Когда мы проводили Александра и Хельгу, то не сразу легли спать, а возились какое-то время со щенком. Устраивали ему спальное место, выделяли временную посуду для еды и питья. Я все порывался залезть в интернет и поискать варианты кличек, но мое тело железной рукой водворили в постель и приказали спать. Однако, проще сказать, чем сделать. Когда лежишь в его объятиях и чувствуешь, как он напряжен, то сна нет ни в одном глазу.
— Думаешь о договоре? — тихо спросил я, и Паша вздохнул. — Не жалеешь, что мы встретили мадам Софи?
— Конечно, нет. Это был потрясающий год. Даже если ничего не получится, тот опыт, который я получил в ходе дела, безусловно, пригодится в будущем.
— Ты прямо как на конференции по бизнесу выступаешь, — поддел его я.
— Ах, ты, — Паша засмеялся и легонько укусил меня за кончик носа. — Я никогда ни о чем не жалею, Стаська. А теперь давай спать. Завтра много дел.
— О том, что мы с тобой живем вместе, ты тоже не жалеешь?
— Об этом я особенно не жалею. Спи, — приказал он и практически мгновенно провалился в сон.
Ужасно завидую этой его способности. А я еще долго лежал, слушал его спокойное дыхание и повизгивание щенка. Тихонько тикали часы, сквозь узкую щель в плотных шторах пробивался солнечный луч, в нем медленно и торжественно кружились пылинки. Одеяло сбилось, но когда я попытался поправить его, Паша сжал меня еще крепче, что-то пробормотал в макушку и затих. Ужасно хотелось развернуться и посмотреть на него. Он такой смешной, когда спит. Выражение лица детское, брови хмурит и губами шевелит. Иногда говорит во сне. По-английски. Совершенно другой человек, как будто во сне его подменяют. И я вдруг вспомнил, как он чуть не подрался с Деминым в тот вечер. Так и не знаю, кого ревновали. Меня или своего бывшего...
Шульга открыл перед Павлом дверь и пошел вперед на стоянку, освещенную мягко горящими фонарями. Он торопливо распахнул дверцу машины, подтолкнул, и я оказался в роскошном салоне. Внутри приятно пахло кожей и мужским одеколоном. Аромат богатства.
— Костя, извини, что так получилось. Сдернул я тебя, — извиняющимся тоном произнес Павел. — Не удержался, выпил.
— Ничего страшного, Павел Данилович. Это моя работа, — ответили с переднего сиденья. — А Вам иногда нужно расслабляться, а то совсем загоняете себя.
Павел коснулся моего лба, взлохматил волосы, откинулся на сиденье и с усталым вздохом приказал.
— Домой. И не торопись, езжай потихоньку.
— Понял, — ответил шофер и завел мотор.
Внезапно дверца распахнулась, и рядом со мной оказался Демин, повозился, прижался крепким телом и положил руку на плечо.
— Какого черта?! — в голосе Павла изумление смешалось с еле сдерживаемым гневом.
— Не знал, что ты забыл мое имя. Любимый, — насмешливо сказал тот и приказал, — Трогай домой, Костя.
— Я так понимаю, из машины ты не выйдешь?
— Интересно, а почему это я должен выходить? С каких пор? Не хочешь, чтобы я узнал, где он живет? Или хочешь трахнуть его без меня?
— Поехали, Костя, — сдался Павел и негромко сказал, — Руку убери.
— Что?
— Ты слышал. Руку с его плеча убери.
— Ах, это... Какая мелочь, — невинно удивился Демин, но послушался.
— И отодвинься.
— Ну уж нет. Он все-таки не твоя собственность.
— Что ты сказал?
— И еще неизвестно кого мальчик предпочтет. Так что нет, Паша. Не отодвинусь.
Несколько мгновений они в упор смотрели друг на друга. Павел с неприкрытой яростью, а Демин с усмешкой. И вдруг одновременно потянули меня в разные стороны. Ткань куртки опасно затрещала. Надо же, какие они сильные! Кто же из них снизу-то? Или универсалы? И о чем я вообще думаю, когда на мне последнюю одежду рвут? Кто о чем, а я о членах. Придурок.
— Эй, может вы выйдете из машины и разберетесь между собой, по-мужски, — нервно поинтересовался я и попытался вырваться.
Бесполезно. Эти сволочи меня даже не слушали и, конечно же, разодрали куртку. Все, одежды на зиму у меня теперь нет. Рукав ушел в свободное плавание. И денег нет. Как же я их ненавижу!
— Так ехать, Павел Данилович?
— Да, — шумно дыша, сказал Павел, притянул меня к себе, но Демин тут же придвинулся.
В полумраке салона их взгляды сверкали словно остро заточенные клинки. Казалось, стоит протянуть руку и порежешься как об острую бритву.
— Дима, я тебя в последний раз предупреждаю.
— Хватит! — взмолился я. — Я не вещь. Слушайте! Оставьте меня в покое! Не прикасайтесь! Я не давал разрешения. Поняли?
Они промолчали, одновременно посмотрели на меня, но ни один не отодвинулся. Неужели деньги и власть лишают людей слуха? Если так, то, наверное, лучше быть нищим.
— Вы глухие? — злобно спросил я, уперся двумя руками в грудь Павла и одновременно передернул плечами, стараясь скинуть тяжелую руку Демина.
— Сильно мы тебя помяли? Голова не болит? — убирая волосы с моего лба, виновато спросил Павел.
— Головка не ноет? — с сарказмом спросил Демин, небрежно положил руку на мой член и чувствительно сжал его.
— Демин, ты охуел?
Они опять завозились с шумным сопением, Павел отдирал руку Демина с моего хозяйства, тот вцепился мертвой хваткой, а я заорал от боли.
— Б л я дь! Вашу мать! Вы мне сейчас, на хрен, член оторвете! Чем я ссать буду, а? Это ведь не куртка! Купить нельзя!
— Зато пришить можно, — расхохотался Демин, пока я выворачивал их кисти. — Детка, зачем тебе пиписка? У тебя ведь все равно рабочий инструмент - попка.
— Заткнулся бы ты, придурок!
— Какой нахальный щенок! Зарвавшийся, борзый, неприученный к своему месту. Ну ничего, это исправимо, — театрально вздохнул он и пощекотал мне шею.
Тем временем автомобиль незаметно выехал со стоянки, влился в поток на дороге и неторопливо скользил по ярко освещенным улицам куда-то в центр города. Шофер, лицо которого мне так и не удалось увидеть, включил тихую спокойную музыку. Эти дикие кони наконец-то успокоились и перестали раздирать меня на части. И как-то так получилось, что я задремал, зажатый между их разгоряченными мускулистыми телами. Кажется, они еще переругивались вполголоса, но не исключено, что мне это просто пригрезилось.
— Ты меня выгоняешь? А мелкого шлюшонка, значит, уложил в гостевую спальню? Что за фокусы, Паша?
Я с трудом разлепил глаза. Во рту пересохло, адски болела голова, просто разламывалась. Что-то не похоже мое состояние на рядовую простуду. И где я, вообще, нахожусь? Мы же должны были встретиться с Мишкой у метро. Медленно выполз из постели и понял, что раздет до трусов. Семейных. В горошек. Бабушка подарила. Красавец, ничего не скажешь. Надо найти одежду и идти к метро, а то меня потеряют.
— Все кончено, Дима.
— Прекрати! Тебе просто надо успокоиться. Ну, что ты забиваешь голову всякой ерундой? Люблю-то я только тебя!
— Ты хоть сам помнишь, сколько раз говорил про любовь? Хватит. А мальчик здесь ни при чем, он серьезно болен, у него высокая температура. Предлагаешь выгнать его?
Я, пошатываясь, вышел из темной комнаты в коридор. Он казался бесконечно длинным, потолок кружился, завинчивался в спираль и, казалось, падал вниз. Похоже, что сегодня узкие пространства - мое персональное проклятие. Еще и тошнит. Отлично. И голова кружится. Чего они так орут? Так и до вызова милиции недолго. Мне нельзя в участок. Мишка ждет.
— Да мне наплевать! Я не хочу, чтобы это существо ... — голос сочился презрением. — ... лежало на наших простынях. Потом кровать только сжечь, как после чумного.
— А мне наплевать на то, что ты хочешь или не хочешь. Ты здесь уже не живешь.
Так, а где меня ждет Мишка? Нужны кроссовки. Не пойду же я босиком до общежития. Деньги в куртке, а ее порвали. Мысли неповоротливые, чугунные, казалось, разрывали мозг на мелкие кусочки, и что-то очень важное все время крутилось в голове и ускользало. Ускользало прочь. Пить. Точно. Хочу пить. Держась за стенку, еле переставляя ноги, я пошел на звук голосов. Странное ощущение. Гладкая и холодная поверхность под ладонью, а пятки щекочет что-то мягкое и пушистое. Черт, глаза слипаются. И надо позвонить маме, а то она будет беспокоиться. Боюсь щекотки, как тут ходить босиком?
— Нарисовался. — Демин неприязненно смотрел на меня.
Кухня сверкала чистотой, но была какая-то необжитая. Неуютная. Они сидели за пустым столом в верхней одежде и в обуви. Ну свинство, кто же за ними мыть будет? Меня бабушка в свое время за нечто подобное так отругала, что навсегда отбила охоту шастать по квартире в таком виде. Павел резко вскочил.
— Зачем ты встал? Тебе надо лежать!
— Хочу пить. — Горло ужасно болело, как будто наждаком ободрали.
— Давай я отведу тебя в постель и принесу пить. Пойдем.
— Нет, мне нельзя в постель. Мне к Мишке надо.
Павел обхватил мои плечи и, придерживая, направился на выход.
— Ты что не слышал? У него есть парень, — раздалось вслед.
— Дима, когда я вернусь сюда, то ключ от квартиры должен лежать на столе. За вещами придешь позже, — не оборачиваясь, сказал Павел и повел меня прочь с кухни.
— Ты что серьезно? Ты меня выгоняешь? — в голосе звенела злость и еще какое-то чувство, неуловимое с первого взгляда. Неужели отчаяние? — Не боишься пожалеть, Павел Данилович?
— Я никогда ни о чем не жалею, ты же знаешь. Ключ должен лежать на столе. Я тебя не увольняю, если хочешь оставайся и работай. Но между нами все кончено. Все, Дима.
— И куда я пойду?!
— Тебе есть куда идти. Можешь взять машину, потом вернешь. И... — Павел помедлил. — Прощай...
Находясь практически в бреду, я провалялся в чужой квартире больше недели. Высокая температура, кошмарное самочувствие, полное бессилие. Смутно помню, что меня осматривал врач, и после его назначений пичкали горькими лекарствами, делали болезненные уколы, несколько раз ставили капельницу. В какой-то миг возникло ощущение возврата в детство, когда во время болезни со мной так нянчились мама и бабушка. Странное чувство, но приятное, что скрывать. Днем приходила какая-то немолодая женщина, пыталась кормить бульоном и протертой пищей, а я категорически отказывался есть. Тогда она звонила по телефону и громко, демонстративно жаловалась. Со стороны это выглядело смешно и абсурдно, как будто чье-то негодование могло испугать меня. Вечером ее сменял Павел, и тогда-то можно было поесть нормальную еду, а не диетическую баланду для пенсионеров. Кстати, он привозил ее из своего ресторана и много времени спустя признался, что Иван Иванович готовил специально для меня, то есть я получил доверие шеф-повара авансом.
Если честно, то до сих пор удивляюсь, как Павел вытерпел тогда мои капризы. И зачем? В принципе, он мог отвезти меня в общежитие и сдать на руки коменданту или ребятам. Хотя да, были у него планы относительно моей персоны. И это тоже странно. Сделать ставку на какого-то мальчишку с улицы, которого первый раз в жизни увидел... Может сыграло свою роль деловое чутье, помогающее выживать в жестоком мире бизнеса. Не знаю. Но то, что он сильно рисковал, доверяясь незнакомому человеку - неоспоримый факт.
Как только мне стало полегче, я первым делом поблагодарил Павла за проявленную заботу и попросил свой телефон, чтобы позвонить старикам и Мишке. Надо было их успокоить, после того, как обо мне почти неделю не было ни слуху ни духу. Страшно представить, что они могли подумать. Наверное, бегали по моргам и больницам, пока я валялся с температурой в чужой квартире. Попытка дозвониться провалилась, на счету совсем не было денег. Павел тут же предложил позвонить с домашнего телефона и сказал, что в любом случае родные уже в курсе, а мама вообще звонит каждый вечер и справляется о состоянии моего здоровья.
— Откуда она знает твой номер? — пораженно спросил я.
Павел усмехнулся и потрепал меня по голове. В свете ночника черты его лица смягчились, казалось, что ему лет двадцать, не больше. — Она звонила мне на сотовый?
— На следующий же вечер. Я взял на себя смелость ответить и рассказал, что с тобой случилось. Представился приятелем. Ничего страшного?
— Да нет, все нормально, — рассеянно ответил я, напряженно раздумывая о том, как бы попросить у него сотовый телефон, чтобы позвонить Мишке. И, кажется, придумал. — Мне бы другу позвонить, а то в университете за прогулы три шкуры сдирают. Надо, чтобы он предупредил.
— Уже не надо, — ответил он и как-то непонятно посмотрел на меня. — Я позвонил куда надо, и справка у тебя будет. Так что не переживай.
— О, спасибо, — я понял, что мне позвонить не получится. Ну что же, сам дурак, не надо было темнить. — А что я подцепил?
— У тебя гнойная ангина. Штука неприятная, поэтому лежи и лечись.
— Сколько я Вам должен?
— Давай поговорим об этом после того, как ты выздоровеешь.
— Нет, я так не могу, — запротестовал я. — Мне надо знать сколько. Лечение, наверное, очень дорогое.
— Я сказал после, — жестко оборвал он и, помявшись, перевел разговор. — Этот твой твой друг... Он натурал?
— Натуральней не бывает, — хмыкнул я, подумав о своем безответном и безнадежном чувстве. — А почему Вы спрашиваете?
— Похоже, я тебя случайно подставил, — Павел потер переносицу и, избегая моего взгляда, признался. — Дело в том, что он тоже звонил. И... я подумал, что он твой парень.
— Поэтому теперь он знает о моей ориентации, — медленно продолжил я. Вот это новость. Да, "приятный" сюрприз, ничего не скажешь. И почему тайное всегда становится явным? Почему не бывает исключений? — Вы не виноваты. Рано или поздно это случилось бы. Скрывай, не скрывай, — и, обреченно махнув рукой, подытожил. — Хватит, не будем больше. Как-нибудь разберусь.
— Хорошо, но если вдруг понадобится моя помощь...
— Какая? — Рассмеялся я. — Это вряд ли, но все равно спасибо.
— Мало ли... А сейчас давай поспи, тебе нужен отдых, — приказал он.
И я послушался, потому что когда слипаются глаза - не поспоришь, даже если не согласен.
В конце концов, я привык к ворчанию Нины Петровны, приходящей домработницы, привык к тихому шелесту клавиш ноутбука, привык засыпать каждый вечер под боком у Павла, работавшего при неярком свете ночника. Потом он обычно уходил в гостиную на диван. Но однажды пришел с работы очень вымотанный, и мы проснулись утром в обнимку с переплетенными руками и ногами. Хорошо, что хотя бы Павел был в одежде. Но все равно у меня стояло так, что аж яйца ломило, и скрыть это было невозможно. Я вспыхнул от ужасного смущения и отпрянул, может быть, слишком резко. Но он остался невозмутимым, хотя у него была та же беда. К тому же, мы практически терлись членами. Павел невозмутимо поставил мне градусник, посмотрел температуру, заставил выпить таблетки, принес завтрак, пожелал приятного дня и попрощался до вечера. А я глаза боялся поднять, и руки дрожали как у девочки. Короче, сплошной позор.
В тот день я решил встать и проверить свои силы. Уж если сексуальные инстинкты пробудились, значит, дело идет на поправку. Пора покидать помещение и думать, как расплачиваться с гостеприимным хозяином. Дождался, когда уйдет Нина Петровна и, закутавшись в длинный махровый халат, выполз из своей комнаты. Экскурсия по квартире напрочь вышибла мой бедный мозг. Каждая комната, каждый предмет обстановки кричали: "Деньги! Деньги! Большие деньги!" Причем здесь все тоже было предельно скромно, почти аскетично, никакой роскоши напоказ.
И все равно я чувствовал себя героем латиноамериканской слезливой мелодрамы, из разряда тех, что так любят смотреть мама и бабушка. В них героиня непременно попадает в дом к миллионерам и находит свою любовь. Когда в доме начинался очередной просмотр слащавой ерунды, то из-за слабого слуха бабушки скрыться от телерыданий было невозможно ни в кухне, ни в ванной, ни в туалете. Звук врубался на полную мощность. Дедушка устал воевать и купил беруши, а я, повзрослев, стал шастать по друзьям. И вот теперь словно вернулся в детство и окунулся в атмосферу какого-то дурацкого сериала. Только в моем случае до любви не дойдет, потому что, как только выздоровею, то светят мне разборки с Мишкой по поводу неправильной ориентации, и не исключено, что начнут травить в университете. Впрочем это не менее захватывающе. Я вздохнул, с горечью подумав, что Мишка так и не позвонил. Даже с днем рождения не поздравил. Видимо, закончилась наша дружба. Ну что же, все когда-то заканчивается, и приходится жить дальше. На самом деле мне важно только одно, чтобы до моих родных никакие слухи не дошли, а остальное ерунда. Выдержу.
В ходе дальнейших блужданий выяснилось, что жилище двухуровневое. Конечно, я сунул нос на второй этаж и нашел там хозяйскую спальню. Получается, из-за меня Павел спал в гостиной на диване. Наверное, стоило почувствовать себя польщенным, но подумалось только о том, что он какой-то не такой. Не такой, каким должен быть нормальный российский бизнесмен. Неправильный. Слишком много внимания уделяется совершенно постороннему человеку из другого, более низшего слоя общества. То, что я мог ему понравиться, отмел тут же, потому что напряжение, которое искрило между ним и Деминым было более чем говорящим. Двух вариантов существовать не могло. Это настоящая страсть. На комоде в спальне лежала фотография, перевернутая лицевой стороной вниз. Когда я взял ее и увидел их, то понял, что надо отсюда уходить. И чем скорее, тем лучше. Они стояли в обнимку, счастливые, улыбающиеся и красивые. Они обязательно помирятся, и мне придется лицезреть мерзкую, самодовольную морду его любовника. Еще и руки распустит. Не хочу. Я вернулся и лег в постель, твердо решив сегодня же поговорить с Павлом. И о судьбе своей одежды надо было узнать, не в халате же мне уходить, когда на календаре конец ноября.
— Что? Нет! Даже не думай, я тебя никуда не отпущу, — категорично заявил Павел. Мы стояли в коридоре, и он нервно разматывал шарф с шеи. — Ты еще болен.
— Но... — попытался возразить я, однако меня перебили.
— В данный момент я несу за тебя ответственность. Я обещал твоей маме, что позабочусь о тебе. Присмотрю как следует. Так что отвечаю тебе: нет. — Он бросил шарф на пол, наступил на него и, не разуваясь, пошел в сторону кухни. — Пойдем, надо поговорить.
— Если дело только в этом, то вы спокойно можете довести меня до общежития. А там я сам как-нибудь справлюсь. И деньги за лечение обязательно верну, не беспокойтесь.
— Дело не только в твоей болезни, — он помялся и заговорил спокойно и вкрадчиво, словно убаюкивая. — Получилось так, что вольно или невольно я тебя подставил, и не исключено, что по приезду в общежитие у тебя могут возникнуть очень серьезные проблемы. В свое время мне пришлось пройти через нечто подобное, и теперь знаю на своей шкуре каково это: в один миг стать изгоем, когда от тебя отворачиваются близкие и друзья, коллеги шарахаются и брезгуют подать руку. Но в моем случае не было ни малейшей угрозы жизни и здоровью. Сомневаюсь, что тебе так повезет. Понимаешь?
Я машинально, как всегда делал дома, набрал воду в чайник, включил, достал из шкафа над раковиной чашки и поставил сахарницу на стол. И только тогда заметил, что Павел смотрит на меня с ласковой усмешкой, ужасно смутился и почувствовал, что начало гореть лицо.
— Простите.
— За что?
— Ну... хозяйничаю тут, как у себя дома.
— Продолжай, мне нравится. Еще никто, кто сюда попадал, не делал так. Только домработница. Но она не в счет, сам понимаешь.
— Не подумайте, что я как девчонка. Просто привык. Дома бабушка и дедушка. Мне не трудно и им приятно.
— Хорошо, что ты так к своим родным относишься, — серьезно сказал он и сел за стол. — Им очень повезло. Мне без сахара, пожалуйста. И называй меня на ты, а то я начинаю чувствовать себя стариком.
— Не знаю — повезло ли, но я стараюсь не разочаровывать их. И давайте... давай вернемся к нашему разговору. Очень приятно, что... ты хочешь защитить меня, но... невозможно делать это вечно. Мне придется справиться самому. Да и как ты поможешь? Не могу же я вечно у тебя жить.
— А почему нет?
Я изумленно вытаращился на него. Павел не смотрел на меня, а подперев подбородок ладонью, следил за тем, как льется вода в тонкую фарфоровую кружку.
— Это шутка? — осторожно спросил я и подвинул ему чашку.
Он поблагодарил, сделал глоток и поморщился.
— Горячий. Нет, не шутка.
— И как вы... ты себе представляешь мое проживание? Не сегодня , так завтра помиришься со своим коз... прости, Димой. И что? Как мы будем существовать на одной территории? Он же меня ненавидит! А если снова распустит свои лапы, то я ведь сдерживаться не буду. — Я осторожно попробовал чай и зажмурился от наслаждения. До чего же вкусно! Надо спросить, где его покупали, подгоню такой дедушке. Он у меня знатный чаевник. — Знаешь, Павел, спасибо за все, но я уверен, что буду лишним, — твердо сказал я.
Он посмотрел на меня с непонятной тоской, отвернулся и повесил голову.
— Мне действительно очень нужно, чтобы ты остался.
— Зачем? — вновь вернулось ощущение, что он что-то не договаривает.
И дело действительно было не только в заботе о моем здоровье. Да-да, я не забыл тот вечер в ресторане и его умоляющий взгляд. Пожалуй, настало время вытащить из кого-то правду. — Давай, говори наконец зачем я тебе нужен.
— Мне надо, чтобы все думали, что мы с тобой встречаемся, — негромко сказал он, не поднимая головы. — И Дима должен понять, что у него нет никаких шансов на примирение.
После того, как до меня дошел смысл сказанного, я расхохотался.
— Это шутка, да? Шутка? Вы, наверное, пари заключили, да? Вот как нынче развлекаются богатенькие дяди! Но знаешь, что? — я помолчал и зло процедил. — Ни хрена смешного. Найди себе другую жертву, козел! Верни мою одежду, я хочу уйти. Сейчас же! Ну!
— Нет.
— Что? Может мне заорать, что ты меня насилуешь или убиваешь, чтобы соседи вызвали ментов?
— Никто милицию вызывать не станет. Здесь есть своя охрана. И домовладелец - мой хороший друг. Поэтому сейчас ты успокоишься и выслушаешь то, что я скажу. Если потом захочешь уйти, я держать не стану.
Вот теперь он был похож на себя. Богатый ублюдок, для которого не имело значения чужое мнение. Куда только подевались умоляющие нотки в голосе? В глазах появился стальной блеск, ноздри раздулись, плечи развернул. Я нутром чувствовал опасность, исходившую от него, и мне стало очень неуютно, но тем не менее полностью сдаваться на его милость не собирался.
— Я так понимаю, выбора не будет?
— Нет.
— У тебя полчаса. Потом я уйду в том, в чем сейчас одет. И рассказывай все. С самого начала, без всяких недомолвок, чтобы у меня в голове сложилась полная картина...