Элла не понимала, что от нее хотели эти новые красивые и яркие, самодостаточные "друзья", от нее, человека, жившего своим миром и давно не ждущего ни помощи, ни участия, ни понимания. Все, кто стучался к ней в дом с этой целью, всегда приносили ей боль. Поэтому отворять она никому больше не собиралась (это правда), и спокойно, без стеснения и удивленных окосевших взглядов могла пустить слюну изо рта посреди своей квартиры.
Нижняя ее челюсть чуть-чуть не доставала до верхней и в образовавшееся отверствие всегда почему-то выливалась слюна. Этот поток липкой и вязкой, тянущейся за ней слизи мог вызвать рвотный рефлекс у человека, не привыкшего к подобным зрелищам. Но рядом всегда находился платок, заблаговременно сложенный мамой, и Элла подхватывала эту растекшуюся пузырчатую кисельную жижу и наматывала ее на платок. Иногда она помогала себе другой рукой, разворачивала на пальцах пенообразную паутину и рассматривала пузырьки.
С Эллой никто не пытался поговорить. И не только потому, что ее внешность отталкивала девяносто процентов собеседников, а потому, что непонятное внимание к ней не просто приводило Эллу в смятение - она панически боялась, когда кто-то специально для нее поворачивал голову и напрягал язык, открывал пуговичные глаза и вопросительно ждал ее реакции. Элла сразу же начинала метаться по квартире, судорожно мычать и звать свою мать. Поэтому Эллу оставили в покое.
В городок, где жила Элла, последнее время понаехали. Чужие люди с резкими, неосторожными взглядами, в щели которых Элла еле успевала проскользнуть, мешали ей. Она не понимала, что вызывает жалость, потому что жалости в ее мире не было. Было общение: аааууу - хотелось есть, у-у - не хотелось есть, е-е-е - потекла слюна, дайте чем-то вытру, о-о-о - Элла была удивлена, ауууаеееооо - я вас не понимаю.
Но этот иностранный знала только Элла. Интересующиеся ее бегущей за матерью тенью даже имени не могли сразу запомнить, и переспрашивали Бэлла? Да, нет же, Элла... сердилась мать, но не подавала виду... мать, ощутив на себе многолетний передоз чужого внимания, научилась не подавать виду, но не научилась забывать обидчика. Ей было больно, что ее Элла - особенная... она бы все отдала, чтобы ее девочка была заурядной обычной неприметной серенькой, вобщем как все.
Эллу такой и запомнили - ждущую возле магазина свою мать, и ловящую солнце в паутины слюней. Ни как дела, ни добрый день, ни прошу прощение - а невероятный мир пузырьков, капелек, прозрачной жижи и перепуганных глаз... Сейчас Элла замычит и убежит, потому что к ней подошел подросток. А найдя свою мать, она уткнется ей в плечо, пустит длинную-пердлинну, тягучую прозрачную обслюнявленую веревку - и побежит тенью домой... там спокойнее.