинутся в очередную процессию. Но тут случилось непредвиденное. Вилли вдруг заскучал и, как придавленный мотоциклом кобелёк, заметался вокруг Кларка.
- Ты чего? - Спросил Лейси.
- Прихватило. - Признался Вилли.
Лейси вспомнил, как полчаса назад напарник от жажды и жадности вылил в себя пять кружек "пльзенского".
Они сунулись в ближайшее кафе - но там надо было взять сначала пиво и сосиски с горчицей. Во второй забегаловке туалет вообще не работал. А Вилли уже бледнел и чах на глазах, боясь, что содержимое мочевого пузыря опростается в его штаны.
У Тынского храма стояло ремонтное ограждение из щитов. Рядом колупался пожилой чех.
- Где у вас сортир? - спросил нагловато Кларк по-английски, чех не понял.
- Вас? Вас? - Переспросил он по-немецки.
Кларк плохо знал этот язык и с нажимом задал вопрос по-русски:
- Где можно другу облегчиться?
- Ааа... Понял. - Чех по-дружески заулыбался. - Вон там. И указал в закуток, где заканчивались щиты у каменной стены.
Вилли рванул туда.
Когда он выходил из закутка, на ходу застегивая ширинку, чех добродушно заметил по-русски:
- Чешска пива караша. Можна пить многа, - и поднял большой палец.
- Мотаем отсюда, - ухватил Вилли Кларка, - там все щиты обоссаны. Мне показалось, кто-то снимает меня на камеру. Вот смех будет, если покажут по телевизору... Моя морда приметная...
Но все удачно обошлось.
С русскими встречались и подолгу разговаривали несколько раз. На том же Карловом мосту, в зоопарке, на железнодорожном вокзале, в ресторанах и даже на кладбище у могилы композитора Сметаны.
Чаще всего будущие шпионы сходили за земляков. Правда, Кларк оговаривался, что они русские из Литвы и, возможно, у них заметный акцент.
Хохол из-подо Львова взбунтовался:
- Та який акцент? Москали, они и е москали. У усих москалей одна мова...
- Ну, спасибо, - с удовольствием ответил Кларк...
4
Так и продрых Бык до станции, где нужно было шпионам вытряхиваться из вагона.
Станция оказалась небольшой. К ней примыкал заросший травой лесопогрузочный узел.
- Мда... - вывел Пантера. - Плохо работает наш леспромхоз.
Бык сонными глазами обвел местность, сказал нараспев:
- Хорошо здесь! И, хрустнув суставами плеч, потянул руки в стороны.
Пантера косым взглядом приметил двух парней в желтых жилетках:
- Спросим, как дальше ехать.
- Так это ж монголы, - откуда им русский знать?
- Нет, Петя. Помнишь, какой здесь коренной народ?
- Ну, шорцы.
- То-то!
Шпионы подошли к коренному населению, поздоровались.
- Как нам, братцы, до Чулымского леспромхоза добраться? - спросил Пантера.
- Запросто! Минут через двадцать Колька Тудегешев должен на своем "КАМАЗе" подъехать. Он вас и заберет.
Вскоре из ельника появился "КАМАЗ", обрызганный свежим раствором глины.
Один из шорцев свистнул:
- Колька, валяй сюда!
Колька сначала поковырялся под крышкой капота, потом не спеша "привалял сюда", и его узкоглазое лицо вдруг засияло, словно покрытое свежим маслом.
- А! Наши герои! Вот они какие! Я ведь с утра предчувствовал, что встречу вас первым... Сон был такой...
И протянул шпионам узкую ладонь с короткими пальцами:
- Колька. Тудегешев. Механизатор широкого профиля. По совместительству водитель "КАМАЗа". Правда, без прав... Думаю, что гаишники вернут, одумаются...
Видно было, что Колька находится "под градусом", но шпионов это не смутило - парень держался твердо и уверенно.
Поехали в Чулым. Сразу за ельником начиналась крутая гора, на которую "КАМАЗ" полез с надрывным тягом. Мотор внутри автомобиля рокотал, изредка постанывая, как больной человек в бреду. После голого косогора пошел пихтач, колючие лапы которого теренькали по верху кабины.
- Наши места замечательные, - улыбался бесхитростно Колька.
Видно было, что он любил эти края и ни за какие коврижки не бросил бы их и не побежал куда-то в Америку готовить ихнему народу подлянку.
Так думал Бык. А Пантера просчитывал свои ходы наперед: как они устроятся, как будут вживаться, как, наконец, переберутся в город…
Колька Тудегешев усмешливо распалял шпионов:
- Конечно, сейчас развал у нас, а когда его не было? Дед мой Терентий всегда говорил: раньше, при царе, мы неравно жили: мясо было, хлеба не было. При советской власти тоже неравно жили: хлеб был, мяса не было. А теперь все равно стало: и мяса нету, и хлеба нету...
Колька заулыбался, будто слова его деда к нему лично не относились и у Кольки все было равно: и хлеба, и мяса - ешь сколько пожелаешь. Интересный народ – шорцы, – размышлял Селиверстов.
Дальше лес становился гуще и синей. В таких дебрях наши шпионы еще не бывали. Даже из джунглей выбирались, самое большое, за два-три дня - либо к какой реке, либо к крупному городу. А тут далеко не уедешь и, тем более, не убежишь. И куда бежать: к монголам, к китайцам или в Туркестан?.. Так они тебя там и ждут...
"КАМАЗ", как скоростной танк, выдавливал грязную жижу из ям, похожих на воронки после разрыва снарядов.
- Сегодня дорога хорошая! - весело докладывал Колька. Бурундука много видел, когда на станцию ехал. У меня график - зашибись! Утром до станции один раз и вечером второй... Вечером провожаю всех…
- А народу много?
- Больше чем кузов, не бывает. Там у меня и солома, и брезент. Такого удобства даже в Москве не найдешь...
И Колька, поломав бровь, прошелся карими зрачками по лицам прибывших гостей.
5
Наконец, километров через пятнадцать открылся неохватный голубой простор - такой открывается домашнему голубю, когда его выпускают на волю. В широкой речке растворилось небо, отчего она, изгибаясь и спасаясь от небесного всесилья, уходила в коричневое междугорье. Одним словом, красотища!
- Там у нас кедрач, а тут пихтач один, - размахивая рукой, удивлял гостей Колька, - а оттуда начинаются наши деляны. Интересно жить здесь. Ведь чего тут только нет: и колба тебе, и папоротник, и ягода всякая, да и грибы до самого снега. Шишка у нас - зашибись! А уж, если ружье есть - совсем не пропадешь... Вы-то сами к нам надолго? Или на экскурсию?
- Как пойдет, - неопределенно ответил Селиверстов.
Въехали в населенный пункт. Он был странным: ни одной улицы, дома вразброс. Между ними грунтовые дороги. Среди подержанных построек высились крепкие дома, кое-где даже в два этажа.
Один ряд образовывали кособокие строения и прилегающие к ним огороды с самой разномудрой изгородью. Они обвивали речку у крутого правого берега.
- Чулыма! - восхищенно пояснил Колька. - Дед Терентий тут тайменя, хариуса ловил. А я только сорожку...
У самой дороги стоял двухэтажный домина, около которого начинался дощатый забор, уходивший к опушке ближайшего леса.
- Контора леспромхоза, - наставительно изрек Колька. - Вы идите прямо к Сахарчуку. Он счас за главпупа тут.
Потом постоял, подумал о чём-то, добавил:
- Моя баба рожать надумала, забегу к ней. Новости узнаю. Может родился кто... Сына охота, а она на своем: девка, мол, будет... А куда я с девкой - время ишь не спокойное... А она: девка и все. Бабу не переспорить...
Шпионы потянулись в контору.
У порога дремала собака с желтыми проплешинами вдоль хребта. Когда проходили мимо, она шелестнула ухом - то ли от нервного тика, то ли от увиденного сна. А, может, ее укусила муха. Сама собака, видать, была некусучей.
Поднялись на второй этаж. Везде стояла мертвая тишь. Только из дальней комнаты в открытую дверь доносился доверительный разговор. Вернее, говорил один человек густым басом, причем в телефонную трубку.
- Так ты, твою мать, должен понимать наше состояние. У нас, говорю, не состояние, а нестояние, твою мать… Ну, не казни меня, Гриша, оборудование стоит, народ, считай в забастовке. Стучит… Какими касками, бля? Зубами стучит. Жрать нечего, твою мать… А я кто? У меня ни прав, ни даже печати, бля… Короче, Гриша, досок я дать не могу. Нет, нет! Даже на гроб нету… Твою мать…
«Председатель совета трудового коллектива» – прочитали шпионы на створке двери.
6
За столом сидел еле видимый из-за полированной столешницы плюгавый мужичонка лет пятидесяти, а, может, и более. Большой длинный нос делал его похожим на цаплю. Усиливало впечатление два больших глаза, близко расположенные около переносья.
Повыше головы хозяина кабинета висел портрет президента. Сбоку от Ельцина вырезка из газеты «Энский труженик».
На вырезке шпионы узнали себя. «Герои Чулымского леспромхоза» …
Мужичонка вытаращил глаза – они еще больше сблизились друг с другом, почти стерев переносицу:
- Вот, твою мать! Как к теще на именины! Давайте я вас расцелую. – Мужичонка поднялся со стула. Но ростом выше не стал.
- Мухоморный, - подумал про него Бык, но тут же мысленно поправил себя, - замухрышный. Именно так.
Бык первым перехватил руку нового знакомого, которую он занес, чтобы обнять дорогих гостей… Целоваться с дороги не хотелось.
- Чтобы вы были в курсах, я обязан доложить про себя: Сахарчук Иван Полуэктович, мастер с пилорамы, исполняю обязанности председателя совета трудового коллектива, - произнес он с пафосом образцового активиста. Для убедительности своих слов Сахарчук схватил гостей за рукава, вытащил их в коридор и показал на табличку, украшавшую входную дверь кабинета.
- Вот, твою мать, год как на этом месте. А что оно мне? Народ от меня ждет чего-то. Дак ждать нечего…
Сахарчук усадил гостей против себя и продолжил:
- Нечего ждать, говорю. Нас тут сто раз после приватизации продали и перепродали. Вишь, мы вроде АО теперь. На самоделке АУ, а никакое АО, бля. Ваучеры мужики пропили подчистую. По селам у нас бритоголовые шастают, с мошной и водкой. Всецело спиртным народ стравляют, бля. Тут один чухнутый живет. Все ваучеры под водку снес – и свои, и женины. И сына свово. Так еще не хватило. И отдать нечего. Он же че додумался? Дедовы медальки да грамоты с войны после тещи остались. Отдал их сучонок. А они взяли... Сучары... Сам видел. Сталиным подписано за сраженье под Волгоградом. Во как, бля, живем… Никого не ценим, ни во что не верим. Щас к нам из области нового начальника леспромхоза прислали. Прислать-то прислали. А он задницу от города не хочет отодрать. Два раза в неделю со мной по телефону обмолвится назначенец и, бля, твою мать…
Потом еще больше вылупил глаза и доверчиво добавил:
- Он там и про вас знает. По телевиденью показывали. Ноничь Чулымский леспромхоз, считайте, в зените славы. Вот только зарплату уже полгода не плотют, твою мать…
Видать, у Сахарчука было в запасе много еще слов о своем леспромхозе, но он остановился совершенно на другом:
- Я, простите, сразу признал вас, герои. Ты – Петр Веревкин, а ты – Василий Селиверстов, - ткнул он Пантеру в предпузье укороченным на пилораме пальцем.
Быку польстило, что его Сахарчук назвал первым. Значит, и посчитал за главного. Такое Бык воспринимал, как должное. Такое ему нравилось.
Сахарчук пошарил выпученными глазами по столу, не нашел на нем ничего интересного и басовито изложил свои планы:
- Начальник, как я сказал, в области. Бухгалтерши пока нет. Кадровичка в городе. Так что дня два-три придется обождать. Жить вам, понятно, негде. Работой тоже не обеспечим. Прокантуетесь пока у меня. Вам будет сподручнее и мне со свежими людьми пообщаться, не в обиду…
- Согласны, - ответил Селиверстов.
- Мда, - подтвердил Веревкин и сапко втянул в себя полкуба незагаженного чулымского кислорода.
Глава 14
1
Жена Ивана Полуэктовича оказалась женщиной весьма дородной, ей мужева голова была только до ключицы. Она и выглядела моложе, бедрастая, тугогрудая, с полными от здоровья руками – тянула лет на сорок. И килограммов на девяносто.
Шпионы сразу подумали о своем, но, словно, сговорившись, отбросили дурные мысли в сторону – вспомнили, как говорят среди простых людей в Америке: к другу со своими грехами лучше не входить…
- Стеша, - фасонно отрекомендовалась хозяйка. Но дала понять, что гостей уже знает и принимает их как родных и с радостью. – Вы – товарищ Веревкин, а вы – Селиверстов.
У Быка в груди все перезагнулось от таких слов. Да и товарищ Селиверстов чуть не зажмурился от масляного упоминания своей фамилии. Он однозначно отметил, что был когда-то мистером, господином, капитаном и еще много кем-то, черт подери, но товарищем его назвали впервые.
- Детишки у бабки в Энске. А мы вот со старушкой вдвоем кукуем, - будто оправдывался Сахарчук. – Счас отобедаем и хозяйство наше обсмотрим. То, что еще не растащили.
Василию, по правде говоря, хозяйство леспромхоза было до лампочки. От легких переживаний, которые всегда связаны с неизвестностью, от быстрой смены декораций, а, главное, от ядреного хвойного воздуха голова пошла вразнос, то есть по-русски кругом.
Сели за стол.
- Ну-с, гнус… - пошутил Сахарчук. – Давайте-ка самогоночки за знакомство.
Всем, в том числе и Стеше, было налито по полстакана. Стеша от налитого не отмахнулась. Приняла, как должное.
- Первачок с личного подворья - выдавил из себя густой бас Сахарчук.
Шпионы русскую самогонку раньше не пили. Им удалось перепробовать разные сорта спиртных напитков, что готовит для себя народ в мире, но о самогонке знали, как говорится, со слов свидетелей.
Первым заглотил зелье хозяин дома. Показал пример, крякнул прытко и голосисто, как разбуженный лев.
Ложкой черпанул из большой эмалированной миски, скорее смахивающей на таз, глыбу батуна, крупно-крупно нарезанного и тщательно удобренного сметаной.
Его примеру последовали остальные.
Бык сначала остолбенело всматривался в стол – чем бы запить, думал, что хватанул спирт. Но в какой-то миг наваждение прошло и он тоже уложил себе в рот полную ложку зеленого лука со сметаной.
Пантера пил и ел с осторожностью, но ни в чем не отставал от остальных.
Стеша выпила свою долю степенно, без охов и вздохов. Короче так, как оно и подобает настоящей сибирской женщине.
После второго стакана Бык понял, что самогонку пить можно. После третьего раза окончательно решил: пить надо. Стеша принесла в тарелке гору куриных яиц.
- Знала б заране, окрошку б завела. А так пообедаем на скорую руку, чтоб до вечера дотянуть…
Рука Стеши на самом деле была скорая. Тряхнув тугими бедрами, она, отворив в полу крышку, скользнула в подполье. Стоя на лесенке, озорно крикнула мужу:
- Прими-ка, Ванюшка, криночку со сливком.
Потом поднялась, как бы отряхивая с себя невидимую пыль:
- Сливок в сметану не ушел еще. Пейте на здоровье, пока свежий. Это вам не тетрапак с городской лавки.
Шпионы умяли по стакану сливок. За милую душу.
- А теперь, братцы, проскочим по нашей усадьбе, - лицо Сахарчука от выпитого раскраснелось, а глаза еще больше насели на нос.
- По усадьбе, так по усадьбе, - согласился Пантера.
- Угу, - поддержал его Бык.
2
Шпионы послушно обошли базовое хозяйство леспромхоза. Они слушали сгущенный голос Сахарчука. О бедах и задачах предприятия.
А Пантера думал на русский лад быстро и веско:
- Надо отсюда рвать лыжи.
Такие слова он вписал когда-то в свою заветную книжечку. И вот они пришлись кстати. Бык в детали не лез совсем. От выпитого у него в голове роился радостный шумок, и он тешил себя ожиданием вечера. Самогонка легла ему в тело. Воспоминанья в голове колебались слабо. Америка находилась по ту сторону света и океана. Бык понимал: надо приспосабливаться к другим местам. Конечно, лучше всего было бы положиться на удачу да на изощренный ум Пантеры. Но и он сам не какой-то воспаленный аппендикс. Нет!..
- Ты чего бурчишь? – Повернулся к Быку Пантера.
- Да нет!
Пантера искренне был рад такому ответу: «Да нет!». Ни в каком другом языке не соединены так слова согласия и отрицания… Значит, Бык уже не только говорит, но и думает, как настоящий абориген…
Подошли к опушке хвойного леса. Пантеру брал искус – нестерпимо хотелось нырнуть туда, как жаждущему в реку.
Но у первой пихты его желание охладил Сахарчук:
- Сильно не лезь под лапник. Клеща нахватаешь!
- Какого клеща? – встрял с некоторым испугом Бык.
- Какого, какого… Энцефалитного, - разъяснил Сахарчук.
Пантера припомнил, как на занятиях по географии края эмигрант из Сибири Полухин рассказывал об этих клещах. Но тогда была абстрактная теория, а тут голимая практика. Пантере навернулись на ум слова немца Гете Иоганна Вольфганга:
Суха, мой друг, теория везде,
А древо жизни пышно зеленеет…
Вот оно зеленое дерево, полное энцефалитных насекомых. Пантера инстинктивно сделал шаг назад.
- Ты, Вася, молодец! Пужлив в меру. Другие деру дают отсюда. К лесу на сотню метров вообще не подходят… А вот знаете, ребятишки, шорцев клещ не берет. Они тут веками живут. Сжились друг с дружкой. Шорец, бывает, пойдет в тайгу за колбой или папоротником. Возвращается весь в них. Где за ухом гад впился, где подмышкой. Есть у клеща любимые места… Дома баба его или бабка повыдергивает паразитов. И все... Я как-то соседу своему стаканок самодельной дал – мол, помажь тело после укуса. А он его в утробу к себе - хрям-хрям и ха-ха… Народ к месту привыкший… От тайги далеко не уходит…
Шпионы брели за Сахарчуком усталые и осоловелые. А Сахарчук, нащупал предмет близкой ему философии. Шагал по-хозяйски и рыком цедил речь:
- Шорцу, ребятки, в городе трудно. Все одно, что еврею в тундре. Все мы кулики у своего болота…
И неожиданно закончил. Как будто намекнул шпионам:
- Какого хрена вам-то здесь надо? Вы-то зачем к нам пожаловали?
3
В доме Сахарчука шпионам отвели целую комнату, где в остальное время проживало потомство Ивана Полуэктовича и Стеши.
К вечеру хозяин истопил баньку, стоявшую одаль в огороде, в нескольких шагах от Чулымы. Вниз до воды вели ступеньки, вырытые в земляном обрыве.
- Вам, гости, первый заход. А я со старушкой потом попарюсь.
Хозяин снарядил гостей двумя вениками, трехлитровой банкой кваса и поллитровкой, наполненной по самое горлышко самогоном.
- Ну, закусончик будет потом, а пока солененьких груздочков, - понапутствовал стальным рыком Сахарчук.
- Так вот она какая русская баня, - враз признались себе шпионы. Чего тут стесняться?..
Они вмиг посбрасывали с себя одежду. Сунулись в самое пекло. Там на шести квадратах слева размещалась металлическая печь со встроенным баком для горячей воды, впереди у стенки простерся полок из светлого дерева, перед ним жестко заделанная скамья, а справа – другая, под бак с холодной водой. Тут же черпак, два таза, на простенке – мочалки, а на широком подоконнике всякое мыло.
Пантера, осторожно смешав кипяток с холодной водой из Чулымы, стал натирать себя куском розового мыла. Запахло клубникой. Бык с легким кряком улегся на полок.
Пантера из черпака осторожно облил свое смуглое, как у мексиканца, тело.
- Ну, я почти готов, - сказал он Быку. – Помнишь, как мы умывались в Лондоне?
Бык фыркнул, потом добродушно засопел, держа кулак около зубов:
- Даа, англичане – прижимистая, изживающая себя нация. В раковину, помню, налил литров пять и пришлось мне этой мутью умываться и мыть шею. Больше по въездному талону воды не полагалось…
Раздался упреждающий кашель – мол, идут свои. И дверь бани распахнул Сахарчук. Нос его был по-прежнему длинным, зато глаза заметно разошлись и немного попрятались в орбиты.
- Ну, бля, мужики, это не дело. Вошкаетесь, как у Прасковьи на похоронах.
Шпионы с удивлением посмотрели на своего благодетеля, неожиданно влетевшего и нарушившего их несказанный уют.
- А, ну, сдай туда! – ткнул Сахарчук Пантеру повыше пупа. – А ты ноги убери, твою мать! – Это уже Быку.
Сахарчук черпанул плошкой холодной воды и смаху отправил ее в отверстие, что находилось в середине железной печки. С шумом вздымающегося самолета оттуда рванула струя пара.
Шпионы онемели. Пантера присел, закрыв лицо руками. Бык тоже защемил свой нос розовыми ручищами.
Сахарчук сунул веник в таз с теплой водой и огрел им спину скрючившегося Быка.
Шпион номер два ерзал задом по горячим липовым доскам, кряхтел, сапко мычал, но не огрызался.
- А, ну, поворачивайся на спину, да прикрой свою мотню. Ненароком лишу детородства!
Бык почувствовал в себе нового человека. Представил, что он и есть настоящий русский парень по фамилии Веревкин. От этого парной жар в помещеньице не убавился, но прилилась дикая сила и способность владеть собой в невыносимом пекле. Ведь вон Сахарчуку хоть бы хны! А он из такого же теста…
Веревкин, поскрипывая зубами, уложил себя на лопатки, прикрыв пригоршней свое выдающееся хозяйство.
- А давай! – сдавленным голосом приказал Петр.
- А даю! – выдохнул коротко Сахарчук и с размашистым хлестом стал огуливать веником тело, не знавшее в жизни такого напора.
Веревкин с закрытыми глазами мотал головой, взвизгивал по-щенячьи, потом без всякой команды развернулся и прилип к охладелым доскам животом. Одна рука его безвольно свисла с полка, как крыло раненой птицы.
Сахарчук не унимался. Он еще раз плеснул из плошки в жерло каменки, откуда тут же рванулось белое облако обжигающего пара.
- Ниче, голубец! Мы тебя научим Родину любить.
Сахарчук протер тыльной стороной руки глаза, у которых, казалось, не было век, и пошел снова оббивать веник о широкое тело. Он выделывал веником самые замысловатые движения: то хлестал им ровно сверху вниз. То так же перпендикулярно, но с оттягом – так хороший пастух бьет своим кнутом и на конце его хлыстко стреляет, извиваясь, тонкая сыромятная жилка. То останавливался и осторожно прикладывал листвяную мякоть к телу Веревкина, будто накладывал на него согревающие компрессы. Потом окунал конец веника в кипяток, водил им вдоль тела от шеи до пяток, при этом стряхивая жгучие капли и орошая ими размягшую тушу.
- Все, голубец. Отрывайся. Давай-ка шпарь за мной. А ты, – это уже Пантере, - гони на полок! На полок, говорю! Рысью!
Два голозадых мужика – один махонький с длинным носом, второй в виде розовой двуногой глыбины – спустились по земляным ступенькам к урезу воды.
- Ну?! Чего стоим? Петя, я ж не на водопой привел тебя, твою мать… Лезь в реку.
4
Веревкин подошел к самой воде, нагнулся, хотел коснуться ее рукой, но Сахарчук опередил его. Он голой ступней врезал в розовый зад Веревкина, и тот оказался по горло в реке.
Сахарчук никогда в жизни не слышал набора и силы таких звуков. Человек в воде фырчал, откашливался, плевался, махал руками непонятно зачем (здесь и при желании не утонешь) и что-то выкрикивал.
- Ну, бля, - подумал о себе Иван Полуэктович. – С головой, видать, не в порядке.
Ему показалось, что Веревкин несколько слов произнес по-иностранному, скорее всего по-английски. Сахарчук положил ладонь себе на лоб. Да, сказался, видать, перегрев. Но тут же Сахарчук забыл о своей болезни. Он увидел, как теченьице в ближнем омутке кружило распростертое в виде креста тело Веревкина.
- Ты живой, Петя? – с испугом крикнул Сахарчук.
Тело ответило не сразу, но все-таки отозвалось:
- Я в раю, Иван Полуэктович.
Сахарчук снова вспомнил о своей болезни и улыбнулся – такую заразу надо выбивать только самогонкой…
- Давай вылазь, а то простудишься! Еще один заход сделаем и в баньку…
- В какую еще баньку? – испуганно выказал свои колючие глазки Веревкин.
- А это у нас присказка такая сибирская…
Затем Сахарчук проделал экзекуцию с Васей Селивертовым и тоже загнал его в ледяную воду Чулымы.
Сам хозяин на этот раз стоял на краю обрыва и командовал своим подопечным.
Василий несколько раз нырнул в омуток и, цепляясь за низенькие перильца, выскочил наверх. Сахарчук стоял строгий и неприступный в том виде, что родила его мать, и только сейчас Селиверстов узрел, за какой интерес любит своего мужа Стеша.
На другой стороне Чулымы у берега остановилась подвода. Две чужих путницы поглядывали в сторону сахарчуковой бани.
- Женщины там. На нас смотрят. Наверное, нельзя так… - Выказал сомнение Василий.
Сахарчук махнул рукой и вяло пошел за гостем:
- Пусть смотрят. Не облезнут. Надо – и на них у меня хватит, Вася. Целый букет задуванчиков…
В это время Веревкин неистово хлобыстал себя веником, с которого уже пооблетела добрая половина зеленых листьев. Пахло смородиной, хвоей, вода в тазу почернела от черемухового настоя. Но Бык был упрям и не сдавался.
- Ладно, мужики. Не все сразу. Давайте по рюмахе и в дом.
Сахарчук налил в стаканы всем поровну. Звякнуло граненое стекло.
- Баньку на квасном парку я вам в другой раз устрою. А сейчас пусть тело помлеет. Марш в дом!
5
Сгоряча Сахарчук надел Стешины салатовые трусы с резинкой и, вышагивая по огороду впереди шпионов, повел их к своим кроватям…
Потом Иван Полуэктович попарил в бане Стешу, а майский день все не кончался. Раскрасневшаяся от парного жара Стеша суетилась около накрытого клеенкой стола. Комната эта у Сахарчуков звалась горницей.
- Не забыть бы, - подумал Бык.
- Не забуду, - тоже подумал Пантера про «горницу».
В горнице стоял диван, обтянутый коричневым материалом, смахивающим на кожу. Высилась добротная деревянная стенка. Шпионы никогда бы не догадались, что эту стенку румынского производства по большому блату через знакомых Иван Полуэктович достал в энском «Горпромторге» двенадцать лет назад. В нишу стенки был установлен телевизор хорошей марки «Самсунг».
Все это шпионы уже успели рассмотреть и сделали вывод, что в Европе да и в той же Америке многие люди такого достатка не имеют.
6
Смутила шпионов большая старая рама со стеклом. Она висела на простенке между окнами и в ней в виде художественного монтажа красовались черно-белые фотокарточки всяких размеров, причем разных людей и разных эпох. Такого симбиоза шпионам еще не приходилось видеть. Пантера, не отягощенный после бани самоанализом, лежа на отведенной ему кровати, спросил Стешу через распахнутый проем двери:
- Это чьи фотографии у вас?
- От бабушки нашей досталось. Это вроде альбома у нее было. Тут мои деды, бабки, дядья, тетки, братья, сестры, племянники всякие, есть и такие, которых я и вовек не видала, соседи и чужой народ.
Стеша, упершись ладошкой в то место, где должна быть талия, и глядя васильковыми глазами в сторону гостей, продолжила:
- Тут вот мой дядя Егор поставлен рядом со сватом Ефимом Савельичем, это уж со стороны Сахарчуков. У них когда-то разлад случился. До самой смерти не разговаривали меж собой. А у нас они, соколики, рядышком… Ну, а в самом низу я с братьями. Меня и не признать. Никудышняя такая. А братовья молодцы. Что раньше, что сейчас. Они у меня люди державные, справедливые. Один постарше – Николай, он у нас участковый. Ой, да че там, сегодня на мотоциклу прикатит сам. С Иваном их водой не разольешь…
Бык лежал на своей постельке и представлял, это ж сколько надо лить воды и с какой силой, чтобы разлить Сахарчука и Стешиного брата…
Ну, а тот, что слева от меня – Федюня. Он на три года моложе меня. Родился ровно в год, как при Хрущеве деньги меняли…
Стеша помолчала. И закончила с грустью:
- Давно весточки от Федюни нет. Он же у нас все по дальним плаваньям… Ну, ничего! Краюхины нигде не пропадут…
Веревкина охватил необъяснимый страх, закончившийся оцепенением. Первая, доступная его пониманию мысль была:
- Куда я попал?
Но Веревкин был не новичком в шпионском деле и вскорости взял себя в руки.
- В каких морях-океанах плавает теперь Федор? – Со скрытой судорожью спросил Бык.
- Последний раз сообщал Николаю, что направляется в Италию.
Бык почесал кулаком упаренную в бане переносицу и мысленно заключил:
- Он! Без сомненья он! Стешин брат Федор Краюхин в лапах итальянских гестаповцев!..