«Не поражать, преследовать и истреблять злодеев, а возвращать на путь исправления через истребление мглы, дух их помрачившей.» ( из рескрипта императрицы Екатерины 2 от 29 июня 1774 года).
В истории Сахалина сохранилось немало легенд об уникальных людях, снискавших особое уважение среди поселенцев. Но вряд ли был человек, которого каторга любила больше чем доктора Лобаса. Народ его просто боготворил. Николай Степанович был одним из самых порядочных людей, пытавшихся с первых дней службы на Сахалине изменить прогнившую каторжную систему.
На остров он прибыл в 1893 году по личному приглашению начальника Сахалина В.О. Кононовича. В то время Лобасу едва исполнилось 34 года, но он уже исполнял должность коллежского ассесора. Вместе с Николаем Степановичем приехали его жена и четверо детей, в сопровождении любимой сестры Лобаса Марии Степановны, а так же близкий друг Леонид Васильевич Поддубский назначенный заведующим медицинской частью. Сразу после прибытия Лобас вступил в должность врача Тымовского окружного лазарета расположенного в поселении Рыковском. Лазарет представлял из себя три отдельно стоящих барака: терапевтический, хирургический и женский. Рядом с бараками размещались запасной флигель для душевнобольных и небольшое аптечное здание.
Лобас был настолько внимательным к больным каторжанам, что сразу снискал любовь у населения. Приветливый и простой в общении он профессионально исполнял врачебный долг. Каторга обожала Лобаса, не смотря на то, что он никогда не потакал арестантам и не позволял им укрываться от работ в лазарете под видом больных. Николай Степанович был им не просто отцом родным, всегда готовым прийти на помощь, он был заботливой матерью, согревающей всех нуждающихся сердечной теплотой. Он принимал и помогал в любое время суток, отстаивал права каторжан перед тюремной властью, запрещая по состоянию здоровья наказывать их плетьми.
Доктор Лобас один из первых начал делать прививки коренным жителям Сахалина, благодаря чему многих из них спас от болезней и преждевременной кончины. Неделями разъезжая по окраинам Сахалина в любую погоду он лично прививал от оспы местных аборигенов нивхов. Только в селениях Арково и Агнево он спас от эпидемий 107 жителей стойбищ. Местные жители настолько ему доверяли, что позволяли прививать даже грудных детей.
Почти сразу после его прибытия на Сахалине разошлась весть о новом докторе Гаазе. Имя Лобаса стало нарицательным: «Для определения, что за доктор, у каторги было одно сравнение - с Лобасом.
- А это что за доктор?
- Тоже лобасист. До Лобаса, известно, далеко. А только тоже лобасистый доктор.
Такой любовью и такой популярностью «в мире отверженных» пользовался в былые времена разве только великий человеколюбец доктор Гааз.» ( В. Дорошевич «Каторга»)
Любовь к доктору распространилась и на его семью. Если Александровская кандальная тюрьма игнорировала самого генерал-губернатора, то идущего с нянькой по улице четырехлетнего сына Лобаса вся партия кандальных радостно приветствовала снятием шапок. Когда через несколько лет малыш умер от простуды, каторжане собрали по копейке и установили на его могиле добротный памятник.
На Сахалине о Лобасе ходило немало легенд и историй. Убийца-рецидивист Балданов был сослан на Сахалин за убийство целой семьи. Как-то на Сахалине он проиграл в карты 60 копеек, убил на улице первого встречного, забрал 60 копеек и пошел отыгрываться. Сидя в кандальной, Балданов частенько пытался отлынивать от работ, сказывался больным. Его мнимую болезнь должен был освидетельствовать доктор Лобас, но врач вывел заключение : «Здоров».
В поддержку «Ивана» вступился другой убийца Школкин и начались разборки с врачом. «…»
- Ребята, отстраните его, - мне в лазарет нужно, - спокойно сказал Н. С. Лобас, обращаясь к другим арестантам.
Арестанты стали стеной между ним и Школкиным.
Доктор прошёл в лазарет.
На следующий день Н. С. Лобаса снова на дворе кандальной встретил Школкин.
Снял картуз, поклонился низко.
Вид сконфуженный. На лице синяки.
- Николай Степаныч! Ваше высокоблагородие! Уж простите меня, дурака, Христа ради, за то, что я вчера к вам так...
- Да я на тебя никому не жаловался и не буду.
- Да это что! Вы перед тюрьмой скажите, что меня прощаете!
Кругом стояла «тюрьма» и ждала.
- Ну, и перед тюрьмой говорю, что прощаю и не сержусь.
- Слышали?
Школкин радостно принялся благодарить.
- Да что с тобой, Школкин?
- Да так...
Среди арестантов раздался смех.
- Что случилось?
Оказалось, что в тюрьме был «суд». Школкину объявили приговор». ( Дорошевич. «Каторга» ).
На Сахалине бегство считалось обычным делом. Беглых было много, их не выдавали, а жившие на поселении каторжане оказывали им посильную помощь. Частенько беглые из-за голода совершали кражи овощей из погребов служащих тюрем. Погреба были общие, у каждого служащего было свое отдельное место для хранения овощей.
У доктора Лобаса в прислугах служили ссыльные. И вот однажды ночью беглые потихоньку вызвали его прислугу, чтобы узнать где хранятся их запасы. «Ваших господ чего бы не взять» . Вот такая забота была об овощах доктора.
Лобас был белой вороной на фоне мрачной тюремной жизни. Как врач и человеколюбец он презирал социальные градации благодаря чему стал камнем преткновения. Николай Степанович устанавливал близкие контакты с арестантами и в то же время частыми требованиями приносил беспокойства тюремному начальству. Руководствуясь велением совести он не обращал внимания на тяжкие преступления своих пациентов, считая что пред Богом все равны. Одним из самых страшных пациентов доктора был людоед и убийца Васильев, совершивший за свою жизнь череду зверских убийств и отличившийся людоедством. Это был очень сильный и на вид добродушный мужчина 35-ти лет, с волосами цвета льна и добрыми невинными глазами. От остальных каторжан его отличала виноватая добродушная улыбка, и своим видом меньше всего напоминал людоеда.
При побеге из тюрьмы Васильев с матерым уголовником Губарем уговорили бежать молодого Федотова, чтобы использовать его в качестве «коровы». Так называли товарищей по побегу, которых заманивали, чтобы съесть и не умереть с голода. Федотов не догадывался о своей роли и ночью на одной из стоянок спокойно лег спать. Васильев и Губарь его убили, разделали на части и сварили суп. А остатки прокоптили на костре и взяли с собой про запас. Через две недели их поймали. Губарь не вынес наказания, а Васильев помутился рассудком. Его мучил страх быть убитым сокамерниками, и он потребовал одиночную камеру. Но и в ней галлюцинации не покидали его. Однажды услышав в голове голоса о том, что надзиратели хотят сжечь его в одиночке, он в ярости выломал тяжелую дверь , разогнал надзирателей и выбежал на тюремный двор. Его еле смогли поймать. Когда Васильева привели в лазарет к доктору Лобасу, он дрожал, и глаза его были наполнены ужасом. В лазарете он отказывался от еды, полагая, что доктор Лобас хочет отравить его хлором. Вскоре он сбежал из лазарета и начальство тюрьмы, опасаясь за жизнь доктора, приставили к нему и к его дому охрану.
Васильева пытались поймать целый месяц. И целый месяц каторга жила в напряжении и беспокойстве за жизнь Лобаса. Васильев как зверь рыскал по округе пытаясь подстеречь его, чтобы убить. Семья Николая Степановича провожая его из дома на работу до самого его возвращения домой не находила себе места. Когда обезумевшего и озверевшего людоеда поймали, то поселили в лазарет под наблюдение опять же Лобоса, проявившего к убийце высокую гуманность и поистине христианскую любовь. Через некоторое время Васильев принес покаяние Николаю Степановичу:
— Вот до чего страх напал, — Николая Степановича хотел убить! — рассказывал Васильев. — Тяжко мне!
Если теперь и был человек на Сахалине, к которому был привязан Васильев, так это Лобас. Со временем Николай Степанович вошел к нему в такое доверие, что подробно изучил и описал в своей книге его жизнь. Изучая психологию убийц Лобас сделал выводы: никто из них не жалеет о содеянном, никто не жалеет жертв и все они имеют плохую наследственность.
Находясь наедине с Васильевым, Лобас расспросил его о совершенном преступлении, и тот спокойным голосом подробно все описал. Васильев вспомнил каждую деталь убийства, как подкрался сзади, как приготовил обед из печени и мяса убитого и не забыл при этом для вкуса добавить молодой крапивы. Когда Лобас спрашивал Васильева, ел ли он человеческое мясо, тот откровенно отвечал: « …каждый кто приедет, приходит на меня посмотреть… Подходит так и смотрит : «Ты тело ел?» А чего смотрят! Разве я один? Сколько есть, которые в бегах убивали и ели. Да молчат! (…) — Всё одно птицы склюют. А человеку не помирать же!»
Николай Лобас совмещал должность врача Тымовского и Александровского окружных лазаретов с обязанностью помощника заведующего медицинской частью на острове Сахалин. Заведующим медчастью был его близкий друг Л.В. Поддубский. Благодаря врачебному уставу 1892 года Поддубский имел права губернского врачебного инспектора , что позволяло ему при посещениях сахалинских тюрем осматривать лечебницы и сообщать о их состояниях военному губернатору. Везде он сталкивался с антисанитарией и жутким запустением, далеким от медицинских норм. Бараки сахалинских тюрем кишили от насекомых, нечистоты издавали сильное зловоние, а болезни в таких условиях процветали. Пытаясь улучшить медицинское обслуживание ссыльных, Поддубский развернул борьбу с администрацией. Но вскоре его борьба вылилась в сильный конфликт с военным губернатором, который отстранил доктора от подачи рапортов. Тогда Поддубскому пришлось отправлять свои доклады прямо в медицинский департамент. Направленная на него агрессия коснулась и близких ему людей, а так же и доктора Лобаса. О своем друге Лобас вспоминал с особой горечью: «Трудно было дышать врачам в сахалинской атмосфере, но всё же положение их скрашивалось тем, что у них был человек, к которому можно было смело идти за ободрением, поддержкой и защитой, и он грудью отстаивал своих товарищей-сослуживцев, сам доходил до полного нервного истощения, но не опускал рук и защищал своё дело до последних сил. Чуть не ежедневно гремели выговоры, сыпались угрозы, шипела клевета и пускались в ход доносы, а он неуклонно шёл к намеченной цели и ради дела, во главе которого он был поставлен, не щадил себя. Такие люди, такие рыцари без «страха и упрёка» в наше серое, безразличное время весьма редки, и я бы совершил большой грех, если бы не назвал имени этого человека. Память о Леониде Васильевиче Поддубском, бывшем заведующем медицинской частью Сахалина, никогда не умрёт в сердцах сахалинцев, а история русской каторги впишет его имя на свои страницы».
Тымовский окружной лазарет полностью зависел в хозяйственном плане от тюрьмы. Николай Лобас просил тюремное начальство о смене соломы в лазаретных матрацах, пропитанных гноем и сукровицей от ран, о средствах на проведение дезинфекции. Из-за большого скопления грязи быстро распространялась инфекция, благодаря чему не заживали раны больных и часто приводили к летальному исходу. Лобас просил начальство тюрьмы не оставлять на ночь без освещения хирургическое отделение, где тяжелые больные с ампутированными конечностями оставались до утра в полном мраке без помощи и надзора. Но все его просьбы вызывали гнев и раздражение со стороны администрации. Николай Степанович позже писал: «Вспоминая свою службу в каторжных тюрьмах острова Сахалина и службу моих товарищей, я не припомню ни одного дня, в котором не было бы столкновения между нами и чинами тюремного надзора».
Не выдержав давления со стороны властей, удрученный смертью двоих детей и отъездом с Сахалина покровителя и друга Л.В.Поддубского Николай Лобас подал рапорт об отставке. В январе 1900 года вышел приказ военного губернатора Сахалина «об увольнении Александровского окружного врача, коллежского советника ( полковник по армейским меркам -Г.С.) Лобаса от должности по болезни и вовсе от службы в отставку с 5 .11.1899 г.»
Из книги Лобаса о тюремных смотрителях:
«Один из известных мне начальников тюрем, любивший, между прочим, со слезой декламировать Некрасова, питал к телесным наказаниям прямо-таки страсть и пользовался всяким случаем, чтобы удовлетворить её. Во время служебных поездок этот господин брал с собою палача, бежавшего за ним с пучком розог. Встречая по дороге арестантов, этот страстный поклонник муз и порки всегда находил случай позабавиться: придравшись к чему-нибудь (сахалинские начальники тюрем в этом отношении очень изобретательны), он тут же, на дороге раскладывал арестанта и порол его, приговаривая: «ложись, ложись, не теряй времени». Ссыльнопоселенцев этот начальник тюрьмы порол походя. Является к нему поселенец за отпускным билетом, а он его разложит и даст 30 розог. «Да за что же, ваше высокоблагородие, я ни в чем не виноват», - протестует поселенец. «Ложись, ложись скорее, не теряй времени. Морда твоя мне не нравится,- вот я и порю, чтобы помнил». Жена этого человека-зверя очень часто становилась на защиту несчастных и на коленях вымаливала для них прощение, а он, обыкновенно, торговался и просил разрешить дать хоть 5 розог, хоть одну, а затем говорил провинившемуся: «Пошёл вон, болван, скажи спасибо мамке-жене, да не попадайся на глаза». Другой начальник тюрьмы учил палача, как нужно наказывать, и учил на специально для этой цели приготовленном манекене. «Наказывай, - говорил он палачу, - как можно реже и сильнее, с протяжкой, вот так», - и при этих словах брал плеть в руки и бил по манекену. - «Хорошо накажешь - награжу, плохо - самого запорю. Для храбрости зайди ко мне выпить водки». Так он напутствовал палача перед наказанием. Третий, во время наказания, кощунствовал: к арестанту, привязанному к кобыле, он держал такую речь: «Лежи, голубчик, лежи, Господь с тобою, Богородица с тобою... Тебе ведь хорошо, голубчик, - ты лежишь, а я вот стою, я должен перед тобой стоять». К палачу этот кощунствующий урод обращался с такими словами: «Реже, крепче, не принимай греха на душу, Христос с тобой».
Н.С. Лобас
Ценным трудом доктора Лобаса является его исследование отбывающих ссылку убийц, изучение их судеб и психики опубликованное в книге «Убийцы (Некоторые черты психофизики преступников): Со снимками преступников». Прежде чем написать свой труд, доктор провел с преступниками продолжительные беседы, изучил динамику пульса до воспоминаний о совершенном преступлении и во время рассказа о нем. Лобас настолько вошел в доверие к ссыльным, что они полностью раскрывались перед ним и делились самыми тайными подробностями содеянного. Николай Степанович провел грандиозную работу по физиодиагностике еще в конце 19 века, когда эта тема была не раскрытой.
ЗАСЛУГИ:
На Сахалине – с 20 декабря 1892 (1 января 1893) по 5 (17) ноября 1899. Врач Тымовского, затем Александровского окружных лазаретов, помощник заведующего медицинской частью на острове. Занимался благотворительной и просветительской деятельностью. Содействовал открытию Общества пособия бедным, музея и детского приюта в п. Александровском (1893), изданию «Сахалинских календарей». Боролся против телесных наказаний. Приобрел большой авторитет среди свободного населения острова и ссыльнокаторжных. В 1901-04 – врач в г. Павлограде Екатеринославской губернии, с 1904 – земской врач в Грайвороновском уезде Курской губернии, занимался общественно-политической деятельностью, с 1907 – врач в г. Бердянске Таврической губернии, с 1910 – в Харькове. Автор более 40 публикаций, в т.ч. 2 монографий. Именем Л. названа гора (746,0 м) в Долинском районе. Соч.: К вопросу о телесных наказаниях // Врач. 1898. № 26. 27 июня. С.760-763; Условия жизни сахалинского арестанта и реакция на них его организма // Врач. 1899. № 13. 27 марта. С.373-377; Каторга и поселения на о-ве Сахалине (Несколько штрихов из жизни русской каторжной колонии). Павлоград, 1903; Освободились. Сахалинский эскиз // Пробуждение. 1906. № 8. С.212-214; Убийцы (Некоторые черты психофизики преступников). М., 1913.