Предыдущая - ГЛАВА-16. Квартирный вопрос
См.: http://www.proza.ru/2017/04/10/237
ГЛАВА 17. Когда кончается война. Эвакуированные,
ликвидаторы и лже-ликвидаторы. Заложники мирного атома
Ликвидация последствий аварии на ЧАЭС –
понятие более широкое, чем остановка реактора,
возведение саркофага, дезактивация грунтов.
Утраченный кров, оставленное имущество,
подорванное здоровье – чем не последствия?
И разве не подлежат они... ликвидации? Я не
касаюсь политической подоплёки трагедии,
престижа страны и репутации атомной энергии
как самой безопасной. Не моя компетенция.
За скобки вывожу и вопрос об эрозии доверия
органам власти, о дискредитации «руководящей
и направляющей» [28] (не случайно катастрофа
на ЧАЭС фигурирует среди основных причин
развала СССР).
Хорошо известны слова Александра Суворова:
война заканчивается тогда, когда похоронен
последний солдат. Как мы помним, отрезок
времени от 26 апреля и далее назывался послевоенным.
Даже с высоких (и не очень) трибун эта аллегория
нет-нет да и проскальзывала. И хотя в классическом
смысле аварию на ЧАЭС никак не назвать войной,
её последствия – сродни военным. Их постепенно
ликвидировали. Пострадавшие получали то, из-за
потери чего их и называли пострадавшими. Людям
предоставлялось жильё, облучённым – лечение,
пересадка костного мозга по методике доктора
Гейла [29]. Тем, кто собирал осколки графита,
обеззараживал территорию, – ликвидаторам то
есть, – назначались досрочные пенсии, выдавались
путёвки в санатории, прочие блага.
Вот о ликвидаторах и следует сказать особо.
Как показали забастовки «чернобыльцев»
2009-2010 гг., вызванные урезанием льгот, – их
проблемы решены не до конца. А значит, если
вернуться к суворовской максиме, война
не окончена.
На устранение последствий аварии направлялись
не только призванные военкоматом, но и
добровольцы. Им без проблем присваивали
статус ликвидатора на основе командировочного
удостоверения. С нами же, служащими горадминистрации,
дела обстояли хуже. Не составляло труда доказать
чиновникам, что мы – эвакуированные: вот паспорт
с пропиской, справка об эвакуации. Но убедить,
что и нам доводилось посещать город-призрак,
оказалось невозможным.
Прежде я упоминал, что мы ездили в Припять
за рабочими документами, входили в состав
комиссий по оценке утраченного имущества –
то есть в устранении последствий аварии
участвовали (так нам объясняло руководство,
хотя за язык его никто не тянул). Конечно, не
рядиться нам с атомщиками, огнеборцами и
вертолётчиками, засып;вшими энергоблок песком.
Но мы тоже работали в «запретной зоне» и
подвергались облучению. Вот только удостоверений
командировочных нам не выписывали. Считалось,
что мы едем к себе на работу, а не в командировку.
Беда в том, что обещания начальства не отразились
на бумаге. Я не видел документов, гарантировавших
нам словесно обещанный статус. Когда же обратился
за «корочкой», с меня потребовали... командировочное
удостоверение.
– А раз его нет, – говорили мне в любой инстанции, –
значит, никуда вы не ездили и никакого ликвидатора
вам не полагается.
Так мне отвечали в конце 80-х при Совке, а затем и
в 90-х при Незалежной. Отсюда претензии к обоим
государствам. С первого, ясно, как с гуся вода. А второе
кивнуло на первое и тоже не шевельнулось. Вот и
остался я (да разве я один?) со статусом обычного
эвакуированного. Его-то, надеюсь, никто не отымет.
Хотя... разве есть что-то невозможное для государства?
Поначалу не сдавался. В архиве взял копии ведомостей
о пятикратной зарплате за дни пребывания в Припяти,
ещё какую-то справку. Не хватало приказа с подписью
руководителя и главбуха по месту работы. А его и быть
не могло! Да и где оно, место работы? Горфинотдел
давно не существовал. Облфин отказался от функций
правопреемника. Архив таковым не является по
определению. В результате я впервые споткнулся
о канцелярскую формулу «дайте справку, подтверждающую
вашу справку». Прежде считал её утрированной, чем-то
вроде анекдота.
Вскоре появились и псевдо-ликвидаторы. Ведут себя
тише воды, льготами пользуются, вздрагивая каждый
раз от слухов об очередной проверке. Да и чего
распространяться? Иногда, правда, вешают лапшу
на уши непосвящённым, но не подозревают, что
разоблачение может выплыть самым неожиданным
образом.
Простейший пример:
– Я вот на днях ликвидатора получил.
– Какого ликвидатора?
– Чернобыльского. Я ж месяц там отпахал.
– В самом Чернобыле? На атомной? – крадётся
вопрос-ловушка.
– Ну да, в самом Чернобыле, на атомной, – искренне
удивлённый лжеликвидатор и не ждёт подвоха.
– А в Припяти?
– А что в Припяти?
Вот и вся разгадка. Хотелось бы надеяться, что
псевдо-ликвидаторы всё же в меньшинстве.
БЛИЖЕ К ЭПИЛОГУ
Год назад мне пришло письмо от друга, ныне
живущего в далёкой стране. В 89-м Игорь (так
зовут моего корреспондента) работал в одном из
киевских НИИ. Тогда он и получил задание в порядке
шефства оказать помощь какому-то колхозу. Игорю
не сказали, что объект находится близ 30-километровой
зоны отселения. Только утешили:
– Вас и ещё троих сотрудников отвезут микро-автобусом.
Так что не заблудитесь.
Поначалу шефы обрадовались возможности хотя бы на
день, да за обещанные отгулы, оторваться от городских
будней, вдохнуть чистого воздуха, может, где и молочка
парного испить.
По мере отдаления от Киева, пишет Игорь, скучнее и
мрачнее выглядели придорожные сёла. Всё чаще на глаза
попадались усадьбы без признаков жизни. А на подъезде
к месту назначения – недостроенные дома без крыш,
заставленные лесами. Вокруг кирпич, вёдра, носилки.
«Куда же нас везут?» – догадки сменяют одна другую.
Вдоль дороги тянется забор из колючей проволоки.
Кое-где таблички «Запретная зона». Тогда-то все и
поняли, что «попали».
А вот и объект. Кирпичный заводик. Из рабочих – только
женщины. Вручную формуют кирпич-сырец, укладывают
на вагонетки, вручную же толкают их в печь. Игорь
выпытывает у председателя колхоза, мордастенького
крупного мужичка:
– А как у вас с радиацией?
Тот широко и немного лукаво улыбается:
– Мы за тридцатикилометровой зоной. У нас если что
и есть, то в пределах нормы. Это там... – Указывает
на забор.
– Так-так. За «колючкой», значит, радиация есть.
А тут – вроде как нет? Ну-ну... – иронически замечает
Игорь. Ответа не последовало.
Сделали шефы то, зачем приезжали, сняли необходимые
размеры, что-то там ещё. Покормили их в колхозной
столовой. Бесплатно. Шикарный обед – борщ с пампушками,
жареная свинина с картошкой – оказался для Игоря
единственным приятным воспоминанием о поездке.
Интересно, а радиация знает, что ей отвели только
тридцать километров радиуса действия? А люди – в курсе?
Они тут завод модернизируют, быт налаживается
помаленьку, домики строятся полным ходом.
– И сколько ж таких сёл, – думал Игорь на обратном
пути, – где «всё в пределах нормы»? А народ себе
обживается, дети вырастают, но никто не ведает,
что попал в заложники мирного атома.
Примечания к Главе 17:
[28] - Так, словами из шестой статьи Конституции СССР,
в то время иронически называли КПСС (Коммунистическую
партию Советского Союза).
[29] - Роберт Гейл (р.1945), врач-радиолог, профессор
Университета Беркли, штат Калифорния, США. Основными
темами его исследований являются лейкемия и болезни
костного мозга. Лечил пострадавших от аварии на ЧАЭС.
Методика доктора Гейла и результаты операций,
проведённых под его руководством, получили
неоднозначные оценки специалистов.
Окончание - ГЛАВА 18. Эпилог. Мемуары Александра Эсаулова.
Трудоустройство эвакуированных. В Припять 25 лет спустя.
Черно-белый день
См.: http://www.proza.ru/2017/04/10/267