"Конокрад",
Светлана Климова,
http://www.proza.ru/2013/02/12/1449
"Казалось, ничего нового не ждал цыган, не удивить его ничем. Ан нет. Дрогнуло сердце, когда впервые увидел вороного. Пропал. Эх, пропал Сашок! Спать не мог, все думки были там, в чужом табуне...
Что связывало их: дружба или что-то иное?".
Страсть. Страсть название этому чувству, и ничего кроме поломанных судеб она не несёт в этот мир, ибо страсть отрицает мораль и одну из её истин: не укради!
А эта новелла - гимн страсти. Автор сама страстный человек, которая попала под обаяние своего героя, и заражает разрушительной страстью читателей вместо того, чтобы образно показать пагубность страстей.
Писатель - это проповедник. Успех его проповеди зависит только от силы таланта. А проповедовать он может всё, что ему в голову взбредет.
Это понимал император Николай Павлович - объявивший себя личным цензором Пушкина. Из этого невиданного дотоле факта видно, что император понимал значимость печатного слова для формирования настроений в обществе и признавал в Пушкине крупную общественную силу.
Это понимал и Иосиф Сталин, первый цензор Шолохова. Парадоксально, но именно он отстоял в романе от нападок прямолинейных партийных критиков "латунских" фигуру деда Щукаря и сцену избиения Давыдова бабами.
Этого не понимают нынешние кормчие страны, отпустившие руль большого авианосца русской литературы в свободное плаванье без капитана и с командой из всякого сброда.
Беспомощно дрейфует он без определенной цели. Буйны ветры сдули с палубы лёгкие истребители, готовые взлететь, разметали по океану словесности литературные фрегаты, которые раньше его сопровождали. Все они потеряли ориентиры, не видя кильватерной струи головного корабля, и молятся теперь скитальцы о спасении, только не нашим богам, а цыганскому конокраду, например, как в этой лодке с безусловно талантливой морячкой.
А если серьёзно - изучать пограничные состояния человеческой души литература должна и может.
Одно не надо забывать - у читателя не должно возникнуть желания подражать отрицательным героям. Романтизация воровства на определенном историческом этапе охватила всю страну. Блатной и приблатненный сленг вошел в высокие кабинеты вместе с тысячами амнистированных политических, и звучал даже из уст рафинированных интеллигентов.
Но реабилитированные сами и прекратили эту моду, объяснив тем, кто не сидел, что воровская романтика выдумана, а миром воров правит алчность и страсть.
Никто, ведь, не пошел убивать после прочтения романов Лондона. Задумайтесь, Светлана, не перегнули ли вы романтическую палку в этом ярком портрете цыгана-конокрада, изображая его воровскую страсть к лошадям и скачкам?