* * *
Когда все в жизни ломается разом волей обстоятельств, а потом приходится все-таки опять собирать все по частям, то реставрации недавнего прошлого не происходит и, скорее всего, по причинам внутренним, а совсем не внешним. Возвращаться к той, сломанной жизни - с ее устоями, связями, обязанностями - нет никакого желания, так как во время слома на удивление скоро прозреваешь и понимаешь, какой странной и обременительной она была, как нелепо оказалась устроена. И думается, что разрушение ее неслучайно, а беда именно затем и приходит, чтобы освободить от привычных оков.
* * *
Самосохранение, на уровне инстинкта возникающее и впоследствии укрепленное осознанием, подтвержденное разумными доводами, единственное спасительное (нет - спасающее, ибо действенно) средство. Выживание - это прорыв из существования в жизнь.
* * *
Самое большое желание слабого человека - властвовать над тем, кто сильнее, подчинить себе его, сделать своей собственностью, заставить выполнять не только желания, но и капризы, причем самые невероятные. Власть – это потребность слабости? Или это средство компенсации недостаточной жизненной энергии? Ведь властвовать – означает жить за чужой счет.
* * *
Есть люди, которым все дается с трудом (не трудом, а именно с трудом, то есть через преодоление множества препятствий, которые они сами себе создают). Когда они видят, что то же самое другим дается легко и естественно, они склонны усматривать в этом какой-то подвох или просто обман (в том числе самообман, в который впадают другие). Они полагают, что единственный путь к цели открыт именно ими, а все прочие должны идти только этой тернистой дорогой.
* * *
Имеет ли право человек, живущий по собственному канону праведности, презирать другого, живущего иначе? За одно только то, что иначе? Даже если тот трижды не прав, даже если жизнь его пуста и суетна, даже если он мелочен, корыстен, болтлив сверх меры, навязчив и бесцеремонен?
* * *
Она придирчиво осматривала розы, которые поочередно вынимала из ведра. Стороннему наблюдателю они казались прекрасными и совершенно одинаковыми: наполовину раскрывшиеся нежные бутоны на крепких и прямых стеблях. Но японка одни выбирала, другие отвергала. «Избранников» ждала печальная участь – их безжалостно кромсали острые ножницы. Неприкосновенными оставались только лепестки; стебли и листья уродовались красоте в угоду. После продолжительного священнодействия, казавшегося бесконечным, явился результат, – букет столь необычный, что трудно было охватить его взглядом сразу, целиком, он будто расслаивался на глазах. Розы рвались из низкого керамического сосуда все разом, в одну сторону. Над ними царили лилии – великолепные, кудрявые, кокетливо-полосатые. Они окутывали облаком пространство над розовым порывом, как бы сдерживая собой стремление роз и усмиряя его.Видимо, японская красота слишком совершенна, чтобы быть понятной неискушенному европейцу.
* * *
В свободе есть простор и воля, холодноватый ветер в лицо, пустота за спиной и бесконечно далекая линия горизонта перед глазами. И торжество одиночества...
Трудно прорастать сквозь собственные привычки на свободу. Именно свои оковы, а не внешние обстоятельства, держат в неподвижном состоянии, как гипс - не шелохнешься.
* * *
Себя не чувствуя, не помня совсем уж ничего из жизни той, соперничать с пустейшею из комнат в наполненности пустотой.
Фото автора