ОКОНЧАНИЕ
Предыдущая - Глава 17. Когда кончается война.
Эвакуированные, ликвидаторы и лже-ликвидаторы.
Заложники мирного атома
См.: http://www.proza.ru/2017/04/10/258
ГЛАВА 18. Эпилог. Мемуары Александра Эсаулова.
Трудоустройство эвакуированных. В Припять 25 лет
спустя. Чёрно-белый день
Зимой 2010–2011 на сайте Проза.ру я обнаружил
ссылку на знакомое имя: Александр Эсаулов. Там же
упоминались мемуары «Это горькое слово Чернобыль».
Сомнений не возникло: автор – наш зампред
горисполкома и никто иной.
С начала 90-х ни с кем из припятчан-сослуживцев
я не общался. С удовольствием возобновил знакомство.
И хотя я редко затрагиваю обстоятельства катастрофы
и события на станции, благодаря уточнениям и
комментариям Александра Юрьевича мне удалось
избежать неточностей в части фактажа. Если какие-то
огрехи всё же остались, то вину за них я принимаю
на себя и только на себя.
Припятские админорганы подлежали расформированию
в июне 87-го. Оставалось ещё множество нерешённых
вопросов по компенсации за имущество. Их возложили
на созданную при Ирпенском исполкоме оперативную
группу, в которую вошли человека четыре или пять
из наших админструктур.
Руководство активно занималось дальнейшей карьерой
сотрудников. Когда мне предложили должность
в опергруппе...
– Да ни в жисть!
...ответил я, по горло сытый бумагами, резолюциями
да ни в чём неповинными «прихожанами».
Местное бюро по трудоустройству тоже подключилось.
Ох, эти ребята и насмешили! Вакансии – одна тупее другой.
Что именно предлагали мне, я начисто забыл. И, думаю,
никогда бы не вспомнил, не попадись мне книга Эсаулова.
Вот что он пишет:
«Вскоре нашего Женю Орла, заместителя заведующего
горфинотделом, начальника отдела госдоходов,
пригласили в Ирпенское бюро по трудоустройству
и, словно в насмешку, предложили выбрать между
должностью главного бухгалтера медвытрезвителя
и главного бухгалтера психбольницы.
– Я понимаю, – сказал Женя после того, как оправился
от лёгкого шока, – что не место красит человека, но это
как-то вроде не то... Нет, уж, спасибо вам «за таку ласку»,
но я поищу что-нибудь сам, – и через неделю уволился,
найдя место экономиста в каком-то НИИ».
Прочёл – и глазам не поверил. «Что за вздор? – думаю
(простите, Александр Юрьевич). – Неужели это обо мне?»
Спрашиваю жену:
– Тань, ты не помнишь, мне работу в Ирпене предлагали?
Ответ на удивление совпал с тем, что написано Эсауловым:
– Да, что-то было. Не то дурдом, не то вытрезвитель.
Поверить-то поверил. Удивило только, что из памяти
будто кто посудным ёжиком выдраил столь необычный
факт биографии. Впрочем, следующая мысль меня
вполне утешила: «Хорошо, что отказался! Иначе
завяз бы в бухгалтерии всерьёз и надолго. И не
случилось бы у меня той интересной и насыщенной
жизни, какую прожил. Ещё не всю, конечно».
Дела оперативной группы меня всё-таки зацепили.
Хорошо, что только однажды. Осенью того же 87-го,
когда я безмятежно занимался наукообразием, в одно
прекрасное утро мне передали трубку телефона.
«Это вас», – говорят.
– Евгений Николаевич?
– Да, слушаю.
– Я по вопросу компенсации.
Как же меня передёрнуло! Давно забытая фраза, прежде
слышанная сотни раз вместо «здрасьте», будто воскресила
пекло в отдельно взятой голове. Воспоминания
о кабинетных ужасах, как металлом по стеклу,
царапнули давно умиротворённую психику.
– Да вы что, с ума сошли?! – проорал я в трубку,
от чего передёрнуло уже моих новых коллег. – Я там
давно не работаю!
– Я знаю, – вежливо парировал вспышку гнева этот
невесть откуда взявшийся «пришелец из прошлого». –
Извиняюсь, конечно. Вы ещё весной написали мне
резолюцию «К оплате», а жена подала в суд,
и я прошу вас...
Детали не столь интересны.
Пришлось ехать в Страхолесье на заседание суда.
Благо, только в качестве свидетеля. Помог я тому
прихожанину, убил на его проблемы целый день,
притом субботу. А он, зараза, хоть бы бутылку
поставил. Да ладно, бог с ним.
Больше никто и никогда подобными звонками
меня не тревожил.
Приближалось 26 апреля 2011-го, четверть века
со дня аварии. Ещё в 92-м я перебрался из Ирпеня
в Киев и утратил контакт с бывшими коллегами.
Вовремя созвонился. Оказалось, на двадцать
пятую годовщину набиралась группа для поездки
в Припять. Я присоединился. Не мог упустить шанс
хоть на день окунуться в прошлое, одновременно
приятное и трагичное.
Рад был столько лет спустя увидеться с парторгом
исполкома Александром Григорьевичем Пухляком,
секретарём Марией Григорьевной Боярчук,
инструктором горкома комсомола Светой Глушенковой,
другими согражданами и коллегами. Ну и, конечно,
с Александром Юрьевичем Эсауловым, давно
обретшим публичность благодаря повести «Чернобыль»
Юрия Щербака и в качестве прототипа главного
героя – Юрия Осауленко – в романе Владимира
Яворивского «Мария с полынью в конце столетия».
Именно Александр Юрьевич организовал эту
сталкерскую вылазку в «мёртвый город». Выбил
пропуска, нашёл водителя с автобусом, такого же,
как мы, ловца острых ощущений.
Утро 26-го выдалось солнечным, хоть и не столь тёплым,
как двадцать пять лет назад. Выехали из Ирпеня.
Путь до Припяти пролегал через КП, где довелось
выждать очередь легковушек и автобусов. К тому
времени давно и шустро дельцы заполнили шикарную
нишу турбизнеса: любителей поглазеть на безлюдный
город оказалось предостаточно, и не только среди
соотечественников. Этот вид туризма вызвал
неоднозначные оценки в масс-медиа,
но не будем отвлекаться.
Среди нас оказались и молодые люди, родившиеся
незадолго до и вскоре после аварии. С интересом
слушали воспоминания и комментарии участников
поездки. Особенно много поведал Александр Юрьевич,
досконально изучивший причины аварии [30], действия
атомщиков, ликвидаторов. Не преминул зампред
коснуться и финансирования украинской энергетики,
обещанного западными странами взамен
на закрытие ЧАЭС.
Приближаемся к атомной. От Чернобыля до Припяти
трасса отменная. Европа, да и только. Справа по курсу
жалко и скорбно смотрятся на горизонте недостроенные
пятый и шестой энергоблоки, будто понимают,
что брошены навсегда.
Неподалёку от третьего блока и того, что раньше
являлось четвёртым, – двухэтажное управление
станции. Там же разместились европейские эксперты,
изучающие влияние радиации на окружающую среду.
На станцию вообще много кто ездит. И высокие гости,
и ещё выше, и наши, и не наши. Отсюда и прекрасные д
ороги, не сочетаемые с дураками, чтоб не ляпаться
в грязь лицом перед заграницей.
В сотне метров от станции – пруд с технологической
водой. У поверхности копошатся здоровенные рыбы.
Об их сказочных размерах я слышал и прежде, но
видеть довелось впервые. Легенды не врали. Самый
крупный – сом по кличке Федя, ростом с меня. Кормят
рыб, чем придётся. Не для убоя, конечно, а так, из
гуманных соображений. Едят они всё, что и люди.
Один из служащих в униформе бросает в воду
белую буханку – и сию же секунду хлебушек
исчезает в Фединой пасти.
Город встретил нас одичало и неприветливо. Давили
на психику суженные дикими зарослями улицы,
угнетала серость и безликость домов. Зрелище что-то
напоминало. Но что? Ах, да! Запущенное имение из
«Дикого помещика» Салтыкова-Щедрина. Там, как
помнится, помещику надумалось избавиться от крестьян,
чтоб мужицким духом не пахло. Через год имение
пришло в упадок, покрылось дикими зарослями
с воющими волками. Давно немытое тело помещика
обросло шерстью, он потерял человеческий облик
и вместо речи выдавал мычаще-рычащие звуки.
Но на то была его глупая воля – изгнать дух мужицкий.
А город никого не выгонял. Люди ушли сами, предав
его запустению. Может, где-то в архивах и до сих пор
хранятся карточки с именами жильцов по улицам Ленина,
Курчатова и другим. Да вот... кому всё это сейчас надо?..
Здесь, на первом этаже – остатки магазина. То ли хозтоваров,
то ли электро. А дальше – дом быта «Юбилейный». Какая
скорбная ассоциация: мы-то и приехали на юбилей,
только печальный.
Дворы заполонены дикой растительностью: трава,
кустарники, даже деревья, местами проросшие
сквозь асфальт.
О мерах безопасности нас предупреждали на въезде
в город:
– Ничего руками не трогать!
– Не ходить по грунту, песку и траве!
– Да почти нигде не ходить!!!
Но раз приехали, чего уж беспокоиться?
Школа. Четверть века на её порог не ступала нога
учащегося. День в день двадцать пять лет назад эти
стены в последний раз услышали весёлые детские
голоса, окрики вахтёрши тёти Мани или, там, тёти
Дуси – «Чё вы тут разбегались?! Вот скажу Марь Иванне!»...
А ныне взор угнетает серое, мрачное, истерзанное
временем и осадками здание. Привыкшая к зимнему
отоплению стена со стороны дворового фасада
не выдержала перепадов температур и рухнула,
как после бомбёжки, оголив перекосившиеся
лестничные марши.
Каждый из нас мог наведаться домой, на квартиру,
если в таковой проживал до аварии. Не для того,
чтоб чего вывезти. «Всё уже украдено до нас!» –
пошутил кто-то из группы. А так, предаться
нахлынувшим воспоминаниям, заглянуть в угол
спальни, где стояла детская кроватка, по-мазохистски
скребануть душу мыслью «Эх, как же было хорошо...»,
если сейчас стало хуже. Я не отрывался от группы
и в общагу к себе так и не заглянул. Не тянуло.
Вот что значит не своё, временное. Ладно, может,
на тридцатилетие зайду...
Очень трогательно выглядели списки жильцов
многоэтажек. Десятка три фамилий. Кто они, эти
люди? Куда их занесла судьба? Живы ли? Гавриловы
из десятой квартиры, Мустафаевы из седьмой...
Мои фантазии прерываются кем-то из группы.
Гордо-ностальгически тычет он пальцем в строку
со своей фамилией:
– А вот и я! Видите? Седьмой этаж, квартира
тридцать два. Милости прошу к нашему шалашу. –
И жестом приглашает в неработающий лифт.
– А что наливать-то будешь? – подхватывают шутливый
тон остальные.
– Наливать будем в кабинете зампреда, – с напускной
серьёзностью замечает Пухляк и косится на Эсаулова.
Тот принимает условия игры и притворно-официозным
тембром чеканит:
– Только в приёмные часы!
Возражений нет, и, завершив экскурсию по местам
довоенного проживания, группа направляется к ратуше.
Четырёхэтажное здание горадминистрации. В мирное
время – не лучше и не хуже сотен других, возведённых
по типовому проекту. Но такого, как наше, не найти
во всём бывшем Союзе. Целых оконных стёкол даже
не спрашивай. Полы в коридорах по слою пыли сродни
просёлочной дороге, и сменную обувь можно не надевать.
А вот бахилы, полученные при въезде в город, не снимать!
Одноразовые они, из полиэтилена, кажется.
Лестничные марши под угрозой обрушения, а значит,
по ступенькам с этажа на этаж – строго по одному, из-за
чего движение группы замедляется. Но безопасность
таки важнее сэкономленных минут.
Побродили коридорами. Каждый мог наведаться в бывший
персональный кабинет. Обваленная штукатурка напоминала
строительный мусор. Кое-где попадались останки стульев,
столов, тумбочек. В моём же финотделовском кабинете
не оказалось ни единого элемента офисной мебели (хотя
прежде так не говорили). Будто неизвестная ремонтная
бригада вынесла всё до последнего табурета, ободрала
краску и штукатурку, да, видать, забухали хлопцы по дороге,
вот и недосуг вернуться. А ремонт не продвигается.
Каждый из нас, как договаривались, прихватил в дорогу
что-то выпить и закусить. Как на поминки. И это не оговорка.
В одном из начальственных кабинетов на сваленном на пол
шкафу накрыли мы символический стол с нехитрой снедью.
Помянули всех, кто не дожил. Отдельно и не раз выпили
за прекрасный город, с которым у каждого связаны особые
воспоминания. А затем любой желающий под видом тоста
рассказывал, как сложилась его или её жизнь
в послевоенное время.
На обратном пути заглянули в Чернобыль. В городе
ныне живут в основном работники станции, различных
служб. Здание райпотребсоюза, будто возведённое
посреди леса, давно не используется ни в качестве
конторы, ни даже под складские помещения.
На одной стороне главной улицы (Ленина, конечно же)
дома снесены, на их месте установлены памятные кресты
с табличками. Каждая – с названием эвакуированного села.
И таких десятки, десятки... Если из села только вывезены
люди, табличка белого цвета. Если вслед за эвакуацией
село сравняли с землёй, табличка чёрная.
Ещё утром на подъезде к Припяти нам показали место,
где прежде и находилось одно из сёл, Копачи, буквально
закопанное (простите мой чёрный каламбур). Теперь там
сплошные заросли и ни малейшего намёка на то, что здесь
прежде кто-то жил, трудился, радовался удачам, гулял
на свадьбах, скорбел на тризнах...
День подходил к концу. По возвращении в Ирпень мы
засели в кафе. Вспоминали, делились новостями,
загадывали на будущее. Правда, я надолго не задержался:
меня ждали дома, по двойному поводу.
Промелькнуло двадцать пять лет. У меня с Таней две
замечательные взрослые дочки. И в памяти – всё только
лучшее, а плохого просто не случалось. Видимо, и быть
его не могло. Так считать удобней. Если что и царапнуло
наши сердца (как же без этого!), то такое мелкое,
что и не вспомнить.
Двадцать шестое апреля для меня и Тани – чёрно-белый день.
И каждую энную годовщину Чернобыльской аварии мы,
не чокаясь, поминаем город Припять, всех, кто погиб,
спасая человечество от невидимой коварной угрозы.
А затем, уже со звоном бокалов, благодарим судьбу
за энную же годовщину нашей счастливой встречи,
давшей однозначный ответ на вопрос:
есть ли на свете любовь.
Примечания к Главе 18:
[30] - О причинах аварии написано достаточно много.
Помимо ранее упомянутых мемуаров А.Эсаулова, можно
также сослаться на книгу А. Вассермана и Н. Латыпова
«Самые интересные факты, люди и казусы всемирной
истории, отобранные знатоками». В книгу входит глава
«Как взорвали Чернобыль».
[31] - В прошлом очень популярная фраза из кинофильма
Леонида Гайдая «Операция «Ы» и другие приключения Шурика».
К О Н Е Ц
2011-2012 гг.
г. Киев – с. Крамаренки
Новая авторская редакция – май 2015 г.
СЛОВО О КНИГЕ
Воспоминания о Чернобыле Евгения Орла – книга чрезвычайно
интересная, и не только потому, что автор был очевидцем
чернобыльских событий 86-го года, ведь существуют
и другие мемуары – непосредственных ликвидаторов
или ответственных лиц, руководивших ликвидацией последствий
и эвакуацией. Были опубликованы и документальные воспоминания,
и дневники, и стихи на эту тему. Но «Чёрно-белый Чернобыль» –
вещь уникальная в том плане, что это одновременно
и воспоминания – причём не просто частного лица,
а человека, по роду своей работы принимавшего
и выслушивавшего сотни людей, и эвакуированных
и ликвидаторов. Да и сам Орёл был во время взрыва
и следующих нескольких дней непосредственно в Припяти,
и приезжал туда несколько раз после взрыва. Однако
это не только воспоминания, но полноценная художественная
проза, хоть и с участием не выдуманных персонажей,
а живых, настоящих людей, с подлинными фамилиями
и судьбами. Просто автор, кроме того, что он очевидец
взрыва на ЧАЭС, ещё и талантливый литератор, который
пишет прекрасные рассказы, увлекается стихами и переводами,
наделён таким редким даром, как живой, бойкий литературный
слог в сочетании с искромётным чувством юмора. Поэтому
ему удалось создать не документальные мемуары, не газетные
статьи, а то, что находится на грани жанров: художественные
мемуары или литературные воспоминания, к тому же, насыщенные
драматическими подробностями и анекдотическими ситуациями.
Можно просто коротко сказать: это книга не скучная.
Главное её достоинство – в увлекательности подачи
настоящих, правдивых фактов, в ракурсе авторского
взгляда – из гущи народной. У всех, кто имел возможность
слышать или читать мемуары Евгения Орла, они вызывали
горячий отклик и жгучий читательский интерес. А это
как раз то, что в первую очередь свидетельствует
о силе авторского слова.
Светлана Скорик,
член правления Конгресса литераторов Украины,
председатель Запорожского отделения
Межрегионального Союза писателей Украины,
редактор сайтов stihi.pro и literator.in.ua
Май 2013