Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».
Глава 692. Калининград. Дивизион-экипаж БПК «Свирепый». Achtung! Бункер! 26.03.1972.
Фотоиллюстрация из открытой сети Интернет: Калининград. Вход в музей-бункер Кёнигсберга. Лестница в бункер. Кабинет коменданта Кёнигсберга генерала Отто фон Ляха в бункере. Восковые фигуры генерала Отто фон Ляха, его адъютанта и советских офицеров-парламентёров, доставивших коменданту Кёнигсберга предложение о капитуляции 130 000 солдат и офицеров гарнизона. Музей-бункер. Калининград. Современное фото. 2010.
В предыдущем:
Позже правда всё равно стала всем известной, но тогда в пятницу и субботу 24-25 марта 1972 года я опять был на волосок от всеобщей «тёмной», которую хотели мне устроить «ДМБовские годки»…
В воскресенье 26 марта 1972 года весь экипаж новостроящегося БПК «Свирепый! За отличную авральную приборку и наведение порядка в пятницу-субботу 23-24 марта 1972 года, был поощрён массовым выходом матросов и старшин, свободных от вахт и дежурств, в увольнение в Калининград. Увольнение было группами, командами во главе с мичманами и офицерами, цель этих увольнений – детальное знакомство с улицами и достопримечательностями города, чтобы потом не блуждать в индивидуальных увольнениях в город.
С группой матросов и старшин БЧ-1 был офицер дивизиона, который много лет живёт в Калининграде и очень весело и интересно рассказывал нам о городе, о калининградцах, об истории города, когда он был ещё Кёнигсбергом.
Сначала мы на трамвае, скрипучем и тряском, с заводской окраины калининградского ПССЗ «Янатрь» выехали на одну из центральных улиц города. Дома в городе своеобразные, ещё немецкой постройки, но нашими мастерами приведённые к привычному нас, советским людям, виду. На оставшиеся целыми немецкие дома было как-то неприятно смотреть, не только у меня сразу же возникла неприязнь к ним.
Мы были в том месте, где слева улица, а справа – парк с искусственными островами и озёрами. Всё добротно сделано из камня похожего на гранит. Нам всем сразу же «бросилось в глаза», что местность вокруг ровная и кругом пусто, домов целых мало. Дома стоят не строго по порядку, а кучками или россыпью.
Затем мы смотрели разрушенные во время войны костёлы, а потом зашли в магазин. Хотя было воскресенье, но этот магазин работал, потому что он был валютный, в нём покупают и продают только за «боны».
Чего же только не было в этом валютном магазине!? Всё было и всё заграничное. Я постоял, посмотрел на радиоприёмники (транзисторные – автор), магнитофоны, фотоаппараты. Из дамских вещей чего только там не было? Всё было, начиная от расчёски и заканчивая норковым манто или чёрным вечерним платьем с золотой ниткой и переливающейся радужным отблеском материей…
Жемчужные запонки, броши с рубинами и изумрудами, тонкое прозрачное женское бельё… Мы, открыв рты, рассматривали «заморские товары» и закрыли их только у витрин с иностранными винами. На всех товарах были ценники – от 0,07 до 300,5 бонов, что соответствует нашим советским рублям от 70 копеек до 3005 рублей. Причём 0,07 бонов стоит обыкновенная шариковая авторучка, которой я писал маме об этом походе нашей группы матросов в Калининград, только в нашем советском магазине она стоит всего 35 копеек…
Когда мы были в валютном магазине, то были атакованы девушками и женщинами, которые просили продать им боны по цене за 1 бон 15 рублей. У нас не было бонов, мы ничем не могли им помочь. У меня в кармане было 5 советских рублей, и я до этого момента чувствовал себя обеспеченным матросом Балтийского флота, но после посещения этого валютного магазина во мне зародился «червячок» сомнения – правильно ли мы живём…
2 рубля 40 копеек я отдал в фотоателье за 6 моих фотографий, которые я намеревался отослать по почте в письмах родителям, брату Юре, Галчонку и Олежке в Севастополь, друзьям (Вале Архиповой – автор). Затем мы группой во главе с офицером, который что-то покупал в валютном магазине, пошли дальше по берегу реки, одетой в каменные берега (Преголь), лейтенант показал нам место, где снимали кинофильм «Весна на Одере».
Затем мы пошли через мост на остров, где был остов разрушенного кафедрального собора. Это было когда-то большое высокое здание из красного кирпича, покрытое барельефами, надписями и гербами. Теперь оно было исписано автографами всяких «ляль», «юрков» и другими именами молодых людей, которые так оставляли следы того, что «они были здесь»…
Рядом на углу этих величественных стен была колоннада могилы немецкого философа Иммануила Канта. Я был уже здесь вместе с командиром БЧ-1 БПК «Бодрый», лейтенантом Палкиным и смог немного рассказать из того, что слышал от него.
Вокруг этого собора было совершенно пустое место, но если копнуть, то внизу под слоем дёрна обнаружится сплошной кирпич, железо, осколки снарядов, мин, бомб, обломки оружия и т.д. Вокруг было еле-еле присыпанное землёй громадное поле битого кирпича.
Среди этого кирпичного поля удивительно быстро растут молодые деревья, «видимо, кирпич этот плодороден» - так говорил нам сопровождающий нас лейтенант…
Затем мы опять по другому мосту вышли в город, прошли по новым улицам с новыми домами и подошли к плоскому холмику. По бокам холма стояли стальные клёпанные будки с узкими прорезями на уровне глаз, а рядом с ними глубоко под землю уходили ступени каменной лестницы.
Мы цепочкой спустились по лестнице вниз – это был музей-бункер. Внизу была тяжёлая металлическая дверь и длинный узкий коридор со множеством маленьких и больших комнат по бокам. В комнатах находились различные экспонаты, плакаты, фотографии. В одной комнате стоял письменный стол, два телефона и три, украшенных резьбой, деревянных кресла. Резьба на креслах была фашистская с орлами и свастикой…
Здесь в этой комнате подписал акт о капитуляции Кёнигсберга начальник гарнизона – немецкий генерал Отто фон Ляш. После этого мы вышли из этого немецкого бункера с отличной вентиляцией и отоплением. Потом мы опять прошлись по улицам города и поехали к себе, в дивизион-экипаж.
Я ходил по улицам Калининграда в группе вместе с матросами моего года призыва (май и ноябрь 1971 года), машинально отвечал на их вопросы, что-то говорил сам, смотрел, слушал, кивал головой, оборачивался, а сам всё время внутренне вспоминал вечер пятницы 24 марта 1972 года, когда неожиданно комсомольцы избрали меня комсоргом БЧ-1 новостроящегося БПК «Свирепый». До этого события обязанности комсорга БЧ-1 исполнял старшина 2 статьи Булат Григорий Степанович, «подгодок», отличный специалист и командир отделения электриков штурманских, период службы 13.05.1971-14.05.1974, он был по сроку службы на полгода старше меня.
Конечно, в этом избрании комсоргом БЧ-1 ничего плохого нет, но и хорошего – тоже, потому что я и так чересчур высунулся, а длинные шеи, как правило, легче рубить…
Мама в последнем письме написала, что очень хочет приехать в Калининград на побывку со мной и я загорелся этой идеей невероятно. Я узнал у лейтенанта Николая Судакова, что это вполне возможно, и хотя в городе трудно с номерами гостиниц, но за неделю до приезда можно заказать в гостинице номер (забронировать) или найти комнату в домах недалеко от центральной проходной завода «Янтарь», то есть от дивизиона-экипажа.
Теперь я всё время был под впечатлением известия о том, что моя мама может ко мне приехать сюда в Калининград. Этот города, который тогда, во время войны, был ещё Кёнигсбергом, мой папа, лейтенант Суворов Сергей Иванович, штурмовал Кёнигсберг и вместе со своей конной группой разведки боем, участвовал в рискованных рейдах по кромке фронта, вызывая на себя и своих лихих донских казаков огонь фашистов.
Моя мама, старший лейтенант медицинской службы Суворова (Максимова) Нина Васильевна, вместе со своим военно-санитарным поездом-госпиталем №29 после капитуляции гарнизона прибыла на Южный вокзал Кёнигсберга и принимала там раненых, которых потом увозила в тыл, под Москву. Так она сделала несколько рейсов в Кёнигсберг, но ни разу не была в городе, потому что он постоянно горел и взрывался от неразорвавшихся боеприпасов.
Старпом, капитан-лейтенант Александр Андреевич Сальников и замполит, капитан-лейтенант В.А. Тихонов уверили меня, что «конечно, отпустят в увольнение на несколько дней, чтобы повидаться с мамой, но в расположение дивизиона-экипажа не пустят.
- И вообще, Суворов, - сказал мне А.А. Сальников. – Ты бы поменьше рассказывал всем о приезде твоей мамы, а то всем захочется сюда приехать и это нарушит весь режим подготовки к переезду на корабль.
Я согласился и помалкивал. Эх! Хорошо бы увидеть всех! И папу, и маму, и моего брата Юру, и Галчонка с Олежкой, и сестру Наденьку с Верочкой, и всех ребят из Суворова…
После разрухи, которую я увидел в городе и этого странного глубокого немецко-фашистского музея-бункера я что-то очень сильно заскучал по родителям. По другой, нашей, советской, обычной мирной жизни. Наверно это обычная весенняя лихорадка, а может быть, наоборот, депрессия, нехватка витаминов.
Надо бы сходить к доктору Кукурузе, попросить у него витаминчиков, но судьба распорядилась иначе - за то, что мне даётся такая поблажка на встречу с мамой, меня пригласил к себе старпом, капитан-лейтенант А.А. Сальников и предложил войти в состав машинописной команды, которой поручается ответственное и секретное дело – изготовление на пишущих машинках боевых инструкций или «боевых книжек» для всего личного состава экипажа БПК «Свирепый».
- Жить будете в отдельном кубрике, там же работать, корить будут отдельно, там ты и витаминчиков получишь сполна. Работа не пыльная, только очень секретная – на всё время работы будете безвылазно сидеть в кубрике. Работа посменная – вахтами, один печатает, другой диктует, третий готовит листы с копирками. Потом меняетесь местами. Раньше начнёте – быстрее закончите. Согласен?
- А я до встречи с мамой успею?
- Конечно! Должен успеть.
И я согласился. Мне же не сказали, что это будет работа похлеще, чем положение фашистов в их подземном бункере…