Fervor animi
Однажды она мне сказала, чтобы я больше не приходил. Встала и ушла. Проследив за ней взглядом, я покинул тот дом и, исполнив желание, больше никогда ее не видел.
После этого расставания на меня напала какая-то тоска. Мне стало еще более одиноко. Наша связь длилась практически четыре года, если конечно ее можно так назвать.
Она считанные разы была у меня дома. К тому же мы редко вместе ходили на мероприятия, на которых бы присутствовали мои или ее знакомые. Помню, как на одном вечере, посвященном дню города, мы встретили моих коллег, она с ними быстро нашла общий язык и произвела на всех только хорошее впечатление. Вообще, она легко могла говорить на любую тему. Я не раз поражался ее коммуникабельности и общительности. А когда, спустя несколько лет, мои друзья вспоминали про нее и даже про рассказанные ею истории, я удивлялся, насколько она обладала способностью прочно оставаться в памяти людей.
Я удивлялся также, что именно я не помнил этих ее рассказов. Помнил только ее умение красиво одеваться, ее белье, ее белую кожу.
Один раз мы сидели за столиком на террасе загородного небольшого кафе. Было лето и очень тепло. Солнце грело нещадно. Но такая перемена погоды после казалось бесконечных дождей была большинству по душе. Официант долго не появлялся с заказом. Мне хотелось пить, а она вдруг спросила:
- Ты куда все время смотришь?
- Задумался. – ответил я.
- Ты пялишься постоянно на эту статую, сколько мы сюда ходим. – И она поправила пряди волос, упавшие ей на лицо, – Что тебе не хватает?
Мне стало еще жарче и жажда мучила невыносимо. Пигмалион в своем несчастье. Абсурд в искусственном мире кажется уже не таким абсурдом, прожив определенные года на этом свете, он становится нормальным и обыденным. Захотелось встать и выйти, как делал много раз во время ссоры, но я медлил. Что безответное мое чувство никогда не покинет меня укрепилось в моем сердце уже достаточно крепко. Я знал, что всему приходит конец, а оно будет жить вечно; когда не станет меня самого, оно перейдет к какому-нибудь другому несчастному и последний станет бегать за своими, как ему будет казаться, миражами.
- Ты знаешь, а ведь я хочу семью и детей.
Тогда я улыбнулся ей, улыбнулся так же, как накануне улыбался соседу, выслушивая его жалобы на плохую погоду.
Поднялся небольшой ветерок и я был ему благодарен. А она все смотрела на меня в упор, ища в моих глазах ответ. Я мог бы ей сказать «прости», но это спасительное слово не умещалось в нашей ситуации, ему было тесно и не по себе, жалко и трусливо оно ныло в стороне. Я глубоко вздохнул. «Мне не хватает красоты, мне не хватает благородства на нас двоих. Всего, что манит теплом и естественностью, родным домом» - стучало в моей голове.
- Встретимся завтра и поговорим, поговорим без этой статуи. – бросила она, не отрывая от меня взгляда.
Я кивнул в сторону идущего к нам официанта с подносом и сказал:
– давай поедим!
Помню, это было в первый жаркий день в том году. На ней было приталенное платье, аккуратно уложенные каштановые локоны падали на худые плечи. Я помню тот день, но не могу вспомнить ее лица. Я вообще не могу вспомнить ее лица, лица той, которая однажды сказала мне "прощай".