Панель
Исторические хроники
Панель – ж. нем., латвина, теснина, пришиваемая
по стенам вплоть к полу, чтобы ею закрыть щель,
дыры.
Вл. Даль
Глава 1
Кони рванули.
Трижды был прав отставной лётчик ВВС США, утверждая –
ничто не случайно. Ничто в этом мире не случайно. Ни дождь,
ни ветер, ни палящее солнце, ни смена климата, ни перемена
режима. Ничто не случайно. Не случайно за полтора десятка лет
до конца века, в нашу страну пришёл правитель, давший людям
очередную «свободу».
Свободу!
Эту многоликую языческую богиню, подставляющую алчному
жертвователю тот лик, который от неё требуют. И совсем не
случайно, перед этим, почти за тысячу лет, вольному народу
дали ту же Свободу. Зачем она им? Им – Вольным людям?
Зачем им эта многорукая языческая богиня, в каждой руке
которой по плётке и лишь в одной - пряник?
Не случайно, получив Свободу, позакрывались фабрики и
заводы, а открылись бесконечные рынки и базары … И т. д.
и т. п. Но я совсем не об этом хочу вам сегодня
рассказать…
Не случайно, став свободным, а именно свободным в
первую очередь, от средств к существованию, один, не молодой
уже художник, взял однажды подмышку свои холсты и пошёл
с ними в люди …
Он шел по весеннему, цветущему, курортному городу, так
и хочется сказать – радуясь жизни и теплу юного Солнца … Но…
Может, так оно всё и было бы, если б художника не ждала
дома нестарая, но ворчливая жена. Кто-то скажет, что о ней
то и не стоило упоминать, какая мелочь, у всех жёны, у
всех ворчат … Да нет, не могу. Именно её ворчание дало
жизнь нашей Панели…
Обойдя центр города по периметру, и приглядев уютное
местечко возле ресторана, постоял художник в нерешительности,
огляделся по сторонам и … как в омут головой … крякнул
с досады, махнул рукой и, помянув «нечистого», выставил
свои холсты на панель этого ресторана.
Вот она, тяжёлая участь первопроходца!
Вы скажете: « Что тут такого? Подумаешь … » Не скажете?
Правильно, лучше помолчите. И стыд и страх и гордость за
свою профессию… всё смешалось в кучу в душе художника…
А мимо бежали суетливые люди по своим личным и очень
важным для них делам. И им не было никакого дела до дядьки
стоящего на «ватных» ногах, у каких-то картинок расставленных
по панели ресторана. А дядька этот молил бога только об
одном – только бы его не увидели знакомые…
Неделя... другая... месяц…
Художник стоит – стойко…
Лето. В городе босоногая детвора, курортники с авоськами
полными фруктов.
- Вась, глянь-ка! Это што? Это там, где мы купаемся?
Вась, давай купим… Сколько? А если чуть - чуть поменьше?
Хорошо, берём.
И счастливый художник засовывает хрустящие бумажки в
потайной карманчик. Он уже не один. Рядом коллега и им,
по крайней мере, уже не стыдно стоять у панели ресторана,
у всех на виду.
До конца века оставалось лет пять, до конца жизни –
бесконечность. Впрочем, о конце жизни никто и не думал…
Приятно было знойным днём сидеть в тени большого дерева,
потягивая пиво вести неспешные беседы ни о чём, и
провожать взглядом мимо пробегающие, стройные, женские ножки,
засовывая при этом, изредка, в карман хрустящие купюры,
полученные от реализации картин.
Подходили друзья - художники, интересовались доходами: «Да,
однако!», о чём-то размышляли, прикидывали, но становиться
рядом не спешили. С удовольствием угощались пивом, обещали
ещё заглядывать, а всё ж посмеиваясь и хмыкая себе под
нос, шли дальше.
А горожане привыкли. Привыкли и курортники. Привыкли и
даже стали думать; как же это раньше был город - курорт без
своего Арбата. Как же так?
Панель стала настолько популярна, что даже один, весьма
уважающий себя в нашем городе бизнесмен, попытался было
перенести её под окна своего офиса, наверное, для того,
чтоб быть всегда рядом… с прекрасным…
Глава 2
Всадники поднялись ввысь и поскакали.
Худо-бедно проходит время, и каждое лето всё те же
босоногие детишки, курортники с корзинками полными фруктов, и
молоденькие девчонки, которые, пользуясь жарой беззастенчиво
демонстрируют всем свои «прелести»…
До конца века – год, два. Панель не узнать. Да - да,
именно «Панель». Вы только вслушайтесь, сколько поэзии и музыки
в звучании этого слова. Па - нель-ь-ь!!! Этот звук нежным
звоном несётся над морской гладью, рождённый рындой отбивающей
склянки.
Сколько в этом звуке тайн, сколько загадок! Светлой душе
не найти в нём ни капли непристойности…
Название «Ейский Арбат» было решительно отвергнуто, уже
множеством художников, примкнувшими, и обжившими, вдруг ставшую
тесной, улочку. Будет от чего тесно!
Толпы коробейников заполнили всё пустующее пространство, и
передвигаться нужно было весьма умело, чтобы не наступить на
хрупкие сувениры и прочие курортные побрякушки, разложенные по
земле между стендами художников…
Да - да, время идёт. Панель ресторана уже не вмещала на
себе многочисленные работы художников, и им пришлось изготовить
специальные стенды, для демонстрации на них своего творчества.
Кроме того, пользуясь людным местом, отдельные,
несознательные личности, пытались даже привезти на Панель
резную мебель, утверждая, что это тоже предмет искусства и,
закатывая рукава, настойчиво предлагали подискутировать на эту
тему, так сказать – по-мужски…
Мало того! Появились даже цыганки со своим стандартным
набором услуг…
- Позолоти ручку, красавчик. Всё скажу; что было, что
будет, чем сердце твоё успокоится…
- Сердце моё, милая, на «том свете» успокоится. Тебя
как зовут, родная…
- Любаша, красавчик…
- Ты лучше разгадай мне, Любаша, сон мой вчерашний. А
снились мне, милая, тараканы. Лежу я на мягком диване, в
тёмной комнате. Вдалеке только огонёк светится: то-ли лампочка
в полнакала горит, то-ли месяц в окошке из-за туч выходит,
то-ли лампадка в углу мерцает… не пойму… И слышу шорох со
всех сторон, да и вижу их ясно… Одни маленькие, шустрые,
другие поболее будут, поленивее. И все ко мне подбираются,
куснуть от меня хотят… Гляжу я на них и не пойму, что
мне делать? Толи испугаться и убежать, то-ли взять тапок и
прихлопнуть всех… Да только пока я думал, большой паук
сверху спустился, хвать самого толстого и ленивого, паутиной
опутал, и вмиг пропали куда-то оба. А все остальные сами
разбежались… Вот такая у меня загадка к тебе, милая…
- Вон, смотри, твоя загадка из твоего сна, к тебе
идёт, красавчик. Видишь? Лысый в кожанке и в синих
шароварах с белыми полосками по боку…
Лысый подошёл…
- Чьи картинки, браток, твои?
- Мои…
- Хорошо получается, красиво. Молодец, братишка. Только
нехорошо получается – делиться надо…
Да - да. А вы думали? Всякие недоразумения в жизни
случаются…
Глава 3
Так летели они в молчании долго, пока Воланд
не осадил своего коня на каменистой, безрадостной,
плоской вершине. Луна заливала площадку зелено
и ярко, и Маргарита вскоре разглядела в
пустынной местности кресло, и в нём белую фигуру
сидящего человека…
Миллениум…
Дурацкое слово. Что-то из лексикона наркоманов, если
не ошибаюсь. Толи дело наше русское – тысячелетие! Какая
мощь и величие в самом звучании слова. Сравнится ли с ним
это жалкое и дохлое – миллен-ни-и-ум.
Сколько шума из-за него подняли, сколько суеты. Одной
тысячью больше, одной меньше, какая разница. Люди-то от
Сотворения Мира никак не меняются. Как жили по принципу:
«хлеба и зрелищ», так и живут по нему. Как шлялись по
бескрайним просторам земли бездомные цыгане, так и шляются.
- Ба-а-а! Любаша!!! Ты ли это?! Здравствуй, родная!
Вот кстати! А я сон на днях видел. Разгадай, милая. Всю
ночь меня пауки одолевали, здоровые такие, с ладошку… Сижу
я на своём диване, в своей комнате и пошевелиться не
могу. Видимо паутиной всего меня запеленали, только одна рука
и осталась свободной. Держу в ней мухобойку, да и хлопаю ей,
что есть мочи… да всё мимо… увёртываются, заразы… Шустрые
такие, на восьми ножках, да с десятью глазками. Всё видят!
Не поспеваю за ними… Вот такая беда у меня, милая. К
чему это?..
- Во-он, смотри, твоя беда стоит у твоих картинок,
на тебя хитро поглядывает…
Подошла беда…
- Здравствуйте.
- Здравствуйте.
- Вы картины продаёте?
- Иногда случается такое…
- Очень хорошо. Инспектор налоговой полиции, позвольте
представиться… вот удостоверение… А позвольте полюбопытствовать…
Ох уж это мне любопытство! Говорят – не порок. А по
мне, так самый скверный человеческий инстинкт. Вот скажете;
театр, кинематограф, книги, телевидение… Скажете, что это
всё предмет высокого искусства? Чёрта-с с два! По мне, так
это простое подглядывание в замочную скважину к соседям! Что
там у них? Ух ты, как здорово! Как интересно! Какие там
страсти!...
Простите меня, Христа ради. Это я от расстройства
чувств такой вредный…
А как было хорошо раньше. Получили индульгенцию от
нашего любимого городского правителя, и все лишние люди
стороной Панель обходили. Как мы его любили! А как-то раз,
осенней порой, подули ветра холодные, потянулись перелётные
птицы на юг… Тесно, душно стало ему в маленьком,
провинциальном кабинете. Вышел правитель на крыльцо,
расправил могучие плечи, почистил пёрышки и, взмахнув крылами,
устремился в след журавлиной стае…
Где ты теперь, защитник наш? В каких краях?
Но не оставила нас Божья благодать. Пришёл другой
правитель, мудростью своей остановивший гражданскую войну.
Да - да. На Панели грянула гражданская война. Ещё ни одно
государство мира в период своего становления не обходилось
без неё.
Повод банальный – борьба за территорию. Могло всё
кончиться кровью, если бы не соломоново решение мудрого
правителя. Вошёл он смело в перевозбуждённую толпу, рубанул
острым мечом Панель надвое и изрёк: «Мальчики - направо,
девочки - налево!».
Хвала его мудрости! Стали художники по правую руку
правителя, а продавщицы сувениров по левую. Стоят противу
друг другу со взором горящим…
Приняв обильные подношения от благодарных граждан Панели,
велел правитель своему окружению оставить их в покое, на
время… Не забывая однако, иногда, переодевшись простым
мирянином, прогуливаться среди них проверяя; как вы тут, не
съели ещё друг друга?
Не съели. Что вы! Мальчики с девочками завсегда общий
язык найдут…
Когда им делить уже больше нечего…
Глава 4
Луна хорошо помогала Маргарите, светила
лучше, чем самый лучший электрический фонарь,
и Маргарита видела, что сидящий, глаза которого
казались слепыми, сидел в немом оцепенении, сжавши
одной рукой подлокотник, а другой, гладил
голову громадной остроухой собаки, лежащей
рядом с тяжёлым, каменным креслом. Собака,
казалось, в блаженстве растеклась по всей,
лежащей у их ног, долине, заполнила её всю, без
остатка. И в изнеможении, помогая руке хозяина,
подставлялась под ласки…
Идут года. Всё так же греет летнее Солнце тела
многочисленных курортников. Молоденькие девчонки совсем уже
обнаглели – так и шныряют по городу в, почти, одних
купальниках, беспокоя не молодые уже сердца панельной братии.
А Панель уже не просто… так сказать… Это уже нечто
большее, что-то вроде клуба для интеллектуальной элиты города.
Здесь отмечаются дни рождений, юбилеи, свадьбы, рождаются
дети и, слава Богу, ещё никто пока не умер. И главное,
разумеется, здесь всегда можно найти хороший подарок; для
жены, для друга, для коллеги или начальника. Или даже для
любимого мужа, любовника – как вариант…
И весьма за скромную цену. Правда - правда! Это могут
подтвердить и бесконечные гости города, разомлевшие от южного
солнца, безделья и чрезмерной выпивки. Очень часто на
Панели можно услышать:
- Это в чём, в рублях?!?! Тогда вот эту, эту, вот
эту и во-он ту ещё, пожалуй… Заверните.
А маленький, провинциальный город - курорт приобретал на
Панели своё лицо. На картинах художников застывали навечно
его тихие, уютные улочки, старинные купеческие дома, утопающие
в зелени лета либо в золоте осени. Аллеи, парки, тёплое,
ласковое море, цвет которого не спутать ни с какими другими
морями экзотических стран.
Застывали в картинах навечно городские пляжи с мягким,
неповторимым бархатом морского песка…
Картины художников уезжали в дальние страны: в Испанию,
Италию, Францию, США и Канаду, в Турцию и Германию, Китай
и Корею… И ещё во множество других далёких и не очень стран.
И если что-то и связывало этот город с остальным миром,
так это живопись Панели.
Художники были счастливы, они нашли своё место в жизни.
И всё было бы хорошо, если б не…
Интер-рвенция…
Пользуясь благодушием панельной братии, начали затёсываться
в их ряды залётные торгаши картинками, перебивающие и без того
скудный хлеб. Напряжение росло.
Пацифистские взгляды художников не позволяли взять им в
руки топоры и вилы. И получив в ответ на свой вопрос,
классическое: «А ты кто такой?», они скромно ретировались.
Но когда интервенция приняла угрожающие масштабы,
возмутились даже самые либеральные слои Панели. Стали слышны
призывы к объединению, призывы к вооружению какими-нибудь
официальными бумажками, только для своих. Можно было услышать:
«В шею! В шею их, сукиных детей! В шею!». Был даже тайным
голосованием избран свой, панельный правитель, которому дали
широкие полномочия – держать кассу и печать, а так же – казнить
и миловать…
Все эти действия обернулись для залётных гастролёров
настолько серьёзно и грозно, что их ряды дрогнули. Получив
ультиматум: «Бог вам в помощь, город большой, места всем хватит,
а нашу Панель не трожь-ь!», они отступили.
Посему поводу был устроен пир на весь мир, на котором
правитель получил отставку, кассу пропили, а пробегавшему мимо
гастролёру дали в морду…
Глава 5
- Ваш роман прочитан, - сказал Воланд,
поворачиваясь к мастеру, - но, к сожалению, он не
окончен. Так вот, мне хотелось показать вам вашего
героя. Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке
и ждёт. Он хочет пройти по лунной дороге и
разговаривать с арестантом Га-Ноцри, потому что, как
он утверждает, ему не дали договорить чего-то,
тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца
нисана. Но, увы. На эту дорогу ему выйти не удаётся.
Теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой.
Мастер, как будто ждал этого, пока стоял
неподвижно и смотрел на сидящего прокуратора. Он
подошёл к креслу и, неожиданно для себя, прокричал,
- Свободен! Свободен! - и уже спокойно добавил, - иди,
он ждёт тебя.
Наступили спокойные времена…
Вольное братство художников безмятежно проводило свои
летние дни в тени раскидистых лип с пивом в руках,
предаваясь излюбленному занятию – наблюдению за стройными
женскими ножками…
Осенними сумерками, подводили «дебед» с «кредетом»,
чертыхаясь в итоге и кляня свою горькую долю…
Зимними вечерами грызли сухари, запивая их водой…
А весенним утром, глядя в окно на слякоть улиц и
слёзы запотевших стёкол, тяжко вздыхали и, почесав впалый
живот, шли в мастерскую грунтовать холсты – скоро лето…
И всё было бы хорошо, если бы не…
Ох уж это мне - «если бы»!
На четвёртом году нового тысячелетия, в окружении,
близком к, уже новому правителю, начало зреть МНЕНИЕ по
поводу Панели:
- А не прекратить ли нам это безобразие в центре
города, тем более, что мы таки с этого безобразия ничего
таки не имеем? Не загнать ли нам их всех в резервацию
и не брать ли нам с них звонкую монету за пребывание
там?
Ах – ты-ж , Божешь мой… Чудны дела твои…
Депар-ртация!!!
Что? Страшно? А вы как думали?
Вслушайтесь только в звучание этого слова. Какая в нём
мощь, вызывающая животный ужас! Видимо правы были древние,
утверждая, что именно в звуке и был главный секрет
утраченного искусства колдовства.
Панель замерла. Не сразу она пришла в себя от
полученного шока. Тоска и уныние овладела многими её
членами. Не было слышно призывов ни к объединению, ни к
вооружению. Все прекрасно понимали бессмысленность этого
занятия. Было решено лечь костьми, умереть, но на Родине.
А там – как воля Божья распорядится…
Поневоле тут вспомнится старый друг Пифагор. Как-то раз
он сказал мне:
- Жизнь подобна игрищам; иные приходят на них
состязаться, иные – торговать, а самые счастливые – смотреть…
Как же хрупко ты бываешь, счастье, в тот миг, когда
дежурные клоуны, вдруг, вытаскивают тебя на большую арену
балагана, для оживления скучного представления…
- Любаша! Радость моя! Солнце моё ясное! Ты ли это?
Здравствуй, милая. Где ж ты так долго бродила? Забери меня
с собой, я буду тебе хорошим мужем! Будем вместе
странствовать в пыльных кибитках, танцевать у ночных
костров и предаваться любви, укрывшись утренними туманами
бескрайних просторов мира… Но сперва разгадай сон мой
дурацкий… Уж несколько ночей он беспокоит меня. Снятся
мне мыши. Захожу к себе домой, вот вам здрасьте –
сюрприз, а там мыши. Белые мыши. Бегают везде, суетятся,
толкаются, кусаются, еду друг у друга из лапок выхватывают.
Нет, милая, не крысы, мыши, точно мыши… Маленькие,
беленькие, пушистенькие. Хорошенькие такие, прямо лапочки.
Но сколько же их! Мне их никогда не прокормить…
Глава 6
Горы превратили голос мастера в гром и
этот же гром их разрушил. Проклятые скалистые
стены упали, осталась только площадка с
каменным креслом. Над чёрной бездной, в которую
ушли стены, загорелся необъятный город с
царствующими над ним, сверкающими идолами
поверх пышно разросшегося за много тысяч этих
лун садом. Прямо к этому саду потянулась
долгожданная прокуратором лунная дорога и
на ней, вдали, появилась фигура человека в
белом одеянии. Прокуратор с трудом поднялся с
кресла и что-то прокричал хриплым, сорванным
голосом. Нельзя было разобрать, плачет ли он
или смеётся…
Пронесло…
Город вспучило ветрами перемен, и Панель пронесло…
Правителя, бывшую грозу преступного мира, как не
оправдавшего доверие, сняли к чёртовой матери с должности
и забрали к себе под крыло, в Краевой центр… Окружение
правителя, сметённое ветрами, вспорхнуло стаей легкокрылых
бабочек со своих насиженных мест, закружилось в хороводе
управляемого хаоса вокруг нового… И напархавшись, усталые,
но довольные, расселись вновь по «местам», правда в другой
комбинации.
О панели забыли, не до неё…
Художники облегчённо вздохнули, отряхнулись, оправились
и, занялись своим привычным делом. Картинами, умными
разговорами под пиво, и созерцанием женских «прелестей»,
обрушившихся на них из-под новомодных, летних, дамских
нарядов…
И…
Ставки…
Город по-прежнему, с периодичностью год – два, пучило
переменами. Очередных правителей сдувало ветрами, как пушинки,
в неизвестном направлении. Стая бабочек (очень хочется
написать – ворон, но будет, как-то грубо, не культурно,
возможно даже оскорбительно, лучше воздержусь от этого),
с той же периодичностью подхватываемая ветрами, взмывала в
небо и, долго кружась вокруг очередного ставленника сверху,
рассаживалась вновь по своим и чужим «хлебным» местам, крепко
ухватившись всеми своими мохнатыми лапками за столешницу.
А художники делали ставки на то, куда, какая воро... ,
pardon, бабочка усядется на этот раз. За какой стол?
А попутно, на Панели, было созвано экстренное собрание,
на котором решено было вновь объединиться, зарегистрироваться,
приобрести себе юр. лицо, выбрать себе своего, панельного
правителя, а ему в помощь - секретаря, а секретарю в руки -
печать и кассу. А так же выбрать делегатов из наиболее
именитых и, каждый раз бить челом очередному ставленнику,
с просьбой о защите…
Задобрив очередного правителя живописными подарками,
художники получали от него разрешительную бумагу с подписями
и печатями, да такую бумагу, с такими подписями, что ни
одна ворона больше не смела беспокоить панельную братию нелепым
вопросом: «А вы почему здесь стоите? На каких основаниях
занимаете муниципальную землю? А где ваше…»
А в ответ этой воро..., ах - да, pardonte,.. нежному
созданию, хлопающему радужными крылышками за спиной,.. в хобот
ему, бумагу… на… читай… нам нынче можно… Нам теперь
всё можно…
Ушли в небытиё братки в кожанках и в штанах от
«Ададис», отошли в сторону служители налогового закона. У
очередных, новых городских правителей, окружение было непрочным,
шатким, неспособным сформировать опасное для Панели «мнение».
Панель расслабилась…
А зря…
Прилетело оттуда, откуда никто и не ждал, даже подумать
было невозможно…
В то время как вся страна, с азартом следила за тем,
как поднимался ВВП, у простого народа вдруг кончились деньги.
Нет, конечно же, на еду и на коммуналку деньги остались. Но
в нелёгком выборе – куда потратить деньги, на еду или на
коммуналку, для «прекрасного» - места уже не было. А картины,
так вообще, как-то так, плавно, перекочевали в разряд
«предметов роскоши».
Спрос на живопись упал…
На сувениры спрос, впрочем, остался. Тему: «подарки с
юга», для курортников никто не отменял. Стояли разъярённые
художники у своих картин, и с завистью наблюдали за тем, как
у девушек напротив, с их лотков, толстые жопы выбирают себе
ра-а-акушки с Азовского моря. (Закупленные предварительно,
предприимчивыми торговцами оптом, у китайцев).
А тако же – магнитики, не важно какие, лишь бы подешевле,
и главное, чтобы на них было обозначено: «мы тут были…». Иногда,
обернётся такая ж.....а (женщина), глядь – картины, на ту же
тему: «мы тут были…». Подойдёт она к стендам и начнёт с
умным видом рассматривать, выбирать, пальцем щупать, ноготком
по краске скрести, ну и конечно же – торговаться…
- Сколько - сколько? Ско-олько?!?! А подешевше? А ещё
чуть-чуть? А ещё самую чуточку?.. - игриво улыбаясь, - Нет!
Дорого.
И пойдёт эта ж….а (в смысле – женщина) своей дорогой. В
одной руке у неё ребёнок и сигарета, в другой - баклажки
с разливным вином, а подмышкой зажата ра-а-акушка
размером с ведро, кастрюлю, ну с чайник, ладно – с чашку…
Да уж… Позлобствовал от души!
Простите меня, люди добрые, не удержался. Пустой желудок
не располагает к милосердию и пониманию.
Ряды панельной братии стали редеть. На десятом году
нового тысячелетия, осталось лишь несколько стойких «оловянных
солдатиков», и ваш покорный слуга в их числе…
Как дальше жить? Что делать? Чем заниматься? Панель
вымирала… Тяжело дыша, вцепилась в своих оставшихся «адептов»
мёртвой хваткой, держит впроголодь, а от себя не отпускает…
Эх, Любаша! Где ты теперь? Где ты, милая, в каких
мирах? Почему я не цыган? Почему я всё ещё не с тобой?
Почему не дышу твоим вольным воздухом? Кому теперь
рассказывать свои сны?
А снится мне, милая, наше море, промороженное насквозь.
Вышел я на него зимой… в полночь… кругом снег. Впереди
снег, по сторонам снег, сзади снег… и над головой – тоже
снег… Снегопад… мягкими, нежными хлопьями… Тишина кругом,
только скрип снега под моими ботинками… и ничего не видно…
Вокруг белая мгла, а за спиной – Белая Тьма… и
каждый из них смотрит на меня; кто с интересом, кто с
иронией, кто с нетерпением, некоторые с ожиданием… иные со
скукой, мол, видели всё это уже… сотни раз… Но большинство
с надеждой…
Куда идти? В какую сторону? Можно вернуться назад, по
своим следам, только их уже давно занесло… всё тем же
снегом… Стою, задрав голову к небу, глотаю жадным ртом
воздух… А вокруг – снежное безмолвие…
Белое забвение…
Глава 7
- Иди же… - оборвал на полуслове Воланд. Он
с изумлением смотрел на громадную, чёрную
собаку, вцепившуюся пастью в руку прокуратора
и с глухим рычанием держащую его возле себя.
Теперь Маргарита не сомневалась, что
прокуратор плачет и кричит от боли. От боли
и ужаса невозможности ступить на долгожданную,
лунную дорогу, и идти навстречу ему, тому, кто
ждёт его там. Прокуратор сделал шаг, но огромный
чёрный пёс повис на руке всем телом…
На каменные плиты упали капли крови и
покатились по мягкой пыли ртутными шариками во
все стороны…
2012 год…
Поздравляю! Конец света, о котором нам так долго и
настойчиво твердили журналисты от REN TV, таки свершился!
Правда не в декабре, а летом. И не для всех. А только
для отдельных персонажей с планеты Земля, считавших себя
принадлежащими к вольному панельному братству.
Панель рухнула…
Как я уже сказал – летом, в самом начале курортного
сезона. Большей подлости от REN TV-эшников ожидать было
трудно. Что называется – накаркали.
А теперь сначала и поподробнее…
«Божья милость», в лице бесконечной череды лояльных к
Панели ставленников издалека – закончилась. В городе –
новый правитель, из аборигенов, короче – свой… Непонятно
только – кому?
Панельщики замерли в ожидании…
Ожидание не заставило себя долго …
- Вон! Убирайтесь! Хватит, надоели ваши морды! К чёртовой
матери всех! Я здесь Хозяин! А бумажки ваши прежние - знаете,
как употребить…
Молодец! Что называется – добил лежачего… Вернее – и без
того, лежачую и распластанную ниц…
Окружение нового, так сказать «своего», окрепло. Сплошь
из розово–мордатых, отставников-тыловиков, воспитанных на мзде
новейших времён…
Подошёл, как-то раз на Панель, занявшую своё место уже
нелегально, такой вот… сдобный… розовый… губастенький… с
выправкой…
- Вам же сказали, что здесь нельзя! Что непонятно?
- Дорогой товарищ - барин, как же так? Мы столько лет
здесь, куда нам теперь? Пожалейте стариков…
- Сколько вас тут?
- Да вот, трое всего осталось… и ещё двое… где-то…
возможно…
- Вы же знаете, что бесплатно нельзя… постановление… -
отвёл глаза в сторону.
- Да как же так? Столько лет… верой - правдой… Батюшка
ты наш родной… Где ж нам деньги-то взять? Давайте, как
прежде было, в старые времена, возьмите натурой… - И
протягивают ему с мольбой в глазах, картины.
Губастенький отшатнулся, поморщился…
- Давайте так. Соберитесь там… меж собой… обсудите… -
понизив голос, - по сколько, с каждого… а там посмотрим…
И не жадничайте, а иначе – полиция… штраф… конфискация…
- ?!?! За что?!
- Несанкционированная торговля, в неположенном месте…
- Какая торговля?! Вашбродь… Помилуйте! Мы уже и забыли,
когда в последний раз-то…
«Окруженец» мило улыбнулся в ответ и отчалил по своим
делам. По дороге, вызвав таки полицию для разбирательства…
Прибывший наряд полиции, достав бумагу и ручку,
неспешно запротоколировал факт кончины Панели…
Дата Печать
Роспись
Эпилог
- Мне нечего сказать, - произнёс Воланд, -
здесь от меня больше ничего не зависит.– И
пришпорив коня, не разбирая дороги, он
ринулся прочь.
Исчез город. Лунная дорога, вытянувшись
в нить, ушла в бездну звёздного неба. Пятый
прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат,
упал в каменное кресло, посмотрел на
своего единственного товарища этих
бесконечных сотен лун и медленно поднёс
окровавленную руку к его голове…
Пёс был счастлив…
М. Булгаков, роман «Мастер
и Маргарита», из черновиков
Не хочется заканчивать на грустном. Хотя история
Панели закончилась, но убитая и погребённая, она дала всходы,
которые проросли в Парке, на Набережной, «под Аркой». Обитает
там, хоть и на «птичьих правах», но по - прежнему вольная,
никому, ничем не обязанная, бывшая панельная братия…