Глава 6
Первая любовь —
Кукушкин Степан
Наверное, для этой главы нужен эпиграф — и он таков: «Как хорошо мы помним тех, кто нас бросил, и как плохо мы помним тех, кого бросили мы…» Если любовь — болезнь, то мне очень жалко, что от неё вылечива-ются. Если вылечиваются, значит, в мире нет ничего постоянного, надёж-ного, вечного. Ничто не вечно. Если нас не любят, мы идём к тем, кто нас любит. Чтобы погреться у чужого огня. Да, мы не любим тех, кто любит нас, но живём с ними, потому что так легче выжить. А если жить около тех, кто не любит — засыхаешь как цветок в пустыне без воды.
Машка постоянно кого-то цитирует, выдаёт словосочетания и даже аб-зацы из различных литературных произведений, из мультфильмов и кино-лент. Я за ней не успеваю.
155
156
Машка часто меня смешит, она кривляется, копирует голоса разных певцов, известных политиков, изображает их манеры, жесты:
— Ого, как тебе повезло, — говорит она с грузинским акцентом. — Та-кой мужчина на тебя внимание обратил! — и, как будто подытоживая, воз-водит указательный палец вверх. — Чтобы такой мужчина обратил на тебя внимание, — продолжает она, — нужно сначала стать такой женщиной, на которую такой мужчина обратит своё внимание!
* * *
— Ну, что? Проснулась?
— Один глаз проснулся, второй ещё спит… всё, встаю…
— Быстро за стол завтракать! Уже двенадцать часов дня. Отправила своих к свекровке на выходные. Пусть получат порцию счастья.
— Я как собачка без хвостика, Лен. Хотелось бы радоваться, да нечем!
— А это-то откуда? — спрашиваю, разливая кофе по чашкам. — Тебе как всегда? С молоком?
— Из фильма какого-то. Не помню. Да, с молоком… Грустно мне, пони-маешь?
— Как не понять. Сам такой… И долго мне ждать?
— Всё-всё, иду… — Машка усаживается на стул и начинает трындеть, как из пулемёта.
— Я в Японии была, не в прошлом, не бойся… так, со стула не падай! Там нет этого ресторана. Всё обошла. Всех поспрашивала по-английски, кто — не знает английский, кто — просто не знает. Ну, представь? Два часа чистого времени угробила… На дорогу меньше ушло, чем на поиски ресто-рана, чтоб они сгорели… тьфу-тьфу… шутка. Так вот. Надо Лошади зво-нить. Если хочешь знать моё мнение — надо Лошади звонить. Ле-е-е-е-е-е-ен, как я хочу в прошлое!
— Всё? Отстрелялась? Анка-пулемётчица. Я поняла. То, что ты была в прошлом, ты просто так ляпнула? Самое интересное, что когда ты была в Японии, я с тобой разговаривала. Вела беседы. А вчера твоё ментальное тело дышало мне прямо в ухо.
— Серьёзно? Ты не шутишь?
— Да. Я села писать роман, писала всю ночь, и ты была рядом.
— Я тебе всегда говорила о своих экстрасенсорных способностях, — без особого удивления сказала Машка, — кстати, наше переселение в худо-жественные фильмы — это только разминка.
— В смысле?
— Главные приключения — это другое, поверь. Сейчас у меня есть цель, и я знаю, чего хочу.
157
— И цель твоего «хочу»?
Машка уже пожирала тосты с маслом, сыром и ветчиной, и с полным ртом пробухтела:
— Хочу Кукушкина спасти. Пусть! Пусть он меня не любил, в смысле — мне кажется, что не любил. Пусть! Я хочу попробовать изменить его судьбу. И свою заодно. Я постараюсь выйти за него замуж.
— Осчастливишь! Бедный Кукушкин. Представляю, что его ждёт…
— Бессовестная, ещё подруга называется.
— А как? — будто бы без особого интереса полюбопытствовала я.
— Лошади звони!
— Маша, подожди… у меня есть идея получше. Есть особый вид ядо-витых грибов. Мухоморы. Помнишь, как герои «Generation П», или «Поколе-ние Пи» Пелевина? Будет такой же эффект, как от рыбы.
— Уверена? Мы не отравимся?
— Я, конечно, не уверена, но что мы теряем?
— Действительно… — Машка покрутила указательным пальцем у вис-ка. — Сдохнем даже не за идею. Хотя… подумаешь, жизнь потеряем… разве это жизнь? Собственного дома нет. Выкупленной квартиры нет. Машины нет. Прав нет. Работы нет. Любви нет. Мужика нет. В смысле — для секса. Даже для секса…
На следующей неделе, хорошо подготовившись к путешествию в про-шлое, мы сели и наелись мухоморов. Поначалу мы сидели молча, ждали ре-зультат. Результат отсутствовал. Тогда мы взялись обсуждать очередной детективный сериал.
После обсуждения пятнадцатой серии начался бессвязный бред двух баб, объевшихся мухоморов.
— Я, как потомственный математик, дитя лучшего математика в мире, дитя твоей мамы, вывожу теорему: это бесспорно! В моей практике такого не случалось, чтобы в хорошей здоровой семье вырос гений. А бывают ли вообще эти счастливые семьи? Никто не видел. И ты тоже.
Маша подстать мне размышляла вслух:
— Почему мы тратим столько сил, чтобы подавить в себе природные инстинкты? Лен? — Машка стала дёргать меня за рукав блузки. — Противо-положности притягиваются. Полигамия и моногамия. Негр и европеец. Блондин и брюнетка. Добрый и злой. Садист и мазохист. Женщина и муж-чина. Неужели и правда, что только борьба между двумя разрушающими друг друга силами рождает что-то новое? Лен, ты же помнишь? — Машка толкнула меня в плечу. — Помнишь?
— Не дерись, — толкнула я Машку в ответ. — Да, я помню всё. А ты о чём?
— Я о нём.
158
— О, да! О нём я помню всё. Мы его имя будем произносить всуе? Или — табу?
— Я предлагаю придумать ему литературный псевдоним.
— Одобряю, — сказала я и грохнулась со стула. — Вариант — Иван Бард, — медленно вывожу я каждую букву, как будто пишу иероглифы на песке. Что-то щёлкнуло в моей голове. — Маш, а тебе не кажется, что это уже было? — я вползаю на табуретку, усаживаюсь.
Машка оживилась и даже повеселела:
— Иван — красивое имя. Что было? Где?
— Ну, имя это… уже было. Мы его уже с тобой придумывали. Когда-то…
— Понимаешь, конфликт между «я люблю» и «я не могу» нарастал с каждой встречей. Иногда я думала, что я — дура. Иногда я думала, что я — гений. А разве гений не может быть дураком? А дурак — гением может быть? — Машка завелась. Вероятно, в её голове тоже что-то щёлкнуло.
Это начали действовать грибочки.
— Слу-у-ушай, ну, такие вопросы. Я тебе скажу — даже очень фило-софские… Надо подумать…
— Вот ты пишешь роман, да? Ты о любви будешь писать? — спрашива-ет Машка.
— Как же без любви? В любом романе должна быть любовная линия. Это как Родина — всегда есть! А какой роман? Я же уже написала, — лоб мой наморщился.
— Ты уже написала роман? — не поняла Машка и посмотрела на меня стеклянным взглядом. Я плыла в тумане. Машка была Ёжиком. Ёжик в тума-не.
— Я предлагаю тебе написать главу о любви письмами.
— Это как? — взяла я себя в руки.
— Ну, берёшь два объекта: он и она. И начинаешь писать от их имени друг другу письма. В этих письмах всё: и воспоминания, и история конфлик-та изначально, и завершение оного. Прощальное последнее письмо — это как точка. Окончательная точка в отношениях. Разрыв. Навсегда.
— Маш, по-моему, грибы начинают действовать…
— Мы уже в прошлом? Знаешь, вот я думаю, положим, ты отказался от моей любви, как дети отказываются от манной каши, ни о чём не сожалея. Но у детей вся жизнь впереди, а у тебя вся жизнь позади. И через десять лет тебе вообще ничего не захочется, ни любви, ни манной каши...
Общеизвестный мухомор (бледная поганка или мухомор вонючий), кроме средней токсичности, обладает также галлюциногенным действием. Смертельная доза красного мухомора для человека — примерно 15 шляпок. Однако данная цифра лишь теоретическая и не имеет практического под-
159
тверждения. Наблюдая за своей подругой и слушая её бред под воздейст-вием токсических веществ, я думала о другом: «Сюжет нельзя взять из воз-духа. Нужна какая-то основа, и этой основой должна стать чья-то жизнь. Но как я могу написать правду о Машкиной, например, жизни, если своим ро-маном я могу скомпрометировать, подпортить её репутацию? Также, описы-вая Машкину жизнь, я могу разоблачить или унизить, разочаровать или предать, «подвести под монастырь» кого-то из тех, кто мне близок и дорог, кто близок и дорог Машке, но я об этом не знаю… И вообще, как можно пи-сать правду о людях, которые ещё живы и могут возмутиться «моей прав-дой»? Может, их убить?
Однажды в Машин трёхэтажный дом залетела птица. Лестница — вин-товая. Окно на третьем этаже не открывалось. Маша открыла окно на вто-ром этаже и попыталась выгнать птицу в это окно. Маша тогда не знала, что птицы всегда летят вверх. А вверху — только потолок. Птица билась о стены, о потолок. Смотреть — больно, помочь — невозможно. «Всё-таки любовь, если она настоящая, остаётся в человеке навсегда. Как хрониче-ская болезнь, — писала Виктория Токарева». А Соня Феле писала немного иначе: «Самая сильная на свете любовь — несбывшаяся!» Как связать эти два высказывания? Или не нужно их связывать?
Я с детства слышала фразу: «Будешь один как перст, в старости даже воды никто не подаст!» Какие несусветные глупости. Какое примитивное мышление. Старость — всегда одинокая и больная. И даже дети не скраши-вают одиночество и старение. Какая разница, кто подаст воды, когда ты бу-дешь прикован к постели? Если этот стакан воды подаст красивая и моло-дая медсестра — даже лучше. Чужой человек, получающий зарплату за то, что ухаживает за старостью — это намного проще, нежели свой, родной, с мыслями: «Ну, когда уже тебя небеса примут? Уморил!»
Маша не хотела замуж. Но она хотела любить и быть любимой. А вый-ти замуж только ради стакана воды — да ещё неизвестно, кто этот стакан будет подавать — муж — ей, или она — мужу. Есть женщины, которые всю жизнь терпят унижения и оскорбления мужа-алкоголика или мужа-бабника. А в конце жизни этого идиота хватает инсульт или разбивает паралич, и всю оставшуюся жизнь бедная женщина танцует возле своего ирода танец Хачатуряна, с саблями, подавая не только стакан воды, но и вынося утку.
Грибы определённо начали действовать…
* * *
Мой муж Владимир вызвал скорую помощь вовремя. По-немецки она называется der Rettungsdienst oder der Rettungswagen. Нас спасли.
160
Оклемавшись (как — об этом писать долго не хочу!), мы позвонили ку-да надо. Трубку взяла Лошадь, она представилась: «Лошадь слушает!» Со своей старой знакомой разговаривала Машка.
— Скажите, пожалуйста, а куда я попала? — Машка не баловала Ло-шадь разнообразием вступительного слова.
— Вы попали в институт технологических исследований Машины Вре-мени, — заученной фразой ответила Лошадь. Она нам мстила.
— Очень хорошо. Извините, что так поздно. Два часа ночи. А вы круг-лосуточно работаете? Ну, не важно! А то я передумаю… Можно спро-сить? — сказала Машка и обхватила голову руками.
Я тоже, как и подруга, подумала, что сошла с ума. Мне показалось, что эти слова я уже где-то слышала. Но где? По-видимому, интоксикация после грибов ещё не до конца аннулирована.
— Спрашивайте, — чихнула Лошадь. У вас пять минут.
— Помните, вы к моей подруге заходили, на вокзале её бюро находит-ся, она психолог, — затараторила Машка, боясь, что Лошадь передумает разговаривать в два часа ночи и бросит трубку. — Вы оставили свою визит-ную карточку на её рабочем столе. Потом мы позвонили. Потом вы отпра-вили нас в Японию. Мы сходили в ресторан, получили рыбу в подарок. По-том мы путешествовали. Долго путешествовали. Потом моя подруга написа-ла роман и его издали, благодаря вам. Потом по этому роману сняли худо-жественный фильм…
— Апч-хи! — Лошадь опять чихнула.
— Извините, что перебила вас, будьте здоровы, потом мы с подругой объелись грибов, потому что я не нашла ваш ресторан в Японии и рыбу не нашла. В общем, не могли бы вы нам ещё раз выслать эту рыбу или ска-зать, где её можно купить?
Машка наконец-то заткнулась. Наступила гробовая тишина. Я услыша-ла свои часы, которые тикали в спальне, хотя мы звонили из зала.
— Хорошо. Я вышлю вам рыбу, — успокоила Лошадь. — Только с од-ним условием.
— С каким? — затаив дыхание, спросила Машка и вытаращила на меня глаза. Я замахала руками, мол, давай, соглашайся на любые условия.
— Условие будет в бандероли. Удачи.
Машка положила трубку и плавно осела на диван, как будто упала в обморок.
— Какой кошмар. Я сама от себя не ожидала… Вот представь, сейчас затребуют душу дьяволу продать. Как Фауст Мефистофелю… и? Что будем делать?
— Да не говори. Я сама в шоке. Такое дьявольское напряжение сейчас пережила… 220 вольт…
161
Через три дня мы получили бандероль от Лошади. Там была записка, отпечатанная на старой печатной машинке. Шрифт странный — с выкрута-сами. И буква «о» зияла повсюду, как дыра, отпечатанная красным. В за-писке было сказано, что с момента получения посылки мы подписываем не-гласный договор с институтом технологических исследований Машины Вре-мени. Мы можем использовать высланный материал для переселения во времени всего десять раз. На двоих получается — по пять путешествий. В пакетике из полиэтилена лежали нарезанные кусочки фуги, десять квадра-тиков. Каждый квадратик делился на два, чтобы использовать вторую часть для возвращения назад.
— А условие где? Ты видишь?
— Нет. Лен, странно.
— Может быть, это и есть условие: «В течение этого времени нужно обязательно использовать весь высланный материал…»?
— Звони Лошади.
— Звоню.
— Лошадь слушает!
— Скажите, пожалуйста... ах, да, мы получили бандероль… спасибо! А какое у вас условие?
Лошадь чихнула.
— Условие мы не нашли, — повторила Маша.
— Там знак стоит на посылке и на отпечатанном бланке, и на пакетике с рыбой. Видите знак?
— Да! Знак © — буква «с» в кружке?
— Этот знак означает — авторские права и авторские доходы. Все до-ходы от исследований и все прибыли от продажи вашего романа принадле-жат нашему институту. И это уже не обсуждается.
— И всё?
— Приподнимите дно посылки — оно двойное. Там есть гравировка в виде пароля. Это и есть главное условие. И ещё — продукт с помощью спе-циальной технологии доведён до совершенствования, время действия рыбы фугу — не ограниченно.
— Значит что?
— Это значит, что если вы переместитесь в другое измерение, вы смо-жете оставаться там сколько захотите. Удачи.
Мы быстро нашли второе дно и прочли надпись: «Условие двухсторон-него контракта. Пароль «Получить от вас то, что ещё не является нашим, но уже наше…»».
Мы переглянулись. Нависла пауза. Я вновь услышала тиканье часов из спальни.
162
— Подумаешь, все доходы… авторские права… деньги… деньги — это пыль… да?
— Однако, — задумалась я. — Однако…
— Ну и что? Слава богу, что душу взамен не попросили. Остальное — ерунда!
Машка взбодрилась и поскакала на кухню.
Я побежала за Машкой:
— Будешь салат? Я приготовлю, — грустно спросила я.
— Слушай, мать, да не расстраивайся ты. Все друг друга использу-ют, — весело сообщила Маша.
— Ну! На*бали… не в первый раз. Ты знаешь, а у меня идея родилась. Давай первое путешествие совершим к учёному, в тот день, когда он от-крытие сделал — Формулу Вселенной вывел. Давай?
— Не-е-е-е-е-е-е-ет… Извини. Сначала Кукушкин. Лен, Кукушкин!
— Может, разделимся? Ты Кукушкина спасать, а я к Перельману.
— И что ты ему скажешь?
— Я скажу правду. Скажу, что прочла о нём в газете, мол, один мате-матик из Санкт-Петербурга по фамилии Перельман доказал гипотезу Пуан-каре о форме Вселенной. Мол, он отказался от премии в миллион долларов. Мол, он стал объектом постоянного интереса не только российских, но и за-рубежных спецслужб. А на одной из конференции сказал, что научился вы-числять и заполнять социальные и экономические пустоты. Что он, мол, знает, как управлять Вселенной. А я — тоже математик по первой профес-сии. И я бы хотела с помощью его знаний вывести Формулу Вселенной. Я бы хотела свернуть Вселенную в точку, а потом развернуть, расправив в сферу. Я бы хотела знать эту формулу, с помощью которой можно управ-лять судьбами людей. Судьбой страны. Судьбой народа.
— Ты дура, да? — Машка подавилась и закашлялась. — Так он тебе всё и выложил. Да тебя сразу же арестуют. Это же власть. Это такие бабки! Короче…
— Да, я поняла. Сначала Кукушкина спасём. Потом — мир.
Всё пошло не по плану. У меня заболели дети. Высокая температура, сопли, кашель. Это был новый вид гриппа. Птичий грипп был, свиной грипп был… Коровьего гриппа ещё не было. Много смертельных случаев.
— Маш, лети одна.
— Издеваешься?
— Ну, а что? Я роман попишу, ты спасёшь Кукушкина, прилетишь и расскажешь. Я всё выслушаю, впишу в роман детали. Лети.
Машка упиралась недолго. Не прошло и полгода. Для родственников и друзей мы придумали ей трёхнедельную поездку на Карибские острова. По-сле усовершенствования исследований институт сообщил, что в прошлом
163
можно находиться не день и не три, а намного дольше. Рыба фугу стала продуктом непортящимся. Машка оставила мне ключи от квартиры, от поч-ты, от подвала, банковскую карту и все свои пароли.
— Ты цветы не забывай поливать.
— Хорошо.
— Почту смотри.
— Хорошо.
— Если нужно будет оплатить счёт, оплати сразу, не затягивай.
— Хорошо.
— Отвечай на все телефонные звонки. Сообщай всем, что я вернусь через три недели.
— Хорошо.
— В компьютер мой не лазь.
— Ну, тут я не обещаю, — подколола я.
— Сволочь…
Я перекрестила Машку на дорожку, по приколу, зная, что она этого терпеть не может, и Маша развеселилась.
* * *
Это был двухтысячный год. Год смерти Кукушкина. В нашем родном городе, где мы с Машей родились и выросли, как, впрочем, и во всей стра-не, произошли глобальные изменения. В России в начале года Борис Ель-цин ушёл в отставку. Из двенадцати кандидатов, которые были зарегистри-рованы Центральной избирательной комиссией Российской Федерации, Владимир Владимирович Путин набрал больше всего голосов, это составило 52 %.
В это время продолжает идти вторая чеченская война, тонет подвод-ная лодка «Курск», в которой погибает сто восемнадцать человек. Почему не спасли матросов — до сих пор загадка. Были изменены многие законы и приняты новые. Но Кукушкин родился и жил не в России, а в Казахстане. В те годы я плохо знала политику Казахстана и совершенно не разбиралась в экономических вопросах. Президент Казахстана Назарбаев, так же как и президент России Путин, правили до 2016 года, пока я писала роман.
Машка очутилась на улице, которая вела в арку девятиэтажных домов. Они стояли буквой «П», и двор назывался — «шляпа». Кукушкин жил в уг-ловом подъезде на девятом этаже. Машка вызвала лифт. Мы окончили шко-лу в 1989 году. Ничего не изменилось в подъезде за десять лет, ремонт так и не сделали. Надписи на стенах подъезда и в лифте: «Саша+Маша+Лю-бовь», «Ирка-дырка!», «Х*й», «Козлы», «Валя, мой телефон: 222-222».
164
Маша подошла к двери, сердце бешено заколотилось. Несколько ми-нут топталась на месте, чесала голову, ковыряла ногтем звонок, ходила ту-да-сюда от лифта и обратно. В конце концов, набравшись храбрости, нажа-ла на кнопку звонка. Странный звук. Раньше был другой. Дверь открыли не сразу, слышно было, как шаркают тапочки по голому полу: «Кто?»
— Скажите, пожалуйста, а Кукушкины здесь ещё живут?
— Какие Кукушкины?
— Ну, Степан Кукушкин. Он жил здесь раньше, десять лет назад.
— Нет. Не знаем таких.
— Извините.
Машка пошла к однокласснице Степана, Вике. Фамилию не помнила:
— Скажите, пожалуйста, а Вика дома?
— Я Вика. А вы кто?
— Я Маша. Ой, нет, Аня.
За дверью затаились, наверное, не поняли юмора. Образовалась глу-хая тишина.
— Я Анна Аленко, помните? Я училась на класс младше. А вы в одном классе с Кукушкиным. Помните?
Вика открыла дверь, и первое, что увидела Маша — домашний халат в голубые мелкие цветочки. Защемило сердце, потому что в тот год точно та-кой же халатик Маше подарила мама на день рождения. Июнь, сорок граду-сов жары, Маша — в халате из нашего ЦУМа.
— А что случилось?
— Ничего, я просто хочу Степану посылку из Германии передать. Вы адрес не знаете? Куда он переехал?
— Так на соседнюю улицу, на Калинина. Там его жена живёт с сест-рой. Он женился и переехал.
— Ой, спасибо! А какая квартира?
— Шестьдесят девять.
— Спасибо вам ещё раз! Спасибо, — Машка уже бежала по ступень-кам, прыгая через одну, не дожидаясь лифта.
Вечером у домов по улице Калинина невыносимо пахло сиренью. Поч-ти у каждого подъезда росла сирень. В песочнице галдели дети. Мальчишки гоняли мяч от ворот к воротам, которые сами смастерили из четырёх огром-ных булыжников. Две девочки лет пятнадцати играли в классики. Машка давно уже не видела таких оживлённых дворов. В Германии детей редко встретишь на улице, да ещё в таком количестве, да ещё — играющих. Маш-ка села на лавочку и стала ждать. Чего? Наверное, знака. Она могла, ко-нечно, зайти в подъезд, найти шестьдесят девятую квартиру, постучать или позвонить. Но ей не хотелось ничего предпринимать именно сейчас, тогда, когда так вкусно пахнет улица и такое огромное тепло и счастье веет от
165
детворы. Господи, как давно это было. Как будто в другой жизни. Как будто не с Машкой. Заколотилось сильнее сердце. Накатила тоска: жгучая, уду-шающая. Ещё неизвестно, что лучше — тлеть всю жизнь головешкой или одним мгновением вспыхнуть огнём. И погаснуть.
Кукушкин сгорел в японском микроавтобусе. Он ремонтировал маши-ны на заказ. Говорят, на рабочий комбинезон, пропитанный бензином и ма-зутом, попала искра. Кукушкин воспламенился факелом и стал метаться по салону, чтобы открыть дверь. Его заметил сторож, был тихий вечер. Сто-рож не сразу сообразил, что происходит. Он подбежал, помог открыть дверь стамеской, Кукушкин упал на землю, стал кататься, чтобы погасить огонь. Не помогло. Привезли в больницу, обожженного на 90%. Жил ещё два часа. Перед смертью сказал жене: «Прости!» — и умер.
Машка получила сообщение о смерти Кукушкина от одноклассницы, которая тоже жила в Германии. Весь день Машка проревела. Пришёл сын со школы — Машка ревёт. Пришёл муж с работы — Машка ревёт. Вечером в гости зашли родители мужа — Машка ревёт. Горе скрыть невозможно. Опухшее лицо и синяки под глазами — никуда не спрячешь. Родители спро-сили, что случилось?
— Кукушкин погиб, моя первая любовь.
Кукушкина знали все.
Маша сразу почувствовала, что Кукушкина убили, и даже увидела кар-тинку: Кукушкину дали заказ влиятельные люди, он не сделал в срок или деньги не отдал. Большие деньги. Тоже повод. Ему «организовали» несча-стный случай. Бандиты не церемонятся, для них жизнь человека ничего не стоит. Вспомним Владислава Листьева.
Кукушкин часто снился. Однажды он пришёл к Маше и показал, где он погребён под обломками: то ли пожар был, то ли потоп. Маша голыми ру-ками откопала Кукушкина, без лопаты, без экскаватора. Вытащила, отрях-нула, усадила на землю и даже поцеловала в щёчку.
Ещё в одном сне Кукушкин шёл за Машей следом, догнал, одёрнул плечо. Маша оглянулась, сразу узнала, спросила:
— Ты где сейчас? Куда пропал?
— Я живу там же. Просто меня никто не видит и не слышит. А я жив. Пожалуйста, скажи всем, что я жив. Я жив! — и так эмоционально он это говорил, так настойчиво, что Маше показалось, что это так и есть — Кукуш-кин жив! Вот сволочи! Похоронили человека заживо. Когда Маша просну-лась, она было уверена на сто процентов — Кукушкин жив.
Когда Маше снился Кукушкин, в её жизни случалось знаковое собы-тие, радостное, долгожданное: то статья выйдет в газете, то книга — в пе-чать, то большую сумму денег в подарок получит. Все сны Маша сразу за-писывала, подробно, в деталях.
166
Машка часто представляла, как едет в родной город, проводит част-ное расследование, «вычисляет» преступников, разоблачает их и наказыва-ет. Она не могла жить спокойно, постоянно думала о возмездии, мысленно мстила отморозкам, как героиня Веры Глаголевой Надя в криминальной драме «Я сама». Пока Маша не переселилась в прошлое, душа её была не на месте…
Идущего к подъезду Кукушкина Машка заметила сразу, сердце вы-прыгнуло из груди и покатилось в песочницу. Маленькая девочка, которая делала из пасочек тортик-башенку, стукнула сердце лопаткой и вбила в пе-сок. Маша сидела без сердца, не дышала. Кукушкин подошёл к Маше, сел на лавочку и спокойно спросил:
— Давно ждёшь?
Машка оторопела. От спокойствия, от неожиданной реакции Кукушки-на и от того чувства, которое она испытывала. Да, старая любовь не ржаве-ет. Даже через двадцать лет.
— Стёп, только не перебивай сейчас, ладно? В общем, ты должен сде-лать так, как я скажу — не перебивай! Сегодня ты вечером никуда не идёшь! Забей на подработку, забей на всё. Сиди дома и занимайся люби-мым делом, можешь тупо смотреть телик!
— А можно тебя в ресторан пригласить? — улыбнулся Кукушкин.
Машка не видела, что он улыбнулся, она не смотрела на него, она смотрела перед собой, прямо на девочку, которая взяла ведёрко и стала Машкино сердце утрамбовывать на дно вместе с песком. Мальчик, который сидел рядом, в клетчатых шортах, сыпал в ведёрко щебёнку и мелкую галь-ку. Где взял — непонятно. Потом он откуда-то вытащил камень круглой формы и кинул туда же. Девочка стукнула его по голове лопаткой. Мальчик заплакал.
— Можно и в ресторан. Только не иди работать. Хорошо?
— Дай мне свой телефон, я позвоню.
— У меня нет телефона. Встречаемся у кинотеатра «Аврора», согла-сен?
— Да, — Кукушкин встал и пошёл. Как будто никого не встречал. И ни с кем не разговаривал. Как будто Машки вообще не было.
Машка тоже встала и подошла к девочке. Спокойно взяла её ведёрко, вытряхнула всё содержимое, отковыряла своё сердце со дна и вернула вед-ро назад. Девочка сначала решила поплакать, а потом передумала. Машка направилась гулять по городу. Жить-то негде.
Пока бродила по родному городу, где родилась и выросла, вспомнила много интересных событий. Вот здесь, когда ей и Пашиной было по семь лет, они потерялись. Они шли по тёмной аллее и рассуждали вслух:
167
— Мой папа самый лучший в мире сыщик. Он найдёт нас по уликам. Не плачь, — успокаивала подружку Маша. — Не плачь! Нас обязательно подберут.
— Я не плачу, я просто хнычу. А что такое улики?
— Улики, — уверенно сказала Маша, — это такие вещи, которые «раз-говаривают» с сыщиком. Например, это запах духов. Или стекло от разби-тых очков.
Тусклые огни фонарей практически не освещали асфальт. Казалось, вот-вот из-за кустов выскочит или волк, или маньяк.
— Маш, а вдруг маньяк выскочит?
— А кто это? — искренне поинтересовалась Маша.
— Ну, это дядька такой, с ножом. Он ест детей.
— А…
И тут сзади просигналило такси. Маша оглянулась и увидела, что из окна высунул голову её папа. Он кричал, как ненормальный. Маша ничего не поняла, но сразу побежала к машине. Ура, они спасены! А дело было так.
Папа редко приезжал домой. Он много работал. Но когда приезжал, каждый день был похож на праздник. В один из таких праздничных дней он собрал всю детвору во дворе и научил их играть в игру «Городки». Вечером зашёл к родителям Пашиной и попросил маму отпустить девочку на пляж. Втроём они поехали на речку. Покупались, порезвились и собрались домой. Уже смеркалось. На автобусной остановке было много народу, люди ехали с работы. Полные автобусы проезжали, не останавливаясь. А если останав-ливались, то из открытых дверей вываливались люди — хрупкие, лёгкие, беззащитные. Более сильные каким-то образом цеплялись неизвестно за что, оставались в автобусе. Один такой набитый битком автобус подошёл и к самому носу Машиного папы. Папа кое-как втолкнул девочек, они были маленькие, тонкие, как тростинки, а сам не смог влезть. Двери захлопну-лись, автобус покатился. Папа бежал за автобусом и что-то кричал, видимо он кричал следующее: «Выходите на следующей остановке!» Но девочки не слышали. Они проехали не две, а три остановки, и только тогда толпа вы-плюнула их в ночной страшный город.
Папа взял такси и стал искать. И нашёл. Машин папа всегда добивался своей цели. Он был мастером спорта по тяжёлой атлетике в среднем весе, и его любили все женщины в городе.
Вот здесь они с Южным гуляли после выпускного. Маша надела мамин белый костюм в крупный чёрный горох и бусы из жемчуга. Южный Юра не постеснялся догнать Машу и пойти с ней рядом. В тот день от Машки все шарахались. Мало того, её никто не узнавал. В парике Машка выглядела, как американский гитарист-виртуоз Джими Хендрикс — чёрный курчавый
168
волос, свежий загар на смуглой коже. Маша всегда загорала самая первая в классе, потому что ещё до открытия купального сезона уже ходила играть в пляжный волейбол. Юра учился в параллельном классе, но они стали хоро-шими друзьями только в десятом. С чего всё началось, неизвестно. Хотя, нет, очень даже известно: на отчётно-перевыборном комсомольском собра-нии выбирали нового комсорга школы. Завуч поднялась и сказала:
— Итак, у нас три кандидатуры: Южный Юра, Аленко Аня и Громыко Галя.
Зал стал давиться от смеха. Завуч не поняла, в чём дело, и постучала ладонью по столу:
— Тишина!
Оказывается, народ угорал от случайного совпадения в фамилиях и именах кандидатов: ЮЮ, АА и ГГ.
Большинством голосов кандидатура Маши была утверждена. С этого дня Юра стал правой рукой комсорга: он помогал, подсказывал, поддержи-вал. На экзаменах по алгебре незаметно подкинул Маше шариковую ручку с ответами первого варианта, хотя он писал второй. Машка русский и литера-туру (сочинение) сдала на пять, алгебру на четыре, а физику на три. И бы-ло страшно обидно, потому что Машка ответила на все вопросы подробно, написала все формулы, и практическое задание сделала на четыре. Но эк-замен принимал отличник, единственный среди трёх десятых классов. Это такой эксперимент решили устроить. Кто сдавал физику преподавателю — все получили четвёрки, даже троечники. А кто сдавал отличнику Борису Петрову, получили тройки. Машка выскочила из кабинета и стала реветь навзрыд. Южный проходил по коридору мимо, остановился, спросил:
— Что случилось?
— Три по физике, — всхлипывая, сказала Маша, в тот момент ей были важны, очень важны оценки. Она училась хорошо, но физику ненавидела. Да, особыми знаниями не блистала, но были и те, кто вообще дуб дубом, а получили четыре. Это-то и задело. Машка в сердцах крикнула:
— Я повешусь!
— Дура, что ли? — спросил Южный. У него было всего четыре четвёр-ки в аттестате. И по физике — пять с плюсом. Пять — в аттестате, плюс — в уме.
— Тогда я налысо подстригусь! — ляпнула Машка и побежала домой.
Родители уехали на выходные к родственникам, Машка не сказать, чтобы очень боялась мамы. Повторяю. Ей просто было обидно. Она взяла ножницы и обкорнала себя со всех сторон. Потом намотала на голову пла-ток, взяла деньги и пошла в парикмахерскую, которая располагалась за уг-лом.
169
— Девушка, ну, тут уж ничего не сделать. Даже под сантиметр… Вы уверены, что вам налысо?
— Да!
Домой Маша пришла с каким-то облегчённым чувством. Как будто она решила для себя какой-то очень важный вопрос. Как будто она кому-то что-то доказала, а именно — факт справедливости. Вот она! Есть справедли-вость и всё тут! Через полчаса после прихода Маши из парикмахерской в дверь позвонили. Это звонил Южный. Он стоял и трезвонил. Маша долго не открывала.
— Ну, что тебе? — выглянула она в красной маминой косынке.
— Ты что не открываешь?
— А вот что! — Маша сорвала с себя косынку.
Южный пошёл в ванну, наклонился, пустил холодную воду на свою прекрасную кудрявую шевелюру.
— Ты с ума сошёл! Заболеешь! — Маша заскочила в ванну, выключила кран. — На, возьми полотенце! Разотри голову хорошенько.
Потом они оба стояли у зеркала и смотрели в него. Южный поцеловал Машу в губы. Вскользь, мельком, еле-еле касаясь.
— Не надо, Юра. Не надо. Мы всё равно друг друга не любим. Потом будет стыдно.
Южный собрался и ушёл. Обиделся.
Когда приехали родители и папа увидел Машкину лысую кочерыжку, он орал так, что, казалось, окна полопаются и вылетят из рам, как при взрыве. Папа никогда Машу пальцем не трогал, но в тот момент у двери, на выходе, замахнулся и чуть не ударил. Не ударил. Пошёл в парикмахерскую, устроил разгон.
Бедная девушка оправдывалась:
— Там ничего уже нельзя было сделать, поймите!
Папа заказал парик и срок установил — сутки. Потому что на следую-щий день — выпускной. Всю ночь кто-то плёл Маше парик, и сплёл — ог-ромный кудрявый шар-ореол, как у Бонифация. Пришлось надеть и в таком странном виде заявиться на выпускной.
В Машкиной школе до сих пор ходит легенда, как одна девочка под-стриглась налысо. Правда, причины у всех разные, как версии у сыщиков. Кто-то говорит — несчастная любовь, кто-то говорит — крышу снесло отто-го, что двойку по физике получила.
Вот здесь… Машины мысли остановились… Она увидела, что ноги при-вели её к подъезду Кукушкина. К тому подъезду, где он жил до женитьбы. К подъезду, у которого она уже сегодня была. Маша хорошо помнила этот подъезд. Она часто в него забегала: зимой, осенью, летом — зайдёт, посто-ит-постоит и выйдет.
170
* * *
Прошло три недели. Машка не возвращалась, и я начала психовать. У меня было плохое предчувствие, к тому же на днях приснился кошмар. Нужно было отвезти книги в городскую библиотеку, я собралась в путь.
Библиотека работала без перерывов на обед. Это удобно. Чёрное зда-ние библиотеки отличалось оригинальным строением. Возле входа стояла железная скульптура огромного человека высотой восемь метров. Это была женщина. Она состояла из колец и перекрещивающихся обручей. Её скон-струировал Том Оттернесс и назвал «;berfrau», что в переводе означает — или «О женщине», или «Сверхженщина».
В фойе на первом этаже располагались специальные секции для одеж-ды и вещей. Я аккуратно затолкала свою сумку в железный ящик, крутану-ла ключ на сто восемьдесят градусов. Чип свалился в щель. Резко развер-нувшись, я поняла, что стою на чьей-то ноге. Я провернулась и соскочила, как с подножки трамвая.
— Извините, — сказала по-немецки.
— Это были незабываемые минуты счастья…
— Что? — переспросила я русского по-русски.
— Я говорю, вы можете ещё раз прокрутиться, уже на другой моей но-ге.
— Миша?
— Лена?
Остолбенев, мы смотрели друг на друга, как два неандертальца на пе-щеру Эль-Сидрон.
— Ты как здесь? — первый опомнился Мишка.
— А ты?
— Слушай, ну, вылитая еврейка… а я думал, что ты — российская нем-ка. Хорошая конспирация во внешней разведке.
— Я живу здесь уже двадцать лет, Миш. Кстати, Машка тоже здесь. А с тобой что не так? Ты-то каким образом в Мюнстере очутился — не еврей, не немец.
— … не диссидент? — продолжил Миша список.
— Неужели?
— Да-да. Именно так. Приглашаю посидеть в кафе на первом этаже. Здесь варят замечательный кофе.
— Автоматы?
— И автоматы тоже, — подмигнул Мишка. — У меня в кафе одна зна-комая работает, русская. Варит кофе на заказ. Только никому…
— Могила!
С Мишей мы заболтались, и два часа пролетело, как пять минут.
171
Из досье: Мишка Потапов — главный герой моего романа, потому что когда-то я была в него влюблена. И было это не так давно — в детском са-дике «Солнышко». Сейчас Мише сорок шесть лет, русский, закоренелый хо-лостяк, по последним данным внешней разведки — ярый поклонник Маши-ного творчества. Эмигрировал в Германию как диссидент. Писатель, поэт, редактор журнала «Гранулы». Юморист и балагур, саркастичный паяц. В душе — ранимый и тяжело переживающий критику человек. По натуре ме-ланхолик. Хотя очень активный: по утрам бегает в лесу трусцой, занимает-ся два раза в неделю волейболом, пьёт только соки и медовые морсы. Вы-сокий стройный шатен с голубыми глазами. Носит усы и бороду: стильно выбритая, актуальный тренд. Ковбойскую шляпу не снимает никогда. Даже спит в ней. Длинный плащ очень идёт мужественной фигуре под сто во-семьдесят пять см, курит трубку, как комиссар Мегре.
Из разговора стало известно не только то, что я описала выше, но и то, что Миша живёт с Рексом. В кличке собаки — никаких неожиданностей, классика. И главное — он до сих пор любит Машку. Поразительно.
— Что читаешь сейчас?
— В основном, графоманов. Лен, я как чукча — не читатель. Я как чук-ча — писатель.
— Я тоже роман пишу. Не падай со стула — о твоей Машке.
Миша насторожился, но спрашивать ничего не стал. Я сама всё расска-зала. Всё с самого начала. Миша моментально отозвался на мою просьбу разыскать Машку в прошлом и вернуть. Почему-то он с ходу мне поверил.
— Когда?
— Надо подготовиться, Миш. У меня семья, дети. И ты разгреби свою работу. Раздай поручения коллегам, подготовь, так сказать, запасные аэро-дромы. Я подготовлю взлётную полосу. Тогда и полетим. Позвоню сама. Те-лефон уже вбила в мобилку.
Сразу же после прибытия в Машкино прошлое мы поняли важное: в нашем настоящем прошел только месяц, а в Машкином прошлом — три го-да. Машку нашли быстро, она работала в нашей школе директором. Оказа-лось, за три года она успела выйти замуж за Кукушкина, родить ему сына (это я так подумала поначалу!), купить трёхкомнатную квартиру и сдать на права. Машина у Кукушкина была. Старый «москвич».
— Между прочим, такой антиквариат в Германии — шик с отлётом.
— А я что? Я молчу и не спорю, — сказал грустный Мишка. Он по-прежнему любил Машу.
— Ты назад собираешься, коза-путешественница?
— Зачем? — удивилась Маша в образе директора, — посмотри, как мне идёт этот образ.
172
— Ладно, тогда мы возвращаемся назад без тебя. Зря потраченное время.
— И рыба, — дополнил Миша, он был в курсе.
— Мне твою квартиру сдать?
— Да.
— А что мне за это будет?
— Всё, что есть — бери себе. Миша поможет тебе вещи перегрузить. Да, Миша?
— Да, Маша.
* * *
Через два месяца в окно постучали. Мы жили в своём доме.
— Кто там?
— Это я, — шёпотом сказал Машкин голос.
— Вот сволочь, а!
— Тихо… детей разбудишь…
— Какие дети, Маша? На них уже пахать надо…
Мы сели, выпили по стопарику. Машка разревелась, как корова по-следняя.
— Не реви! Три часа ночи… дети спят.
— Какие дети, Лена? На них уже пахать надо.
— Согласна. Выпьем за это.
Машка подпёрла кулаком подбородок и заявила наглым образом:
— Пройдёмся по фактам!
— По каким?
— Сколько у тебя рыбы осталось?
— У меня? — я призадумалась. — Не знаю. Мы с Мишей (это два кус-ка) слетали к тебе. Из пяти вычесть два — равно три путешествия. Потом я хочу слетать к учёному один раз — остаётся два путешествия.
— А у меня четыре путешествия осталось, а ты куда летала?
— За формулой, Маш. За фор-му-лой. Но я ещё не летала. У нас толь-ко два месяца прошло.
— А у нас шесть лет.
— Спать иди…
Утром на трезвую голову, после небольшой опохмелки (у меня был припасён рассольчик для таких случаев) всё прояснилось. Оказывается, Машка развелась с Кукушкиным из-за его постоянных измен. Он очень кра-сив, зараза! К тому же, Машку он никогда не любил, а толку, что она его любила безумно? Мама мне всегда говорила: главное, чтобы любил мужчи-на. Вот я и выбрала любящего меня мужчину — Владимира. Живу уже два-
173
дцать лет с ним душа в душу. Убить, да, хотела, и не раз, но чтоб разво-диться… никогда мыслей не было!
— А сын твой где?
— Да это его сын, от первого брака.
— А… Понятно.
— Я завтра в другое прошлое лечу, — как бы между прочим сообщила Маша.
— В какое?
— А вот не скажу… прилечу назад — узнаешь… если прилечу…
«Маш, может не надо?» — подумала я, но промолчала.