Грозный остановился в Улане
Документальный рассказ
Низовцов пристально всматривался в даль. Он стоял у стены Софийского собора и отчетливо слышал голос проповедника, который твердил через каждые пять минут: «Иоанн … несет вам хлеб и благодать…»
А внизу шумела Двина. Ее поток сливался со словами проповеди и возникал образ толпы: одни кричали о мире и спокойствии, а другие призывали идти вперед.
На другом берегу ветер всколыхнул бурьян, и Василий невольно вздрогнул: ему предстояло отправиться за реку, в Великое княжество Литовское.
Это было почти пять веков назад, в конце зимы 1563 года. Русские войска, возглавляемые самим государем, Иваном Грозным, овладели Полоцком – старинным торговым городом на перекрестке европейских дорог. Полочане покорились. Воевода Довойна сдал город без ожесточенного сопротивления, и ополченцы ринулись в глубь.
Василий запахнул шубу – морозило крепко, и невольная мысль скребнула сознание: «Зачем полыхнули огнем?»
ЧТО ТАМ, ВДАЛИ ЗА РЕКОЙ?
…Идти за реку не хотелось. Оттуда приходили победные вести, опричники приводили полоненных людей и показывали отнятые вещи, торжествовали, довольные, но Василию было не по себе: не по-христиански как-то. Свои же, православные, жили там. Повелось с времен Мономаха: благоверный, оставляя наследство потомкам, разделил кривичские земли среди поборников.
Грозный повелевал идти вслед за стрельцами и очертить, зафиксировать на бумаге, достопамятные границы "исконной земли русской", которую называл своей "вотчиной".
Отношения с литовцами не были безобидными. Но и назвать их абсолютно враждебными нельзя. Властители обоих государств скрепляли связи даже кровными узами. Низовцов вспоминал: женой князя московского Василия I была единственная дочь великого князя литовского Витовта. А потом будто змея ужалила: начали враждовать. Московия усиливалась, уже не могла сосуществовать в замкнутых границах, погоня за добычей толкала к расширению земель, наращиванию мощи.
Походило на то, что русский царь решил одним махом разрубить гордиев узел: и Ригу занять, и проход к Березине расчистить. А преподносил так, будто славян обижают на их же отчужденных территориях.
Царь выказывал предрасположенность: отпускал полочан – защитников города - восвояси и одаривал роскошными зимними вещами, шубами: мол, со мной вам будет теплее, покоряйтесь!
А те выкрикивали: «Мы вернемся! Так и знайте!» Сила – не тот аргумент, в крови этих людей бурлила кровь предков и потребность решать сложные вопросы сообща, на вече.
Низовцов тяжело вздохнул и шагнул навстречу неизвестности…
Резкий окрик остановил: - Подожди!
Василий обернулся. Кричал Иван Кикин, товарищ. И протягивал Низовцову кусочек просфиры:
- На дорогу! Храни нас Бог!
Кикину предстояло то же самое.
«Лета 7071 (1563, - авт.)…» (так в тексте Писцовой книги, что была оформлена для Иоанна Васильевича Грозного) они отправились «полотской рубеж сыскивать…»
ПО ВИЛЕНСКОЙ ДОРОГЕ
Шли по Виленской дороге, что вела к столице Литовского государства. «…Рубеж Полотцку: от Глубоцкого ж озера…», - засвидетельствовали. Рубеж упирался в озеро. «…Направо от Глубокого …слободы Глуботцкие…».
В книге - сноска: слово «слободы» подскоблено. Почему?
По словарю Даля, слобода - это село свободных людей. До сих пор на территории Беларуси - уйма Слобод и Слободок, край переполнен ими. По одной из версий, в них концентрировалось еврейское население. Русско-американский историк, профессор Йельского университета Георгий Вернадский писал: «Евреям были предоставлены обширные личные, религиозные и экономические права». Хотя политика литовских князей не всегда была благожелательной. Например, за полвека до вторжения Грозного они были изгнаны из Великого княжества, а собственность конфискована. «Истинный мотив жестокой меры не известен», - заключает Вернадский.
Спустя восемь лет очередной литовский король позволил евреям вернуться, что было подтверждено особой грамотой. Но массовое их переселение в Литву случилось сразу после образования унии – Речи Посполитой.
Почему слово «слобода» оказалось «подскоблено»? В связи с неопределеннностью статуса на тот момент?
Сегодня Глубокое – районный центр Витебской области, а озеро, отмеченное писцами, переименовано из Великого в Кагальное. Когда-то кагал, местная еврейская община, арендовала озеро.
Во время второй мировой войны случилась катастрофа – глубокское гетто было уничтожено, а в крае развернулась партизанская борьба. Однако мало кто знает, что еще до войны Сталин, будто предвидя последствия, принимал меры, чтобы избежать кровавой расправы. В Полоцком зональном архиве хранится дело №40 на 110 листах за 1937 год – циркуляры и указания ЦИК БССР, высшего органа государственной власти союзной республики, о порядке переселения еврейского населения в восточную автономную область.
Но вернемся к нашим героям. Не в евреях лежал стержень раздора. Неподалеку брала исток многострадальная Березина, и к ней поворачивал рубеж. Товарищи расходились. Кикин сворачивал направо, чтобы описать земли до Дисны, а Василий Низовцов шел налево, к березинским истокам.
От Глубокого Низовцов свернул к «устью Перелоя». Предположительно, так называлась ранее речка Чёрная, левый приток Березины (сейчас известна как Зевалевская, или Слободская, канава).
Определить рубеж бывшего Полоцкого государства было уже непросто. От независимого княжества, гремевшего известностью с 862 года, не осталось и следа. Всё смешалось. «Налево, - писал Василий, - земли пана Петра Корсакова, а направо Виленской повет панны Анны Кисщиной… да князя Семена Слутцкого… Нивья до Мсти… Василья Кишкеева…» Бывшие удельные княжества растворились, а на их месте наросли, как грибы, панские, королевские, отчасти земетцкие да мещанские угодья. Бояре, получившие наделы еще во времена Владимира Мономаха, назывались вельможами, но мало чем отличались от обыкновенной шляхты.
«А от устья Перелоя… рубеж Полотцкому повету с Виленским поветом сказали Березыню реку…» Так и было, Низовцов поплыл по Березыне-Березине, а мысленно «уплывал» аж к Киеву. Туда, к Днепру, катила волны древняя река. По ней проходил южный рубеж Полоцкой земли, область которой лежала в пределах междуречья – между Западной Двиной и Березиной. Из Домжериц (ныне официальный центр Березинского биосферного заповедника) граница поворачивала на север, в сторону Полоцка. Василий вошел в Берещу.
«Поколениям Береща
Поднимала паруса,
В городищах люд прибрежный
Долю лучшую искал.
До сих пор следы стоянок
Открываются в земле,
Дубовец – из тех закладок,
Как Дубровский в книге лет.
Дубовец и два потока –
Южный, северный, – гряда,
За которой била током
Чужестранная среда».
Береща являлась связующим звеном «на перевале» из Березины в Двину, из Черного моря в Балтийское.
ВЕЛИКИЙ БОР И ТОЧНЫЙ МОХ
И полочане, и виленцы называли речку одинаково - Берещицей. Она была настолько величественной, что ласковее и не скажешь. Она несла людям жизнь. Российская империя, когда соединяла южный и северный потоки, позаботилась о сохранении древней реки, создав ряд сооружений, чтобы удержать стремнину. И Берещица свободно плескалась, стекая на север, где впадала в другую, не менее величавую, - Эссу. Приняв Берещицу, Эсса, в знак благодарности, делала почетный реверанс и возвращалась к притоку, словно не желая расставаться. А потом, на правах природного верховенства, устремлялась далее. Поворот был настолько необъяснимым, невероятным, что Василий подробно описывал каждый «шаг». Вираж на 90 градусов Эсса делала подле «Точного мха», распрямляла «грудь» у «Глинных гор», набирала силу у «Офремова поля» и неслась на всех парах в бок Полоцка вдоль круч, обрамленных величавыми соснами «Великого бора».
Если бы нам открыли раньше историю предков, вряд ли кто-то из местных сподобился бы на передел местности, настолько необыкновенной она была! Определенно сохранились бы и реки, и мхи, и леса в прежнем виде. А сегодня край не узнать. Нанесен огромный вред. Не только Берещица стерта с лица земли, но и канал обмелел – по нему не то что корабль не пройдет, но и обыкновенная лодка не протиснется.
СЛЕД МИЛАНСКОЙ БОНЫ?
…Когда Низовцов вплыл в Эссу (тогда ее называли Яссой), то зафиксировал: «направо …село Свяда боленских панов…»
Было интересно взглянуть, чем отличались «боленские паны» от полоцких. Но он не имел мандата входить в их владения, их имена не расшифровывались. Они не относились к Полоцкому повету.
Центр Болино находился по пути на Смоленск, ближе к Лукомлю, на берегу Турицкого озера. Туда можно было попасть прямиком из Берещи, минуя Лепель и тоже водным путем, по Старобинке.
Предположительно, Болино – это перевранное «Бонино», по имени королевы Боны Сфорцы. XYI век - это времена Сигизмундов. Поддавшись влиянию запада, Литва скрепляла «узы братства»: второй супругой великого князя литовского и короля польского Сигизмунда I стала миланская герцогиня Сфорца. Ее сосватал Карл V Габсбург, император Священной Римской империи. «Особенное внимание она обратила на управление своими громадными имениями…», - пишет авторитетное издание, энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, изданный в Санкт-Петербурге в 1890—1907 годах. Имения Боны простирались аж до Себежа. По оценкам исследователей, состояние королевы исчислялось баснословными цифрами, стоило ей жизни, перетекло затем в «закрома» Габсбургов и надолго привязало Литву к западной цивилизации.
Бона осуществила революцию – разрушила сложившийся вековой уклад, подвела черту под ликвидацией удельных образований. Она была автором внедрения так называемой волочной померы, которой воспользовался новый класс собственников – шляхта, паны. По сути, она ввела новую систему землепользования, которую сегодня назвали бы реформой. В наше время - это Маргарет Тэтчер, которая стала автором разрушения коллективных форм производства и достижения единственной цели – «навара», прибыли. Благодаря Боне на всей территории распотрошенных княжеских уделов возникли панские поместья, фольварки, застенки. При этом она сама не гнушалась крупным доходом, скупая самые ценные участки. Строила также, повышая эффективность, мелиоративные системы и соединительные каналы, которые, словно вены, опутывали ВКЛ. В наметках Боны было уже, несомненно, то, что исполнила российская императрица - проторить магистральный водный маршрут через весь европейский континент. Пока одни двигались за моря да океаны, открывая Америку, Бона, ведомая Габсбургами, искала точки приложения в восточном направлении.
CВЯТОЕ ОЗЕРО КАК ОБЕРЕГ
…Низовцов стоял там, где столкнулись интересы востока и запада, где решалась дальнейшая судьба. Он был в географическом центре Европы. «Точный мох» словно символизировал – это здесь: между Березиной и Западной Двиной...
«Куда идти дальше?» Старый рубеж «уплывал» по Эссе, но местные отговаривали: «не ходи, не сдобровать тебе там».
- А что я скажу царю?
- Что мы тебе скажем…
Здесь с ним разговаривали, ему поясняли, его не принимали за чужака. Совсем по-другому было в приграничных полосах. Василий встречал пустые деревни, откуда «люди все разошлись», в других местах, особенно западнее, «литовские люди бегали», то есть, уклонялись от встреч, и «сыскать» было «некем». Посылали даже «детей боярских» - то есть «служилых людей по отечеству», вооруженных, но и тех «имали и побивали» (из «грамоты ко государю»).
- В Лепель тебе плыть опасно…
Свернув на 90 градусов, вдоль Великого бора, Эсса разгонялась и устремлялась в низменность, что образовалась между Западной Двиной и Березиной, и через десять верст приближалась к месту, которое вызывало особое расположение.
- Там Святое озеро. Зачем ваши люди бесчинствуют? – настраивали Низовцова. – Бог не простит...
Святое воспринималось как горькая слеза, стекшая с древних устоев. А может, Бог сознательно плеснул водицей, освящая перепутье? Тут образовался встречный центр. Эсса заканчивала свой путь, но вслед за ней рождалась новая быстрая река, а между ними, как сердце в живом организме, бил энергией глубокий водоем, названный превосходной степенью признания - "Лепль".
Лепельское озеро было связующим на перекрестке дорог. В нем бросали якоря водоплаватели – торговцы из разных стран, встречались, разговаривали, обменивались товарами. Как доказательство, можно привести артефакт, найденный в 1928 году в одном из курганов: саманидский дирхем, чеканенный в арабском халифате в начале прошлого тысячелетия. Купцы проникали сюда издалека. В их честь был оборудован порт и возведен островной замок.
Как оберег, стояла на возвышении церковь Николы Чудотворца. Шпиль, устремленный в небо, напоминал: храни дар Господний! И органично вписывался в цепь окружающих символов: Великие Пожни, Великий Бор, Великие Дольцы, Великий Камень, Великий Полсвиж, Великое Поле… Цепь тянулась к Великому Новгороду…
Храм призывал поклониться бесценной земной юдоли – общности, и наделял надеждой и уверенностью. От Святого густой массой тянулся сплошной лес, и терялся там, где склонялось солнце - на западе. А подступы к береговой линии были ограждены поселениями-крепостями: Матюшина Стена, Юркова Стена...
Но беда пришла с севера. Доходное место всегда соблазнительно. В конце XIV века напал Андрей Ольгердович, полоцкий князь, и испепелил замок. Что вызвало гнев наследника великого литовского рыцаря? Учитывая, что то же самое он проделал с Лукомлем, напрашивается аналогия: подчинял своей власти. Причем, делал это, надеясь на поддержку извне: буквально накануне, в 1385 году, был оформлен первый договор между Литвой и Польшей...
Теперь то же самое творил московский князь. «Твои люди, - жаловался король Грозному, - опустошили не только Лепель, но и окрестности - Боровно, Белый, Черею…»
…Низовцов осенил себя крестным знамением и вписал то, что ему сказали: «Ясса речка пошла по рубежу… позади Великого бору…» Потом, полагаясь на дальнейшую осведомленность местных жителей, добавил: «Ясса… впала в реку Улу ниже озера Лепль 2 версты…».
Кто бывал в Лепеле, сразу укажет на неточность. Эсса (Ясса) заходит в озеро с юга и растворяется в нем, а вытекает уже в восточном направлении, в виде Уллы. Низовцов сознательно отсекал Лепль?
Литовско-польский союз строился на доминировании римского католицизма, и Бона Сфорца могла перекроить древний лепельский ландшафт в свою пользу. То, что мы видим сейчас, - это результат последующих преобразований.
Продолжением служила Улла. Она лежала в восточном секторе Лепельского края, не соприкасаясь с портовой инфраструктурой. Подхватив эстафету, Улла неслась в сторону "боленских панов", и вдруг резко поворачивала, будто спохватившись. Она будто избегала встречи с Проклятым Полем, образовавшимся в районе Лукомля. По легенде, там враждующие стороны истребляли местные племена, чтобы заселить территорию своими данниками. Отвернув от кровавого Поля, река следовала в Еванскую (Иванскую) волость, что лежала неподалеку, от «Чашнич 7 верст» (так в описании) и пересекала Бочейковскую волость. А далее происходило что-то необъяснимое. Она вплывала в волость со странным названием Низголово, будто указывая - «ниц голову», и – раздваивалась! Одна Улла продолжала свой путь строго к Западной Двине, а в стороне от нее – на расстоянии примерно пятнадцати верст - возникала новая река с тем же названием (называли ее и по-другому – «Уля») - «от Полотцка 25 верст».
Грозный дважды посылал своих людей, чтобы разобраться в непонятной диспозиции. Сначала его посланцы шли от Полоцка в сторону Лукомля, а потом, перепроверяя, в обратном направлении. Распутать нагромождение Улл было сложно. Что в дальнейшем привело к ошибочным представлениям. На следующий год после вторжения Грозного в Полоччизну литовцы побили московское войско под предводительством князя Шуйского, погибло много ратников, в том числе и сам князь. Место побоища привязали к чашникской Уле, к Иванским полям. Потом была очередная стычка, ее нанизали на ту же. Причем, сделал это Стрыйковский – польский капеллан, служивший в литовской армии «рыскуном» (разведчиком). Его интерпретацию подхватили историки, и пошла гулять сомнительная летопись. Так ли было по-настоящему? Ян Натансон, польский историк, в 1922 году опубликовал книгу, в которой исследовал происшедшее и назвал Стрыйковского «баламутом». На самом деле, место под Чашниками – это поле, открытое, а напали литовцы из засады, что наталкивает на другую интерпретацию.
Другая «Уля-Улла» невообразимым образом объявлялась в Улане – области «за спиной» Лепельского озера. Улана с исландского означала «Апостол», божий посланник. Если принять во внимание, что Ольгерд нанимал варяжские дружины, чтобы одолеть местных жителей, то не с их ли подачи появилась непокорная область? А может, она была названа так в честь супруги князя Ольгерда - витебской княжны Улианы Александровны тверской, отличавшейся приверженностью к православию?
…Василий растягивал слово "Улана", пытаясь понять изначальную суть. То ему чудился шум невидимого водопада и глубинные всплески. То казалось – шустрая казачка с распростертыми объятиями бежит навстречу солнцу. А то виделась оседланная походная кобылица, чтобы нести воинствующего наездника.
Ощущалась некая связь между Уланой и Святым озером. Между ними лежали обширные леса, перемежаемые водоемами и непролазными болотами, и край таил священную уникальность. На одном из озер был каменный комплекс, по древности не уступавший первопроходцам, служил, предположительно астрономическим календарем. Писцы наблюдали "пять келий на погосте". И волновали архаичные топонимы: "сельцо Соколовское… у мосту у Соколово…», «сельцо Улское на озере, на Уле... за паном за Юрьем за Жабою…»
Все говорило о том, что скитальцы и отшельники, свободные от власти люди укрывались на островках и под сенью бородатых елей. Отголоски далекой старины звучали в их именах. Галабурда ассоциировался, например, с «хулиганом», «сорвиголовой», непослушным ребенком. Вряд ли сюда ступала нога Мономаха или татаро-монгольского хана.
Кто только не встречался в волостях, окружавших Улану! И наследники древних княжеств - Соколинские да Соколотские, Мосалские и Лукомские, Козловичи… И неизвестно с каких пор оставившие свой след Тимофей Борода да Воин и Бартеша ловчий, Михалка Акулин «с товарыщи», Семен Борисов, сын Косого, земетцкие и крестьянские. И собственники новых властителей - королевские слуги полоцкий наместник Станислав Довойна да «довоинов же Сенька Сурначей», «довоинов слуга Иван Киенин». Но самой распространенной становилась фигура мызника – приусадебного пана. Паны были представлены Корсаковыми да Сушинскими, Верколобовыми и Светцкими, Садовскими и Володимеровами... Они селились по окружности, с осторожностью заглядывая в сердцевину необычной волости. Оброчные деревни, принадлежавшие Миколаю, воеводичу Русскому, Ивану Служице, Счастному Хоружему, Ерацкичу да Ганибне были раскиданы в отдалении.
- Так вы теперь католики… - разочарованно разводил руками Низовцов.
- Да не мы, - отвечали крестьяне, - а паны наши…
Попытка Андрея Ольгердовича жестокостью изменить древний уклад провалилась, ему пришлось ретироваться за Эссу, на другой берег.
Но наступил 1439 год. Дата ознаменовалась возрождением Лепеля и совпала с событием мирового значения.
Именно в тот год во Флоренции была подписана уния об объединении двух церквей - католической и православной. Только так можно было достичь согласия: сблизив два мирских поля – греческое и римское. В тот же год сын великого князя литовского Михаил Сигизмундович даровал западный берег Витебскому костелу.
Восточный берег с завистью смотрел на передел. Даже поселение возникло ревностного содержания – Завидичи. В Завидичах обосновался «князь Ондрей Одинцович» (так в Писцовой книге). Скорее всего, он был потомком беглого боярина, что осел вблизи Уланы. Предки Ондрея жили в Подмосковье, на государевом Смоленском тракте, пока не разгневали великого князя московского Василия Темного. Пришлось им бежать в Литву и там скрываться.
Из Завидичей хорошо просматривался развивающийся город, побуждавший к созиданию. В конце концов Одинцович выдал дочь за Михаила Сигизмундовича. Так был сделан еше один плодотворный шаг.
ЛИТОВСКИЕ ЛЮДИ ГОРОД ПОСТАВИЛИ
…Василий стоял на крутом повороте Эссы, и два ее берега казались листами огромной карты, раскрашенной в разные тона. Слева и справа жили люди, но берега были разными. Отметив, что рубеж далее пошел по Эссе, Низовцов внес следующую запись, словно подводя черту: «…а после того литовские люди город поставили».
О каком городе шла речь, что имел в виду исследователь? «После того» - после чего? Если привязывать выражение к устью Эссы, то исключается Старый Лепель, возникший вблизи островного замка; он не в двух верстах, а в восьми, как минимум. О Новом Лепеле говорить было, вроде, рановато. Напрашивается район современной Песчанки. Неужели там начинался город? А что значит "после того"? После разрушения островного замка и возникновения Великого княжества Литовского или после вторжения капитула?
Или Низовцов попросту ошибался? Раскопки, проведенные минскими археологами, пока результата не дали. Побережье до сих пор не изучено, и непонятно, как оно развивалось. На месте современного Лепеля найдены лишь осколки кирпичей 16 столетия.
«Писцы не ошибались», - заверил меня кандидат исторических наук Беларуси Вячеслав Носевич.
Так о каком городе идет речь? И кто подразумевался под «литовскими людьми»?
После первого изучения Полоччизны, к которому имел отношение Низовцов, Грозный посылал других людей, с целью более глубинного осмысления. Выяснялось, кому принадлежат земли, кто теперь владеет «вотчинной» наследственностью. Вот что сказано о волости Лепль (Лепель): «...была бискупа Виленского да князя Степана Избарского…» Уже не витебский костел удерживал Лепель, а столичный округ - виленский бискуп.
Но кто такой князь Избарский, почему он рядом?
Вспоминается картина детства. Мы собрались на берегу Берещицы и хвалимся историями, услышанными от родителей. И кто-то говорит, что правый берег реки занимал один князь, а левый – другой. И даже место за деревней есть, названное «Подкнязьем». Оттуда до Лепеля совсем немного...
Фамилия Избарский словно указывает – князь оттуда, из бора на Эссе, что назван Великим. Как и название Велимбор в этом районе, бесследно исчезнувшее. Видимо, Избарский был «последним из могикан» – последним удельным князем Лепельщины.
Флорентийская уния поначалу отозвалась политическим ослаблением. По примеру Одинцовича дочь московского царя Ивана III обвенчалась с великим князем Литовским Александром, и даже замаячил образ единого государства, под началом великого князя-царя.
Но в венах Александра текла западная кровь, его матерью была Елизавета Габсбург. А она смотрела на восток с прагматизмом. Очередной великий князь - сын Елизаветы, одновременно играя роль польского короля, сделал ставку на игнорирование православных идеалов. Идти во власть могли только католики. Это дало повод к смене религиозного обличья в православной среде.
НАМЕСТНИК ИЗ ДЕСПОТОВ
Так взошла «звезда» королевского «вассала» Зиновьева. Его предки - среди советников Андрея Ольгердовича и великого князя Витовта. А земельные наделы – словно погонные звездочки за верную службу. Помните, Низовцов фиксировал при Глубоком вотчины Юрья Зиновьева да его брата Яна Горбатого? Так вот, они, как правило, соседствовали с бискупскими. Под Лепелем Юрья Зиновьев поселился при Вороньской волости, где ему принадлежало восемь деревень (возможно, и современная Юрковщина в связи с его именем). А потом «шагнул» далее, куда направил свои стопы также бискуп – дальше на восток, поближе к Витебску. Он – словно поводырь для господина, верный слуга. Вблизи Лукомля бискупу принадлежало село Вечера, а по соседству, в Белице, расположился «Юрья Зиновьев». Метаморфоза заключалась в том, что Белица созвучна Белому на Лепельском озере. Что-то мистическое в этом. Вечера – как закат… И бискупство закатилось, а вот Лепель возродился, причем в новом обличье.
Зиновьевы были ранее Зеновичами, происходили от сербских деспотов, так называли наместников провинций, которые после турецкого нашествия в конце 14 века бежали в Литву.
Зеновичи становились Зиновьевыми, Одинцовы – Одинцовичами, Избарские - Збаражскими. Фамилии преобразовывались в связи со сменой конфессий. Это как в современной Латвии: примешь местное гражданство - двери во власть открыты.
Образовался новый «срез» элиты, где основой служила собственность. Бона Сфорца раздробила удельные княжества, их владельцы получили "нарезы" в виде волок. А высвобожденные земли - целые волости принадлежали уже королю. Он же сажал на этих землях своих доверенных - панов, слуг, приближенных. Наследие Ольгерда на восточном берегу Лепельского озера тоже распалось. Вот какой восстала картина в представлении грозновских писцов: «…да в той же волости сельцо Белое и Ледное, стоит по обе стороны озера Лепля, что было Остафья Воловича, да пана Ивана Селявина, да пана Омструха…»
Главным принципом жизни теперь становился материальный достаток, мораль отодвигалась на задний план, ставка делалась на связи и приобретения. Паны, господа-вельможи, гнались за прибылью и забывали, кто их кормит. Критик литовского общества, придворный проповедник, польский ученый Петр Скарга отзывался о Великом княжестве: «Я не знаю в христианском мире другого королевства, в котором бы так дурно обходились с крестьянами, как в нашем».
Скарга клеймил пороки шляхты – польско-литовской знати, «посеянной» с подачи миланско-габсбургской представительницы. Государство катилось в бездну. Средством наживы становилась земля, а достоянием - "зеленый змий", взращенный из хлебного злака. Даже король вел разгульный образ жизни.
«Когда в 1541 году очередной король польский Сигизмунд I основал витебскую плебанию, то, с согласия Вильнюсского кафедрального собора, закрепил за ней ряд имений, в том числе и Лепельское, а для содержания ввел монополию на продажу спиртных напитков» («Географический словарь Царства Польского и других славянских стран», изданный в конце XIX века в Варшаве).
МОНАСТЫРСКАЯ ВОТЧИНА
Две конфессии – как два фантика, соперничали за право наиболее сладкой конфетки. Если Лепельское поместье «содержало» католического плебана, то в лесах западнее основали свои «вотчины» полоцкие монастыри. Завеличская волость, например, поголовно собирала оброк в Софийский собор. Мосырь весь был монастырский. «За духовским паном за Андреем» числилось 11 деревень, игумену Петровской обители подчинялись шесть деревень, а у спасской игуменьи в распоряжении было сельцо Яковлевичи. Другие села да деревни обслуживали Борисоглебский да Николский, Иоанна Предтечи, Преображенья Спасова монастыри. Одна из волостей так и называлась: «Владычня». И «…до Березыни… земля и лес владычных сел…», - записывал Низовцов.
- Кому же вы оброк платите? – спрашивал Василий крестьян.
Те указывали на небо и растерянно замолкали. Святость преобразилась. Она, как модная девица, накинула на себя западную мантию. Оттуда безудержной волной хлынуло новомодное религиозное течение – протестантизм, ничего общего не имеющее с христианской исповедальностью, но хорошо сочетающееся с карьерными и предпринимательскими принципами.
Остафий Волович, чей надел соседствовал в Лепеле с бискупским, накануне вторжения Ивана Грозного, в 1558 году, передавал московским дьякам, что «лютеранство» (так в Москве называли протестантизм) прочно укрепилось в правительстве Сигизмунда (Августа, - авт)» (Г.Вернадский).
В Москве протестантизм считали ересью.
- Грозный избавит вас от заблуждений, - высказывался Низовцов.
Но в глазах крестьян читалась тревога:
- А зачем ваши люди жгут и насилуют?
Василий отводил взгляд в сторону. Что он мог ответить? Он опричникам был не указ.
- Скажи, пусть сюда не суются, - промолвил взлохмаченный удалец и показал из-за пояса топор, - он острый, башка быстро слетит!
«Не ходи в Лепель», – снова отговаривали спускаться вниз по реке. Там вызревала битва.
НОВЫЕ РУССКИЕ
…Эсса делала крутой вираж, и Василий решительно двинулся в обход. Поворот на запад, к Лепелю, он воспринимал как недобрый знак, возвращение назад. «Как тут всё поменялось…» - думал он, оценивая достояние Мономаха.
Выступал ли Иван Грозный в роли праведного спасителя? Низовцов задавал себе этот вопрос, и возвращался мысленно к завоеванному Полоцку. Как набат, звучало требование царя клясться ему в верности.
Верность завоевывают добрыми делами, а не войной. Полоцкую протестантскую общину он распустил, ее руководителя казнил, возродил, образно говоря, славянский дух, но почему его не встречают с распростертыми объятиями? Кто они теперь – «литовские люди»?
Ему называли наиболее громкие местные имена, и выходило, что ничего дурного с их стороны не проистекало.
Волович выдвинулся при королеве Боне. За помощь в проведении аграрной реформы получил Усвятское староство. Собственностью обкладывался по мере продвижения, выступая за мирные отношения. Свое поместье в Белой рассматривал как зону сближения.
Волович "притянул" на берег более могущественного землевладельца - Сапегу. Сейчас его окрестили бы настоящим "олигархом". Сапеге стоит памятник в нынешнем Лепеле, ибо он считается его основателем. Накануне грозновского вторжения, в 1561 году, Лев Иванович утрясал последние судебные дела, чтобы перенять часть наследства Друцких-Любецких.
- Судились они за право обладать Белой (этот документ есть в неопубликованной книге Литовской Метрики), – говорит историк Носевич.
Вторая часть Белой Сапегам уже принадлежала. Одна из родственниц - Феодора Павловна была женой Воловича.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона выдает характеристику: «Путем браков и пожалований род Сапегов приобрел громадное богатство, давшее ему возможность занять первенствующее после Радзивиллов положение в Литве».
А начинали они со Смоленска. «Ниже Сарьи реки» дал наделы им литовский король «после Смоленского взятия».
Далее использовалось «религиозное оружие» – отказ от православия. Став католиками, Сапеги обрастали «живностью» - прикупали новые земли «и иные пустоши». «Ныне те имения за Руским воеводичем за Миколаем Миколаевым», - утверждал летописец. Может показаться, что земли у Сапегов были отняты и переданы другому лицу. Однако это не так. Воеводич – это сын воеводы. В данном случае – это второй сын великого гетмана коронного Николая Сенявского, женатый на Анне Михайловне Сапеге. Так связи торили дорогу. Родственником Сапегам приходился даже митрополит Иосиф. Если матерью Льва Сапеги была Богдана Друцкая-Соколинская, то супругой - Дорота Збаражская!
Реформаторская волна возносила «бывших русских» на вершину власти. Лев Сапега достиг должности великого гетмана, то есть военного министра, в Великом княжестве Литовском.
- Они вас притесняют? – спрашивал Василий.
- Нам какая разница, кому дань платить – Грозному или Сигизмунду? У нас одна забота - землю свою беречь.
Крестьяне устали от нападок и стычек в долголетнем противостоянии. Притязания на их земли выказывали все стороны.
РУБЕЖ, ПО ВАСИЛИЮ НИЗОВЦОВУ
…От Точного мха Низовцову указали прямой маршрут на север, и он двинулся вдоль Черного ручья к Великому полю, а оттуда – к Улле. «А от Точного мху по рубежю Полоцкого повету… 30 верст. Да подле Улы реки рубежем к селу в Межжицам…»
Теперь полоцкий рубеж он прокладывал в стороне от Лепеля - к Межжинцам (сейчас это село Межица). Оттуда граница лежала «рекою Ласосницею вверх до Тяпинские земли», в вотчину Миколая Тяпинского – на родину будущего мыслителя, писателя и книгопечатника Василия Тяпинского, последователя Франциска Скорины. Далее «лесом к Лукомлю»…
Перечислять весь «столбовой» маршрут не имеет смысла. Слишком большой получился бы обзор.
Удивляет тщательность, с которой подходили посланцы Грозного к его поручению. Вехами рубежа становились не только селения, водоемы и дороги, мхи и болота, но даже отдельно стоящие вековые деревья. «А от Тешинова дуба к дубу старому, а от старого дуба к озеру Черносту…»
Дубы «маркировали» изначальное состояние Полоцкого государства, но край был уже другим. Однозначного стремления возвратиться к прежнему состоянию не было. Если на западной стороне Полоччизны ощущалось влияние «Неметчины» (так Иван Грозный характеризовал Инфлянтию), то юго-восточная определенно льнула к Вильно. Даже Лукомль отказывался присягнуть московскому царю. Низовцов с горечью констатировал, что «литовские люди писати его не пустили», то есть не позволили «приписать» к бывшей мономаховской вотчине.
СТАВКА НА СОРОК СОРОКОВ
…Обходя Лепель, Низовцов мысленно возвращался к фразе, прозвучавшей из уст местного жителя: «литовские люди город поставили». Выходило, что они созидали в отличие от грозновских ополченцев. Стрелецкая рать, перейдя Двину, жгла по примеру Ольгердовича.
Было в действиях московитов что-то очень знакомое – возникшее в эпоху татаро-монгольского нашествия. Даже те, кто растерял былое величие в результате королевской власти, православные бояре, поднимались на защиту своих земель. Наместника Шуйского, которого утвердил Грозный после взятия Полоцка, растерзали сами крестьяне, когда тот с войском двинулся в глубь Полоччизны.
Царь «проспал» момент обновления. Расчет на содействие бывших удельных князей не оправдался. Царские бояре ничем не отличались от королевских слуг и землевладельцев - панов.
…Грозный отказывался верить. И гнал новых людей, чтобы получить доказательства, «к Полоцку оне были или к Вильно…»
Благодаря описаниям, сделанным в то время, можно почерпнуть много полезного. Показательна судьба некоторых населенных пунктов. Таков, например, город Белмаки. Селений и географических названий с корнем «бель» на территории Полоччизны много, но судьба Белмаков печальная. Стоял в одном ряду с Лукомлем и «Чашничами», но исчез с лица земли. Что произошло, - тема для историков-исследователей. В Писцовой книге мельком отражена судьба города: тянулся к Полоцку, и горожане «всякое дело делали в Полотцку».
...Когда Василий Низовцов закончил работу – означил порученное ему дело, то был отправлен к Грозному непосредственно. Царь хотел услышать его мнение об увиденном. Не знаем, какова была беседа. Но дальнейшие страницы Писцовой книги однозначно указывают: царь добивался более глубоких сведений – он не мог взять в толк, почему изменился край.
Дальнейшее описание Полоцкого повета – это выявление всех владельцев усадеб и подробные характеристики волостей. Десятки имен, сотни названий. Фамилии, географические пункты… Паны, бояре, воеводы…
Целые анклавы принадлежали уже королю. Например, в волости Лугиновичи отмечались "2 деревни, а дворов 35», ниже Дрыси по Двине было «село королевское Сария», в Туросе "королевских оброчных 3 деревни", такое же «село оброчное на Бевце» (уже под самим Полоцком – Бецкое?) От имени государственной власти выступали назначенцы: «…и был у них урядник от королевы».
…Иоанн Васильевич не отпускал Низовцова, и снова и снова расспрашивал. Неужели он ошибся, направив туда стрельцов?
- А что, как литовцы восприняли урон? Им теперь мало пользы от двинской централи?
Так он называл Двину, делясь своими соображениями.
С мест приходили сообщения о попытках литовской армии сбросить ратников в Двину и освободить торговый путь. Битва разворачивалась с нарастающей силой. Однажды ему донесли, что стрельцы оставили Лепель – были оттуда выбиты, и Василий боялся, что царь узнает о его мнимом посещении города.
Василий переводил разговор на другие темы, и царь отвлекался, выспрашивая подробности. Он брал карту и концентрировался на области вкруг Уланы - не хотел оттуда уходить. Подсчитывал количество православных приходов в крае, видел в них опору, радовался многочисленности. Они составляли цифру сорок - сорок сороков, известную на Руси церковную долю. Храмы Троицы, Преображения Спасово, Воскресения Христова, Михаила Архангела, Страстотерпца Георгия, Чудотворца Николая были разбросаны как метки божественного внимания. В таком сороке сразу в один день можно было совершить весь сорокоуст, все сорок литургий. (Наверное, Сорочино на пути из Полоцка в Лепель в связи с этим).
Глядя на карту и выслушивая своего посланника, Иоанн Васильевич принимал решение, отличное от того, что сотворил с помощью опричников. Грозный решил созидать - так же, как литовские люди в Лепеле: построить новый город. Он называл тот город Кречетом. «Эта птица быстро несётся вперёд, она из «Слова о полку Игореве», - делился своими мечтами…
ЭПИЛОГ
Свято место пусто не бывает. Иван Грозный, расположившись в Улане, снимал дань шестнадцать лет. Позволял мирный договор, который был подписан в Москве и по которому за московитами закреплялась южная, прибрежная часть Западной Двины - полоцкий выступ.
Отстроить Кречет не удалось. За время мирной передышки литовцы оформили прочный союз с Польшей и создали Речь Посполитую, где доминирующую роль стал играть папа римский. Были вложены колоссальные средства, чтобы сформировать сильную армию из наемников - иноземцев. С их помощью и под руководством Стефана Батория - выходца из Трансильвании - стрелецкая рать была сброшена с кривичских земель, а новые постройки сожжены. Иноземное воинство двинулось в глубь Московского государства...
Опустошенная Полоччизна долго залечивала раны. Население бежало, укрываясь в лесах, либо искало спасение в других местах. Землевладельцы безропотно подчинились силе Батория, а в опустевшие деревни и города хлынул поток переселенцев с запада...
11.04/17