Добрый край
Сказочная повесть
(Для детей среднего школьного возраста)
Невидимое зло всего тревожнее.
Публий Сир, римский поэт, I век до н.э.
Глава 2. Дарий-Григорий Второй
— А про Гришу-то забыли! — воскликнула мама. — Водички дай ему.
Петр достал из багажника клетку, выпустил кота.
— Прости, Григорий, отвлеклись на петуха.
— Какого петуха? — Кот потянулся и чихнул. — Свежо тут у вас!
— Да прибился, понимаешь, петух, кров искал. Не мог отказать бедняге.
— Больной?
— Не совсем. Пошли, твое место покажу.
Григорий, распушив хвост, прошествовал во двор.
По происхождению кот был персидской породы — иначе говоря, перс, чем сильно гордился, а по паспорту — Гриша, что его сильно раздражало.
— Какой я Гриша? Разве похож я на Гришу? Я Дарий!
Гриша любил смотреть телевизор, но только не новостные и развлекательные каналы, на которых показывают всякую чепуху, а исторические передачи и фильмы ВВС о животных. Одно время он смотрел передачи про еду, но после того, как увидел экспертов-диетологов кошачьей еды, утверждавших, что в сухих кормах одних марок мяса больше, чем в других, понял, что все они вруны, так как мяса не было ни в каких кормах. Из телевизора кот узнал, что в Древней Персии некогда жил царь Дарий Первый, мудрый правитель, покоривший многие народы. Поскольку Гриша считал себя мудрым и особой царских кровей, то пожелал называться Дарием, пусть даже Вторым. Он не раз пенял Петру за то, что тот записал его Гришей. Петр тщетно пытался разубедить кота, раскрывал его паспорт:
— Гриша, ну что ты вредничаешь?! Что написал, то написал. Откуда я знал тогда, что ты Дарий? Вот, смотри. Это сведения обо мне. А вот о тебе. Фото — узнаешь себя? Дальше. Имя: Гриша. Пол: Кот. Даже шифр: Один ноль — как в футболе, в твою пользу, значит.
— Это я знаю, — говорил Гриша. — У кошек ноль один, потому что они всегда в проигрыше.
— Порода: персидская. И так далее. Что тебе надо еще?
— Ошибочка. Тут ошибка, в графе «Имя», — возражал кот. — Ты же отлично знаешь, что я Дарий. Второй. Ладно, Григорий. Был такой римский папа.
— Послушай, Григорий. Зачем тебе древнее имя? Дарий какой-то! Давай окончательно остановимся на Григории. Современно.
— Что значит, «какой-то»! Дарий по-персидски — «добронравный». Я самый добронравный кот на свете!
— Ну, не знаю. Котов называют не по паспорту, а по, пардон, морде. Вот я на тебя тогдашнего поглядел — Гриша, сейчас гляжу — конечно, Григорий! Настоящий Григорий Котовский! Только не лысый.
— Всё еще впереди, — зевнул кот.
Как бы там ни было, Ирина и дети, ничего не знавшие об этих прениях, продолжали называть кота Гришей, а Петр, дабы лишний раз не обижать воспитанника — Григорием. Сам себя Гриша с годами всё больше позиционировал с Дарием и редко снисходительно соглашался на Григория.
Такое плотное общение с Гришей нужно, конечно, поставить в заслугу Петру. Известно ведь, что коты с людьми разговаривают лишь тогда, когда те разговаривают с ними. Когда Петр взял котенка, он еще жил один, без семьи, и часто вел с котиком долгие беседы, объясняя ему, как надо есть, пить, писать и какать (Петр любил показывать всем, какой у него кот умница — ходит на унитаз!), и истолковывая исторические события и особенности поведения животных из телевизора. Гриша поначалу лишь мявкал в ответ да мурлыкал, но со временем перешел на членораздельную речь, и у них все годы шел нескончаемый диалог, который, правда, понимали только они одни.
Как-то Петр спросил Григория:
— А как ты общаешься с другими животными — с собаками, воронами?
— На кошачьем.
— Как, на кошачьем?
— Да так. У животных один язык, который Адам дал, до того, как женился. Знаешь Адама?
— Поэта Мицкевича? — почесал затылок Петр (он никак не предполагал вести с котом богословские беседы). — Или экономиста Смита?
— Да нет, просто Адама, кого бог из дома прогнал.
— Хочешь сказать, что у Адама был кошачий язык?
— Тебя это коробит?
— Да нет, но всё же…
— У всех зверей и птиц остался тот язык. Мы ведь не строили Вавилонскую башню!
— Всё равно не понимаю, — не сдавался Петр. — Как вы понимаете друг друга, если у вас всех разный язык?
— А как в оркестре — у каждого инструмента свой язык, а говорят все на общем, чтобы их человек понимал!
Справедливости ради, надо заметить, что к этой теме они больше не возвращались, конечно, скорее всего, из опаски Петра потерпеть в диалоге с котом фиаско.
Жили они дружно и сильно привязались друг к другу. Перс всегда поджидал Петра в прихожей на консоли. Однажды Гриша сильно заболел, не мог от бессилия вспрыгнуть на консоль и поджидал хозяина на половичке. Когда Петр увидел его, у него сжалось сердце от жалости. Он тут же отнес кота в ветеринарный участок, располагавшийся в доме напротив. Ветеринар радостно сообщил, что у пациента приступ мочекаменной болезни. Если бы промедлили еще пару часов, коту был бы конец. Эскулап тут же занялся Гришей, ни на минуту не прерывая своих баек.
— В воскресенье лег пораньше, думал, высплюсь. В первом часу ночи звонит женщина, рыдает — ее собаку в брюхо укусил клещ, бедняга вот-вот ласты склеит. Капни, говорю ей, маслом на клеща и выкрути его против часовой стрелки. Только задремал, снова звонит! Не выкручивается. Вези ко мне, говорю, но за беспокойство плата двойная. Привозит. Гляжу. Клеща не вижу. Где клещ, спрашиваю. Вот он, на брюхе. Ой, тут еще один. Где? Да вот! Это, милочка, не клещ. И это не клещ. Это титечки. Обрадовалась, заплатила и уехала на такси. Люди совсем с ума сошли со своими котами и псами, и я скоро сойду с ними.
— А что ж вы работаете ветеринаром?
— Кушать иногда хочется.
Идиллию нарушила женитьба Петра на Ирине, невольно отдалившая кота и хозяина друг от друга. Когда родились Маша, а потом Даша, от малюток кот претерпел много неприятностей, начиная с их пронзительного визга и кончая постоянным тисканьем и укутыванием во всякие тряпки. Но он ни разу не поцарапал девочек, хотя иногда с возмущением шипел на них. С той поры Гриша стал мелко пакостить, особенно когда семья садилась за стол или отходила ко сну. Он отправлял свои естественные потребности, сопровождая их окончание радостным воем, яростно драл обои и мебель, открывал закрытые двери, гонял по полу мелкие предметы, а то просто орал, особенно весной. Неугодным же гостям он даже гадил в обувь. Его ругали, закрывали в ванную, пару раз посадили на ремешок, но он устраивал такой тарарам, что его тут же с извинениями выпускали на свободу.
Как-то Ирине попалась статья о персидских кошках.
— Что пишут! — Ирина с возмущением посмотрела на Петра. — Нет, ты послушай, что пишут котоводы! «Персидская кошка наделена мягким и приятным голосом, но его использует не часто». Всё наоборот! Твой кот, похоже, не читал эту статью!
— Обучи! — парировал Петр.
Впрочем, Ирина срывалась редко, и особых взаимных обид ни у кого не было.
Но вот когда летом выезжали на дачу, благонравный Григорий пускался во все тяжкие. Он устанавливал «мудрое и справедливое правление» не только на своем участке, но и на всех примыкающих. Даже собаки вынуждены были считаться с его царскими амбициями. Особенно, когда на нем шерсть вставала дыбом, горели глаза и усы топорщились так, что ими можно было пробить доску в заборе. Связываться с «этим тигром» никто не хотел, а Григорию достаточно было факта признания его авторитета. Поэтому разгневанным его практически никто и не видел. Раз только, когда Трифон, кот с дальнего участка, пришел к Гришиной зазнобе, соседке Мурке, Григорий явил себя во всей своей красе и гнал селадона далеко за территорию общества. Возвращаясь мимо участка зазнобы, он исполнил песнь торжествующей любви «Мурка, ты мой Мурёночек», дома с аппетитом уплел миску жаркого, после чего сморился в кресле полуденным сном.
Много неудобств Гриша испытал при переезде семьи в Петербург. Кота не разрешили взять в салон самолета, и пришлось сдать его в багаж. Когда прилетели, клетки на транспортере не оказалось. Григория принесли перенервничавшим хозяевам через двадцать минут. Оказывается, от шума двигателей и холода бедняга чуть не сошел с ума, выбил дверцу клетки, и грузчики никак не могли поймать его в грузовом отсеке.
Однако, пора вернуться в Сюсьмя.
Отобедав, Гриша решил пройтись по участку, осмотреться, пометить, где надо, границы участка, а заодно разобраться с петухом, обретшим кров у хозяина. Услышав шевеление в сарае, кот не стал заходить туда, решив не беспокоить больную птицу во время сиесты. «Пусть наберется сил», — рассудил он.
Побродив по участку и обнюхав все цветы и кусты крыжовника и смородины, уловил запах мышей, зайца и ежа. Затем кот пошел к озеру, раскинувшемуся перед глазами во всю ширь горизонта. На берегу он заметил недогрызенный мосол, видимо, оставленный каким-нибудь псом, и улегся рядом с ним на мягкую траву. Озеро горело золотыми и серебряными огнями, было тепло. Гриша задремал.
Разбудила кота ворона. Она подковыляла к мослу и стала долбить его. От неожиданности Гриша подскочил, распушил хвост и усы и зашипел. Но ворона ничуть не испугалась его:
— Чего жадничаешь, кот?
— Ты кто такая?
— Ворона.
— Звать как?
— Ворона и звать.
— Будешь Чернавкой.
— Это кем же?
— Да царицей, вот кем.
— Царицей — ладно, а то меня твой хозяин воровкой обозвал.
— У меня нет хозяина, — буркнул кот. — Я сам по себе.
— Рассказывай! Небось хозяин кормит?
— Небось... Вульгарная ты птица, ворона, вот что я тебе скажу! Хоть и царских кровей, хм, хм…
— Да уж какая есть!
Тут раздалось рычание, и на ворону из кустов бросился пес. Гриша взлетел вверх и с шипением упал на спину собаки. Старый пес от испуга присел и замотал головой. Перед ним в боевой стойке, изогнув спину и задрав трубой хвост, стоял крупный рыжий кот, который не думал ретироваться. Связываться с таким было не резон, но и сдаваться тоже как-то обидно. Спасла положение ворона.
— Так это ты, Маклеод! — воскликнула она. — Чего бросаешься на старых друзей? Забыл, как я тебе на той неделе кость дала?
— Извини, обознался. Я думал, это ворона со двора Аарна Какконнена.
— Ну что ты! Разве я похожа на побирушку? Кстати, меня с сегодняшнего дня звать Чернавка. Царица, то есть.
Тут послышалось:
— Григорий! Ты где? Кис-кис-кис!
— Тебя зовут, Григорий! — каркнула Чернавка. — Хозяин.
— Ага, небось. — И кот не спеша с царским достоинством пошел по тропинке на голос Петра.
Фото из Интернета