После ознакомления со статьей «Кто в домике?» Анны Козловой (https://lenta.ru/columns/2017/03/06/akozlova/), посвященной массовой лингвистической деградации, у меня «заныли» старые раны. К сожалению, проблемы с языком глубже и не ограничиваются затронутым в статье вопросом. В современной России русский язык оказался без присмотра, этаким беспризорником, и одичал. Благодаря косноязычности некоторых публичных лиц, недостаточно ответственных переводчиков и столь любящих жаргон специалистов, разбрасывающихся непонятными терминами направо и налево, некогда великий и могучий превращается в хилый и отстойный. Поэтому сейчас многие разговаривают не на русском, а каком-то околорусском языке.
В последнее время русский язык захлестнули полчища по большей части ненужных языковых заимствований и кАлек (от слова «калька», хотя то, что мы в итоге получаем, вполне позволяет говорить и о языковых калЕках). Так ли уж мы нуждаемся в «пролонгациях», «трендах», «спичрайтерах», «месседжах», «тичерах», «бридерах», «дивайсах» и прочая?
Что это? Пижонство? В определенной степени – да. Но, кроме него, речь также об элементарной неграмотности и недоработке. Это как в спорте: не добежал, не поборолся до конца, то есть схалтурил, проиграл дуэль. «С кем дуэль?» – спросите вы. Да с самим собой. Уровень владения родным языком и желание грамотно изъясняться на нем – это и показатель уважения человека к самому себе, потому что каждый конкретный человек – это и то, как он разговаривает.
Сегодняшняя волна заимствований – далеко не первая. Поначалу в русский язык пришло множество заимствований из татарского, вскоре – польского, голландского и немецкого, ну а следом еще и французского. Теперь настала очередь английского.
Забавно здесь то, что появившиеся ранее заимствования из латыни, греческого, французского и немецкого теперь вытесняются заимствованиями из английского. Когда-то в русский пришли и остались в нем «тенденции» (от фр. tendance). Сегодня «тенденцию» всеми силами пытаются вытеснить «тренды» (от англ. trend) – пихаются и толкаются, как кукушонок, выбрасывающий из гнезда хозяйских птенцов. То же самое – с универсальными «магазинами» (фр. magasin), которых теснят «супермаркеты». Из польского языка в русский когда-то проникло слово «конкурс» (польск. konkurs). Ну, и отлично. Слово прижилось. Зачем сегодня менять его на «тендер» (англ. tender), который значит то же самое?
Когда-то мы заимствовали слово «имитация», теперь извольте говорить «симуляция»! Отсюда мы имеем такой перл, как «симуляционный тренажер»! Люди, которые так говорят, хотя бы имеют понятие о значении слов «симуляция» и «симуляционный» в русском языке? По их мнению, это некий «тренажер притворства» – так что ли?
С итоге у нас куча мала равнозначных синонимов: у нас есть «общество» и «социум», «полемика» и «дебаты», «перерыв» и «кофепауза». Coffee break – обычный «короткий перерыв», однако наличие слова coffee действует на нас, как удав – на кролика. Мы не в состоянии перешагнуть через него. В результате и рождаются такие монстры, как «кофепауза».
Английский язык очень красив. Красив и французский. Но не менее прекрасен и русский – в том виде, в котором его еще можно встретить в литературе и речи людей, которые не злоупотребляют заимствованиями.
А если завтра первым языком на планете станет испанский? Мы захлебнемся в новой волне заимствований, выныривая, отплевываясь и ошарашенно озираясь в поисках знакомых слов, которые эта волна смыла из нашего языкового ландшафта.
Михаил Задорнов высказался о современных проблемах русского языка следующим образом: «Управленцы и стоящие над ними олигархи навязывают нам поголовную безграмотность. А филологи их боятся. И чтобы не делать им замечания (не дай бог, лишат прибавки к пенсии), вводят новые правила русского языка. То есть расширяют рамки существующих правил, дабы в них вписалась безграмотность правителей. Это то же самое, что отменить расписание поездов, чтобы поезда не опаздывали. Вот и получается, что теперь официально разрешено говорить, что кофе – оно».
Нет, я не призываю выхолащивать язык от «скверны», но и меру надо знать. К примеру, во Франции вопрос стоит столь же остро, а неумеренному смешению (или как остроумно говорят сами французы – «макаронной смеси») двух языков даже придумано название: «франглийский язык» (фр. franglais). Французская интеллектуальная элита в вопросах чистоты своего языка весьма щепетильна. Недаром защитой языка занимается Французская академия, вырабатывающая слова, которые призваны заменить собой то и дело врывающиеся во французский англоязычные термины.
Надо признать, что иногда французские специалисты все же предлагают не самые лучшие варианты. Так, для обозначения компьютера ими был придуман термин ordinateur. Лично я не против такого слова, как «компьютер», хотя в свое время у нас был термин, довольно точно передававший назначение устройства: электронно-вычислительная машина. По сути, компьютер – это ЭВМ и есть (английский глагол to compute означает «вычислять»). Computer – слово говорящее, как и слово ЭВМ: указание на суть обозначаемого предмета содержится уже в самом названии. Ordinateur же – образование искусственное, и догадаться о значении слова без подсказки ни за что не получится.
К сожалению, к творящемуся безобразию приложил руку и наш брат-переводчик.
Сейчас уже трудно представить себе фильм Люка Бессонна «Пятый элемент» под каким-либо другим названием, однако следует заметить, что вместо какого-то абстрактного «элемента» речь шла о природных «стихиях» (англ. elements), одну из которых и воплощала собой героиня Миллы Йовович. То есть правильный перевод названия фильма – «Пятая стихия».
Хороший заголовок – уже полдела. Лично я на фильм с названием «Каратэ-пацан» детей не поведу. Если уж заголовок переведен столь топорно, то, скорее всего, и работа над диалогами фильма была небрежной. Мы же не говорим «баскетбол-игрок», «легкая атлетика-участник» или «хоккей-вратарь». Так откуда взялся «каратэ-пацан»?! Не следует то, что годится для аналитического языка, коим является английский, примерять на язык синтетический, в данном случае – использовать существительное как определение к другому существительному. В качестве таковых в русском языке используются прилагательные, причастия, местоимения.
Благодаря не самым качественным переводам с наших губ теперь слетают малопонятные вещи: «Ты сделал мой день», «Мы сделали это», «Уходящий глава Центробанка», «Вратарь совершил десять спасений». Что стало со «Спасибо, ты поднял мне настроение», «У нас все получилось», «Слагающий с себя полномочия глава Центробанка» и «Вратарь отбил десять ударов»? Неужели эти выражения вышли из повседневного употребления? Откуда взялись «самые разыскиваемые преступники»? Всегда были «самые опасные», и вдруг – на тебе…
Вам, наверное, трудно понять это чувство, но в лингвистическом сообществе весьма распространено желание хорошенько придушить того переводчика, который первым употребил слово «бенефициар» (англ. beneficiary). Извечный конфликт между людьми, привыкшими выполнять работу на совесть, и теми, кто довольствуется халтуркой. Сюда же следует отнести «аутсорсинг», «аутлет», «адульт-материалы», «преференции», «чемпион прав человека», «ресепшионист», «пати», «драгстор» и сотни, если не тысячи, совершенно ненужных нововведений.
Этак мы скоро будем разговаривать на непонятной смеси «англрусского». Что еще за «пилотный»? Нет такого слова в русском языке и не было никогда. Есть слово «экспериментальный», заимствованное когда-то из латыни через польский (польск. eksperymentalny). Мало вам «экспериментального», вот вам еще навскидку пара – «опытный» и «пробный». Теперь же все типа знают английский, еще не выучив как следует русский. Хуже всего когда на смеси русского с черти чем говорят президент и все, кто ходит под ним, а нам с телеэкрана кидают эти непонятные слова. Слова, многие из которых говорящий сам порой не понимает. Думаю, Задорнов назвал бы это линвистическим дебилизмом.
– Почему, – спрашиваю, – пишите «яхтинг»? Пишите «ятинг».
– Но ведь проверочное слово «яхта».
– Ну, тогда уж пишите «консультинг», а не «консалтинг».
– Это еще почему?!
– Да потому что проверочное слово – «консультация»…
Короче, заимствуем не только НЕУМЕРЕННО, но и совершенно НЕУМЕЛО. Без каких-либо норм и правил. Есть «неологизмы» – новые слова, которые действительно нужны, а есть «идиотизмы» – кальки от «волшебников-недоучек».
Существует чудесное слово «терпимость». Чем оно так не угодило, что его отправили в ссылку, заменив на «толерантность»? Ну, тогда давайте говорить «компаративность», «люсидность», «импортантность», «консеквантность» и прочая. Я-то, дурак, пять лет учил языки в лучшем лингвистическом вузе страны, теорию и практику перевода. А оказалось, это и не нужно. Мой знакомый, сам бывший военный переводчик, а сегодня – владелец одного из крупнейших переводческих агентств Москвы, с немалой горечью в голосе как-то признался: «В конце 90-х и начале нулевых, когда работы было невпроворот, мы брали буквально “людей с улицы”. То есть всех, кто-более менее понимал иностранный язык, пусть даже и после всего нескольких месяцев учебы на курсах».
А ведь не врут все эти новомодные курсы, обещающие сделать из вас спеца по английскому всего за три месяца. Что тут учить-то? Три месяца, и ты – многообещающий, прогрессивный, продвинутый, успешный и Бог только знает какой еще прекрасный переводчик! Про «аутсорсинг» слышал? Ну, и отлично – нам большего не нужно.
Доходит до трагикомичного. Перестраховываясь, редакторы переводческих агентств вычищают мои «ассортимент изделий», «домыслы» и «договора», заменяя их на «линейку продуктов», «спекуляции» и «контракты» и требуют от меня – под угрозой увольнения – самодеятельности более не разводить.
Вопрос, как видим, злободневен. Мне очень хотелось использовать определение «актуален», но я этому зуду не поддался. Для многих людей то, о чем я говорю, наверное, неинтересно. Думаю, для них мои слова больше смахивают на истерику, чем на действительно важную тему. Однако может ли родной язык быть малозначимой темой? Слава богу, так считают далеко не все.
Дадим еще раз слово Михаилу Задорнову: «Где вы, филологи? Очнитесь, лингвисты! Наберитесь смелости, заявите о беде, которая обрушилась на Русь-матушку, – поголовном образовании без просвещения». Михаил Николаевич, лично я не боюсь об этом говорить, но не печатают мой крик души. Не печатают! Боятся, что ли… Видать, не нравится критика, бьющая рикошетом и по журналистам, и по редакторам, которые неграмотность журналистскую допускают, ведь сегодняшний низкий уровень языка в публикациях – их прямая «заслуга». Я считаю, что, если человек настолько беспомощен в использовании родной речи, то ему лучше не позориться и не сбивать с толку остальных, которые начинают ему подражать, а идти, скажем, в дворники. Да, мести улицы – его призвание, а не работа редактором или переводчиком. Он напоминает мне неумеху-слесаря, у которого в ящиках полным-полно инструментов, но он предпочитает о них не думать, а требует все новых и новых.
Меня спрашивают: «Можно ли что-то исправить?» Боюсь, уже нет. Это проблема на уровне системы, а одиночке победить систему не дано. Даже личности масштаба Задорнова это не под силу. Позвольте проиллюстрировать это парой примеров.
Во-первых, из-за своей позиции я уже четырежды лишался работы. За отказ слепо следовать моде на неумеренное (а главное – бездумное) заимствование терминов меня увольняли из переводческого агентства, переводческого отдела одного из ведущих экономических вузов, студии дубляжа и издательства. То есть система меня регулярно исторгает.
Во-вторых, глупости в этой сфере иногда вершатся на государственном уровне. А это значит, они неистребимы. Например, в 90-х гг. прошлого века в Российской Федерации началась кампания по замене слова «инвалиды» на «лица с ограниченными возможностями». Тут надо разобраться, почему вообще встал этот вопрос. Началось все, естественно, в англоязычных странах. Дело в том, что в английском языке термин invalid не только означает лиц, которых у нас принято называть «инвалидами», но и имеет такие значения как «несостоятельный», «неполноценный» и т.д. Поэтому со временем на смену invalid пришел термин disabled person. Его можно перевести как «лицо, неспособное к труду» или, как принято сейчас говорить, «лицо с ограниченными возможностями». Мутация термина в англоязычном мире встречает у меня только поддержку: кому же охота называться неполноценными и несостоятельными? Однако в России с подачи зарубежных экспертов стал насаждаться (именно насаждаться) термин «лица с ограниченными возможностями». Причем с той же формулировкой: чтобы не задевать чувства инвалидов. Но зарубежным экспертам простительно: они русским не владели и не понимали, что наше слово «инвалид» не содержит в себе коннотации «несостоятельный» и «неполноценный». Но наши почему-то данный посыл подхватили. Причем среди чиновников ведь были люди, владеющие английском языком. Но владение языком владению языком, как говорится, рознь. Одно дело понимать языки, В ТОМ ЧИСЛЕ И ПРЕЖДЕ ВСЕГО родной, и совсем иное – думать, что понимаешь.
Кампания началась в тот момент, когда мы еще копировали опыт Европы и Америки, не особенно задумываясь, что именно мы копируем. Данная кампания велась через ряд проектов, финансируемых Европейской Комиссией и Агентством США по международному развитию. Я лично работал в одном из таких проектов, где российская сторона была представлена Министерством труда и социального развития (на тот момент оно называлось именно так), поэтому не без ужаса за всем этим наблюдал воочию. И ведь проводились целые конференции, на которых разъяснялось, почему именно инвалидов больше нельзя называть инвалидами. Выпускались методические брошюры и целые книги. Лучше бы эти деньги тратились на конференции, где разъяснялась необходимость строительства пандусов и создания для инвалидов рабочих мест (на самом деле очень многие из них жаждут работать, а не перебиваться пенсиями по инвалидности). Вместо того чтобы реально помогать людям, чиновники, как всегда, пошли наиболее легким путем видимости работы: поговорить, но в корне ничего не менять (в связи с этим анекдот: «В Швейцарии и Голландии государство предоставляет инвалидам услуги проституток. В России это не пройдет. Потому что инвалид так натрахается, собирая справки о том, что он инвалид, что уже никакого секса не захочет».)
На мой взгляд, как раз переименование инвалидов в лиц с ограниченными возможностями и является тем самым оскорблением, против которого якобы боролись. Ведь именно в новом термине содержится указание на определенную «неполноценность», а не в старом. Как заметил один остряк: «Если инвалиды – лица с ограниченными возможностями, то все остальные – лица с неограниченными?»
Не побоюсь сказать: это еще раз демонстрирует, что среди людей, которые вершат наши судьбы, достаточно много неумных личностей, которые попросту не понимают, что делают. Они задаются какой-то целью, не разбираясь, что именно это за цель – главное, чтобы цель была, – и идут к ней, не разбирая дороги. И нас, несчастных, за собой тащат за шкирку через овраги и буреломы.
Так что – нет, это неискоренимо, потому как это – требование системы. Если бы редакторами, из-за которых мне приходилось в итоге увольняться, были люди с литературным, лингвистическим, филологическим образованием, мы бы поняли друг друга. Но это были экономисты, социологи, историки. Понимаете, да? Переводами заведуют люди, которых обучали заниматься совершенно иными вещами, и эти люди устанавливают нормы и правила для сферы перевода. Это все равно, что назначить меня командовать сферой медицины и позволить мне устанавливать правила, по которым следует лечить, пусть даже у меня нет никаких познаний в этой области.
Это системная проблема нашего общества и государства: люди работают не в тех сферах, для которых их готовили. Поэтому среди наших специалистов много гонора, но мало соответствующих навыков и знаний. Американец, знающий русский язык, никогда не будет, скажем, использовать при переводе русскоязычной статьи термин terpimost. Но всегда использует «родной» ему термин tolerance. Почему же мы не способны поступать так же? У меня только один ответ: мы идем путем наименьшего сопротивления. Когда-то один из «грамотеев», особо не задумываясь (а зачем думать? знания ему заменяет гонор), употребил слово «толерантность» или «аутсорсинг», и пошло-поехало. Один употребил, другие «грамотеи» услышали, что так можно, и все… Гораздо легче перевести outsourcing как «аутсорсинг» (запоминать вообще ничего не нужно: «аутсорсинг» выскочит на автомате), чем пытаться вспомнить, как это будет по-русски. Путь наименьшего сопротивления. Хотя и путь из профессионалов в дилетанты.
Вы скажете: критиковать – легко. Я не критикую. Лишь призываю бережно относиться к тому, что у нас есть. Пока еще есть. Я понимаю, что процесс заимствований неизбежен, но лингвисты – это хранители языка. Так давайте его хранить, а не хоронить. Потому что больше хранить его по большому счету и некому.