Гл. 20 муки совести и не только

Морозов
Анна Мария не пришла и на третий день. Я маялся целый вечер у себя в комнате. Пойти в гости, развеяться, я не мог, боялся, что она придет и не застанет меня. Постучался к Кривцову. Тот в обнимку с бутылкой писал письмо. Я присел рядом.
-Володь, что мне делать с Марией?
Тот оторвался от писанины.
-В каком плане?
-Обиделась она из-за мучач этих, я говорил тебе.
-Башкой надо было думать, а не этим. – Он кивнул в сторону моей промежности.
Я помолчал. Помолчал еще.
-***во мне.
-На выпей. – Пододвинул ко мне бутылку и снова взялся за письмо.
-Заболел я этой девочкой… Понимаешь?.. Не думал, не гадал… - Я выжимал из себя слова.
Кривцов отложил ручку в сторону.
-А жена как же?
Я вздохнул обреченно.
-Нет, вот мы сейчас пойдем на прием к этому, из ГКС, продлимся. Потом надо будет выбивать жилье для семей… Дочка у тебя… - Он вдруг внимательно посмотрел на меня. – Да ты что в самом деле?! – взъярился он вдруг. – Променял жену на какую-то…
Я быстро встал и вышел из Володькиной комнаты. Прошел к себе, лег на кровать и укрылся простыней с головой. Без чувств, без мыслей. Вдруг подумалось: эх, Ленка, знала бы ты, как далек оказался для меня наш с тобой мирок. А прошло то всего четыре месяца… Чушь какая. Четыре столетия!
Четыре столетия тому назад, провожая меня на самолет, Ленка стояла перед выходом из «железного занавеса» совершенно никакая, каменная. Я поставил на пол чемодан и поцеловал ее, статую. Потом наклонился к Лизке и вдруг заплакал. Схватил чемодан и, не оборачиваясь, глотая слезы и проклиная себя за секундную слабость, пошел к самолетам. Эх, нервы, нервы… А что теперь? Теперь, свернувшись калачиком под простыней, я мечтал только об одном – чтобы пришла Анна. Я вдруг с каким-то обреченным удивлением понял, что не существует такой машины времени, которая вернула бы меня в наше с Ленкой время.