Вокруг, в каждом городе слоёным пирогом набухает бедность, без материальных основ, как птица с выпотрошенными перьями, люди ютятся в обносках и картоне, прижимаясь друг к другу для того, что бы согреться, ведь солнце обманчиво в своей желтизне, уходя каждый раз за бескровный горизонт бурым маревом. И в городе выбоины, грязь и швы разбавлены набухающими соцветиями и гомоном пчёл, ароматами и запахами, пресным и солёным. Парочки целуются на бульварах, пока кружат на ветру порванные лоскуты газетных вырезок о съёме жилья, поиске работы, прощении и исповеди.
Ты шныряешь по улицам, с прикуренной сигаретой, кутаясь в свой немного нелепый воротник куртки. Как образина, с ласковыми руками в шершавых зарубках. Скользишь ботинками по асфальту, представляя, что они наступаю в вязкую патоку.
Заваливаешься на кровать и читаешь книги с воспоминаниями оборванных моментами лиц, любимых и ненавистных. С родинками и без. Что-то безликое подступает к дыхательным путям, заставляя многое позабыть. Смотри, бродяга под окном со смыслом пинает алюминиевую банку из под пива, одной рукой придерживая пакет со своим золотым скарбом. Его борода будто бы уже пустила змей, которые ползают по плечам в попытках ужалить всё, что нацелило на бродягу свои жёлтые взгляды.
Даже фонари больше не улыбаются, а лишь скалят свои стёкла, полу-разбитые осколками затухающих дорог. Как дымная бригантина, сбившаяся с курса, струится свет. Комками. И человек запахивается ещё плотнее в свою избитую временем куртку, что бы согреться в памяти и улыбках. В Прикосновениях уплывающих лиц на мотивы новой осени. Лета, Весны, листьев шуршащих под ногами крапинами умирающего сезона.
Что ждёт тебя за углом? Возможно красивые глаза, голубые или зелёные, выбирай сам градации на этом поле экспериментов, как глоток таёжного букета. Если подойти к тебе и спросить, “Ты видел когда-нибудь спящих сов?”, то, что ты мне ответишь, потупив взор и покраснев щеками, будто на них зреют наливные яблоки, будет значительнее всего остального. Разве что кроме моей любви к красивым женским щекам, которые так и хочется зацеловать своими потрескавшимися губами язвами чувств. Твои были и остаются самими любимыми.
Это как соль земли, её слёзы и радость, спрятанная в маленькую шкатулку, что готова открыться по одной твоей просьбе и показать фарфоровую балерину, снова и снова кружащуюся на своей оси, пока ты сам не выберешь время остановки.
Остановки, на которой стоят лица кривых геометрических фигур, любители контркультуры, ценители рабочего строя по расписанию, пожилые люди с баулами важного. Все ждут приближающегося чудовища из хрупких сплавов, что бы забраться в его живот и умчаться в точку прибытия важности дум. Суеты, непонятных наук и говора городских окраин полных разбившегося камня, прохудившихся крыш и согбенных ветвей деревьев, которые будто забились в страхе и клонят свои головы к земле потупив свой взор, будто они оказались здесь совершенно случайно.
Кто знаешь, что здесь случайно или нет? На этой улицы с утерянным номером и домами, как наступающих бобиков с милицией гул. Окна горят и затем потухают, их шторы заигрывают с тобой, как ресницы девушки, которую ты встретил на очередной пресной вечеринке, но боишься подойти, ведь в спину дышат грузные сопла наблюдателей, обдавая всего тебя жарким паром. И я прохожу мимо, срывая красивый цветок или пиная щебёнку у себя под ногами.
Грузное тело с руками обезьяны, большими и неуклюжими выбивает слова под звучание музыкантов Торонто. Как наскальная живопись, ещё один маяк для истории, что бы не заплутать будущим поколениями социальных психопатов, бедных и богатых, объединяющих друг друга скопом различных фобий и патологий, лабиринты разума искрятся ямами и ловушками, в которые каждый горазд провалиться, бегая за собственной тенью. И спотыкаясь, с грозным взглядом беспробудно чесать место ушиба, синеющее, как ты сам, после обилия выпитого, проваливаясь в рутинный сон.
После просыпаться на утро и жестами слона под транквилизаторами показывать, как тебе дурно. Прыгая из одной кровати в другую, как бездумная цапля. Кутаясь в одеяло вспоминать прозрачные кружева любви, что зашла в гости, а потом, обидевшись, громко хлопнула за собой дверью или же тихо ушла на цыпочках, пока ты ещё спал, играя роль ловца грёз. После такого хочется встрепенуться и закричать, что есть мочи. На всю округу, что бы даже птицы взлетели со своих насиженных мест, а дятел перестал вести отсчёт своим стукам по больной коре одинокого дерева, окутанного слабой дымкой тумана. Добежать до двери, остановить, чуть касаясь плеч и взять за руку. Но как удержать в руках феникса, что решил стать пеплом? Как не дать ему просочиться сквозь твои пальцы, оставшись в ворсе ковра каких-то обрывочных воспоминаний былого лета. Я не нахожу ответы и просто брожу
по беззубым улицам, смотря на бродяг и прохожих, смотря на бледность и красоту последних движений попыток человека ухватить счастье за шиворот, погладить или надавать ему по морде. Тут каждый волен выбирать своей собственный жест.
Но воспоминания о её кружевах на смуглой ноге не дают мне покоя каждый день.
Давай бродить вместе по этим каскадам, что нагромоздили мы сами. Можно ведь просто отправиться в далёкое путешествие, окинуть взглядом всё необъятное и понять, что путь пролегает гораздо дальше, чем ты мог себе вообразить. Он ветвист, как ветки на самых величавых деревьях тихого леса. Такого же тихого, как ты в полуночное время и странного, как абстракция на полотнах именитых художников нашего времени. Будь покорителем, будь путешественником, будь похищенным и укравшим. Только не увянь, как старый фрукт.
В зените вытяни руку навстречу солнечным лучам и почувствуй, как они целуют твою ладонь, заботливо гладят. По кривой или прямо можно лавировать, танцевать на чужих столах и портить застолья, воспитывать детей и водить их каждый день в детский сад или пойти одиноким провожатым поселиться в картонную коробку и послать всё к чёртовой матери, на рогах с пространством и материей. Смотреть, как мать с обветренным лицом и выпирающими скулами нервно дёргает своё чадо за руку, будто норовя вырвать её с корнем из хрупкого тела, только за то, что ребёнок наступил в лужу своим фиолетовым резиновым сапогом и засмеялся на всю улицу от радости брызг, что полетели во все стороны. Он искренен с самим собой и природой окружающих явлений. Честен. Но разве эта мать честно, с пеной у рта понукающая его и показывая ударами своё разочарование в жизни и совершенных когда-то поступках. Может поэтому-то многие и прячутся от всех и всего в свои картонные коробки в тенистых аллеях и кустах, лишь бы остаться незамеченными.