Моя бабушка, с которой я выросла, любила говорить слова, которые я в детстве и юности считала странными.
- Вот как в жизни бывает! Бывает, бывает, а потом еще прибывает!
Говорила она их, когда чередой шли неприятности, разводила руками, потом хлопала в ладошки и делала такое движение, каким гонят птицу пастись, или теленка. Как-будто прогоняла кого-то невидимого!
- Пусть беда убывает! - говорила она.
Не помню, чтобы беды убывали от этой её ворожбы. Но вот переживать их было легче. Убудут. Уйдут. Рано или поздно. Нужно только проявить терпение.
Когда у меня уже замелькала седина в темных моих волосах, когда настала темная полоса и в моей жизни, я написала маленькое стихотворение.
Ранили птичку,
Крылья подбили.
Кажется, больше
Уже не взлететь.
Что изменить,
Мы уже изменили.
Что не изменишь,
Нужно стерпеть!
Я потеряла равновесие на крыльце нашей деревенской бани. И упала. Прямо на доски, которые лежали у стены бани. Страшные доски от старого разобранного забора, утыканные ржавыми гвоздями. На мой крик прибежали дети, помогли подняться. Отвезли в травмпункт. Пробитые раны обработали, одну даже зашили. Но на ногу я наступить не могла. Стреляющая боль не давала сделать даже простое движение.
Хирург был веселым и оживленным человеком.
- Все поправимо! - радостно говорил он мне, - раны мы обработали, заживут. Швы снимем. Только должен Вас огорчить - у вас защемление нерва. Наступайте на ногу, не бойтесь. Там нет ни вывиха, ни перелома. Но солевое отложение в коленном суставе сдвинулось и защемило нерв. Боль уйдет или через семь дней или недель или месяцев. Купите специальный наколенник, будете бинтовать эластичным бинтом, мазать обезболивающими мазями, осторожно разрабатывать.
Боль мучила и терзала меня месяц за месяцем. При любом движении в коленном суставе я просто кричала. Передвигалась я на костылях, или цепляясь за стенки. Сын всюду привязал множество крепких бечевок. Цепляясь за них, я кое-как ползала по дому. Нужно было ухаживать за тяжело больным мужем, прикованным к постели, менять ему памперсы, кормить из ложки, петь с ним песни по утрам, чтобы не было застойной пневмонии, рассказывать веселые анекдоты и не кричать от пронзительной боли, чтобы не расстраивать его. К нему нужно было подходить с радостью. Я даже продолжала сгибать и разгибать ему ступни сто пятьдесят раз в день, потому что стопы - наш природный насос, без движения которых ухудшается кровообращение. А он не терял бодрости духа, смеялся и пел, протягивал ко мне руки, иногда брал ладони мои в свои и осторожно, ласково их поглаживал.
Сын мне поднял тахту на подставки, и я садилась, почти падала, но зато без посторонней помощи. И кресло у меня было поднято на подставки. В нем я то ли сидела, то ли лежала. Негнущуюся ногу свою я клала на пуфик. Все равно продолжала все делать руками. Опираясь на костыль и стоя на одной ноге возле плиты варила, также и стирала. Даже на огороде полола грядки, потому что тяпка была опорой, которая не давала мне упасть. Только ночью иногда просто не спала от боли сутками и молча смотрела в темное окно, дожидаясь рассвета.
Какое счастье, что сын построил себе дом на нашей усадьбе. И мы с отцом были у него под присмотром. И внуки нас не забывали. Хорошо помогал ухаживать за дедушкой одиннадцатилетний внук Никита. Четырехгодовалая внучка Даша тоже помогала. Она приходила к нам поиграть. Брала мелки и на бордовом ковре над кроватью дедушки рисовала то зиму, то речку, то облака. И рассказывала дедушке все про мир, который он видел только в окно, да во время прогулок на инвалидной коляске, которые теперь были редкостью. Дети были заняты на работе. Я никак не могла из-за боли в ноге. Приходила Даша и, как синоптик, рассказывала дедушке о погоде.
- Солнце взошло. Светит. Птички поют. Воробьи возле кормушки дерутся. Прилетала ворона. Тимка покормлен. Погулять его отпускала. Тетя Света ругается страшно на дядю Славу. Слова плохие кричит. Папа еще на работе. Мама будет вечером пирожки печь, я обязательно принесу тебе пирожков. Один. Нет. Два. Да ведь и для бабушки нужно. Ладно. Три тогда.
Дедушка слушал её и смотрел на неё с обожанием. Светлел лицом.
Поговорив с дедом, моя внучка шла в мою комнату. Поиграть. В ролевые игры. Полет её фантазии был безграничным. Она меня назначала на роль. Чаще всего я была монстром или Змеем Горынычем, или колдуном. Роли мне доставались злодейские. Страшным голосом я говорила, что найду принцессу в лесу и украду, унесу в свой замок. И ухала страшно. А Даша говорила, что принцессу не отдаст и позовет рыцаря, который эту принцессу спасет. Я изображала испуг. И даже просила прощения и обещала подобреть!
Но однажды моя красавица-внучка дала мне роль необычную.
- Да что ты, бабушка, все злодеец, да злодеец! Сегодня будешь балериной.
В душе я ахнула. Сидящая в кресле с больной ногой, устроенной на пуфике, с прислоненным к креслу костылем я на балерину, скажем откровенно, была мало похожа. Роль злодеев были мне ближе. Может быть кто бы и спорил с таким назначением, но я не стала отговаривать внучку.
- С удовольствием, - сказала я и засмеялась.
И стала я балериной. Я танцевала бальные танцы руками, сидя в кресле. А Даша прекрасно танцевала на большом ковре. Вначале мы танцевали под её пение. Потом она нашла прекрасную песню в компьютере.
"Белой акации гроздья душистые ночь напролет нас сводили с ума!" - пела певица. Песня разлилась по всему дому. Дедушка стал подпевать.
На шум в нашем доме пришла соседка.
- А что это вы тут в разгул ушли, господа инвалиды?
- Бабушка никакая не инвалидка. Она - балерина!
Свое заявление внучка сделала строгим голосом.
- Балерина??? Очень похожа. Очень. Вылитая балерина. Ни дать ни взять! И как это я раньше этого не замечала? Слышишь, Михайлович, жена то у тебя балерина!
- Я давно об этом знаю. Да еще какая! Прыгает вокруг меня на одной ноге, как кузнечик.
Все взрослые смеялись. Не смеялась только Даша. Она никак не могла понять, что здесь смешного?
А мне стало немного легче. Мне кажется, что после этого своего бального танца я пошла на поправку.
Велика сила балетного искусства!