Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».
Глава 694. Калининград. Дивизион-экипаж БПК «Свирепый». Первоапрельская рубка. 01.04.1972.
Фотоиллюстрация из первого тома ДМБовского альбома автора: Калининград. 116-й отдельный дивизион новостроящихся и ремонтируемых кораблей, в/ч 63982. Ликвидация последнего символа немецко-фашистского присутствия в дивизионе-экипаже – дерева-вяза посреди плаца. Это дерево пытались срубить или спилить ещё гитлеровские курсанты ВМС Германии, а срубили мы, советские моряки-балтийцы-свиреповцы. Слева-направо: нога на лестничной перекладине – молодые матросы – «отклонители» дерева в сторону; спиной стоит в бушлате и с белым полотенцем за воротником простуженный командир отделения рулевых, старшина 1 статьи Александр Кузнецов; за ним видны черные брюки и тужурка низенького пожилого мичмана, хозяина гаража-мастерской; с топором в руках дежурный по дивизиону, лейтенант (по-моему) В. Бочковский; за ним наш боцман Федя Мырак; в центре – старый «немецко-фашистский вяз»; подбоченился в синей робе, старший матрос-рулевой Толя Телешев, а хитро улыбаюсь «улыбкой Тома Сойера» я – матрос-рулевой Александр Суворов. 01 апреля 1972 года.
В предыдущем:
Факт остаётся фактом, отпуск мне был объявлен на вечерней поверке старшим помощником командира корабля, капитан-лейтенантом А.А. Сальниковым.
Вот вам и работа «машинисткой-секретуткой»…
В ознаменование того, что мне на вечерней поверке было объявлено поощрение в виде 10-дневного отпуска с выездом на родину «за оформление каких то там документиков», я утром получил от командира БЧ-1, старшего лейтенанта Г.Ф. Печкурова (он дежурил по дивизиону – автор) за опоздание на физзарядку по утреннему подъёму наряд вне очереди и поздно вечером честно его отработал.
Работа была такая – очищать большие жестяные банки из-под повидла. Потом эти чисто вымытые банки кто-то из офицеров дивизиона увёз к себе домой, на дачу. Оказалось: просто одному из офицеров понадобился ответственный и аккуратный работник…
В пятницу 31 марта 1972 года приказом командующего Балтийским флотом объявлена форма одежды на весну – бушлат, брюки суконные, «ХБ» («хабешка»), бескозырка и ботинки кожаные. В дополнение к приказу объявили, что скоро в дивизион-экипаж придёт фотограф из фотоателье и можно будет сфотографироваться для отправки фотоснимков домой, родителям, жёнам, любимым и друзьям.
Кроме этого, замполит, капитан-лейтенант В.А. Тихонов, который после памятного комсомольского собрания о годковщине потерял всякий авторитет в экипаже новостроящегося БПК «Свирепый», начал навёрстывать упущенное, стал чаще бывать в кубриках, на занятиях, даже пришёл на утреннее построение и объявил, что «намечается много культпоходов в Калининград, в музеи, в форты, в кино».
Мне очень хотелось уже иметь всегда под рукой мой фотоаппарата, но наш командир отделения рулевых, старшина 1 статьи Александр Кузнецов, резонно говорил, что я ещё «молод, чтобы безнаказанно иметь личный фотоаппарата в экипаже, сопрут».
1 апреля 1974 года стаями с окраин Калининграда прилетели грачи и принесли с собой настоящую радостную солнечную весну. Грачи оказывается уже неделю как паслись на солнечных оттаявших пригорках в окрестностях города, а теперь беспорядочно галдели и сновали по территории нашего дивизиона-экипажа. Работники дивизиона говорили мне, что «грачи, как заведённые, прилетают ежегодно к нам 1 апреля».
Мои первоапрельские приключения всё продолжаются. На этот раз я попался на глаза старпому, капитан-лейтенанту А.А. Сальникову с тем, что молча стоял в позе «руки в брюки» и без дела глазел на грачей, которые облепили все ветки старого наполовину срубленного вяза посреди двора дивизиона. Этот вяз пытались срубить ещё немецкие курсанты в конце войны, но он устоял, пережил все бомбёжки и штурм Кёнигсберга, а потом и попытки наших матросов его спилить или срубить.
По периметру сухого ствола этого вяза были видны множество попыток его пропилить, вырубить канавки, срубить, спилить и вбить клинья в распилы. Вяз оказался очень вязким и твёрдым, он уже «на корню» высох и окостенел, стал каменным.
А.А. Сальников увидел меня в позе задумавшегося Тома Сойера, возмутился тем, что я стою без дела, что как комсорг показываю своей позой бездельника с руками в карманах штанов плохой пример, и приказал мне («если вы так любите глазеть на галок и старые деревья») срубить это дерево до обеда.
- Время пошло, Суворов! – заявил с усмешкой старпом и удалился.
Я вынул руки из карманов, поёжился от внезапно возникшего холодка по спине и пошёл в рядом стоящее хозяйственное помещение дивизиона (сарай-гараж-автомастерская) к знакомому пожилому мичману за пилами и топором.
Дело в том, что я сам давно уже прикидывал кое что к своему носу и представлял, рассчитывал, прогнозировал и моделировал как я буду или как можно срубить это злосчастное дерево…
Старый мичман с сомнением посмотрел на мою худую фигуру, на беретку на моей лысой голове, хмыкнул, покачал головой, но выдал мне давно и заранее приготовленные самодельные пилы (с ручкой и двух ручную) и старый топор, который соскакивал с топорища. Я не стал возражать, потому что решил использовать топор в качестве клина, расширяющего пропил…
Самое неудобное в этой работе по спиливанию старого каменного дерева в том, что место спила находилось очень низко над землёй и приходилось работать в позе буквы «зю». Я с азартом, молча и упорно начал прилаживаться, искать удобную позу, пробовать пилить, вбил железякой вместо молотка топор в распил, вставил в него пилу и начал размеренно, потихоньку, равномерно, но с усилием пилить…
Странно, но через несколько минут упорного труда пила, которая сначала только скользила и царапала что-то там внутри ствола дерева, вдруг начала выдавать «на гора» свежую бело-жёлтую мелкую стружку-опилки. Я обрадовался и начал пилить сильнее…
Вскоре мне стало жарко, я скинул бушлат, остался в белой робе и с удвоенной энергией равномерно, не дёргаясь и не торопясь, начал методично с усилием на попеременном движении к себе и от себя пилить и выдавать на свет божий всё новые и новый порции опилок. Вскоре мне уже на хватало длины короткой пилы и я начал постепенно на корточках двигаться вокруг ствола дерева.
- Погоди, надо топор вытащить и вбить по новой ближе к пиле, - сказал кто-то над о мной.
Это был мой старший товарищ по службе на БПК «Бодрый», старший матрос-рулевой Толя Телешев. Анатолий в синей рабочей робе (такие нам выдавали на БПК «Бодрый» - автор) незаметно подошёл ко мне, встал за спиной и молча наблюдал, как я работаю.
Я только сейчас заметил, как я запыхался и какой я мокрый от пота. С трудом разогнув затёкшие ноги, с трясущимися от напряжения руками я встал и молча кивнул Толику. Сил на разговор не было. Анатолий каблуком ботинка выбил топор из распила и дерево заметно качнулось.
Этот «качок» дерева заметил Толя Телешев и я, мы с ним переглянулись, в глазах Анатолия зажегся огонёк азарта, и он быстро вогнал железякой топор в распил ближе к месту, в котором я пилил. Потом он взял пилу и я увидел себя со стороны: вот я пытаюсь вогнать пилу в распил, вот я «елозию» пилой, вот я «схватил» зубцами дерево, вот пошли опилки…
Теперь я стоял за спиной Толи Телешева и смотрел, как он старательно и мощно пытается что-то там в глубине пропилить, достать, продвинуться. На его спине, вероятно, так же, как у меня начало расползаться тёмное пятно от пота.
- Вы не так пилите, - сказал простуженный голос рядом со мной. Это был простывший командир отделения рулевых, старшина 1 статьи Александр Кузнецов. У него совсем пропал от простуды голос, он сипел, кашлял, с трудом дышал, но упорно не соглашался лежать в медсанчасти на постели и с перевязанным вафельным полотенцем горлом, ходил по дивизиону.
- Надо пилить с усилием, вгрызаясь в дерево, а вы только так, елозите и тупите пилу! – просипел Сашка Кузнецов. – Ну-ка, дай-ка!
Александр не спрашивая согласия заставил Толю Телешева со скрипом встать с корточек, отобрал у него пилу и теперь мы с Толиком с удовольствием смотрели, как он начал повторять все наши движения и попытки «правильно» пилить дерево.
Сашка Кузнецов, который вынужден был сложить втрое свой почти двухметровый рост, быстро понял, что это очень неудобно, но с упрямством попытался мощно, рывками, пилить дерево.
Пила не шла и не слушалась Сашку Кузнецова, поэтому он тут же рассвирепел и начал всё крушить и ломать… Он приказал нам принести второй топор для ещё большего расклинивания места распила, взять двуручную пилу и вставить в распил, но этому мешали топоры-клинья. Тогда Сашка Кузнецов приказал нам вытащить топоры и вставить пилу в распил без клиньев, но «вяз думал» иначе и встал на своё место, наглухо зажав нашу двуручную пилу…
Сашка Кузнецов бегал вокруг нас, суетился, пробовал так и иначе, приказывал нам, отменял сои приказы, сипло шёпотом орал, что мы оба «тупые, как ручки этой двуручной пилы». На его «крик» из гаража-мастерской пришёл пожилой мичман и принёс с собой ещё один плотницкий острый топор, короткий молот и настоящие стальные клинья.
Теперь мы, уже вчетвером азартно ругаясь и матерясь, суетились и кружили вокруг этого старого вяза, который насмехался над нами и, гад, заклинивал место распила именно там, куда мы пытались вбить клинья и вставить пилы…
Нас всех подвигало на борьбу с вязом то, что он заметно качался, играл с нами, то обнажал щель распила, то смыкал её и нам казалось, что вот-вот и мы доберёмся до мягкой сгнившей сердцевины этого старого немецко-фашистского дерева, спилить его уже было делом принципа для советских моряков…
Вскоре к нам подошли ещё несколько матросов и старшин, которые вышли покурить к месту курения. Они опять начинали с усмешек, шуток и дурацких вопросов, а потом так же как все мы с азартом включались в общий хор и оркестр желающих спилить это дерево. Чтобы вставить двуручную пилу и сделать несколько пилящих движений, мы впрягались-упирались в ствол этого вяза и клонили его в противоположную сторону, а он, как живой, сопротивлялся и с лёгкостью откидывал-отбрасывал нас назад, намертво заклинивая пилу.
Вскоре мы, как муравьи, тупо и упорно боролись с деревом, которое не желало покидать свой пост. Шутки уже прекратились, возник злой азарт борьбы. Наш корабельный боцман из числа матросов и старшин, молдаванин Мырак Фёдор Афанасьевич (период службы 15.05.1971-03.05.1974) предложил взять большую летницу и приставить её к вершине дерева, чтобы лестницей как упором отклонять свтл дерева и тем самым всё время держать распил открытым.
Идея Фёдора всем понравилась и уже под руководством «ДМБовских годков» группа матросов с криками и свистом притащила длинную и широкую лестницу, приставила её к вершине дерева и самых молодых матросов отправили на лестницу для тяжести…
Вскоре вокруг этого злосчастного вяза собралась, галдящая как стая грачей, группа матросов и сташин новостроящегося БПК «Свирепый». Сашка Кузнецов и другие «годки» уже не работали вместе с нами, а стояли, курили и иногда подправляли, подсказывали тем, кто точно так же как мы с Толей Телешевым проходили все этапы пиления ствола дерева - елозили скользя, находили нужное положение и темп, а потом радовались появлению свежих опилок.
Наконец, пришёл дежурный по низам дивизиона-экипажа, лейтенант (ФИО лейтенанта на фотоиллюстрации, к сожалению, не помню – автор), который, выполняя приказ старпома: «Посмотри, что там Суворов делает с этим вязом», подошёл к нам и спросил: «Вы чё тут делаете, а?».
Занятые азартной работой ребята дружно ответили ему фразой из кинофильма «Добро пожаловать или вход посторонним запрещён»: «Иди, или отсюда!» и продолжили трудиться.
Тогда лейтенант тоже в азарте сказал, что «вы дураки, нужно сделать место пропила шире, обрубить его, сделать так, чтобы дерево могло сильнее качаться и тем самым разрушать сердцевину». С этими словами лейтенант взял плотницкий острый топор и попытался обрубить края распила дерева (этот момент запечатлён на фотоиллюстрации – автор).
Лейтенант не знал, что кора и ствол дерева за десятки лет сухого состояния закаменели, что они не рубятся топором, что топор отскакивает о древесины этого вяза, как от стальной резины, что многие уже пытались это сделать (на снимке справа на стволе виден вырубленный когда-то и кем-то сектор – автор).
Дерево качалось на ветру или само по себе, поэтому мы кричали тем, кто на лестнице: «Эй, на реях! Поднажми!». Ребята не перекладинах лестницы «нажимали», и вяз всё заметнее и заметнее начал раскачиваться и даже потрескивать. Опилки от пилы становились крупнее, а потом неожиданно появились коричневые опилки и все присутствующие возликовали…
В какой-то момент боцман Фёдор Мырак, который отобрал у всех первенство спиливания этого дерева, так что-то сделал пилой, что дерево затрещало, стало клониться, матросы с лестницы спрыгнули на землю, а мы все отскочили в стороны…
Вяз заметно наклонился и замер. Мы осторожно отняли от дерева большую лестницу и положили её рядом.
Вот тут уже собрался практически весь состав дежурных службы корабельного наряда, одни, чтобы посмотреть, другие, чтобы проверить безопасность, третьи, чтобы лично поучаствовать в историческом событии – уничтожении символа немецко-фашистской истории дивизиона – вяза, вокруг которого маршировали гитлеровские курсанты германских ВМС.
Все, буквально все хотели приложить руку и срубить это мрачное мёртвое, но ещё крепкое дерево. Те кто сейчас в поте лица и страданиях на корточках пилил этот ненавистный ствол, горели желанием его свалить во что бы то ни стало.
Мы с Толей Телешевым давно уже стояли в стороне, нас никто не трогал, не понукал и не гнал отсюда, мы были первыми, но последними, то есть первыми, кто свалит этот вяз, хотели быть все. Однако наш боцман Федя Мырак никому не отдал эту честь, - он вновь подскочил к наклонившемуся дереву и только-только сделал несколько пропилов, как оно затрещало и начало валиться прямо на стену близстоящего гаража - мастерских…
В азартной горячке спиливания этого сухого мёртвого дерева никто из нас не подумал, а куда оно будет падать…
Все разом заорали, забегали, забеспокоились и тут проявил свои способности наш старпом, капитан-лейтенант А.А. Сальников, он резко скомандовал: «Стоять всем на месте!», потом приказа снова поднять лестницу (ничего другого под рукой не было), занести ей под углом с нужного направления и прислонить к вершине наклонившегося дерева так, чтобы дерево падало на открыты плац.
Так мы и сделали, вз0яли лестницу, прислонили к дереву с нужного направления, но оно не хотело падать. Тогда старпом предложил добровольцам сделать ещё несколько подпилов, но так. чтобы вовремя отскочить в сторону, а чтобы мы при этом поддерживали лестницу, чтобы она не упала. Дело принимало серьёзный и опасный поворот…
Нас, молодых, тут же отстранили в сторонку, «ДМБовские годки» встали у лестницы, а лейтенант, дежурный по низам, взял пилу и начал неумело и опасливо пилить. Фёдор Мырак с нетерпением отобрал у него пилу и только-только несколько раз мощно «рубанул», как ствол дерева затрещал и оно начало валиться в сторону плаца.
Годки придержали лестницу, потом отвели её в сторону и положили на землю. Тем временем ствол старого вяза обнажил свою сгнившую труху сердцевины и медленно, нехотя и величественно завалился набок, словно лёг поспать…
Может быть я не прав, но мне в этот момент стало очень жаль это старое дерево, которое давным-давно прекратило давать листву и застыло в своём окаменевшем виде. Теперь оно окончательно погибло и лежало на плацу того места, где оно когда-то процветало.
Сначала мы все естественно вскричали «Ура!», но потом, уставшие, мокрые от пота и молчаливые от содеянного, сгрудились вокруг этого вяза и нам было неловко, вот оно было и теперь его нету…
Зрители и участники этого действа начли потихоньку расходиться, потому что пришло время обеда и законного «адмиральского часа».
После занятий второй половины дня, все свободные от вахт и дежурств повалили на плац, чтобы полазить по поверженному дереву, посмотреть на него, заглянуть внутрь ствола, подивиться и подсчитать количество попыток спилить и срубить это дерево.
Поздно вечером матросы, получившие наряды вне очереди, упорно пытались двуручной пилой и топорами разделать это дерево на плахи и крупные ветки и сучья, а потом уже ночью, утром и на следующий день костерили и материли того, кто первый начал рубить это дерево. Ещё несколько дней это поверженное дерево было «любимым местом для отбывания наказания за нерадивость»
Опять все щепки от этого дерева полетели в меня – виновника этого «торжества военно-морской смекалки и удали советских моряков»…