Пожар

         
               
Глава 1.  Жара

Он всё время кого-то спасал. Когда это началось? Может быть тогда, когда его самого спасли?
Случилось это летом, в жаркий август. Все ждали дождя. Тщетно, после Троицы над Черниговкой не было ни одного облачка – только слегка подсинённое небо, а на нём раскалённое, как сковорода, солнце. Даже птицы не летали, словно боялись, что безжалостное солнце жгучими лучами подпалит им крылья. Трава высохла так, что только поднеси спичку, вспыхнет, как порох.
В такую жару одно спасение – речка. Плавутка рядом, за огородами блестит, манит чёрной водой. Пока взрослые работали, дети на речке охлаждались. Где ещё, не в погребах же сидеть всё лето.
Юрка тоже на речке спасался. На утренней зорьке у него была рыбалка. Пока бабушка Марфуня чистила и жарила пойманных внучком окуньков да линей, Юрка отсыпался. Выспался, налопался сладкой речной рыбки, и айда с мальчишками снова на речку – купаться. Наплавался, нанырялся, охладился, дальше можно ещё чем-то заняться. 
В тот день договорились он и друг его Витёк пойти на ближний выгон. Зачем? Да просто так. Где ещё, не считая речки, непоседливым мальчишкам время убивать? Вокруг только поля, дорога в райцентр и Плавутка – больше ничего. После дождя можно было бы сходить на тот же выгон за луговыми опятами. Бабушка Марфуня вкусно их жарила с картошкой на сливках. Но дождя не было и опят, соответственно, тоже не было. На выгоне осталась только сухая колючая трава.
Юрка Осякин, десяти лет, и друг его, ровесник, Витёк Окуньков пошли на выгон просто так, от нечего делать. Осякин и Окуньков – это не фамилии, как может кто-то подумать, а деревенские прозвища. Фамилии-то в Черниговке у всех одинаковые: Перовы, Востриковы да Чернышовы.  Разве поймёшь, о ком речь идёт? Юрка был Перов, и Витька был Перов, хотя родственниками они не были.
Чтобы не путаться, в Черниговке пользовались прозвищами. Осякины не потому, что осока у них за огородом росла, хотя и это было, а потому что деда у них Оськой звали. Соседей, что жили слева от Осякиных, все черниговские называли Малышихиными: бабка их, Малышиха, совсем небольшого росточка была. Соседи справа — это Миколаевы, по имени деда Николая.
Почему Окуньковы? На это в Черниговке существовало две легенды. По первой, дед у Витька был заядлым рыбаком, вот и прозвали его Окуньком. Бабка Витькина, Окуниха, так и сидела на ступеньках деревянного крылечка - чистила пойманную её благоверным рыбу с ярко-красной чешуёй и острыми, как шило плавниками. Руки у Окунихи вечно были в царапинах и ссадинах. По второй версии, Окуньками их звали из-за глаз навыкате. Вроде как был в их роду предок из оседлых цыган, от него и стали передаваться потомкам и глаза навыкате, и смоляные кудри, и страсть к ночёвкам в поле с непременным разжиганием костра.
Витька, Юркин друг, тоже мог всю ночь, до утра, любоваться на пляшущие языки пламени, в которых ему грезились, то яркие цыганские юбки, то оперение сказочной жар-птицы, то грива дикого рыжего скакуна. Витёк слушал треск сухих сучьев и, как завороженный, следил за вылетающими из костра яркими искрами, проделывающими в темноте немыслимые траектории…
Иногда Юрка, за компанию, отправлялся с другом в ночное.  Мальчишки брали с собой из дома картошку и запекали её в горячих углях. Когда картошка становилась мягкой, съедали всю целиком, и сладкое рассыпчатое нутро и чёрную волдыристую кожу. Руки и губы тоже становились черными, языки пламени отражались в глазах - мальчишки были похожи на маленьких чертят, только что без рожек и без хвостов. Чертят из того ада, которым Юрку пугала бабушка Марфуня, когда хотела приструнить дюже смелого внучка:
- Ох, гляди, Юрка! Вот не будешь отца с матерью слушаться, положит тебя чёрт на сковороду да поджарит на ней.
От бабушкиных страшилок становилось Юрке боязно, может, и вправду существует где-то тот ад и те черти, что жарят на огромных сковородах непослушных детей?
Вспомнит Юрка, уже начинающий клевать носом, про бабушкин ад ночью, в поле, у костра, и испуганно оглядывается. Может, чёрт неслышно подкрадывается сзади, чтобы утащить его в свою душегубку и поджарить… А Витьку, хоть бы что, – сидит, как зачарованный, и смотрит, не отрываясь, на пламя. Сам, как чёрт!

Глава 2.  Пожар

В тот день жаркого, словно ад, августа договорились друзья сходить на ближний выгон, где возвышался высокий и длинный колхозный скирд. Отправились в дорогу после пяти дня, когда дневная жара пошла на спад. Шли не спеша, куда спешить, внимательно разглядывая всякий бугорок и всякую норку, вдруг, что-нибудь интересное попадётся: мышь-полёвка или куропатка, или заяц… Мальчишки вертели головами, приподнимались на цыпочки, увы, вокруг было только поле с потрескавшейся землёй и с высохшей, как солома, травой.  Оживляли унылую картину лишь золотистые куртинки бессмертника. Бессмертнику жара нипочём, она только прибавляла сухоцвету целебной горечи.
Колхозный скирд возвышался почти в центре выгона. Он был, как гора Килиманджаро из учебника по природоведению. Юрке нравилось название этой далёкой африканской горы, и он, глядя на выгон, с удовольствием повторял его. В сторону «Килиманджаро» и держали курс мальчишки.
- Мне отец строго-настрого приказал не жечь возле скирда костёр. Так что, ты, Витька, гляди! – предупредил Юрка своего товарища в самом начале пути.
— Это ещё почему? – заинтересовался Окунёк.
- У бати на этот скирд большие планы! – хохотнул Юрка.
Какие планы? Можно было не уточнять. Витька и сам догадался.
В Черниговке все, по мере возможности, подворовывали колхозное сено для зимнего откорма домашней скотины. Не был исключением и Юркин отец. Хоть и высился у него на огороде свой скирд, поменьше, правда, чем колхозный, но Иван всё равно бросал вожделенные взгляды в сторону выгона. Мысленно он уже проложил тайную дорожку к запретному, но такому сладкому колхозному добру. В сарайчике у Ивана были припасены большие удобные санки, на них он и планировал, по-тёмнышке, зимой, перевозить сено в свой двор. Днём никак нельзя было. Днём скирд находился под присмотром охранника, которого односельчане между собой называли объездчиком. Ездил тот всегда на лошади и обязательно для солидности и для устрашения имел при себе тяжёлую и длинную плётку. Ночью скирд не охранялся.
 Узнав, что Юрка собирается с Окуньком-младшим на выгон, отец забеспокоился и, придав своему голосу как можно больше строгости, наказал сыну ни в коем случае не жечь возле скирда костёр.
- Сходил бы ты, Юрка, лучше к тётке Клаве – она давно тебя в гости зовёт. Гостинцы приготовила. Нечего вам с Витьком на выгоне делать!
Юрка клятвенно пообещал отцу, что они с Витьком только туда и обратно. А завтра он обязательно проведает тётку. Отец только рукой махнул. Если знал бы, чем закончится невинная прогулка двух друзей, – ни за что не отпустил бы Юрку на выгон.
В тени колхозного скирда стрекотали кузнечики и было относительно прохладно. Мальчишки, войдя в роль путешественников, решили разбить у скирда лагерь. Соорудили в сене удобные лежанки, перекусили прихваченными из дома баранками, запили их водой из армейской фляжки. Переделав все дела, легли и стали рассматривать небо. Юрке это занятие нравилось: днём он мог часами следить за облаками и придумывать на что каждое облако похоже, а ночью искал созвездия, жаль названий не знал.
Сегодня в небе зацепиться взглядом было не за что: ни одного, даже самого малюсенького, самого тоненького облачка. Только белое, словно выгоревшее, огромное пространство. Даже солнца не было видно - оно спряталось за скирдом. Юрке стало скучно. Дело шло к вечеру, монотонно стрекотали кузнечики, приятно пахло сеном... Незаметно для себя, Юрка уснул.
Проснулся от запаха дыма. Сердце бешено заколотилось – неужели Витька?!
Окунёк, цыганская душа, всё-таки не выдержал и развёл в сторонке костёр. Пока ходил за валежником, вылетевшая из костра искра попала в скирд. Тот задымился. Витька, сняв рубашку, принялся тушить быстро разгоравшееся пламя.
Юрка бросился помогать другу, успевая при этом ругать того и совестить:
- Я ведь просил тебя? Что же теперь будет?
Витька, пряча чёрные глаза-омуты, со всей силой колотил рубашкой по дымящемуся сену… Вдруг закричал:
- Бежим – объездчик!
Юрка испуганно оглянулся: со стороны колхозной фермы к ним быстро приближался всадник.
Мальчишки, как зайцы, бросились в разные стороны. Всадник выбрал Юрку.

Глава 3. Радуга

Юрка бежал по выгону очень быстро, чуть, и полетел бы. Ему было очень страшно - топот лошадиных ног за спиной звучал всё громче и ближе.     «Догонит - конец мне, - обмирал Юрка, - или плёткой забьёт или лошадь затопчет.»
Неожиданно топот затих. Юрка обернулся и, к своему удивлению, никого сзади не увидел. На выгоне полыхал огромный костёр, казалось, что страшные огненные языки достают до самого неба. Только теперь Юрка осознал весь ужас случившегося: «Что мы натворили!» Как настоящий друг, он не мог, даже мысленно, всю вину переложить на Витьку. Да и кто ему поверит. Были возле скирда вдвоём – оба и виноваты!
Юрка представил отца, грозящего пальцем, маму, бабку Марфуню, брата, сестёр… Все они с укором смотрели на него: «Что же ты наделал, Юрка!»
Осознание невозможности повернуть время вспять, вызвало невыносимую боль, у Юрки даже дыхание перехватило. Что дальше: как жить, как дышать, куда идти?
Он стоял и смотрел в сторону выгона. Несмотря на акробатические подскоки языков пламени, небо оставалось белым и обманчиво-холодным. «Как лёд на Плавутке зимой!» - подумал Юрка и… сорвался с места.
У него появилась цель - Плавутка. Днём он нашёл в ней спасение от жары. Сейчас Юрка снова нуждался в защите. Тёмная вода могла спрятать его от позора, от чувства вины, от бессилия, от невыносимой боли… «Плавутка меня спрячет – я знаю! И никто меня больше не найдёт! Никогда!»  Маленький Юрка спешил к речке-спасительнице.
В это время его бабушки Елена и Марфуня, наблюдали за происходящим на выгоне. Увидев горящий скирд, они побросали огородные дела и, стоя на меже, комментировали события. Бабушкам хорошо было видно, как внук Юрка убегал прочь от скирда, а за ним на лошади гнался объездчик.
- Вот бешеный-то, ирод! Ведь затопчет мальчонку! - охали бабушки и дружно хватались за сердце.
Заметив, что всадник, размахивающий плёткой, повернул лошадь назад и поскакал в сторону конторы, обрадовались:
- Слава богу, отстал оглашенный! Пожарных будет вызывать! Юрка-то наш, окаменел! И о чём думает-то пострел? Влетит ему от отца, ох, влетит!
- Опять побёг! Как споро-то! Куда это черти его несут? – забеспокоилась бабушка Марфуня.
- Куда, куда, не видишь, что ли? К речке бежит, никак топиться удумал! – ответила бабушка Елена.
- Что делать будем?
- Бежим напрямки, небось, успеем!
Бабушки подхватились и устремились огородами к речке, пытаясь опередить внука. Юрка, конечно же, был быстрее. Он уже по колено вошёл в воду, осознав её вязкую, затягивающую силу, он уже зажмурил глаза и стиснул кулаки…
- Юрка!
«Русалки зовут!» Внуку про русалок рассказывала всё та же бабушка Марфуня, когда стращала, чтобы внук далеко не уплывал: «Вот поймают тебя девы морские, защекочут, не отвяжешься, утянут за собой на дно!»
Вспомнив предостерегающие слова бабушки, Юрка приостановился.
- …погодь! - снова донеслось до него, но не со стороны речки, а сзади, с огородов.
Юрка обернулся: спотыкаясь и прихрамывая, к нему спешили бабушка Марфуня и бабушка Елена. Они совсем задохнулись от бега и от переживаний, платки съехали в сторону, волосы растрепались…
- Ты, милок, угомонись! Ничего страшного-то не случилось. Подумаешь, скирд сгорел! Ещё поставят! - успокаивала Юрку бабушка Елена. Она вошла в воду, взяла внука за руку и осторожно вывела на берег.
- Отец что, пошумит, да успокоится. Ты же знаешь, внучок, он отходчивый! Мы тебя сейчас, сердешный, к тётке Клаве отведём. Погоди там, пока туточки не утихнет. Пойдём, пойдём, Юрасик, не боись, - приговаривала бабка Марфа, гладя внука по голове.
Бабушки повели, не сопротивляющегося, заговорённого и заглаженного, Юрку огородами в сторону соседней деревни Берёзовки. Там и жила тётка Клава, дочка бабушки Елены.
Елена и Марфа подробно рассказали Клаве о случившемся на выгоне пожаре и приказали зорко следить за мальцом: «Не дай Бог опять, что удумает!» Клава пообещала не спускать глаз с племянника.  Заварила ему пустырника, заставила выпить целый стакан отвара и уложила спать:
- Спи, Юрок! Утро вечера мудренее!
  Юрка уснул, словно в омут провалился. Проспал до обеда следующего дня.
Привиделся ему отец. Как сидит тот за кухонным столом и стучит по столу большой деревянной ложкой:
- Ты зачем, Юрка, скирд колхозный сжёг? Чем я теперь скотину кормить буду? А?
От стука Юрка и проснулся, весь в поту. Испуганно распахнул светлые глаза - где он? На стене в раме большая фотография, но не отца и матери свадебная, как в их доме; на этой фотографии были тётка Клава, совсем молодая, с золотыми серёжками в ушах, и её покойный муж, дядя Коля. «Значит, я у тётки дома.  Отец за мной пришёл, в окно стучится. Тётка Клава, небось, на дойку ушла», - догадался Юрка.
 Стук не прекращался. Юрка снова прислушался… по крыше дома барабанил дождь! Юрка пулей выскочил в палисадник и подставил под дождь улыбающееся лицо. С соседнего двора неслись ликующие крики: «Дождь! Ура! Смотрите, радуга!» Юрка посмотрел в сторону Черниговки и не поверил глазам: над его деревней семицветным коромыслом висела радуга. Он такой ещё никогда не видел. Радуга была нереальная - высокая-превысокая, широченная, переливающаяся… Чудо!
 Дождь лил, не останавливаясь. По какой-то причине небо именно сегодня решило вылить на землю всю влагу, какую собирало целое лето. Все радовались тёплому дождю и яркой радуге. И Черниговка, и Берёзовка, и Николаевка забыли, что вчера на выгоне сгорел большой колхозный скирд. Проливной дождь смыл все плохие воспоминания – остались только хорошие.
Юркина новая жизнь началась с радуги!
Теперь он знал, что самый невыносимый момент бывает перед началом. После может быть только лучше!