Глава 7
Вторая любовь — Сержатов Ренат
Дело было так. Когда Маша в двенадцать лет влюбилась в Кукушкина, одновременно с Кукушкиным появился Ренат Сержатов. Он свалился как снег на голову, просто пришёл и встал в круг, где играли в волейбол. Маш-ка без волейбола жизни своей не представляла. Когда видела мячик — её ломало и крутило, как наркомана. Каждый вечер она выносила во двор свой фирменный галовский бренд. Родина бренда — Чехия. Мяч фирмы Gala в то время было не достать даже по блату: сшит из натуральной кожи (мячами из натуральной кожи играли только профессиональные спортсме-ны на соревнованиях и тренировках), бутиловая камера, вес двести два-дцать грамм. Часто Galа можно было увидеть из синтетической кожи. Мы, дворовая шпана, благодаря Машкиному папе, «рубились» в волейбол фир-менным. Сначала была разминка в кругу, как при игре в «картошку», потом шли играть на площадку с сеткой.
Ренат приезжал к своей бабушке на спортивном велосипеде с припод-нятым сидением, где руль намного ниже седушки. Татарин по национально-сти, он вёл себя дружелюбно и с достоинством. Он лучше всех играл в во-лейбол, выше всех прыгал над сеткой и уходил с площадки в самый разгар состязаний. Когда Ренат уходил, Маша чувствовала какое-то необъяснимое опустошение и неописуемую досаду. С этой досады всё и началось. С Рена-том завязалась крепкая дружба, и ни о чём таком серьёзном поначалу ни-кто не помышлял. Вместе на тренировку, вместе в патриотический клуб «Патриот», вечером долго толклись в подъезде у батареи, споря и фило-софствуя на разные темы, зимой при сорокаградусном морозе хотелось теп-ла и уюта. Ренат стал приходить к Маше домой, показывать аккорды песен и петь. Слуха у Рената не было. Голоса тоже. Однажды Маша рассказала Ренату о Кукушкине. Ренат спокойно выслушал, поддержал, успокоил. Он не любил Машу, так же как и Кукушкин. Когда Маша призналась Кукушкину в любви, тот сказал: «Извини, я тебя не люблю». Хотя Маша чувствовала, что некая связь между ними присутствовала. Необъяснимая некая связь. Однажды зимой, под Новый год, Маша вдруг оделась и вышла на улицу. Дома её отсутствие, казалось, никто не заметил, потому что гости занима-лись своими делами: пили, танцевали, обсуждали политическую ситуацию в странах ближнего и дальнего зарубежья.
В десять часов вечера Маша тихо постучала в дверь Кукушкина. Дверь сразу открыли, как будто ждали.
— Пойдём, погуляем?
176
Кукушкин тут же накинул пальто, влез в сапоги. Ниже этажом жил Се-рёжка Звонкий, такая вот смешная фамилия, позже он стал известным хи-рургом в Германии, по маме был евреем. Гуляли втроём. Сугробы, тихий морозный вечер, звёзды. Дошли до Машиного дома, встали у соседнего подъезда. На лавочке лежал снег. Двор опустел. Ещё час — и Новый год. Из Машиного подъезда вышла Софья Георгиевна с ремнём. Подошла к троице, несколько раз отстегала Машу; через пальто — не больно. Кукуш-кин попытался вступиться, перехватил руку. Машина мама сказала:
— А ну марш домой, сволочь! — на Кукушкина ноль внимания и фунт презрения.
Маша пошла, не оглядываясь. Было стыдно. Дома попало ещё боль-ше — лупили в туалете, невзирая на унитаз. В школе, когда встретились после инцидента, Маша сказала Кукушкину:
— Родители не разрешают дружить. Подождёшь?
— Сколько?
— Хотя бы два года. До восьмого класса.
— Ясно…
Все два года у Маши сносило крышу от любви к Кукушкину, таких чувств она в своей жизни не испытывала ни к кому. Ну, что там у них было? Сходили один раз в кино. В школе часто встречались на комсомольских соб-раниях, за пределами школы — на разных тренировках, в основном, по во-лейболу. Однажды с Ренатом пришли в тридцать девятую школу, двери за-крыты, хотя время было назначено. Чуть погодя подошёл Кукушкин, он но-сил кеды под мышкой. От походки Кукушкина Маша балдела.
— Закрыто?
— Закрыто.
— Идём в пятнадцатую? Здесь недалеко.
— А что, там тоже тренировка есть? — спросил Ренат Кукушкина.
— Да вроде.
Путь сократили через дворы, вышли на длинный цементный забор, ес-ли его обходить — потеряется время. А время дорого, тренировка шла уже полчаса. Пришлось лезть через забор: Машка, Ренат и Кукушкин. Сначала перелез Ренат. Потом перелез Кукушкин. Ренат пошёл дальше, Кукушкин положил кеды на землю. Протянул руки:
— Прыгай! — настойчиво сказал Степан.
Маша спрыгнула прямо в его объятия. Ренат был уже далеко.
… Когда Ренат уходил в армию, он позвал на проводы всех, кроме Ма-ши, хотя торчал у неё дома почти каждый день. Позвонил с вокзала и сооб-щил, что их распределяют по ротам. Его отправляют в Аягуз, в стройбат. Маша удивилась, что Ренат позвонил. А через месяц пошла к его маме и взяла адрес Аягуза. Мама Рената преподавала русский язык и литературу в
177
русской школе, папа был шофёром и каждый день с соседом играл в шах-маты. У Рената был младший брат Рустик, так же, как и сестра Ритон, млад-ше Рената на девять лет. Маша два года писала письма в армию и Ренату, и Кукушкину. Кукушкину — о любви, Ренату — о погоде и о соревнованиях по волейболу. Через год Кукушкин приехал в отпуск и зашёл в свою любимую школу к любимому физику.
Машка стояла в фойе у раздевалки. Она работала старшей пионерской вожатой в старших классах. Линка (полное имя Ангелина), вторая вожатая, работала в младших классах. Кукушкин вошёл в шинели, красивый, строй-ный. Отчеканивал сапогами каждый шаг, как на НВП (начальная военная подготовка, и для девочек тоже), увидел Машу издалека и ускорился, как при беге стометровки. Маша кинулась ему на шею, обняла как родного.
— Ты как здесь?
— Иду к нашему классному. Приехал на свадьбу.
— На чью? — не поняла Маша.
— Ну, я же писал тебе, Люда забеременела, надо расписаться…
Маша замолчала и больше не проронила ни слова…
— Я пошёл…
Вечером Маша заказала переговоры с Аягузом, соединили через час, перезвонили:
— Да!
— Ренат, это ты?
— Да…
— Ренат, я тебя люблю... я буду тебя ждать!
На том конце провода нависла тягостная пауза.
— Никогда не бери тяжёлого в руки, а дурного в голову…
Маша была в шоке:
— Там ещё продолжение есть — и грязного — в рот…
Бросила трубку и всю ночь проплакала.
Когда Ренат пришёл из армии, к Маше он даже не зашёл. Через год она узнала, что Ренат встречается с женщиной. У женщины есть ребёнок. Якобы она уже один аборт сделала от Рената. Машка вычеркнула Рената из своих мыслей и старалась не вспоминать. Но однажды встретилась с ним нос к носу на тренировке. Вели себя как ни в чём не бывало, как говорят шпионы — держали лицо. В начале — вежливо поздоровались. В конце — вежливо попрощались. Маша ушла в раздевалку, переоделась и пошла до-мой. Ренат пришёл на тренировку с девушкой и другом Лёшей Портным. Когда Маша заворачивала за угол, оглянулась на ворота школы, у ворот стояли трое: Ренат, девушка и Лёша. Ренат хлопнул Лёшу по плечу, девуш-ке протянул руку в чёрной перчатке и побежал догонять Машу.
— Куда девушку сбагрил? — удивилась Машка.
178
— Лёха её проводит. Я попросил.
— Ну, ты даёшь стране угля…
Шли молча. Зима. Снег. Сугробы. Холодный колючий ветер. Дошли до Машкиного подъезда, встали у батареи погреться. Маша сняла варежки, Ре-нат снял перчатки.
— Меня один вопрос интересует — почему ты не пришёл ко мне сразу после армии?
— На этот вопрос я даже сам себе не могу ответить.
— А надо.
Маша стала подниматься по ступенькам. Ренат за ней. Она выше, и Ре-нат — выше. Она дошла до своей двери на пятом этаже, Ренат стоял рядом. Молчал.
После этой встречи Ренат и Маша стали встречаться чаще. И первый раз поцеловались. Однажды, накануне Нового года, когда Машины родите-ли были в отъезде, Ренат пришёл с бутылкой шампанского и коробкой кон-фет. Машка давно мечтала об этом, и вот оно случилось — первое и непо-нятное. Загадала и — сбылось. Как цыганка сказала.
Первый мужчина у Машки «случился» только в двадцать лет, и она этим обстоятельством очень гордилась. Тем более, всё произошло по вза-имной любви. Маша давно мечтала об этом. Она вспомнила цыганку на во-кзале, заклинание и своё желание. Всё случилось так, как она и хотела. Мистика. Сидели на подоконнике пятого этажа абсолютно голые, смотрели в окно на улицу. В комнате было темно, а свет от окна шёл магический — с искрами от снега. Ренат много курил. Маша его гладила и целовала: спину, волосы. Нежность из Маши вытекала, как мёд из улья. Ренат стал первым Машиным мужчиной. А первого мужчину никто никогда не забывает.
Под утро с гулянки пришли родители. Они сразу же отправились в свою спальню, Машина комната, расположенная прямо напротив входной двери, закрывалась снаружи на щеколду. В шесть утра Маша тихонько про-водила Рената и пошла ставить чайник. В кухню вошёл отец, сел на табу-ретку, сказал:
— Если ты выйдешь замуж за татарина, я повешусь на туалетной ве-рёвке.
— Папа, это не смешно.
— Вот именно! Моя дочь не калека, не даун, не урод. Что, славян не хватает? Как только я вошёл в квартиру, сразу унюхал специфический та-тарский пот… Не доводи меня до греха, дочь. Я всё сказал.
На следующий день вечером пожаловал Ренат. Маша вышла на пло-щадку, даже не пригласив Рената в квартиру. Разговор был коротким, но достаточно содержательным:
— Родители не разрешают нам встречаться.
179
— Почему?
— Потому что ты — татарин.
Ренат ушёл без лишних расспросов. Он был гордый. Как тот грузин-ский орёл из анекдота. Первого января Маша попрощалась с Ренатом, а ровно через месяц познакомилась со своим будущим мужем Андреем. После девяти месяцев дружбы сыграли весёлую шумную свадьбу. Пригласитель-ный на свадьбу Маша передала маме Рената. Ренат не пришёл. Кстати, бы-ла одна пикантная судьбоносная ситуация.
Маша продолжала заниматься волейболом, а Андрей приходил по-раньше и покорно ждал конца тренировки. Однажды на тренировке оказал-ся Ренат. Всё было как всегда — вежливо поздоровались, потренировались, вежливо попрощались. Маша переоделась, как электровеник, и быстро вы-шла на улицу. Потащила Андрея за рукав, ускорила шаг. Дошли до дома, поднялись в квартиру, не успели войти, снять одежду, обувь, ещё перетап-тываясь на самом пороге, услышали, как раздался звонок в дверь. Маша от-крыла дверь, распахнув настежь. Перед самым её носом оказался нос Рена-та, глаза сияли счастьем:
— Ну ты и припустила! Еле догнал!
Из-за проёма вышел Андрей, поздоровался.
— Мам, я нитки Пашиной отнесу, ага? — Машка взяла сумку с пряжей и вышла из квартиры. Она была ещё одета. За ней, не сговариваясь, напра-вились два ухажёра. Молча прошагали таким вот образом. Маша спереди, они сзади, до самого первого подъезда (Машка жила в пятом). Останови-лась у подъезда Пашиной и загадала: кто останется сейчас со мной, тот и будет моим мужем.
Ренат протянул руку Андрею и сказал: «Счастливо». Машке кивнул. Андрей остался с Машей и впоследствии стал её мужем на четырнадцать лет.
Когда Маша переехала с семьёй мужа на ПМЖ в Германию, ностальгия по Родине мучила её лет десять. Два раза она собирала чемоданы и воз-вращалась назад. Было смешно смотреть со стороны: соберёт все свои ве-щи, отправит контейнер, заплатит кругленькую сумму, приедет, поживёт, заскучает по мужу и сыну, и назад — опять контейнер, опять платить. Она была как тот цветок, который пересаживают из одного горшка в другой, — один приживается быстро и навечно, другой засыхает. В один из таких при-ездов она собралась на тренировку, развеяться от грустных мыслей. На тренировке встретила Рената. После тренировки быстро переоделась и по-бежала на трамвайную остановку. Пришла домой, села пить чай, раздался звонок. В трубку молчали. Только с третьего раза Ренат решился подать го-лос:
— Привет, это я. Извини.
180
— Я так и подумала.
— Как у тебя дела? Ты так быстро убежала, а я думал, выйду — ты си-дишь и ждёшь меня на лавочке.
— Да, нужно было срочно домой, — соврала Маша, помолчала. — Ска-жи, пожалуйста, почему ты подставил моих родителей?
— Ты о чём?
— Ну, когда они взяли тебя на работу в свою автомастерскую. Не рас-скажешь, почему они тебя уволили?
— Это всё неправда…
— Что неправда?
— Что я из мастерской запчасти воровал.
Маша помолчала:
— Я почему-то верю своим родителям. Зачем им на тебя наговари-вать? Извини, я должна идти. Прощай.
Маша положила трубку.
Свекровь постоянно пилила Машу не хуже бензопилы. Казалось бы — ну, вон муж под боком, с работы — домой, из дома — на работу, и так — изо дня в день; иди и пили мужа, раз скучно жить, нет. Нужно Машке жизнь портить — технично и спокойно загоняя её в гроб. Чего добивалась? Или просто натура такая вредная? Маша заметила, что свекровь критикует всё и вся, и немного успокоилась. Но жизнь от этого радужнее не станови-лась. Даже если свекровь молчала, Маша всегда чувствовала её критиче-ский безжалостный взгляд — шаг влево, шаг вправо — побег. Критика была по пять раз на дню, хотя жили не в одном доме: нашли себе квартиру окна в окна. Додуматься до такого! Маша пару раз пыталась уговорить мужа пе-реехать, но ему было удобно: мамочка постоянно под боком, с пирогами, блинами и тортами. Зато Маша и такая, и сякая: то чайник от накипи не прокипятила в уксусе (это нужно делать два раза в неделю!), то крем в ме-довом торте кислый, нужно брать не сметану 24% (она кислая!), а сливки 30%, то Стёпу вовремя не покормила, то джинсы у Стёпы грязные.
— Стёпа, ты когда брюки менял?
— Три дня назад, ма.
— Как три дня назад, Маша? — искренне удивлялась свекровь и хвата-лась за голову, как будто случилось наводнение или пожар. — Брюки надо каждый день менять. Иногда даже два раза в день, как посудные полотен-ца.
— Я если они не грязные?
— Коленки чуть отвисли — уже надо брюки менять. Что это такое?
— Я про полотенца. Если они не грязные. Не пользовались ими.
— Всё равно менять.
181
Иногда Маше казалось, что свекровь больная. В смысле — ненормаль-ная. А какой нормальный человек будет два раза в день брюки менять или раз в день полотенца. И это не было шуткой.
Когда оформился развод, свекровь наконец-то высказала всё, что ду-мала. И о чём подозревала Маша. В одной из телефонных склок выдала, как обухом по голове:
— Ты даже к любовнику своему в Казахстан два раза летала, тебе все-гда было наплевать на мужа и детей.
Маша сначала не поняла, о чём речь. О каком таком любовнике. Ока-зывается, свекровь говорила о Ренате.
— Да мы не спали, мы даже не целовались! — в сердцах огрызнулась Маша. — Случайно встретились на тренировке…
— Да уж, случайно, побежала к нему, аж пятки засверкали.
Маша была в шоке. Ей было больно и обидно. Она подумала: «Вот су-ка. Надо было изменить. Чтоб не зря…»
У меня нет врагов. Я не понимаю смысл этого слова в наши дни. Кто такой враг? Человек, который строит козни? Ставит препоны? Преследует? Убивает родственников? Где в наше время, тем более в Германии, найдёшь такого человека? Так, по мелочи: ну, сказал пару неприятных слов в твой адрес, ну, критиканул пару раз перед шефом. И всё.
— Маш, у тебя есть враги?
— Сейчас, после развода, да.
— Я догадываюсь, кто.
— Новая жена моего мужа и свекровь. Хотя свекровь, в общем-то, без-обидна. Она не со зла разрушала нашу семью. Она думала, что делает доб-ро и приносит пользу. Это как революционеры, которые утопили страну в крови. Они думали, что «строят» новый мир. На самом деле, они все были убийцами.
— А до развода у тебя были враги? — я оживилась от темы.
— Ты знаешь, да. Но я бы сказала так — не враг. Враг — это что-то объёмное, глубокое. Это психологический термин. Даже больше — это бо-рец за идею. Борьба противоположностей: свет и тьма, добро и зло, инь и ян. Враги нужны обязательно. Они нас стимулируют. А вот тот человек был просто мразью. Есть такой тип подонков — они в девяностые в бандиты уходили, жизнь людей ни в грош не ставили и сами не доживали до тридца-ти.
Маша призадумалась: рассказывать, не рассказывать.
— А ты в роман будешь мои откровения вставлять?
— Как скажешь.
— Хорошо, я разрешаю. Расскажу позже. Скажи просто кодовое слово «Саид», чтобы я вспомнила, о чём шла речь.
182
— Договорились.
Машку всегда мучил один и тот же вопрос: почему в тот день Ренат взял и ушёл? Без объяснений, без лишних вопросов. Почему вообще он вёл себя с одной стороны так, как будто Маша ему очень нравилась, а с другой стороны так, как будто были какие-то помехи развитию их отношений. Машка не могла понять причин.
Вы никогда не задавали себе вопрос, почему медицинские работники проще относятся и к сексу, и к беременности? А после полового акта гово-рят мало, готовят вкусно, уходят быстро. Медик — это человек, который ге-нетически лишён чувства отвращения. Они не падают в обморок при виде крови, гноя и фекалий. Они легко переносят жестокое насилие в фильмах, расчленение и потрошение тел, жестокие убийства, людоедство, некрофи-лию. Они прекрасно относятся к чувству любви, они знают, что любовь — это всего лишь восемь взыгравших гормонов. Например, дофамин, выраба-тываемый в мозге людей и животных гормон удовольствия. Без него чело-век может впасть в глубокую депрессию, и чтобы этого не произошло, дос-таточно вспомнить что-нибудь приятное, съесть шоколадку или позани-маться сексом с любимым человеком. И если тебе было с кем-то хорошо, дофамин заставит тебя стремиться к этому человеку. В поисках новой дозы.
* * *
Съев кусочек фуги и сделав небольшую пробежку, Маша очутилась на волейбольной тренировке, когда Ренат пришёл с Лёшей Портным и подруж-кой. Чья подружка — непонятно. Оба кавалера вели себя с ней достаточно холодно, по-деловому. Машка подошла к Ренату и без обиняков спросила:
— Ты почему не берёшь меня замуж?
Ренат оторопел от такого вопроса в лоб и, видимо, поэтому ответил с ходу так, как Маша хотела услышать — откровенно:
— Мама моя против.
— Почему?
— Потому что ты — русская.
Машка тут же демонстративно съела второй кусочек рыбы и очутилась у меня за столом. Я пила чай с конфетами «Птичье молоко».
— В русский магазин ездила?
— Тьфу ты, зараза! Напугала.
— Лен, у меня осталось всего три путешествия.
— Дорогая, не дрейфь! Как говорят китайцы — или стакан пуст напо-ловину, или стакан полный наполовину. Всё зависит от твоего оптимизма или пессимизма. У тебя осталось ещё целых три путешествия. И, заметь, — не «всего», а «ещё».
183
— Ты дописала свою диссертацию?
— Допишешь тут с вами! Не понос, так золотуха. Не корова обсерит, так плетнём придавит…
Машка вздохнула с облегчением:
— В принципе, я так и предполагала…
— Что?
— Ну, что не ко двору пришлась…
— А… у меня тоже осталось ещё два путешествия. Но и формула есть… бе-бе-бе!
Пока Маша «гостила» в прошлом у Рената, я зря времени не теряла. Набралась смелости и отправилась одна к профессору. Я не была уверена, что профессор — не академик. Или наоборот — академик — не профессор. Какая разница? Мне нужна была Формула. Хотя бы основная идея или принцип, и я бы её раскрутила и довела до кондиции.
В прошлом году самому загадочному ученому современности Григорию Перельману исполнилось сорок девять лет, он был старше нас с Машкой всего на четыре года. Перельман был удостоен премии Европейского мате-матического общества молодых математиков. До девятого класса Перель-ман учился в средней школе на окраине Ленинграда, а потом перевёлся в 239 физико-математическую школу. Он хорошо играл в настольный теннис, посещал музыкалку и совершенно не имел друзей. Золотую медаль не полу-чил только из-за физкультуры, не сдав нормы ГТО. Мальчик рос слабым и хилым, с плохим зрением. Зато без экзаменов был зачислен на математико-механический факультет Ленинградского государственного университета. В то время он побеждал на факультетских, городских и всесоюзных студенче-ских математических олимпиадах, все годы учился только на «отлично», и ни разу не целовался ни с одной девушкой. За успехи в учёбе получал Ле-нинскую стипендию, днями и ночами пропадал в библиотеке. Я не оговори-лась — ночью тоже. Пару раз он заснул за книгами, и его не заметили. За-крыли на ключ на всю ночь. Окончив с отличием университет, Перельман поступил в аспирантуру. Своей семьи нет, зато есть мама, которую он обо-жает. О маменькиных сынках я писала выше.
Пять лет назад Перельману была присуждена международная премия «Медаль Филдса» за решение гипотезы Пуанкаре. От награды, как извест-но, ученый отказался, а юбилей отметил в узком семейном кругу — с ма-мой. О папе ученого Якове Перельмане ничего не известно с 1993 года, с тех самых пор, как он переехал жить в Израиль.
Я влетела в тот год, когда Григорий работал над гипотезой.
— Извините, — сказала я, — внося Перельману в кабинет чашку креп-кого кофе.
184
Перельман, не отрываясь от своих записей, сказал спасибо и махнул мне рукой. Жест означал: «Поставьте сюда!»
В тот год у Перельмана не было домработницы, и кухарки тоже не бы-ло, но то, что в его доме появилась незнакомая чужая женщина, мужчину даже не удивило. Я приготовила ужин и ушла на базар за овощами. «Инте-ресно, — думала я, шагая по тротуару, — у него есть в зале софа? Она рас-кладывается?»
Когда наступила ночь, Перельман и не заметил, видимо, заработался. Я слышала, что в детстве он был очень застенчивым мальчиком и никогда не приставал к девочкам, даже повзрослев. Также слышала, что у Перель-мана был комплекс — он не мог подойти к женщине, которая ему очень сильно нравилась. Поэтому так и не женился.
Замок спальни закрылся, щёлкнув два раза. Я тихо вышла из своего укрытия, пробралась на цыпочках в кабинет и, достав цифровую камеру, быстро сфотографировала основные положения научного исследования.
Очутившись у себя дома, тут же позвонила Маше. Трубку никто не брал, и я вспомнила, что Маша в это самое время находится в прошлом у Рената и собирается за него замуж. Оставалось только ждать…
* * *
— Маш, а помнишь, мы разговаривали о врагах?
— Да.
— Говорю кодовое слово — «Саид».
Маша рассмеялась. И рассказала подробно. Я сделала вывод, что исто-рия — не смешная. И записала рассказ Машки слово в слово.
Однажды летом, перед самым уходом Рената в армию, произошла оче-редная случайная встреча. После пляжного волейбола Ренат пошёл Машу провожать. Он катил велосипед, держа его за руль, Маша шла рядом в раз-вевающемся лёгком сарафане. Не девушка — а мечта, стройная, загорелая, красивая. Мужчины сворачивали шеи, женщины тихо завидовали. Ренат это подметил.
Проводив Машу до подъезда, никак не мог с ней расстаться. Маша то-же стояла как вкопанная, как прилипла к земле. Наверное, так действует притяжение земли в самый неподходящий момент. Родители Маши вместе с Ритоном уехали на Украину на месяц. Маша считалась взрослой. К тому же, о её самостоятельности ходили легенды.
Соседские бабушки просили её сбегать за хлебушком, соседские мама-ши — посидеть с детишками, а соседские собаки ходили за Машей табуна-ми, как мамонты.
185
Как говорится, слово за слово, хреном по столу, и Ренат поднялся на пятый этаж, таща за собой велосипед. Вечер перешёл в ночь, и Ренат ос-тался у Маши. Они и сидели, и сидели, и сидели. Ренат боялся прикоснуть-ся к Маше. Вдруг его рука потянулась к Машиной блузке, задела грудь. Ма-ша отодвинулась. Ренат спросил:
— Не хочешь?
— Нет, — Маша всё поняла без вопросов. И тут же объяснила:
— Понимаешь, я — девочка. И я не хочу делать это до свадьбы. Тем более, не факт, что ты станешь моим мужем.
Ренат ничего не сказал. Они попили чай с сушками, и в час ночи он поехал домой.
Только-только Маша разделась, переодевшись в ночнушку, как резко затрезвонил звонок. Так неожиданно и так энергично, что Маша испуга-лась. Кто это? Она на цыпочках подошла к двери, спросила:
— Кто это?
— Это я, дядя Саид. Открой.
Маша знала Саида, он был якобы папин друг, называл Машу сестрён-кой. Но Маше он казался отвратительным — толстый здоровый бирюк. Лас-кательные словечки из его гадкого рта вызывали недоумение и звучали фальшиво. Улыбка — слащавая и наигранная. Он не был похож на друга.
— Дядя Саид, я не открою вам. Уже поздно. Два часа ночи. Родителей дома нет. Вы что хотели?
— А где родители?
— Они на Украине.
— Когда приедут?
— Через две недели.
За дверью ещё минут пять потоптались. Потом Маша услышала, как что-то грузное стало спускаться по лестнице вниз.
Машу не взяли на Украину по очень банальной, но важной причине: у неё шла полевая практика от кафедры ботаники биологического факульте-та. Практику нужно было пройти в обязательном порядке, написать рефе-рат и сдать в течение трёх дней.
Утром Маша оделась, взяла сумку и вышла из квартиры. Громко за-хлопнулась железная дверь, лязгнули замки: верхний и нижний. Совсем не-давно родители уплотнили дверь с улицы. Первая дверь — деревянная, вторая — железная. В девяностые годы участились кражи на пятых этажах пятиэтажек. Один раз семью Аленко уже обворовали, вынесли всё: теле- и видеоаппаратуру, меховые шапки, воротники срезали с пальто, всё мамино золото, перерыли шкафы Маши и Марго, вынесли три мешка чернобурок и норок, которые стояли в родительской спальне. Отец был в командировке, с матерью случилась истерика. Софья Георгиевна кричала не своим голо-
186
сом, но женщина — сильная, на своём веку пережила и не такое, взяла се-бя в руки и к приезду милиции вела себя вполне адекватно. Написала спи-сок украденных вещей, рассказала всё, что думает по поводу воровства и дала пару идей, где можно искать преступников. В конце концов, сама же их и вычислила. Увидела на толчке, как те продают чёрнобурку, срезанную с её пальто. Чернобурка легко узнавалась по лапкам, они были беленькие и висели, как хвостики, похожие на кисточки беличьих ушек. Софья Георги-евна проследила за ворами и, как говорят, «повела» их, тем самым вычис-лив их логово. Что поразило, а поверить в это было трудно, один из банди-тов оказался Машиным одноклассником, который учился с Машей до вось-мого класса. Однажды он пришёл к ней домой, когда она праздновала ше-стнадцатилетие, жили в одном дворе, вместе играли в волейбол, с Коляном стояло ещё пять человек, с такими же подозрительными бандитскими мор-дами. Маша их не пустила, вежливо отказав:
— Извини, Коль, родители будут ругаться.
Коля, видать, закусил удила, затаил обиду. Подвернулся случай — отомстил, навёл на квартиру богатеньких, живущих на пятом, последнем этаже. Очень удобный вариант для «обчистки». Маша пришла со школы — дверь открыта, открыть просто — поддеть ломиком. Ломик валялся тут же. Видать, Маша их спугнула. Не всё вынесли, хотя узлы стояли упакованные. После этого случая родители поставили вторую железную дверь.
Спустившись с пятого этажа, уже буквально на выходе из подъезда, Маша отпрянула назад. Дорогу перегородила огромная туша Саида. От него разило пьяным угаром.
— Куда собралась?
Маша испугалась, отступила назад на два шага. Не то чтобы Саид её ошеломил, просто сама неожиданность его появления подкосила ноги.
— Я в институт иду.
— Кого прячешь там? Ну-ка признавайся! Я всё отцу расскажу.
— Что расскажете?
— Что парней домой на ночь водишь.
— Да вы что, дядя Саид! — удивилась Маша.
— Я всё знаю. Я его велосипед видел. Где он? Показывай.
— Да нет никого в квартире. Я клянусь.
— Показывай! А то всё отцу расскажу.
Маша поднялась назад в квартиру, открыла дверь, Саид вошёл. Обу-тый, наглый, воняющий козлятиной, прошёл он по всем комнатам, но что удивительно, не заглянул ни в шкафы, ни под кровати, вернулся в зал и плюхнулся на диван:
— Сядь!
Маша оторопела:
187
— Мне в институт. Я опаздываю.
— Так, — по-деловому сказал Саид, — я на правах друга вашей семьи имею особые привилегии. Видишь, я выпил?
— Да.
— Дай мне ключи, я пересижу здесь. Домой в таком виде не могу воз-вращаться.
Маша вспомнила, как их обворовали, и представила, что с ней будет, если история повторится. Варианты разные — итог один.
— Нет.
Саид стал упрашивать Машу отдать ключи, Маша словесно сопротив-лялась и просила прокинуть квартиру. Потом Саид сказал:
— Хорошо. Я уйду. Только душ приму. Иначе не уйду.
Что было делать? Маша и подумать не могла, что Саид способен на преступление. Она ничего не слышала от родителей. Ничего плохого. Это потом уже, после инцидента, оказалось, что Саид сидел за пьяную драку. В тюрьме отец и «подцепил» Саида, как венерическое заболевание цепляют. Софья Георгиевна, сидя у кабинета следователя, без конца причитала: «Как ты мне надоел, Аленская твоя порода! Ты и твои друзья-урки. Посто-янно в дом всякую мразь тащишь. Из-за тебя страдают дети. У тебя две де-вочки, дебил!»
Софья Георгиевна тут же припомнила отцу Маши Ахмета, который приезжал на два дня с ночевкой. Тогда славно посидели, выпили, Машу за-ставили спеть под гитару. Маша вошла и села на стул, скрестив ноги. Про-стая Машка, в домашнем ситцевом халатике спела известную тогда песню Юрия Лозы «Плот». Ахмет тоже играл на гитаре и тоже спел какую-то пес-ню. Глаза его горели непонятным огнём. Маша случайно поймала этот взгляд, и он её обжог: страсть и желание, вот что было в этом взгляде.
Машина комната располагалась напротив входной двери, две других спальни, родительская и сестры, уходила далеко вглубь, через зал. Ахмету постелили в зале на раскладном удобном диване. Ночью Маша проснулась от чужих прикосновений. Кто-то сзади прилёг на Машину кровать и цело-вал её шею. Пока она сообразила, Ахмет перешёл к плечу и рукам. Бешено пронеслась мысль: «Что делать? А если он нужен отцу? Вдруг у них дого-вор? Как сделать всё по уму? Чтобы никому не было плохо?»
Маша столкнула Ахмета с койки. Ахмет упал на пол. Маша встала и вышла на кухню. Села на табурет. Рядом стояла гитара, и Маша взяла её в руки. В кухню вошёл Ахмет и сел рядом. В туалет прошла мама Маши, уви-дела двух сидящих на кухне, в три часа ночи и с гитарой, и даже ничего не спросила. От шока пропал дар речи. Маша видела её удивлённые глаза, как два блюдца, и улыбнулась. На следующий день, когда Ахмет уехал, Маша всё рассказала маме. Папа узнал об инциденте только через год, когда они
188
парились с деловыми партнёрами в бане. Ахмет размяк после пива и кинул-ся Антону Владимировичу в ноги, яростно затребовал:
— Возьми кинжал, Владимирович! Возьми! Убей меня, гада такого! Я приставал к твоей дочери! Но я думал, что ей нравится, как я её целую…
Саид Машу не изнасиловал, хотя мог. Он спросил:
— Ты девочка?
В какой-то полудрёме, плывя в тумане на лодке сквозь камыши, Маша сказала:
— Да.
* * *
Когда родители зашли в кабинет следователя, Маша осталась ждать в коридоре. Через час из кабинета вылетел отец весь зелёный. Серое-серое лицо, безумные глаза и крик:
— Домой! Срочно!
Маша и Софья Георгиевна плелись как две послушные овечки, будто бы провинились, будто бы их мучило чувство вины. На самом деле, чувство вины грызло отца. Пожирало со всеми потрохами. Он не понимал, что про-исходит.
— Мам, а что случилось?
— Ой, не спрашивай. Следователь выдвинул одну из версий, мол, это ты по указке отца соблазняла его коммерческих компаньонов и потом пода-вала заявление в суд, якобы на попытку изнасилования.
— Что ещё там было? — Маша совсем не расстроилась. Она уже вы-плакала все слёзы и была абсолютно полая внутри.
— Следователь дал прочесть твои показания, он сказал, что ты слиш-ком умная для своего возраста и очень умело оперируешь различными не всем понятными терминами.
— Например?
— Ну, что например? Мне самой интересно, где ты такого начиталась? Камасутру не достать. В библиотеках такой литературы нет.
— Я не понимаю, о чём ты?
— Откуда ты знаешь, что мужской член — это фаллос? А эрегирован-ный? Даже я не знаю, что это такое — э-ре-ги-ро-ван-ный. А ты знаешь! Да? Спасибо, не отвечай. А это твоё словечко — эякуляция? Оно меня вооб-ще добило.
Маша шла, понурив голову. Над ней издевались, унижали её достоин-ство, чуть не лишили чести — и вместо того, чтобы наказать преступника, обвиняли в какой-то лабуде.
189
— Да, следователь читал результат судмедэкспертизы — вы правиль-но сделали, что сразу поехали с тётей Валей снимать побои — всё зафикси-ровано — и следы удушения на шее, и синяки на теле, и царапины, и спер-ма на простыне. Только следователь сказал, что изнасилования не было, а то, что случилось, это относится просто напросто к развратным действиям. Тем более, ты совершеннолетняя.
— Мам, знаешь, о чём я думаю, — спокойно спросила Машка. — Я же год на дзюдо ходила. Ты знаешь. Я спортом занимаюсь, плаваньем с пяти лет, волейболом с двенадцати, три раза в неделю тренировки. И я не смог-ла ничего сделать — дралась, пыталась выскочить на балкон, чтобы крик-нуть «Помогите!», рвалась к входной двери, чтобы её открыть. Не успела. Изнасиловать он меня, конечно, смог бы, если бы захотел. Только мёртвую. Просто когда я очухалась на койке, после его удушения, когда вся моя жизнь передо мной пронеслась как кинолента, думаю, это была клиниче-ская смерть, — мне было совершенно без разницы — что будет. Я просто устала. Но изнасиловать меня он смог бы… только холодное безжизненное тело…
В ту ночь отец ездил к Саиду. Он хотел его убить. Фатима, жена по-донка, родившая ему четверых детей, сказала, что Саида нет в городе, он уехал.
Маша долго думала о возмездии. Она даже выработала план мести. Но Саид ей так и не встретился. А сама она его не искала. Слишком тяжелы воспоминания, чтобы самой себе напоминать о них. Зачем?
Но вот то, что Машка прокляла Саида — это да. Она мне в этом при-зналась и грехом не считает. «Вор должен сидеть в тюрьме!» Подонок дол-жен сидеть за решёткой.
Кара Саида настигла не сразу, но и долго ждать себя не заставила. Он вновь сел в тюрьму за драку. Напился в ресторане с дружками, пырнул официанта ножом, парень скончался на месте. Это видели все, и были сви-детели. Фатиме пришлось четверых детей воспитывать одной. Бедная женщина.