Татьяна Булах-Гардина
МАЛЬЧИШКИ
Деревья за ажурным забором сквера почернели - значит, мороз перестал сжиматъ их своими серебряными лапами. Вернется ли он озлобленный, с пушистыми мартовскими метелями, или совсем уйдет до будущей зимы в свои привычные и обжитые полярные дебри? Кто знает... А пока хочется просто радоваться сегодняшнему ласковому дню вместе с детворой, с воробьями.
В сквере летают снежки - пухлые и мягкие у малышей, почерневшие, подтаявшие, хорошо умятые у школьников. То там, то здесь вырастают тяжелые снежные бабы. Вокруг одной из ниx суетятся шесть мальчишек, прицепляя ей усики и острую бородку.
- Надо снизу щель проделать, а то он же в юбке!
- А тогда упадет.
- Нет, на толстых ногах, пока не собьем, будет держаться.
- Ты ему нос подлинней лепи!
- И так большой.
На груди белого чудища Даня прутиками выкладывает буквы "ТРОЦ". Золотистые брови мальчишки нахмурены, губы вытянулись вперед и стянуты в кружок, словно ниточкой.
- Борька! - кричит губастый толстый Федя худому черноглазому школьнику, старательно втыкающему в лоб "Троцкому" не то - брови, не то - рога, - Борька, а твой отец, ведь, троцкист!
Борька вытягивается и сжимает губы, чтобы сдержать прошедшую по ним судорогу... Потом опускает глаза, вынимает из кармана платок к вытирает вдруг оледеневшие руки. Исподлобья обводит взглядом одноклассников. Вокруг него вопросительное молчание - настороженное и страшное.
- Он не троцкист, он...
- Врешь! - перебивает Федька, - я сам в газете видел. Его из партии за это вышибли.
- Да, но он ничего не сделал, он только...
- Что только? Был заодно с троцкистами, значит и сам - такой же убийца?
- А ты чего же молчал, Борька? - презрительно бросает еще один из мальчишек, - Пособником был?
- Я...
- Да бросьте спорить, чего там.
- Ребята, смотрите!
Около большой бабы выросла наспех вторая - маленькая и корявая. Надпись на снегу рядом гласила: "БОРЬКИН ОТЕЦ".
- Борька, давай отцу шапку!
Ловкая и быстрая рука Федьки сдернула с головы троцкистского сына ушанку. Борька метнулся было за ней, но вдруг отвернулся и бросился куда-то вглубь сквера.
А в голову "Троцкого" уже летели первые комья снега. Целый вихрь белых комков заметался в воздухе, сталкиваясь, взлетая и падая, залепляя глаза самим бойцам. Превращенные в развалины снежные бабы служили материалом для новых снежков, а каждый из мальчишек норовил попасть в любого другого. Бой "каждый против всех" разгорался.
Вдруг Даня - лучший снайпер класса - заслонил рукой лицо от целившегося в него Федьки.
- Где же Борис? - с тревогой спросил он.
- Ушел. Скуксился совсем.
- Куда?
- А кто его знает.
- Да вот же его шапка.
- Без шапки удрал, - засмеялся Федька.
Даня схватил шапку, осмотрелся по сторонам и пустился стрелой в дальний угол сквера. Мальчишки рванулись вдогонку,
но он бегал лучше других.
Маленькие граждане, мирно строившие на дорожках свои тихие городки, приседали и заслоняли свои творения от летевшей ватаги школьников. Даня легко перепрыгивал заборчики и домики, не задевая ни строений, ни строителей. Зато Федькины валенки вздымали снежные вихри, разбивая все, что попадалось по пути. Вслед ему несся то рев обиженного архитектора, то брань его мамаши или няньки.
Даня, казалось, обежал весь сад, а Борьки все не было. Наконец, Даня увидел припавшую к забитому на зиму киоску горестную фигурку и бросился к ней. Сколько боли и испуга было в спрятанном в воротник лице Бориса! Как заговорить?
- Боря, на шапку, - вырвалось неожиданно.
Но мальчик не обернулся, а как-то еще сильнее съежился, еще глубже ушел в себя.
Тогда Даня надвинул ему ушанку на спутанные вихры. Боря дернулся в сторону, потом замер и заплакал, пряча лицо в ладошках мокрых рук.
- Боря, Боречка, брось, - забормотал Даня, обнимая
и прижимая к себе дрожавшего одноклассника. - Не надо, я Федьку проучу, он глупый... Разве ты за отца отвечаешь? Ты же, ведь, наш? Правда? Ну, скажи только: наш, ведь?
Сын осужденного уже рыдал, цепляясь за куртку товарища. Сквозь всхлипы еле прорывались слова:
- Ваш... конечно, ваш. Только дома страшно. Я один совсем... Я бы ушел, да Верку, сестру жалко... Помоги мне...
Остывшие от гнева против врагов народа мальчишки старались показать Боре свое сочувствие. Морщили лбы, а один внушительно говорил:
- У меня, вот, отец четыре года, как от нас с матерью скрылся - так я виноват ли?
- Не виноват! - поддержали кругом.
- Он от алиментов бегает, его под суд отдадут. А я-то
что?
Снег, почти лавиной обрушившийся на потемневший сквер, погнал домой встревоженных мальчишек.
Боря шел рядом с Даней, изредка поднимая глаза на товарища. В Бориных взглядах было столько благодарности, доверия и уверенности в том, что найдена опора его пошатнувшейся жизни, что Даня почувствовал себя почти взрослым, почти мужчиной. И серьезными не по летам стали его резко очерченные, но такие еще ребячьи глаза.
5 февраля 1937 г